Крах карьеры доктора Фрейда

Сейчас субботнее раннее утро. И я специально проснулся пораньше, чтобы как следует хорошенько все обдумать. А надо сказать, что обдумать мне надо многое, очень многое! Но главное – мне нужно обдумать, что сказать своей жене.  Сейчас моя жена спит, тихонько посапывая на своей половине кровати. Окна в нашей спальне плотно зашторены, в комнате ещё темно, и я безо всяких помех могу предаться мыслям и воспоминаниям.

Только шесть часов утра - обычно, я никогда не просыпаюсь настолько рано, тем более в выходной. В будний день я просыпаюсь в семь утра, делаю легкую зарядку, а после иду в ванную и совершаю там свой ежедневный моцион. Я умываюсь холодной водой, чищу зубы зубной щеткой, а в довершение всего - бреюсь с помощью электробритвы.

Да, знаю, знаю - сейчас уже никто не пользуется такими бритвами, впрочем, как и бритвами вообще. Поверьте, я прекрасно знаком со всеми этими современным новшествами. Но, я предпочитаю пользоваться электрической бритвой. Также, я предпочитаю использовать для умывания холодную воду, а не паровой очиститель пор с отрицательно заряженными ионами – как это сейчас модно. Ну, а про зубную щетку сейчас, наверное, можно услышать только от мистера Томпсона – самого старого смотрителя Смитсоновского музея истории.

После утренних процедур наступает время переодеться. И опять, я говорю, что меня не переодевают, а именно, я переодеваюсь сам. Вместо того чтобы поручить домашнему гаджету выбрать модный на этой неделе фасон одежды и напылить его на меня с помощью распылительной матрицы, я предпочитаю одеваться сам.

По моим подсчетам, на одевание, в среднем, я трачу от десяти до двадцати минут своего времени, в зависимости от моего настроения и поры года – хотя, последний фактор играет сейчас довольно незначительную роль.  Приблизительно столько мне нужно, чтобы снять пижаму, в которой я обычно сплю, и надеть майку, носки, штаны, рубашку, облачиться в желтый твидовый пиджак, который я просто обожаю, обуться и повязать на горло шейный платок.

Внимателен я также и к аксессуарам. На левую руку я надеваю старинные стальные часы, с таким же стальным браслетом, инкрустированным драгоценными каменьями. Также, я использую запонки. Кроме того, я не выхожу из дома и без своих любимых очков в жёлтой позолоченной оправе, которые обычно сдвигаю низко на нос, потому как они мне абсолютно не нужны. Да и кому сейчас нужны очки? А в левом, внутреннем, кармане своего пиджака я держу медный, начищенный до блеска портсигар.

Конечно, я не имею возможности курить сигареты – это непозволительная роскошь для меня. Ведь последнюю сигаретную фабрику закрыли семьдесят лет назад. И такие винтажные вещи как сигарета, сигара, папироса, табак сейчас можно найти только в частных коллекциях ценителей. Но, вместо сигарет, в своем медном портсигаре я держу запас леденцов.

Должен также сказать, что я не пользуюсь модными нынче ушными компьютерами. Я предпочитаю для хранения информации использовать свой мозг. Я люблю полагаться на свою память.

Ну, а во всем остальном, я абсолютно такой же член общества, как и любой другой гражданин Земли. Да, многие меня считают чудаковатым стариком с причудами. Естественно, так считает и моя жена. Но мне на это наплевать.

Простите меня за оплошность. Кажется, я забыл отрекомендоваться. Ну конечно, используй я ушной компьютер, такого бы не случилось: он структурировал бы мои мысли и вовремя напомнил, если бы я что-то забыл. Но, как я уже говорил, я не пользуюсь ушным компьютером. А мой почтенный возраст может быть мне хорошим оправданием.

Итак, мне девяносто шесть лет и зовут меня Зигмунд Фрейд. Доктор Зигмунд Фрейд. Я доктор человеческой и компьютерной психологии. Честно говоря, я не знаю точного происхождения своей фамилии и не знаю, был ли моим предком тот древний доктор Зигмунд Фрейд, который жил несколько столетий назад и был одним из основоположников клинической психиатрии. Я склоняюсь к мнению, что ничего общего с вышеупомянутым доктором я и моя семья иметь не могли.

Но, даже не будучи моим прямым родственником, этот мертвый доктор оказал на мою жизнь решающее влияние. Такое, какое не мог бы оказать ни один живой человек. Но обо всем по порядку.

Во-первых, мое имя – Зигмунд  - обязано именно ему. Отец мой, Уни Фрейд, всю свою жизнь мечтал, чтоб его дети жили в богатстве и достатке – пожалуй, мечта всех отцов всех времен и народов. Не исключением был и мой. А богатство и достаток в наше время, как известно, приносит должность психотерапевта.

Поэтому, когда я родился, он назвал меня Зигмундом, как и этого доктора из седой истории. И не без умысла он меня так назвал. Его план был прост. Ребенок, названный этим древним, давно уже вышедшим из употребления именем, будет резко отличаться от своих сверстников. Это отличие нужно сделать еще больше, всячески показывая и указывая ребенку на то, что он не такой как все, что он отличается от своих товарищей.

Отличие могло проявляться в чем угодно. В цвете глаз, волос, росте, телосложении, манере говорить, умственных и ментальных способностях. Словом, в чем угодно.

Отец с малых лет внушал мне, что я особенный, и что у меня дар к психологии и психотерапии. У меня не было друзей. Я рос угрюмым и замкнутым мальчиком. Поэтому у меня было много свободного времени, которое я не мог тратить на игры с друзьями, ввиду отсутствия оных, но охотно тратил на изучение и чтение огромного множества древних и современных книг по психологии и психиатрии.

Думаю, годам к восьми я свято уверовал в слова отца. Как в то, что я не такой, как остальные люди, так и в то, что мне суждено великое будущее на поприще психологии.

