Огонь и меч неистового Виссариона

               

Мне помнится,  как в детстве мы делились своими впечатлениями от  фильмов по произведениям Н.В.Гоголя «Вий» и «Вечера на хуторе близ Диканьки»…
Этот обмен мнениями по сути был поводом ещё раз пережить самые интересные и трогательные моменты из увиденного. Иногда оценки героев и поступков различались… Споры кончались только от утомления: никому в голову не приходило, что для логического их завершения нужно было условиться о критериях истины, принять что-то за эталон…
А позже к суждениям о Гоголе добавились впечатления из прочитанного;  от юмора и сатиры «Ревизора» до пронзительной лирики «Старосветских помещиков» - всё было удивительным и радостным открытием… 
В литературной критике можно найти подобие нашим детским спорам. Но в ней над всеми возвышается директива, направление, принцип. Например, принцип социалистического реализма.
Не перестаёт удивлять: как это критиками становятся люди, абсолютно ничего не написавшие сами? Это было бы не удивительно, если бы критики, как мы в детстве, просто высказывали своё мнение. Но они часто имеют власть над теми, кто пишет!
От их похвалы или осуждения зависит не только успех писателя, а сама возможность писать. Кажется, если бы у литературы было знамя, то на нём бы  нанесли в профиль изображение не писателей, а критиков. А сами писатели поместились бы где-нибудь рядом, сбоку, на скромных портретах.
Теперь, когда мы имеем какое-то представление о том,  на что способны разного рода рекламные технологии, мы понимаем, что критика может манипулировать нашими впечатлениями.
А раньше мы бы наивно полагали, что критики просто делятся с нами впечатлениями из желания пообщаться. И нам бы никогда не догадаться, что произведения литературы могут использовать в своих целях политики, что их, произведения, как драгоценные камни, если повернуть нужной стороной, то светят нужным цветом.
Свежа в памяти эпоха, когда признаком хорошей литературы и её достоинством считалось наличие в ней критики самодержавия и церкви. От «Попа и работника его Балды» до романов «Мать»  и «Молодая гвардия» литература шла под руководством её критиков.
Но были,  есть и будут писатели, которые пишут по вдохновению без оглядки на директивы и принципы.
И если отпустить в свободное плавание их произведения, то может забить их грязным течением на какое-нибудь мелководье, и забудут о них.
Но если поставить на них паруса нужного цвета, да  нахваливать автора за то, что он так ловко и мудро подал свою идею, что не сразу её и разглядишь среди комических или трагических сюжетов, то успех будет обеспечен.

Вот такую роль строителя мачт и установщика парусов выполнял в литературе критик В.Г.Белинский.
А поскольку сами по себе мачты и паруса никогда бы не приобрели такого значения, какое они имеют на корабле, то Белинский пользовался произведениями многих писателей, из которых здесь выделим Н.В.Гоголя.
«Отличительный характер повестей г.Гоголя составляют простота вымысла, народность, совершенная истина жизни, оригинальность и комическое одушевление, всегда побеждаемое глубоким чувством грусти и уныния» - так Белинский отзывается о повестях Гоголя.
«После «Горе от ума» я не знаю ничего на русском языке, что бы отличалось такою чистейшею нравственностю…, как повести  г.Гоголя. …О, пред такою нравственностью я всегда готов падать на колена!».
Слово «нравственность» здесь не имеет  такой математической точности, чтобы понять его всем одинаково.
Белинский уточняет: «Нравственность в сочинении должна состоять в совершенном отсутствии притязаний со стороны автора на нравственную или безнравственную цель».
Другими словами, автор, по мнению Белинского, не должен никому навязывать своих представлений о нравственности.
Сразу заметим, что если следовать этой теореме о нравственности, то Иисуса Христа следует признать абсолютно безнравственным: Евангелие явно имеет притязания не только на нравственность, но и на истину.
