Этнос и конфессия

       Прошли времена, когда провозглашалось, что наука и религия несовместимы и враждебны. Все чаще вспоминают противоположный тезис: то, что светская наука—это блудная дочь церковной науки. А принадлежит этот тезис священнику Павлу Флоренскому, который стремился привлечь результаты новейших научных исследований для построения христианской метафизики. Попытаемся и мы следовать этому принципу и использовать некоторые данные науки о литературе и некоторых других гуманитарных дисциплин для исследования такого важного и во многом драматического, но до сих пор не получившего убедительного объяснения события в истории, как разделение церквей.
     Стоявшей у истоков литературы французского романтизма г-же де Сталь принадлежит гениальная догадка, не получившая, к сожалению, должного развития ни у писателей, ни у мыслителей последующих поколений. «На мой взгляд,—утверждала писательница,—существуют две литературы совершенно различные, литература, появившаяся на Юге, и литература, возникшая на Севере; та, которая началась с Гомера, и та, которая родилась из песен Оссиана. Греческая, римская, итальянская, испанская и французская литература эпохи Людовика XIV (сюда же следовало бы отнести и португальскую.—А.Р.) образуют литературу, которую я назову южной. Английские и немецкие произведения, несколько датских и шведских сочинений должны быть отнесены к литературе Севера, начало которой положили шотландские барды, исландские саги и скандинавская поэзия» . Такое дихотомическое деление применимо не только к литературе, но и вообще к духовной культуре, важнейшей частью и основой которой является религия.
Главную причину несходства в литературах Юга и Севера писательница объясняла климатическими и природными различиями. Сходной точки зрения придерживался, между прочим, Н. С. Гумилев. По его мнению, «романский дух слишком любит стихию света, разделяющего предметы, четко вырисовывающего линию; <…> символическая слиянность всех образов и вещей, изменчивость их облика, могла родиться только в туманной мгле германских лесов» .
     Дело, безусловно, не только в климате или других геофизических факторах. Все формы общественного сознания, в том числе эстетика, определяются менталитетом того или иного народа, выработанным множеством поколений. Здесь уместно вспомнить теорию Карла Густава Юнга, который ввел в мировую науку такие понятия, как архетипы поведения и коллективное бессознательное. Нелишним будет вспомнить и слова великого немецкого лингвиста, основоположника сравнительного языкознания Вильгельма фон Гумбольта, считавшего, что дух народа наиболее полно выражается в его языке . Из этого непреложно следует, что народы, говорящие на родственных языках, родственны и по духу.
Исходя из этих предпосылок, постараемся рассмотреть феномен как разделения церквей.
     Предварим наше исследование цитатой из Б. Мелиоранского—богослова и историка Церкви, который в начале ХХ столетия писал: «Христианская церковь признает откровение, принесенное Христом, за завершение религии, данной еще Адаму в раю и затем возвещенной через Моисея и пророков еврейских. Такой взгляд не отрицает, однако, происхождения христианства, как христианства, в I веке нашей эры, и не упраздняет исторического вопроса, какие условия нашла проповедь Христа и апостолов в еврейском народе, при своем вступлении в жизнь человечества» . Попытаемся развить эту мысль по отношению не только к еврейскому народу, но и ко всей Римской империи.
     Христианское вероучение, зародившись в Палестине — ибо ни один народ древности, кроме еврейского, Единого Бога не ведал — и быстро распространившись по всей Римской Империи, по-разному наложилось на многовековую духовную культуру обоих великих народов античности—греков и римлян. Общеизвестно, что духовная культура римлян—не только пластические искусства, словесность и философия, но даже религиозные представления—вторична по отношению к греческой духовной культуре. Историческим фактом является и трезвый практицизм римлян, не склонных, в отличие от греков, к отвлеченному философскому созерцанию. Вот какие слова влагает в уста Вергилию убежденный и воинствующий атеист, но тонкий знаток античной культуры Анатоль Франс: «Римлянам, в отличие от греков, недоступно сложное искусство погружаться в глубины отвлеченной мысли: если они принимают какую-нибудь философскую систему, то главным образом с целью извлечь из нее практическую пользу» . Это и определило, на наш взгляд, коренное отличие восточного и западного христианства, расхождение между которыми началось задолго до окончательного разделения церквей, датирующегося, как известно, 1054 годом. Есть все основания утверждать, что западное христианство, на основе которого возникла римско-католическая церковь—не что иное, как упрощенное Православие, которое к тому же с течением столетий все больше и больше отягощалось разного рода наслоениями и искажениями.