Я не сержусь на своего отца. Его план сработал. Сработал блестяще. В двадцать лет, имея за собой интеллектуальный багаж двух высших образований, я поступил в Национальный Институт Исследований Проблем Психики Человека и Психиатрических Заболеваний. Там было очень много интересного материала. Я благодарен судьбе за это. Там я стал настоящим специалистом в области психиатрии.

Там же, в этом институте, я стал мужчиной. Ввиду особенностей моего развития, о которых я только что описывал, мне нелегко было поддерживать действительно дружественные отношения с людьми, как с мужчинами, так и с женщинами. Но я был высококлассным специалистом. И с помощью различного рода техник и методов, описывать которые здесь не представляется возможным, я преобразовал свое мировосприятие и избавился от чувства обособленности и отличности от других людей, навязанных мне отцом. И уже в двадцать восемь лет я завел семью.

Таким образом, мечта отца сбылась. Я имел отличную и высокооплачиваемую работу. Я занимался научными исследованиями, и у меня была семья. Не скрою, я был счастлив. Вскоре я перевелся из этого института в Научно-Исследовательский Центр Проблем Потребителя, где и проработал до самой пенсии, составив себе довольно приличный капитал и громкое имя в научных кругах.

До выхода на пенсию, вместе со своими коллегами, я активно работал над созданием, а в дальнейшем - над усовершенствованием поведенческой логики и чувственной психологии таких популярных нынче программ как «Сканнер Чувств», «Автоматизированный продавец любых товаров для любых целей», «Домашний доктор». Хватит и этих трех. Сейчас эти программы есть в памяти любого дома. И все без исключения ими пользуются.

После выхода на пенсию, и вот уже как тридцать шесть лет, я оказываю частные психологические услуги. Я больше не занимаюсь научными исследованиями, но предоставляю частные услуги психотерапии своим клиентам. У меня есть небольшой уютный кабинет на Ривер-стрит, где я и принимаю своих посетителей.

Следует сказать, что дом мой находится на Блэкхолл-стрит, что в четырехстатридцати километрах от офиса на Ривер-стрит. Поэтому, каждый день я один час своего времени трачу на добирание к работе, преодолевая расстояние в полгорода.

И опять же, я снова должен согласиться, что я чудак. Ведь я мог бы принимать клиентов у себя дома с помощью дуплексного голографического проектора. С помощью него я мог бы воссоздать помещение моего кабинета на Ривер-стрит, впрочем, как и любого другого помещения или места, существовавшего или нет. Этот же проектор спроектировал бы меня и моего клиента в помещение, где мы бы и провели сеанс психотерапии. И при этом не было бы никакой разницы между реальным миром и миром, воссозданным проектором.

Но, из-за крайней степени своей дурости – так говорит моя жена - каждый день я езжу через полгорода в свой офис на Ривер-стрит. Пожалуй, я и сам не могу дать точный и исчерпывающий ответ на вопрос, почему я так поступаю. Возможно, я чрезвычайно консервативный человек, который все делает так, как привык когда-то делать, и никогда не меняет свои раз и навсегда сложившиеся привычки. Возможно, мне приятна людская молва обо мне как о чудаке – ведь это делает меня непохожим на остальных людей, выделяет меня из толпы. Возможно также, что ни одно из этих утверждений не верно, а поступаю я так в память о другом мире, о другой эпохе, другом времени, другой культуре, законах и порядке, который существовал, когда я был совсем ещё мальчиком.

Как бы то ни было, каждое утро я просыпаюсь в 7 утра. В 7:25 я выхожу из дома и направляюсь к ближайшему автомату еды – он находится прямо напротив моего дома, на противоположной стороне улицы. Безусловно, я хотел бы принимать пишу дома, но моя жена не умеет готовить. Впрочем, как и все женщины моложе 60-80 лет. Я ещё помню, как моя мать готовила мне чудесные овсяные хлопья, но Клаксон – так зовут мою жену - не умеет готовить вообще.

Кончено, это не может меня расстроить, так как в таком случае мне пришлось бы расстроиться на весь тот образ жизни, которым живет наша цивилизация и на её продукты. Мне пришлось бы расстроиться и обидеться на кевларовый протез в своей правой ноге, на пересаженную буйную шевелюру – такая же была у кумира моей бабушки певца Мика Джаггера, который жил много-много лет назад. Мне пришлось мы обидеться на аэрозонды и мейкеры погоды, которые убирают дождь и снег, опускают или поднимают температуру воздуха до заданной отметки. В конце концов, мне пришлось бы обидеться на себя – ведь я так много сделал для того, чтобы мир был таким, как сейчас – без нищеты, болезней и преждевременной старости.

Я упомянул о своей жене, и хотел бы теперь немного рассказать о ней.  И я прошу вас дочитать это описание до конца. Ниже я расскажу, почему я так подробно, с деталями, описываю свою жену.

Итак. Моя жена Клаксон. Это женщина средних лет. Мы познакомились с ней на симпозиуме по робототехнике в Уичлоу двенадцать лет назад и с тех пор живем вместе. А сейчас ей семьдесят два и выглядит она просто замечательно. И меня абсолютно не смущает наша с ней разница в возрасте. Ведь я – уже довольно пожилой человек, а она так молода и юна.

У  нее прекрасные черты лица. Красивые карие глаза, в которых светится живой ум. Прекрасный курносый нос, который сводит меня с ума. И я до сих пор обожаю дурачиться с этим носиком, целовать его и касаться – прямо как мальчишка.

У нее просто невероятная копна прекрасных каштановых, с переливами, волос. Волосы – это её гордость, но не единственная. Волосы доходят до поясницы, они вьются, словно живые. Конечно, она делает из них всевозможные прически, косички, кольца, хвостики – черт знает что еще. Но какое блаженство, когда будучи с ней вдвоем наедине она наконец-то распускает свои волосы. Её волосы – моя услада и блаженство.

У нее волевой подбородок, полный, чувственный ротик. Красивые белые зубки, без единого пятнышка, идеальной формы. В эти маленькие аккуратные ушки хочется шептать приятное, рычать и кусать их. Её шея до сих пор возбуждает меня как мужчину, хотя мне уже и девяносто шесть лет.

