Повесть вий в португальском переводе

ГОГОЛЕВСКАЯ ПОВЕСТЬ «ВИЙ» В ПОРТУГАЛЬСКОМ ПЕРЕВОДЕ

       Первою трудностью, с которою столкнулись переводчики повести Н. В. Гоголя «Вий» на португальский язык Ана Ферия (Ana F;ria) и А. Ногейра Сантуш (A. Nogueira Santos), оказалась передача заглавия. Имя Вий в конце повести передано как Vii — для португальцев вполне произносимо, хотя и несколько странно звучит. Сам же персонаж чересчур экзотичен для иностранцев, а перевести гоголевскую сноску, подробно объясняющую, кто такой Вий, переводчики по каким-то причинам не сочли нужным перевести. Они решили переименовать повесть из «Вия» в «Ведьму» (A Bruxa), что, в принципе, допустимо, ибо выбранное переводчиками заглавие указывает главную героиню повествования (а Вий, как мы помним, появляется в самом конце) и вполне передает атмосферу народных поверий, очень характерных как для Восточной, так и для Западной Европы.
     Уже с первых строк видно, что переводчики подошли к делу как художники, а не как ремесленники. Они тщательно избегают буквализмов, не стремятся копировать синтаксических структур, не боятся нарушать границы предложений и абзацев, если это может повредить эстетике текста. Уже первые два предложения повести объединены в одно:
     «Как только ударил в Киеве поутру довольно звонкий семинарский колокол, висевший у ворот Братского монастыря, то уже со всего города спешили толпами школьники и бурсаки. Грамматики, риторы, философы и богословы, с тетрадками под мышкой, брели в класс».
     “Quando ao romper da manh; se fazia ouvir a sineta do semin;rio, suspenso ; entrada do Convento da velha cidade, come;aram a acorrer ao seu chamamento sonoro grupos de estudantes — gram;ticos, ret;ricos, fil;sofos, te;logos — vindos de todos os lados”.
     Обратный перевод:
«Когда ранним утром слышался семинарский колокольчик, висевший у входа в монастырь в старом городе, начали сбегаться на его звучный зов группы студентов — грамматиков, риторов, философов, богословов — пришедших со всех сторон».
     И здесь, и в дальнейшей переводчики используют прием речевой компрессии — но, к сожалению, не всегда обоснованно. В рассматриваемом случае явно не следовало жертвовать концовкой второго предложения (начиная со слов с тетрадками), ибо картина становится менее выразительной и емкой. Опущено и определение Братский перед существительным монастырь — явно из-за непонимания смысла. Очевидны и другие упущения. Колокол переводчики перепутали с колокольчиком (школьным звонком), и подвешен он, по их версии, не у врат монастыря, а у входа в монастырь — дело в том, что католические монастыри строятся обычно в квартале, и ворот как таковых там, как привило, нет. Существительное толпы заменено более нейтральным, менее эмоционально окрашенным группы. И уж совсем непонятно, почему отсутствует топоним Киев, впервые появляющийся лишь через несколько страниц — и читателю поначалу неизвестно, где происходит дело.
     Предложение «Философ видел его (гроб. — А. Р.) почти над головою, но вместе с тем видел, что он не мог зацепить круга, очерченного, и усилии свои заклинания», наоборот, разбито надвое: “Durante um momento, Tom;s viu-o quase sobre a cabe;a, mas ao mesmo tempo compreendeu que ele n;o podia transpor o c;rculo protector. Multiplicou os exorcismos”. Обратный перевод: «На мгновение Хома увидел его почти над головою, но в то же время понял, что он не мог перейти защитного круга. Он умножил заклинания». Деление предложения вызвано, по-видимому, желание оттенить, что субъектом действия является гроб, а где — Хома (философ, как и в других местах, назван здесь по имени). Началу предложения — Durante um momento (на мгновение) — соответствия в подлиннике нет: переводчики ввели его, чтобы усилить динамизм описания. Повтор глагола видел показался переводчикам стилистическим огрехом — хотя кажущаяся шероховатость составляет одну из неповторимых черт гоголевской манеры письма — и они в первом случае передали его как viu (увидел), а во втором — compreendeu (понял). Существительное c;rculo (круг) переводчики сопроводили не причастным оборотом им очерченного, а прилагательным protector (защитный), дабы не заставлять читателя лишний раз раздумывать над этой экзотической реалией.