     С этих позиций объясним и тот факт, что Православие не имеет единого духовного центра, тогда как главою всех католиков мира является римский первосвященник. Дело в том, что католическая церковность копирует римскую государственность, неотъемлемыми свойствами которой были монолитность и строгая централизация. Напротив, у греков в классический период, в пору расцвета политического единства не было, а существовала только духовная и культурная общность.
     Благодатную почву Православное учение обрело среди славянских народов. Общеизвестно, что после падения Константинополя — «второго Рима», цитаделью Православия стала Москва, которую псковский монах Филофей в послании к великому князю Василию III Иоанновичу в начале XVI в. назвал третьим Римом. Почему же Православие оказалось настолько органичным для нашего народа, что понятия русский и православный долгое время считались чуть ли не синонимами? Чтобы дать ответ на этот весьма непростой вопрос, попытаемся оценить значение такого явления в нашей истории, как монголо-татарское иго.
     Большинство историков, а также писателей оценивают татарское иго как явление глубоко регрессивное во всех отношениях. Для примера ограничимся словами графа А. К. Толстого, который в одном их писем говорил: «Когда я думаю о красоте нашей истории до проклятых монголов, мне хочется броситься на землю и кататься от отчаяния!»  Противоположной точки зрения придерживался Л. Н. Гумилев, полагавший, что если бы Русь не пережила татарского ига, она никогда бы не сделалась великой державой. А теперь приведем слова замечательного поэта и знатока русской старины А. Н. Майкова: «По отзывам многих святых мужей мы вправе заключить, что христианство в Киевской Руси в XI и XII столетиях еще почти совсем не коснулось масс народных; если духовенство и имело влияние в городах, зато в селах оно было почти безсильно. Преподобный Нестор (в XI—XII веке) жалуется, что и нарицающиеся христианами живут по-поганьски, справляют все языческие требы, а церкви стоят пусты» . И далее: «Нашествие татар разбило весь старый строй жизни на Руси. Народ увидел кару Господню, воочию над ним разразившуюся; увидел посреди себя исшедших из обители своей погребсти мертвых и утешить живых святых мужей—и сердца открылись словесам их: в долгие годы бедствий и рабства, в тяготах своих, он обрел у духовных пастырей и утешение, и защиту, и даже пропитание на обширных землях, принадлежавшим церквам и монастырям; тогда только христианство пустило более глубокие корни в массы» .
     Сошлемся также на точку зрения Л. Н. Гумилева, выраженную в его монографиях «Древняя Русь и Великая Степь» и «От Руси до России». По его мнению, причиной слабого сопротивления русских княжеств и их быстрая капитуляция перед монголами в том, что русский этнос той поры пребывал уже в фазе обскурации и мог бы просто погибнуть, если бы не новый виток этногенеза. Л. Н. Гумилев всячески подчеркивает, что киевская Русь и московская Русь—это два разных этноса. Если согласиться с этим мнением, то придется признать, что русичи домонгольской эпохи были полуязыческим народом уже в силу того, что христианство они приняли уже по окончании акматического периода, тогда как новый, нарождавшийся тогда русский этнос изначально формировался как христианский, причем принявший православную, единственно истинную христианскую конфессию.
     Сошлемся еще раз на Л. Н. Гумилева, которому принадлежат поистине замечательные слова, характеризующие Русь времен татарского ига: «Способность к сопротивлению иноземцам слабеет, съедаемая безудержным эгоизмом, характерным для субпассионариев, какими стали князья, бояре и смерды. Пассионариям оставалось только дно место применения свих сил — монастырь. Зато в монастырях они развернули такую деятельность, которая определила культурно-политическое развитие России более чем на 200 лет. Итак, не Москва, не Тверь, не Новгород, а Русская Православная Церковь как общественный институт стала выразительницей надежд и чаяний всех русских людей независимо от их симпатий к отдельным князьям» .
     Из всего изложенного напрашивается вывод: несмотря на все бедствия и тяготы, связанные с татарским игом, это явление безусловно было промыслительным. В этом отношении его можно сравнить с семидесятилетними гонениями на Русскую Православную Церковь от безбожных властей в ХХ столетии.