Естественно, что фигура её идеальна. В наше время никого идеальной фигурой не удивишь. Но она - особенная. Все ещё упругие груди, немного вытянутой формы, как две спелых и сочных дыньки. С алыми, торчащими сосками. Размер груди большой. В разрезе декольте, сжатые с боков платьем, они выглядят еще лучше, чем когда я вижу её нагую в нашей спальне в приглушенном свете торшера. 

Прекрасный мускулистый живот, красивые руки с длинными музыкальными пальцами – но я спешу приблизиться в описании к тому месту, которое является пределом мечтаний любого юнца, и хоть прошло уже более восьмидесяти лет с тех пор, как я переступил порог этой незрелой, наивной, но прекрасной поры, я до сих пор стремлюсь к этому месту.

Но сначала я опишу её ноги. Они поистине великолепны. Нет, они не от ушей и не длинны, но настолько гармоничны, она так прекрасно сложены и настолько стройны, что их формы могли бы служить гимном всему прекрасному в этом мире, дифирамбом красоте.

Поднимаясь выше, от прекрасных пухлых пальчиков на ногах, минуя упругие и мускулистые икры к приятного вида округлым коленкам, и приближаясь к её бедрам, я, право, не могу удержаться от волнения и дрожи. Все-таки, сердце у меня уже не то. И надо бы себя поберечь. Но закончить описание мне просто необходимо.

Я спешу принести свои извинения за столь откровенное описание любимой мною женщины, но спешу вас уверить, что в моих словах, словах 96 летнего старика не будет пошлости. И я обещаю, что несколькими абзацами ниже расскажу, зачем я так подробно описываю свою жену.

Так вот, приближаясь к бедрам и поднимаясь выше, я наконец то получаю возможность описать её бутон. О, он поистине великолепен. Он настолько чувственен, нежен, прекрасен. Его складки действительно похожи на бутон цветка, а аромат, источаемый им – квинтэссенция женственности и совершенства.

Нет, я решительно не могу продолжать дальше свое описание. У меня страшное сердцебиение и мне нужно остановиться. Я обещал, что расскажу вам, зачем я так подробно описывал свою жену. И я выполню свое обещание. Возможно, правда, что это объяснение ничего не объяснит. И вам придется читать дальше, чтобы понять мои мотивы.

Итак. Я написал его здесь, чтобы хоть где-то это написать. Ведь я… Я не могу высказать этих слов никому, абсолютно никому. Я не могу поделиться своими чувствами ни с кем. И в первую очередь, я не могу рассказать о них своей жене.

Да, ведь, поступи я таким образом, меня сочли мы извращенцем, представителем нетрадиционной и чрезвычайно редкой сегодня сексуальной ориентации. Конечно, я имею ввиду слово «гетеросексуал». Это слово, которое не принято употреблять в приличном обществе. Это клеймо для любого успешного человека.

Мне пришлось бы признать, что мне нравятся женщины, начались бы разборы и следствия. И если бы эта ориентация подтвердилась – а она, несомненно, подтвердилась, то у меня были бы большие проблемы в обществе. У меня отобрали бы лицензию на психотерапевтическую практику, и я не смог бы делать свою работу. А зачем мне эти проблемы на старости лет? Думаю, мне осталось не много. Всего лет 20-30. Поэтому я хочу прожить их без проблем. Поэтому-то я и скрываю свои наклонности всеми доступными мне средствами. И слава обо мне как о чудаковатом старике помогает мне в этом. Быть чудаком просто. А вот быть гетеросексуалом – опасно.

И вот, теперь я практически готов рассказать вам этот случай, который произошел со мной вчера. Случай первый в моей богатой  врачебной практике. Случай, который привел к полному краху моей карьеры, но что страшнее всего – к полному разрушению моего внутреннего мира. Мира, который я прочно выстраивал на протяжении 96 лет и который, как я думал, будет сопровождать меня до самой смерти.

Но, прежде чем начать свой рассказ, я хотел бы еще немного поведать вам о том, как я докатился до такого позора – быть гетеросексуалом. Позора тем более позорного, что я доктор и психотерапевт.

Скажу лишь, что я не всегда был таким. Раньше я был абсолютно нормальным. Ну, то есть, порядочная доля ненормальности и чудаковатости была заложена во мне моим отцом – но это не та ненормальность, о которой я говорю.

Как и у всех нормальных молодых людей, у меня был друг, с которым мы познакомились в Институте Исследований Проблем Психики Человека – моем первом месте работы, о котором я уже упоминал. Мы много гуляли, разговаривали с ним. У нас были общие интересы. Ничего удивительного, что между нами проскочила искра любви, и я влюбился в него по уши. Я был счастлив.

Позже, в 28 лет, я уже созрел для более длительных и серьезных отношений. В то время я жил с Маркусом – замечательным молодым человеком. Но, как я уже сказал, пришло время создать семью. Поэтому, мне пришлось начать жить с женщиной.

Конечно, я ничего не имел против. Ведь мы оба – я и она -  понимали, что совместная жизнь необходима лишь для воспроизведения потомства. Как ни крути, но ученые доказали, что невозможно создание действительно развитой личности в однополой семье, отец и мать – если можно вообще выражаться здесь такими терминами - являются только мужчинами или только женщинами.

На счет зарождения ребенка, конечно, можно было бы обойтись и без полового акта с женщиной. Можно было бы искусственно оплодотворить её яйцеклетку сперматозоидом, и вырастить полученный таким образом эмбрион в инкубаторе. Но, те же ученые доказали, что при таком способе оплодотворения теряется довольно большая часть генетической информации о родителях, что неизбежно приводит к мутациям и изменению генотипа и фенотипа ребенка. За несколько поколений подобная практика уже чуть не привела к полному вырождению всей нации. Поэтому, ради выживания пришлось возвратиться к древним, животным ритуалам оплодотворения яйцеклетки с помощью полового акта.
 
Это общепринятая практика - вступать с союз с женщиной ради получения потомства. И, что мне нравится в нашем обществе, никому ничего не навязывается.