     Вот еще одно предложение, разбитое надвое при переводе для облегчения читательского восприятия:
     «В это время проходила мимо еще не совсем пожилая бабенка в плотно обтянутой запаске, выказывавшей ее круглый и крепкий стан, помощница старой кухарки, кокетка страшная, которая всегда находила что-нибудь пришпилить к своему очипку: или кусок ленточки, или гвоздику, или даже бумажку, если не было чего-нибудь другого».
     Перевод:
“Nesse momento, aproximou-se uma rapariga bastante nova, a quem o corpete apertado real;ava as formas arredondadas. Era a ajudante da cozinheira velha, uma rapariga vaidosa e pretenciosa que tinha sempre um enfeite qualquer no cabelo, una fita de seda, um cravo, ou um papelote ; falta de melhor”.
     Обратный перевод:
«В этот момент подошла довольно молодая девица, у которой тесный корсаж обрисовывал округлые формы. Это была помощница старой кухарки, тщеславная и претенциозная девушка, у которой всегда было какое-нибудь украшение в волосах — шелковая лента, гвоздика или бумажка, за неимением лучшего».
     В начале первого предложения употреблен антонимический перевод: довольно молодая девица вместо еще не совсем пожилая бабенка. По меткому замечанию И. С. Алексеевой, «наверное, из всех приемов, основанных на комплексных трансформациях, это — единственный, без которого в принципе, всегда можно обойтись. Но, тем не менее, в реальной работе он используется часто, поскольку расширяет границы свободы речи, а это чрезвычайно важно для переводчика, загнанного в жесткие рамки дефицита времени. Кроме того, антонимический перевод позволяет внести в перевод лексическое разнообразие, а также усилить смысловые акценты» . Переводчиков Гоголя можно, однако, упрекнуть в том, что слово с ярко выраженной эмоциональной окраской бабенка заменено на стилистически нейтральное rapariga (девушка, девица), что несколько обедняет текст. За существительным fita (лента) следует уточнение de seda (шелковая), дабы читателю не показалось, что она бумажная или какая-нибудь другая. Труднопереводимый архаизм стан удачно заменен словом formas (формы), которое легко сочетается с прилагательным arredondadas (круглые, округлые). К сожалению, другой эпитет — крепкий — почему-то опущен. Запаску (женский передник) переводчики перепутали с корсажем, которого украинские селянки не носили, а другой экзотизм — очипок — просто опустили, заставив героиню украшать не головной убор, а волосы. Сочетание кокетка страшная передано прилагательными vaidosa (тщеславная) и pretenciosa (претенциозная), и вполне обосновано: слово coquette в португальский язык, вошло, но воспринимается оно как явный галлицизм (что отмечал еще португальский романтик Ж. Б. Алмейда Гаррет в примечаниях к своей книге стихов «Опавшие листья») и выглядело бы чужеродным в гоголевском тексте.