К неславянским народам, принявшим Православие, относятся грузины, румыны и молдаване, а также народы Поволжья и Предуралья, где Православие было успешно проповедано русскими миссионерами. Однако не все славяне сохранили верность Православию. В результате усиленной латинской пропаганды от Православной Церкви отпали поляки, чехи, словаки, хорваты и словенцы. Но не будем забывать, что, несмотря на этот печальный факт, существуют Польская и Чехословацкая автокефальные православные церкви. В начале XV в. начал свою вдохновенную проповедь пражский католический священник Ян Гус. При всей непоследовательности и противоречиях этой проповеди, ее с полным основанием можно рассматривать как смутное или подсознательное стремление вернуться к Православию. Именно так полагал Л. Н. Гумилев, неоднократно подчеркивавший эту мысль в знаменитой монографии «Этногенез и биосфера Земли». Такое же впечатление складывается по прочтении исторического романа чешского писателя Алоиза Ирасека «Против всех», повествующего о жизни таборитов. Действительно, важнейшей принадлежностью гуситов считалась чаша, служащая для причащения мирян хлебом и вином, а не только хлебом, как это принято у католиков. Истинные протестанты до такого вряд ли додумались бы, ибо они вообще склонны ставить под сомнение спасительную силу Св. Таинств. Ирасек красочно описывает, как длиннобородые гуситские священники (а протестантские пасторы, как и католические священники, бороду обычно бреют) причащают под обоими видами младенцев. У католиков это просто невозможно—ибо младенец физически не может потребить сухие опресноки, — но это кажется странным и протестантам, даже умеренным, не говоря уже о приверженцах различных сект, которые настаивают на том, что все обряды должны быть соблюдаемы только по достижении сознательного возраста.
     Приведем еще один красноречивый факт. Всем нам памятна кровавая бойня, учиненная на обломках бывшей Югославии. Противоборствующими сторонами были православные и католики (а также мусульманское население Боснии и Герцеговины, которое, как ни парадоксально, не имеет даже этнонима). Психологически трудно объяснить, почему столь неистовую вражду к Православию питали инородцы или иноверцы — такое ожесточение скорее характерно для отступников, всеми способами пытающихся оправдать свое отступничество.
     Все эти факты лишний раз показывают, насколько Православие органично не только для России, но и для славянства в целом, для менталитета славянских народов. Еще в конце XIX в. известный своими странными симпатиями к католичеству Вл. Соловьев в написанной по-французски и лишь посмертно изданной в России в переводе Г. А. Рачинского книге «Россия и Вселенская Церковь» (La Russie et l’;glise Universelle) взял на себя смелость утверждать: «Как только религиозная свобода будет признана в России, половина крестьян отойдет в раскол, а половина людей общества (женщины в особенности) перейдут в католичество» . Жизнь посмеялась над этим пророчеством, когда введенная в 1905 г. свобода совести никак не изменила конфессиональной картины в Российской Империи. Впрочем, и до Вл. Соловьева нашелся один такой пропагандист католичества—П. Я. Чаадаев, который все переживаемые Россией трудности и тяготы пытался объяснить ее «отрывом» от римско-католической церкви. Это вызвало резкое неприятие А. С. Пушкина и насмешку Дениса Давыдова, который так описал незадачливого проповедника в стихотворении «Современная песня»:

Старых барынь духовник,
Маленький аббатик,
Что в гостиных бить привык
В маленький набатик.

Все кричат ему привет
С аханьем и писком,
А он важно им в ответ:
Dominus vobiscum!

     Как известно, Чаадаев был объявлен сумасшедшим. Можно не сомневаться, что многие этому поверили, ибо трудно представить, чтобы здравомыслящий русский человек предпочел Православию католичество.
Перейдем теперь к западным христианам.
     В XVI столетии реформация расколола казавшийся незыблемым и нераздельным католический мир. Обратим внимание на два важнейших факта. Все романские народы (кроме православных румын и молдаван) сохранили верность римско-католической церкви. Ни один из них не примкнул к протестантизму, и вообще идеи реформации практически не получили распространения в романских странах. Исключение, подтверждающее правило, составляет лишь Франция, где местные протестанты (гугеноты) сумели заручиться поддержкой довольно значительной части населения и спровоцировать многолетние религиозные войны. С другой стороны, протестантскими стали все скандинавские и почти все германские страны, кроме Австрии и Баварии.
     Случайно ли это? Думается, что нет.
     Как уже отмечалось, католичество—это римский вариант христианства, адаптировавшийся к римской духовной культуре, вне ареала которой находились германцы, не говоря уж о скандинавах. Поэтому первоначальное усвоение христианства германскими и скандинавскими народами носило весьма поверхностный характер. Действительно, грекам и римлянам был понятен смысл таких Таинств, как крещение и евхаристия, ибо ритуальное омовение было распространено у этих народов, а причащение хлебом и вином практиковалось в элевсинских мистериях. Германцам это было неведомо, и потому протестанты ставят под сомнение спасительность Cвв. Таинств, которым приписывается в основном символический характер, да и само их число сокращено с семи до двух.