Обычно, такой союз с женщиной длится около 15-20 лет. За это время пара может родить и вырастить одного, двух или трех детей. Такой союз приносит выгоды обоим.

Во-первых, женщина получает возможность забеременеть и родить пусть и грубым, животным, но естественным путем. Она получает возможность кормить грудью – что, несомненно, очень важно для её здоровья и для здоровья ребенка. Она получает возможность проявить свой материнский инстинкт. Таким образом, она отдает дань природе - той первобытной, животной женщине-самке, которая живет в ней.

Получает выгоду от этого союза и мужчина. Ведь он становится отцом и, почти наравне с женщиной, может воспитывать свое потомство.

Конечно, после того, как потомство выращено и достигло 16-18 лет - в этом возрасте дети уже становятся полноправными гражданами и получают возможность самостоятельной жизни - союз женщины и мужчины распадается, и они возвращаются к своим партнерам. Распался и мой союз.

И мы снова начали жить вместе с Маркусом. Несколько лет мне пришлось пожить одному – Маркус тогда тоже вступил в союз с женщиной, и прожил в нем 2 года – но у них не вышло родить детей. Маркус в то время постоянно плакался мне в жилетку, и мне стоило немалых усилий, чтобы успокаивать его – настолько он был чувствителен и раним.

После этого неудачного опыта Маркус вернулся ко мне. И мы прожили с ним сорок лет. Душа в душу. Мы понимали друг друга с полуслова, между нами установилась поистине удивительная, почти что телепатическая связь. По малейшему изменению в его мимике, едва заметным подрагиваниям ресниц или расположению бровей, я угадывал все, что было в его душе.

Но досадная случайность рано оборвала наше с ним счастье. Явление настолько редкое в нашем мире, что я не раз посылал небу проклятия, почему именно на мою голову свалилось это наказание, почему именно я?

Маркус умер. Вернее, его убили. Убили! Да, как это ни дико, как не несет от этого слова первобытной жестокостью и вандализмом! Убили... Это слово, в котором смешался трупный сладковатый запах разлагающейся плоти и ночной безумный кошмар. Слово, которое в сводке новостей можно услышать разве что в качестве эпитета в таком словосочетании как «убийственная красота».

В общем, какая-то шайка пришлых чужих людей, каких-то безкультурных дикарей убила его, когда он вышел ночью прогуляться по парку, подышать свежим воздухом и полюбоваться на звезды, которые мерцали на иссиня-черном бархате глубокого, без единого облачка небосводе  – министерство погоды сделало сегодня подарок всем любителям звезд. То была середина августа и Земля проходила сквозь пылевое облако, в результате чего были обильные звездопады и звездные дожди – явление поистине завораживающее.

Да, Маркуса убили. Его убийцам удалось скрыться, а мое счастье было разрушено.

После того, как я остался совершенно один в этом мире – ведь дети мои были не в счет, они уже стали совсем взрослыми и у них была своя жизнь, а контакт со своей союзной женой я утратил - я снова стал одинок. Точно так же, как полвека назад, когда был совсем еще юнцом и работал в институте.

И, я думаю, что эти события послужили для меня толчком к тем метаморфозам, началом тому процессу, логичным результатом которого является сейчас моя сексуальная ориентация.

Я начал обращать внимание на женщин. Они стали мне нравиться. Теперь я смотрел на женщину не просто как на аппарат для воспроизведения потомства. Но они стали будоражить меня. Ведь в ту пору я был совсем молод. Мне было всего лишь 75 лет, и гормоны играли и бурлили во мне в полную силу.

Я полюбил тогда длительные прогулки по городу. Идя по улице, я любил незаметно рассматривать женщин. Я начал обращать внимание на их ноги. Обутые в сандалии со множеством ремешков, на высоких каблуках, или, наоборот, в удобных спортивных туфлях, эти ноги заставляли меня всего трепетать.

Любил я рассматривать и ту часть их тела, находящуюся сразу ниже спины. Эта часть тела, на которую раньше я никогда не обращал внимания, стала моей любимой частью тела в женщине. Мне так нравились эти пышные формы, красиво обтянутые узкими брюками, или элегантно подчеркнутые платьем или костюмом.

Ну, а дальше – больше. Грудь, которую ранее я рассматривал только и исключительно как инструмент для выкармливания ребенка, стала меня возбуждать необычайно. Эти груди, манящими округлостями выступающие из декольте, груди всех размеров и форм, они просто гипнотически тянули меня к себе. А я тянулся к ним, как мотылек к огоньку.

Словом, не буду описывать здесь все эти подробности. Ограничусь лишь, что решительно любая часть женского тела, уши, глаза, шея, волосы, даже пятки – стали меня тревожить. Кроме того, мне стал очень нравиться женский смех. Я начал стараться  как можно больше времени проводить в обществе женщин.

Но, мне было этого мало. Я стремился не просто быть рядом с ними лишь некоторое время. Я хотел быть с ними всегда. И, я хотел обладать женщиной. Так, как я обладал некогда Маркусом. Так, как я обладал своей первой женой, когда мы жили с ней в союзном браке.

Теперь я часто вспоминал свою первую жену. И процесс делания детей с ней для меня теперь был не просто общественной обязанностью, функциональной необходимостью, но этот процесс стал для меня приятным и эротичным.

Конечно, я держал эту перемену, которая со мной произошла, в глубочайшей тайне. Я никому не рассказывал о своих переживаниях. А отсутствие у меня нового партнера общественность приписывала моей большой любви к Маркусу.

И тогда-то у меня и начали возникать мысли о совместной жизни с женщиной. После долгих усилий мне наконец-то удалось отыскать мою первую жену. В то время она жила со своей партнершей Флорой в южной части города. Она меня сразу узнала, хотя и встретила без особого энтузиазма. Я был её вторым союзным мужем.

Мы обменялись приветствиями, осведомились о здоровье друг друга – это больше ритуал, чем действительный интерес. Потом я спросил её, можем ли мы остаться наедине. Флора, которая сидела вместе с нами в комнате, вдруг вспомнила, что её ждет встреча по проектору с одной своей подругой и поднялась наверх. Мы остались наедине.