     Перейдем к передаче антропронимов, которым Гоголь, как известно, придавал большое значение. Имя главного героя Хома представляет собою местный или простонародный вариант крестильного имени Фома, а фамилия присвоена в семинарии — рассаднике классического образования — в честь древнеримского героя Брута. Его приятелю там же и по той же причине дано имя Тиберий (которого в православных святцах, кстати, нет), но сохранена простая украинская фамилия Горобець (в переводе — воробей). Такое сочетание имен и фамилий не может не вызвать комического эффекта, который усиливается тем, что третьего приятеля зовут Халява (в переводе с украинского — голенище). Последний антропоним переводчики передали пофонемно — Haliava, для первого подыскали португальское соответствие — Tom;s Brutus, у второго героя имя тоже передано на португальский манер — Tib;rio, а фамилия подверглась пофонемному уподоблению — Gorobets. С формально-буквалистической точки зрения это вполне корректно, но при этом полностью пропадает комизм. Может быть, можно было бы предложить переводчикам считать антропонимы Горобець и Халява прозвищами и перевести их буквально — Pardal и Cano-de-Bota, — но и в этом случае проблема с главным героем осталась бы нерешенной. Кстати, в дальнейшем прозвища других персонажей переведены буквально или близко по смыслу: Ковтун — Tinhoso (паршивый), Шептун и Шепчиха — Endireita (шарлатан, знахарь), равно как и собачьи клички: Разбой — Furac;o (вихрь, ураган), Быстрая — Flecha (стрела). Остальные антропонимы переданы пофонемно: Iavtoukh (Явтух), Overko (Оверко), Spirid (Спирид), Doroche (Дорош), Mikita (Микита). Передача русской фонемы у через диграф ou позволяет предположить, что в распоряжении переводчиков был французский промежуточный перевод.
     Часть экзотизмов и историзмов также подверглась пофонемной передаче: trepak, kragli (игра, род кеглей), kibitka, sotnik. Из-за того, что в переводном тексте нет ни единой сноски, можно не сомневаться, что почти никто из португальских читателей их не понял и не поймет. Для других экзотизмов и историзмов найдены неполные соответсвия: бурсаки — estudantes (студенты), авдитор — regente de estudos (руководитель занятий), канчуки — chicotadas (удары кнутом), хутор — aldeia (деревня), тын — veda;;o (изгородь), шинок — taberna (таверна), tasca (кабак), светлица — quarto (жилая комната). Еда и напитки: бублики, булки, арбузные семечки и маковики — biscoitos, p;o, pevides, bolos (печенье, хлеб, семечки, пирожки); сусульки — caramelos (карамели; перевод вряд ли верен, ибо из текста явствует, что сделаны они из теста); вареники и галушки — pasteis (пирожки); горилка — aguardente (водка); чарка горилки — um copo de aguardente (стакан или рюмка водки); сулея горилки — um barril de aguardente (бочка или бочонок водки — явно неверный переод). Выражение недоеденный пирог неточно переведено как c;deas de p;o (хлебные корки). Одежда: шаровары — cal;as (штаны), онучи — grevas de couro (кожаные обмотки; непонятно, почему кожаные); козацкая свитка — traje de cossaco (казачий костюм); в другом месте свитка неправильно переведена как pelican — меховая шуба; исподница — saia (юбка); очипок — gorro (шапка); сорочка и плахта ошибочно переданы как o corpete e a camisa (корсаж и сорочка); очевидна и ошибка в переводе выражения старуха в нагольном тулупе — uma velha embrulhada em pele de carneiro (старуха, закутанная в баранью шкуру). Зато весьма удачно переведен следующий фрагмент: <торговки> дергали за полы тех, у которых полы были из тонкого сукна или какой-нибудь бумажной материи — agarravam-se ;s abas dos casacos dos estudantes mais bem vestidos (цеплялись за полы одежды самых хорошо одетых студентов).
     Рассмотрим, как переводчики справились с обращениями. Слово пан в смысле господин передано как senhor, а в смысле барин — как amo; пан философ — senhor fil;sofo; вельможный пан — nobre senhor; пан бурсак — meu fil;sofo (перевод неэквивалентный, но допустимый); панского роду — de origem muito nobre (очень благородного происхождения); панночка — menina (барышня); а там, где это слово не является обращением — filha do sotnik (дочь сотника); ваша милость — Vossa Senhoria (один из допустимых вариантов); тату — paizinho (папочка, батюшка); бабуся — почему-то tiazinha (тетушка); голубушка, голубонька — meu amorzinho (моя любовь, с уменьшительным суффиксом; в другом месте — minha pobre pomba, моя бедная голубка); добрый человек — meu filho (сын мой; соответствие сомнительно); небоже (бедняга) неправильно переведено как meu rapaz (парень); зато бедный мальчишка очень удачно передано португальским фразеологизмом jo;o-ningu;m (Жуан-никто). Труднопереводимые слова сотника моя полевая нагидочка, моя перепеличка, моя ясочка переводчики упрощенно передали как minha pequenina, minha florzinha querida (моя маленькая, мой любимый цветочек). Интересно, что в обращении ректора к Хоме «Послушай, dominus Хома!» переводчики решили исправить ошибку говорящего, который употребил по-латыни именительный падеж вместо звательного, и написали: “Escuta, domine Tom;s!” (курсив в тексте для выделения иноязычного слова).