Гоголь, по мнению Белинского, «является главою литературы, главою поэтов, он становится на место, оставленное Пушкиным».

Когда мы чем-то восхищаемся, то, бывает, вырывается у нас: «Господи! Как это красиво!» Или: « …как мудро!».
Вот Белинский восхищается поэзией Гоголя:  «Какая широкая размашистая кисть! Какой разгул чувства!»
Он уверен, что это похвала. Хотя, кажется, что широкой кистью только заборы красить, а не картины писать… А склонность к разгулу чувств слегка настораживает…
«Размашистая кисть…» - это можно сравнить только с развесистой клюквой.
З.Фрейд объяснил миру всю значимость подобных непроизвольных фраз и слов.
Но самое главное - в следующей фразе:
«Чёрт вас возьми, степи, как вы хороши у Гоголя!».  Во-первых, настораживает обычай беседовать со степью.
Нет уверенности, что степь обрадуется такому комплименту.
Степи, г. Белинский, прежде всего, хороши сами по себе. А если это не так, то вы вместе с г.Гоголем великие обманщики.
А во-вторых,  «Чёрт возьми», как выражение высшей степени восхищения и похвалы, как проявление «избытка сердца», конечно, характеризуют личность и тоже настораживает. Как и вообще склонность к ядрёным словечкам.
Пишет Белинский о ссоре Иван Ивановича с Иваном Никифоровичем и восторгается тем, что Гоголь умел сначала «насмешить нас до слёз глупостями, ничтожеством и юродством этих живых пасквилей на человечество, … а потом пожалеть об этих идиотах». Словесность, мало сказать, неизящная.
Пишет о «Старосветских помещиках», и видит там « людей пустых, ничтожных и жалких»…
И этот критик-человеконенавистник командовал в нашей литературе?
То ли ещё узнаем о нём…

После триумфа «Ревизора» и «Мёртвых душ» Н.В. Гоголь ничего не создал равноценного,
но опубликовал  «Выбранные места из переписки с друзьями».
Белинский на это пишет «Письмо к Н.В. Гоголю», которое цензурой запрещается к печати. За одно прочтение его в узком кругу Ф.М.Достоевский был сослан на каторгу.
Мы не рассматриваем здесь письмо с точки зрения его достоинств или состава преступления.
Мы только вспомним, что Белинский называл Гоголя «главою литературы», что перед нравственностью произведений Гоголя он был «готов падать на колена!»
И вдруг: резкая перемена отношения!
«Да, я любил Вас со всею страстью, с какой человек, кровно связанный со своей страной, может любить её надежду, честь, славу, одного из великих её на пути сознания, развития, прогресса».
Казалось бы, если мы называем человека славой литературы, ей честью и  вождём на пути прогресса, то и отношение должно быть почтительным. А что делает Белинский?
Да он просто обнажает своё лицемерие, с которым он воспевал писателя. Не Гоголь, оказывается, вождь и глава литературы, а сам Белинский. Гоголь был нужен, как тот корабль, на котором Белинский возводил свои нравственные паруса, чтобы придать кораблю нужное ему, Белинскому, направление.
«Вы не заметили, что Россия видит своё спасение не в мистицизме, не в аскетизме…, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Её нужны не проповеди, не молитвы, а …права и законы, сообразные не с учением церкви, а с здравым смыслом и справедливостью..»
Заметим, как легко Белинский берёт на себя право говорить от имени России.
И как искусно навязывается ещё одна теорема о том, что здравый смысл и справедливость – это абсолютно очевидные истины, известные одному Белинскому.
Этой цитаты достаточно для того, чтобы назвать критика Белинского безнравственным на основании его собственного определения «нравственных сочинений»: без стыда и совести журнальный критик учит жизни писателя, главу литературы, навязывает ему свою точку зрения.