- Эстер – начал я, - Я приехал сюда с восточной части города…

- О, да, я помню этот дом – ответила она. - Видимо, ты так до сих пор и не разбогател, если ютишься среди этих двухэтажных лачуг.

- Да, Эстер, ты как всегда права. Я действительно не очень богат и…

- И вряд ли когда-нибудь им станешь – закончила за меня Эстер. О, конечно, ведь она была женщиной и поэтому она могла себе позволить заканчивать за меня мои предложения.

Я лишь улыбнулся в ответ и посмотрел на неё. Я попытался предугадать, как она среагирует, когда я расскажу ей о цели своего визита. Рассмеется ли она, или, наоборот, рассердится и выгонит меня прочь из своего дома? Или, может быть, вызовет полицию нравов.

Я смотрел на её лицо, на котором только-только начинали появляться морщинки – первый признак старения организма, и думал, как правильно начать.

- Что же ты молчишь, Зиги? – так она меня называла во время нашей с ней совместной жизни. Звук «з» в моем имени она произносила почти как «с», а на звуке «г» делала акцент. Получалось нечто вроде «Сигги».

Она взяла с низкого стеклянного столика какой-то неописуемый фрукт и откинулась на мягкую спинку дивана. Повертела этот фрукт в руках, а потом поднесла его к носу и медленно втянула его аромат. Видимо, этот аромат ей очень нравился. Это её новая привычка. Когда мы жили вместе, я не замечал за ней ничего подобного.

- Эстер - снова начал я - Мне нужно сказать тебе нечто очень важное.

Я сделал паузу, чтобы справиться с нахлынувшим на меня волнением, но Эстер, прекрасно осознавая, что её логика работает гораздо лучше и точнее моей, а также просто желая меня позлить, не удержалась от комментариев:

- Сигги, если это нечто действительно столь важно, то как мог ты рисковать своей жизнью и ехать через весь город ко мне домой, если мог просто связаться со мной по проектору?

Она смешно округлила глаза, изображая степень крайнего ужаса на своем подвижном лице. Я не мог не рассмеяться – настолько комична была её пантомима. Эстер понравилась моя реакция и то, что ей удалось меня рассмешить – к слову, ей это всегда удавалось в высшей степени великолепно. Удовлетворенная собой, она немного смягчила тон и почти что примирительно сказала:

- Ладно, Сигги, выкладывай, что там у тебя. Только быстро. Мы с Флорой скоро должны спроецироваться на феминистический симпозиум в Уайтбигпике, и нам бы еще хотелось немного времени провести наедине. Ну, ты ведь понимаешь, о чем я? – и она подмигнула мне одним глазом.

Я начал заикаться.

- Я, ээ, Эстер, понимаешь ли, я ехал сюда и хотел тебе сказать что… Вобщем, Эстер, я… тебя…ээ...

 Вдруг некая догадка осенила меня. И я продолжил увереннее.

- Эстер, несколько месяцев назад я потерял своего партнера – Маркуса.

- Боже, Сигги, мне так жаль – без тени цинизма пожалела меня Эстер. Она хорошо знала Маркуса, ведь он часто навещал меня во время моей жизни с Эстер.

- Да, его убили.

- Убили? Но это невозможно!

- Возможно, Эстер. Я сам долго не мог в это поверить, но полиция сказала, что это было именно убийство.

- Сигги, если хочешь – можешь пожить некоторое время у меня – предложила Эстер. Конечно, ты мне не безразличен и я окажу тебе всяческую помощь, пока ты не найдешь себе нового партнера и пока твоя душевная рана не затянется.

- Видишь ли, Эстер. Дело в том, что я не хочу искать нового партнера.

- Понимаю – со знанием дела заметила Эстер. - Ещё прошло слишком мало времени и воспоминания о нем очень для тебя реальны.

- Нет, не в этом дело.

- Тогда в чем же?

- Эстер, дело в том, что... мне…

 Я не успел закончить свое предложение. Откуда-то сверху донесся голос Флоры: «Эсти, дорогая, извини, если перебиваю, но мы можем опоздать на симпозиум».

- Извини, Сигги, я действительно, очень, очень-чень-очень спешу. Если хочешь - останься здесь. Вечером ты мне все подробно расскажешь. Ты ведь знаешь, что я к тебе всегда хорошо относилась. А сейчас, Сигги, мне пора бежать – и она чмокнула меня в щеку.

Стоит ли говорить, что я не остался. Когда она ушла наверх, я написал записку. Я написал ей, что вдруг вспомнил, что меня ждут срочные дела и мне нужно срочно уехать.

После этого случая Эстер несколько раз пыталась выйти со мной на связь с помощью проектора, но я не отвечал на её звонки. Она написала мне в общем сложности порядка 20 писем с вопросом, что случилось в тот день, и почему я не дождался её. Также, она пыталась связаться со мной через моих соседей, но я пресекал любые попытки контакта с её стороны. В конце концов, она сказала, что я знаю, где она живет, и она будет всегда рада встретится со мной снова, и что если мне что-то нужно – я могу без колебаний к ней обращаться.

Да, Эстер, мне действительно от тебя было что-то нужно. И больше, чем просто физическое обладание тобой. Мне нужна была от тебя любовь. Но, ни первого, ни тем более второго, ты мне дать не могла, насколько бы щедрой не была твоя душа.

Вот так вот, в возрасте 75 лет, я остался без партнера, с огромной дырой в душе, которую нельзя было залатать, и с сексуальным отклонением, которое, узнай о нем кто-либо, могло лишить меня работы и разрушить мою карьеру доктора.

Так продолжалось долгих 9 лет. Столько лет мне понадобилось на то, чтобы залатать свою душевную травму и забыть боль от утраты Маркуса. За это время у меня было несколько случайных связей, о которых здесь не стоит даже упоминать. Все это время я больше не пытался наладить отношения со своей первой женой и с женщинами вообще.