     К сожалению, очень неудачно подобраны соответствия для мер. Слова полпудовая краюха хлеба и фунта четыре сала переведены как quinze libras de p;o acompanhadas de pelo menos quarto libras de toucinho (пятнадцать фунтов хлеба и по меньшей мере четыре фунта сала), тогда как полпула — это двадцать фунтов, а не пятнадцать. Впрочем, и само слово пуд вполне можно было бы заменить мерой arroba, ныне равной пятнадцати килограммам. Монета золотой или червонец названа ducado (дукат), который вряд ли имел хождение на Украине в описываемую эпоху. И уж совсем недопустимо переводить аршин как metro (метр), а кварту горелки как um litro de aguardente (литр водки) — хотя бы потому, что описываемые Гоголем события происходят задолго до введения метрической системы.
     Самой сложной задачей переводчика художественной литературы стиля писателя. Несколько конкретных примеров показывают, что переводчикам «Вия» то сопутствовала удача, то они допускали серьезные огрехи.
     Карманы их вечно были наполнены всякою дрянью. — com as algibeiras transbordando de in;meros e variados objectos (с карманами, переполненными неисчислимыми и разнообразными предметами). Нейтрализовано грубоватое просторечие дрянь, утрачена авторская ирония.
     Бранились между собою самым тоненьким дискантом — insultaram-se em voz da falsete (оскорбляли друг друга фальцетом). Неясно, почему переводчики заменили дискант на фальцет — видимо, чтобы избежать нежелательной ассоциации с певцами-кастратами. Опущен эпитет, выраженный к тому же прилагательным в превосходной степени, отчего сильно блекнет эмоциональная окраска фрагмента.
     Платья у них были совершенно целы: зато на лице всегда почти бывало какое-нибудь украшение в виде риторического тропа: или один глаз уходил под самый лоб, или вместо губы целый пузырь, или какая-нибудь другая примета — se, por um lado, o seu vestu;rio estava virgem de manchas, os rostos n;o o estavam: olhos negros, l;bios pisadas, orelhas derribadas (если, с одной стороны, их гардероб был девственно-незапятнанным, лица таковыми не были: черные глаза, разбитые губы, оттопыренные уши). Несомненной, но, пожалуй, единственной удачей при переводе этого текста следует признать эпитет девственно-незапятнанный, хорошо передающий авторскую иронию. Однако замена красочных гоголевских образов стилистически нейтральными понятиями настолько обедняет текст, что в комментариях это просто не нуждается.
     Не покупайте у этой ничего: смотрите, какая она скверная, и нос нехороший, и руки нечистые — N;o lhe comprem nada a ela — clamava a vizinha. — N;o v;em como ela ; feia? Tem um nariz que mete medo! Pfff! (Ничего у нее не покупайте — взывала соседка. — Вы что, не видите, какая она уродина! У нее такой нос, что страх берет! Фу!) Перевод довольно удачен, несмотря на некоторые вольности, в основном оправданные: общая интонация этого фрагмента сохранена. Непонятно только, зачем переводчикам понадобилось опустить нечистые руки.
     Сейчас пост. — Estamos na Quaresma (сейчас Великий Пост). переводчики как будто забыли, что действие происходит в июне. Это напоминает английский фильм «Евгений Онегин», где герои празднуют Татьянин день летом.
     Вишь, что тут делать? — Que diabo vamos fazer? (Какого чорта будем делать?) Смысл и стиль полностью сохранен.