Впрочем, теперь-то уже видно, что Белинский  если кого и возвышает до трона, то только для того, чтобы всем было понятно, что он, Белинский находится ещё выше, где-то в небесах…
Допустим, что с теоремой на счёт нравственности критик погорячился. А как же с самой нравственностью у него дела? Мы можем судить о порядочности человека по его поступкам, а слова – тоже поступки.
В наших детских спорах о достоинствах книги или фильма мы никогда не опускались до оскорблений: это противоречило всему смыслу общения. А нравственный Белинский может позволить себе всё: «И такая-то книга могла быть результатом трудного внутреннего процесса, высокого духовного просветления!... Не может быть!...Или Вы больны, и Вам надо спешить лечиться, или – не смею досказать моей мысли…»…
       Опять лицемерие! Чего уж тут досказывать… В нашей детской кампании в таких случаях ответили бы оскорбителю: «Сам такой». А если бы Достоевский был среди нас, то он, не сдержавшись, назвал бы Белинского «смрадной букашкой и шушерой».
Может быть, погорячился критик, с кем не бывает в споре…
Все мы  видели в жизни случаи, когда  забывают о теме спора, если в ход идут оскорбления личности. И, чем более изощряется в оскорблениях человек, тем меньше остаётся симпатий на его стороне, тем более вероятно, что он не прав по существу.
Вот образец иронии Белинского: «…представляю Вашей совести упиваться созерцанием божественной красоты самодержавия ( оно покойно, да, говорят, и выгодно для Вас)» - и этот грязный намёк критик бросает писателю, всю жизнь не имеющему своих денег…
«Некоторые остановились было на мысли, что Ваша книга есть плод умственного расстройства, близкого к положительному сумасшествию» - продолжает глумиться критик. А если бы это было и так? –  Как назвать человека, бросающего такие слова? Причем, бросает прицельно в голову и в грудь. В главу литературы бросает камни журнальный подёнщик!
Но это ещё не предел г.Белинского. «Гимны властям предержащим хорошо устраивают земное положение набожного автора. Вот почему распространился в Петербурге слух, будто Вы писали эту книгу с целью попасть в наставники сыну наследника» - это уже ближе к истинной глубине настоящей низости: передовой критик распространяет слухи, порочащие честь человека!
Но должен же быть мотив! Не может человек с такой яростью нападать на человека, каким бы неистовым не был характер.
Да есть мотив: « Вы говорите  - с огорчением пишет Белинский - что Вашим сочинениям в России дают превратный толк».
Кто же тот, кто превратно толкует произведения Гоголя? – это сам Белинский, который изо всех сил дует в любые паруса борьбы с самодержавием и церковью. Гоголь отверг его предложения к сотрудничеству в журнале Белинского.
  «Вы ошиблись, сочтя статью мою выражением досады за Ваш отзыв обо мне…» - пишет Белинский.
Да ничего не ошиблись. Писатель Н. В. Гоголь попытался воспрепятствовать высадке на корабль его произведений критика-пирата, не позволил поднять на своих мачтах пиратский флаг с изображением черепа и костей…
В письме В.Боткину Белинский пишет: «У меня нет личных врагов, ибо я по натуре моей выше личных оскорблений, но враги общественного добра – о, пусть вывалятся у них кишки, и пусть повесятся они на собственных кишках – я готов оказать им последнюю услугу – расправить петли и надеть на шеи». Похвальная искренность. А гуманности –то сколько в словах! Белинский писал в письме Бакунину: «Я очерствел, огрубел, чувствую на себе ледяную кору, знаю, что живому человеку тяжело со мной вместе несколько часов сряду». Как это напоминает слова ещё одного философа: «Ходишь, как преображённый, с какой-то тяжестью в ногах, обременённый ношей…слышишь голоса людей…светло, а в душе ощущение ночи!..» - это сказал о себе Ф.Ницше, с которым у Белинского обнаруживается родство душ.  Но это была минутная слабость. Мы верим тому Белинскому, который счёл бы за счастье расправлять петли и надевать их на шеи «врагов общественного добра».