Так длилось до тех пор, пока я не встретился с Клаксон. Женщиной, чье имя звучало почти так же странно, как и мое. Как я говорил, мы познакомились с ней на симпозиуме по робототехнике. Конечно, она относилась ко мне как к деловому партнеру, но вот мое отношение к ней, озвучь я его широкой общественности, сочли бы весьма странным и неправильным. Словом, я её полюбил. Как прежде – Маркуса.

И у меня созрел в голове дьявольский план. Я предложил ей стать моей союзной женой с целью вырастить и воспитать ребенка.

Ну, то есть, я не мог, конечно, ей этого предложить прямо, ведь в таких случаях решение принимала женщина. Инициатива всегда исходила от женщины, и последнее слово было за ней. Но хитроумными намеками я всячески её подталкивал к этому решению. Все-таки, я доктор психологии и мог вытворять с подсознанием такие вещи, которые другим людям казались невозможными.

В случае её согласия у меня было бы около 15 лет, которые я прожил бы с ней. Я просто дрожал от предвкушения тех блаженных дней, когда её прекрасная головка будет покоиться на моей груди, и я буду вдыхать аромат её волос.

И, о чудо, она согласилась. Мой план сработал, а никто даже не подозревал о том, что этот союз – моя заслуга. Заподозри меня хоть в чем-то –  и мне было бы не сдобровать, но мне удалось провести вокруг пальца всю общественность и все законы культуры и порядка. Мне удалось провести вокруг пальца весь мир, я искусно обыграл его по его же правилам. И я был в известной степени нарушителем и преступником, а все просто считали меня чудаковатым, считала так и она. Мы подписали брачный контракт, и зажили вместе.

И вот, уже как 12 лет я живу в раю. За это время она родила мне двоих детей, которых мы воспитываем в соответствии со всеми необходимыми культурными традициями. А я – я каждый день вижу любимую женщину. Хотя счастье мое неполно. Ведь я имею доступ к её телу, но не душе. Я люблю её, но любовь эта, в силу известных причин, не может быть взаимной. И эта невозможность высказать ей свои чувства омрачает мое существование.

И до вчерашнего дня я думал, что так и будет продолжаться, что я проживу с Клаксон ещё несколько блаженных лет, потом попробую ещё оттянуть срок союза. Ну, а потом... Что будет потом, я не думал, не хотел об этом думать, всячески отгоняя от себя эти назойливые мысли.

Но события вчерашнего дня заставили меня полностью пересмотреть свое отношение к этому вопросу, а также – к тому миропорядку и мироустройству, которое я сам длительное время поддерживал. События вчерашнего дня полностью разрушили мой мир, мою карьеру, и, я боюсь, как бы они не разрушили саму мою жизнь. Но мне больше уже нечего терять, я удовлетворен, что вчера поступил именно таким образом, и лишь несколько часов отделяют меня от разговора со своей женой. Лишь это волнует меня в данную минуту.

Но, позвольте наконец-то рассказать о том, что же вчера произошло.   

Как я уже говорил, я всегда принимаю клиентов лично, в своем офисе на Ривер-стрит. Так было и в тот день, о котором я описываю.

Около 5 часов вечера зазвенел старомодный колокольчик на моей двери, сигнализируя о том, что дверь моего офиса распахнулась. Я сидел в своем кабинете. Я слышал, как мой секретарь, сидящий в холле, уточнил их фамилии. Конечно, это не было необходимостью – держать в штате секретаря. Но ведь я чудаковатый старик - вы не забыли?

Через несколько минут вошли эти двое. Молодая пара. Его звали Стимом, он был красивым коренастым брюнетом с буйной шевелюрой, она – невысокой, но чрезвычайно милой шатенкой с кудряшками, задорным носиком и полными щечками. Её улыбка была обворожительна. Звали её Микки. Сложно было определить их возраст. На вид ему было от 25 до 70 лет. Ей – от 20 до 60. Словом, они выглядели очень молодо, почти юно и ухоженно.

Естественно, это были они сами, во плоти, ведь я никогда не принимаю проецированные копии. В силу своего чудачества, я работаю только с людьми, присутствующими здесь и сейчас. Я предложил им удобно расположиться на кушетке, а сам с интересом принялся их рассматривать. Конечно, я знал, зачем они ко мне пришли. Вчера мы уже разговаривали с ними с помощью проектора, и они обрисовали мне свою проблему. Проблема эта была настолько деликатна, что они долго решались и долго обдумывали, к какому специалисту обратиться. Их выбор на меня пал в силу моего огромного опыта и  моей безупречной репутации.

- Присаживайтесь - сказал я. - Здесь вы находитесь в полной безопасности. Этот кабинет – особое место, в котором не действуют никакие законы, будь то криминальные законы или законы нравов. Этот кабинет – это место, где вы можете сбросить с себя все маски и быть такими, какими вы есть внутри. То есть, будьте собой.

Они меня поблагодарили и уселись. Они присели на противоположные края кушетки, но от моего опытного взгляда не ускользнула особая магнетическая связь между этими двумя. Я прекрасно знал, как называется эта связь. Ведь я тоже её испытывал по отношению к Клаксон.

Я нажал на кнопку селектора и попросил Маркуса принести нам кофе. Маркус – так звали моего секретаря. Думаю, его имя было решающим в выборе именно его на эту должность. К тому же, на лице и шее у него красовался длинный шрам. Он мог бы это легко исправить – но не хотел. Видимо, он тоже был чудаком. И этот шрам также сыграл немаловажную роль в моем выборе. Ведь, по правде говоря, мне очень неприятны, просто омерзительны, чудовищно раздражительны и окончательно и бесповоротно противны эти смазливые утонченно-женственные черты лиц современных мужчин. Я чуть было не сказал «черты лиц сильной половины». Но, вовремя спохватился.

Когда ароматное дымящееся кофе было подано, я продолжил.

- Теперь можете рассказать о том, что вас действительно тревожит - я сделал акцент на слове «действительно». Их бессознательное должно было уловить этот сигнал и начать действовать в направлении отыскания истинной проблемы.