Светлый серп светал на небе. — O p;lido quarto crescente da lua regressara ao firmamento (Бледная первая четверть луны вернулась на небосвод). Здесь переводчики сделали всё, что могли: метафора серп в смысле полумесяц, хорошо знакомая русским и ставшая чуть ли не штампом, португальцам вряд ли понятна. Стремясь компенсировать эту потерю, переводчики вместо нейтрального c;u (небо) употребили возвышенное firmamento (небосвод).
     Скачи, враже, як пан каже. Эту поговорку переводчики не поняли и потому опустили.
     Самому чорту не советую рассердить меня — pede ao diabo que te reze pela alma (попроси чорта, что он помолимся о твоей душе). Видимо, в переводе использован португальский фразеологизм.
     Наконец гроб вдруг сорвался со своего места и со свистом начал летать по всей церкви, крестя во всех направлениях воздух. — De repente, o caix;o elevou-se e emitindo um silvo agudo come;ou a deslizar em ziguezague pela igreja fora. (Вдруг гроб поднялся и, издавая резкий свист, начал зигзагообразно скользить по всей церкви). Хороший пример творческого перевода, где переводчики избегают буквализмов и находят полноценным эквиваленты труднопереводимым выражениям: сорвался со своего места, со свистом, крестя во всех направлениях воздух (герундий cruzando здесь бы не подошел, поскольку означает он пересекать, а не крестить). Тем более досаден огрех, что глагол летать почему-то переведен как deslizar (скользить), что создает неверную картину.
     Много на свете всякой дряни водится. А страхи такие случаются — ну… — При этом философ махнул рукой. — N;o h; v;cio que n;o exista nesta porcaria deste mundo… v;-se de tudo…; tudo uma corja de… Em vez de acabar a frase, fez um gesto expressivo que n;o deixava nada por dizer. (Нет такого порока, какого не нашлось бы в этом свинском мире… чего только не насмотришься… всё этот сброд… — Вместо того, чтобы закончить фразу, он сделал выразительный жест, который говорил сам за себя). Еще один пример хорошего творческого перевода: вольно обращаясь с синтаксическими структурами, переводчики сохраняют главное: эмоционально-экспрессивную окраску речи героя. Синтаксическое развертывание в авторской речи понадобилось переводчикам потому, что по-португальски махнуть рукой (acenar a m;o) можно на прощание, а не тогда, когда нечего сказать.
     Пойдем в шинок, да помянем его душу! — Vamos beber um copo ; sua mem;ria (Пойдем выпьем чарку в память о нем). Выражение помянем его душу переведено описательно, ибо дословному переводу не поддается, а информация, где именно приятели собрались помянуть Хому, показалась переводчикам малозначительной.
     Славный был человек Хома! <…> Знатный был человек! А пропал ни за что. — E que belo rapaz era o nosso Tom;s! <…> Sim senhor, era um rapaz extraordin;rio! Que coisa est;pida morrer assim, sem mais nem menos (А какой прекрасный парень был наш Хома! <…> Да, это был необыкновенный парень! Как глупо умереть так, ни больше, ни меньше). Точных эквивалентов эпитетам славный и знатный в данном контексте подыскать невозможно, и переводчики сделали то, что смогли. Человека они заменили на парня — видимо, чтобы подчеркнуть молодость и безвременную смерть Хомы (правда, появляется ненужная рифмовка: rapaz — Tom;s). Последнее предложение тоже трудно было перевести, не прибегая к синтаксическому развертыванию.
     Не впадают переводчики в буквализм и при переводе междометий — как первичных: ох — ai, эге — ah, эге-ге — ol;, так и вторичных: что за чорт! — que diabo ; aquilo ali; ей Богу — caramba, в другом месте — palavra de honra (честное слово); чортов сын — alma do diabo (бесова душа); ох, лишечко — ai! que grande desgra;a (ах! какое большое несчастье!)
     Всё сказанное позволяет прийти к выводу, что в целом переводчики со своей задачей справились успешно. Недостатки перевода большею частью вызваны объективными трудностями.

Опубликовано: XII Невские чтения. Язык и общество: проблемы, поиски, решения. СПб., 2010.