При этом право вынесения приговора Белинский  хотел бы оставить за собой.
         В другом письме тому же получателю Белинский признаётся в рассуждении о любви к человечеству: « …чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнём и мечом истребил бы остальную».
«Смешно и думать, что это может сделаться само собой, временем, без насильственных переворотов, без крови. Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастию…»(из письма к В.Боткину).
Ф.М.Достоевский в письме Страхову сказал о Белинском, что он «был немощен и бессилен талантишком, а потому и проклял Россию и принёс ей сознательно столько вреда». А В.В Розанов назвал его «выродком, клопом, проползшем по русской литературе».
Н.В. Гоголь ответил на письмо Белинского в «Авторской исповеди»:
«Над живым телом ещё живущего человека производилась та страшная анатомия, от которой бросает в холодный пот …почти в глаза автору стали говорить, что он сошёл с ума… Я обманулся некоторыми: я думал, что в некоторой части читателей есть какая-то любовь. …Но, на чём основываясь, мог судить меня  решительно тот, кто не почувствовал, что он стоит выше меня? …»
 
А дух неистового Виссариона ещё долго витал над Россией, ища, в кого вселиться, пока не вверг её в революцию и гражданскую войну. Нет сомнения, что он возрадовался убийству царской семьи вместе с детьми и расстрелу сотен священников. Возрадовался уменьшению численности русского народа по миллиону в год – тем счастливей будет «малейшая часть» человечества…
Такие, как Белинский, убивают поэтов чаще, чем Дантесы. Интересно только, кто им дал такую власть?
Его хамство и язвительность в отношении к Гоголю нельзя объяснить только личной обидой. Эффект разорвавшейся бомбы произвело принципиальное несогласие Гоголя с делом всей жизни Белинского, с его проповедью «здравого смысла». Вот те некоторые из слов  великого писателя России, которыми уязвлён был критик:
«Диавол выступил уже без маски в мир. …Почуя, что признают его господство, он перестал уже и чиниться с людьми. С дерзким бесстыдством смеётся в глаза им же, его признающим; глупейшие законы даёт миру, какие доселе ещё никогда не давались, -  и мир это видит и не смеет ослушаться! …Люди тёмные, никому не известные, не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мнениями и мыслями умных людей…
Что за страшная насмешка над человечеством!
…Лучше ли мы других народов? Ближе ли жизнью ко Христу, чем они? Никого мы не лучше, а жизни ещё неустроенней и беспорядочней всех их.
…Но…ещё нет у нас непримиримой ненависти сословия противу сословия и тех озлобленных партий, какие водятся в Европе и которые поставляют препятствие непреоборимое  к соединению людей и братской любви между ними…
И если предстанет нам всем какое-нибудь дело, решительно невозможное ни для какого другого народа, хотя бы даже сбросить с себя вдруг и разом все недостатки наши, всё позорящее высокую природу человека, …как в двенадцатом году…, так рванётся у нас всё сбрасывать с себя всё позорящее и пятнающее нас, ни одна душа не отстанет от другой.
 И в такие минуты всякие ссоры, ненависти, вражды – всё бывает позабыто, брат повиснет на груди у брата, и вся Россия – один человек…». («Светлое Воскресение»)
Понятно, чем могли прогневить эти слова г. Белинского, желающего общественным врагам быть повешенными на собственных кишках: в этом предсказании нет места  любителям «поправлять петли и набрасывать их на шеи», каким он сам себя зарекомендовал.
Но за что  до сих пор поклоняются кумиру литературной критики Белинскому и не жалуют главу нашей литературы Н.В. Гоголя  политики наши и литературные чиновники?
«И вся Россия – один человек…!» - такую национальную идею отвергает наша политическая цензура. Ей, видимо, больше по душе счастье малейшей части общества хотя бы и ценой некоторого истребления остальных.