- Доктор – начал мужчина. - Некоторое время назад, совсем недавно, мы с Микки – тут он сделал жест в сторону женщины - стали жить вместе в союзном браке для того, чтобы родить и воспитать детей.

- Как того и требуют нормы физиологии и общественной морали – добавила Микки.

Я кивнул и сделал вид, что что-то пишу в блокноте – обычно это помогает мне сосредоточиться на проблеме клиента, а последнему дает возможность говорить более непринужденно, чем под сверлящим взглядом психотерапевта. Но сейчас я изображал писание в блокноте, чтобы не выдать им своего волнения, ведь я был взволнован до крайней степени.

- Так вот, через несколько месяцев совместной жизни мы с Микки начали замечать странные и пагубные влечения, которых прежде между нами не было – сказал Стим.

- Да – взяла инициативу в свои руки Микки. - С какого-то времени нам стало очень приятно находиться вместе. Просто находится вместе, вы понимаете, доктор? То есть, мне и раньше было приятно находиться в обществе Стима. Он красивый и образованный мужчина, с ним можно долго и продуктивно общаться на множество тем. Кроме того, он прекрасный любовник и в постели мог доставить известную степень удовольствия – не сравнимое, конечно, с удовольствием от любовных утех с моей партнершей, но, тем не менее, секс с ним не был болезненным и неприятным. Но, с некоторых пор, мне начало доставлять большое удовольствие, когда он находится рядом со мной. В одной постели, в одной комнате, в одном доме. Я начала чувствовать его приближение. Даже не видя еще его, мое сердце начинало биться быстрее - и через несколько минут он заходил в дверь.

- Мне стали приятны его касания – продолжала Микки -  его поглаживания, знаки внимания, которые он мне оказывал. Однажды, когда мы обедали вдвоем в ресторане, прежде чем сесть сам, он вначале пододвинул стул мне. Никто этого не заметил, и это хорошо - ведь могли бы быть проблемы от всей феминистической общественности. Мне было страшно стыдно за это его поведение, но, в то же время, мне было и приятно.

Он стал дарить мне подарки. Серьги и кольца – не знаю, где ему удавалось их доставать. Но я не могла удержаться от того, чтобы их взять – это доставляло мне такое удовольствие. И я знаю, что по отношению ко мне он испытывал точно такие же чувства. То, что было приятно мне – было приятно и ему.

Стим в это время утвердительно кивал головой. Я же продолжал изображать активную писательскую деятельность.

- Мы много гуляли вместе, обсуждали последние фильмы и последние книги. Стим стал интересен для меня не просто как осеменитель, не просто как отец моих биологических детей, но и как человек. Как живой, яркий, красивый, умный и мужественный человек. Однажды он прогнал мою партнершу Висту, которая пришла без предупреждения – конечно, ей было разрешено это делать, ведь Виста была моей законной партнершей. А он её прогнал – снова добавила Микки – и ласково посмотрела на Стима.

- И вы знаете, доктор, мне было наплевать на Висту в ту минуту. Моя партнерша, моя лучшая подруга оказалась выставлена за порог дома, а мне было наплевать. Мне было дело только до Стима, только он интересовал меня и никто более в этом мире.

Мы получили предупреждение от феминистического общества за эту выходку Стима. Дело могло плохо кончиться для нас обоих, но мне, используя свои связи, удалось замять эту историю. Хотя, часть информации все же просочилась в газеты – вы могли читать эти статьи.

Я снова кивнул, а Микки продолжала.

- И вот, доктор Зигмунд, в один прекрасный день я вдруг ясно осознала для себя, что просто не могу обходиться без Стима. Он стал воздухом, которым мне нужно было дышать. Он стал моим философским камнем. Он стал моим благословением и проклятием.
И знаете, что, доктор? Я поняла тогда, что я его люблю.

При последнем её слове я сломал карандаш - настолько сильно я сжал его в своих руках. А двое влюбленных нежно переглянулись между собой.

- Мы не знаем, что делать – резюмировала Микки. - Мы знаем, что это против правил, против всех законов морали и общества, против всех вековых устоев, на которых зиждется наша культура и цивилизация, но ничего не можем с собой поделать. И поэтому, доктор, решили обратиться к вам. Может быть, вам, доктор, удастся излечить нас от этой дурной наклонности, которая так дорого может нам обойтись.

Я долго молчал, прежде чем ответить. Может быть, я умирал? Говорят, что перед смертью проносится вся твоя жизнь. В таком случае в тот момент во мне умерла культурная личность, ибо перед моим умственным взором пронесся рассвет, становление и наступление золотого века нашей культуры.

Множество воспоминаний неистовым вихрем проносились в моей голове. Множество фактов, подсчетов, оценок и выводов ученых. Я вдруг разом вспомнил содержание бесчисленного количества всех тех книг, которые я прочел ещё будучи юнцом.

Я вспомнил один доклад на симпозиуме феминистической общественности. Это был исторических доклад, который повествовал о зарождении того уклада жизни, которым мы сейчас живем, и сравнивался с тем, который существовал в темные времена господства животного начала в человеке.

И хоть с тех пор прошло уже более 70 лет, я ясно помню слова докладчика, которые повествовали о темном времени истории. О том времени, когда мужчины активно и по своему желанию вступали в половые отношения с женщинами, а те этому не противились, но наоборот, всячески к этому мужчин провоцировали. В то темное безкультурное время люди тоже жили семьями, но их партнеры были… противоположного с ними пола – точь в точь, как у животных. Однополые же отношения тогда всячески порицались.

В то время на земле господствовал хаос. Войны, болезни, даже эпидемии – были обычным делом. Голод, холод, нищета, культурная деградация, работа за гроши с целью хоть как-то выжить и никакого удовлетворения от прожитой жизни в её конце. Такой была земля тех дней. Множество раздельных государств, множество разных наций, говоривших на разных языках и наречиях. Между людьми не было взаимопонимания. Люди убивали друг друга, всячески издевались над друг другом. Власть и деньги – были неизменным и преобладающим мотивом большинства человеческих поступков. Одним словом, то было время Мужчины. Время воина, пустоголового болвана, бряцающего своими мышцами и упивающегося своей силой.