     Не вызвало серьезных недоумений у греческих и римских христиан и понятие Приснодева, поскольку их предки поклонялись вечно девственным богиням Афине (Минерве) и Артемиде (Диане). Германцам же такой культ был чужд и непонятен, потому-то протестанты так легко расстались с культом Пресвятой Богородицы, занимающий столь важное место не только у православных, но и у католиков.
Новая вера долго не могла пустить корней на германской почве. Этим, как нам представляется, и можно объяснить тот факт, что после зарождения арианской ереси подавляющее большинство германцев оказалось ее адептами. И хотя через некоторое время они вернулись в лоно неразделенной тогда еще Церкви, был создан прецедент, отложившийся в генетической памяти—или, оперируя терминами К. Г. Юнга, коллективном бессознательном—германских народов. Не потому ли они так легко отпали от римско-католической церкви в XVI столетии? «Да и кто,—по словам Т. Манна,—станет отрицать, что Лютер был великим человеком, великим на самый что ни на есть немецкий лад» .
     Более того: сам исходный тезис протестантизма любого толка—попытки толковать Библию по собственному разумению, отвергая авторитет Свв. Отцев и вообще весь многовековой богословский опыт свидетельствует о неукорененности протестантизма, об отсутствии преемственности и традиций или, вернее, об их чужеродности и плохом понимании. Даже К. Г. Юнг—между прочим, сын протестантского пастора!—называл протестантизм не иначе как обедненным, «оголенным» христианством, духовный мир которого был ему бесконечно чужд .Закономерным итогом реформации стало многоликое сектантство, когда группы людей, сходным образом понимавших Священное Писание — а кому не известно, что Библия допускает множество толкований! — объединялись в секты, дерзновенно считавших, что только они обладают монополией на верное понимание Слова Божия. Подчеркнем, что классической страной сектантства прежде была Германия, а позднее стали англоязычные Соединенные Штаты Америки, где в середине XIX в. зародилась самая, пожалуй, опасная секта—иеговистов, или «свидетелей Иеговы». Впрочем, сами-то протестантские церкви можно назвать церквами с большой долей условности, поскольку в них отсутствует благодать, преемственно передаваемая через апостольское рукоположение (таинство священства они отвергли).
     Не оставим без внимания еще один красноречивый факт. Все католические романские страны имеют в настоящее время республиканское правление. Исключение составляют лишь Испания, где король Хуан Карлос I сравнительно недавно вернулся из изгнания после смерти диктатора Ф. Франко, Бельгия, где в 1940-е гг. монархия стояла на краю гибели, да крошечное Монако. В то же время в Европе до конца ХХ столетия было всего три протестантские республики—Германия, Швейцария и Финляндия (с недавних пор к ним прибавились получившие независимость Латвия и Эстония) на фоне семи протестантских монархий (Великобритания, Нидерланды, Дания, Швеция, Норвегия, Люксембург, Лихтенштейн). Это тоже нельзя назвать случайностью. Важнейшей причиной краха большинства католических монархий следует считать вековечное соперничество коронованных правителей с папским престолом с последующей победой папы, независимость от которого провозгласили короли протестантских государств.
Таким образом, мы убедились, что протестантско-сектантское сознание—это плод, если воспользоваться крылатыми словами А. А. Блока, сумрачного германского гения. Оно чуждо как романскому, так и славянскому менталитету. Несмотря на весь драматизм описанных нами событий, оно позволяет прийти по крайней мере к одному оптимистическому выводу: несмотря на то, что пережившая семидесятилетние жесточайшие гонения со стороны богоборческих властей Русская Православная Церковь ныне подвергается массированной атаке заморских сект, все равно врата ада не одолеют ее (Матф. XVI, 18). Нам приходится сокрушаться о печальной судьбе тех несчастных, которые поддались на сектантскую пропаганду. И все же, при их кажущейся многочисленности и неуемной активности, Православной Церкви им не победить: слишком уж чужда их идеология менталитету подавляющего большинства русских людей. Окончившиеся постыдной неудачей гонения на Церковь показали, между прочим, насколько сильны традиции Православия даже среди малорелигиозных, даже считающих себя неверующими россиян. Россию никогда не ждет судьба Америки, превратившейся в страну повального сектантства.

Опубликовано: Культура и история. Материалы межвузовских научных конференций «Культура и история» (2004 — 2007). СПб., 2009.