Мужчины контролировали все. А то, что не могли контролировать стремились уничтожить.

Как раз в те ужасные далекие темные века и зародилось феминистическое общество. Общество женщин – воительниц. Женщин, скинувших с себя гнет мужского рабства. Они показали обществу, что значит настоящая, женская мудрость. Они подчинили себе мужчин. Но женщинам не нужны были войны.

Конечно, в начале этой борьбы феминистическое общество неоднократно прибегало к террористическим актам – ещё одной чуме тех страшных времен.

Очень скоро, однако, они поняли, что бороться с мужчиной нужно его собственным оружием. И фиаско будет тем полнее, чем больше мужчины будут сомневаться в самой способности женщин его использовать. Точные, логические, выверенные до мельчайших шагов действия феминистического общества сломили сопротивление мужчин. Митинги, демонстрации, террористические акты и ультиматумы, книги, научные теории, масштабные исследования, женщины-политики – результатом этого стал новый миропорядок.

Но многие мужчины сдались без боя – что еще раз доказало их несостоятельность быть господинами новой эры. Эры разума и справедливости. Эра Мужчины, эра войн, болезней и завоеваний прошла. Наступила новая Эра. Эра Женщины. Эра добра и высшей, истинно женской мудрости.

Сломленные таким образом, мужчины утратили всякий интерес к женщинам – ведь они не могли больше ими обладать. А ведь сама природа мужская устроена таким образом, что не допускает в себе наличие в мире вещей, которым он не может обладать, которые он не может подчинить своей воле.

И мужчины перестали стремиться к женскому обществу. Они и ранее проявляли однополые наклонности. Но теперь это стало повсеместным. К тому же, мужчины стали очень женственными, а женщины – наоборот, мужественными.

Женщинам также не были нужны мужчины. Нет, они не стремились сделать мужчин рабами. Все – и мужчины, и женщины, были абсолютно равноправными гражданами своей страны, просто мужчины стали жить с мужчинами, женщины – с женщинами. И это всех устраивало. А когда приходило время рожать детей – женщины вступали в союзный брак с мужчинами, рожали и воспитывали детей, а потом возвращались каждый к своему партнеру.

Я прекрасно помню одно исследование генотипа мужчины, которое читал в молодости. Там говорилось о том, что мужчина по своей сути ущербен. У него только одна полноценная хромосома, а вторая – урезанная, причем генетический материал с каждым поколением утрачивает свое содержание. По сути – говорилось в исследовании – само разделение на мужские и женские особи сделано с целью наилучшего обеспечения выживаемости вида. Причем, на мужскую и женскую особи возлагаются природой строго определенные биологические обязанности. И если на женщине покоится почетная и священная обязанность рожать детей, то обязанность мужчины – это преобразовывать мир, в котором живет женщина и её потомство.

Преобразовать мир, улучшить его, сделать – если нужно – пригодным для жизни - вот обязанности мужчины. По сути, мужчина – это биологическая прослойка между природой и остальным человечеством. Мужчина первым должен принимать на себя удар, держать его, если нужно – наносить удар в ответ. Мужчина должен построить и оберегать мир, поддерживая стабильное существование женщины и её потомства.

Но – продолжалось в исследовании – видимо, на каком-то, причем весьма раннем этапе развития человеческого общества, произошел сбой в программе мужчины – если использовать для этих целей компьютерный жаргон.

Тот, кто должен был быть защитником - стал захватчиком. Тот, чье призвание было оберегать - стал тираном. Созданный для поддержания мира, мужчина стал источником войны. А с ней – болезней и страданий. Он упивался своей силой и властью, бряцал оружием, а женщина стала для него наградой в его чудовищных кровавых играх.

И так продолжалось до тех пор, пока женщина – тут конечно под этим словом имеется ввиду феминистическое общество, как квинтэссенция лучших женских качеств – не свергла этого заигравшегося ребенка, этот компьютер с испорченной программой, этого пустоголового борца со стальными мышцами, но бесформенным и атрофированным мозгом. 

Но женщина была мудрой, и одна выигранная война не разжигала в ней страсти выигрывать новые, а взятый с боем город мог быть уверенным в том, что стены его и строения не будут разрушены, а жители – старики, дети, женщины, и, конечно же, мужчины – не будут убиты или казнены.

И женщина была мудрой. Она доказала мужчине, а также всему миру, что мужчина ошибался. Что все те зверства и бесчинства, которые он творил, будучи у власти, были вызваны в нем сбоем программы. Некий компьютерный вирус ещё на заре времен закрался в эту программу и извратил её, исказил до неузнаваемости первоначальную гармоничную природу мужчины, сделав его тем, кем он был.

Но теперь, когда к власти пришла Женщина, она готова исправить историческую несправедливость. И с истинно женской обстоятельностью и энтузиазмом, Женщина взялась за переделку этого мира.

Мир стал таким, каким мы его и знаем сейчас – абсолютно безопасным, без войн, без болезней, без преждевременной старости. Мир гармонии. Мир красивых людей, умных, утонченных, интеллектуальных. Мир радости, мир счастья. Мир, где каждый человек может раскрыть себя, реализовать. Этот мир – это мир писателей, художников, поэтов. Это мир раскрытия умственных способностей человека. Мир поистине великих достижений в науке и технике, мир открытий, мир подвигов в спорте, в покорении природы, исследовании других планет.

Вот к чему привело тотальное господство Женщины. Такой была, есть и будет эра Женщины. Золотой Век Женщины.


Такие вот мысли проносились у меня в голове. Мысли, причиной которых было одно сказанное слово. Слово, сказанное шепотом, робко и неуверенно. Слово, которое я сам не решался сказать никому на протяжении всей своей долгой жизни.

И теперь вот эти двое, сидящие передо мной на кушетке, в моем кабинете на Ривер-стрит, эти двое, а вернее, чувства, которые они испытывают по отношению друг к другу, самим своим существованием бросают вызов той системе, в которой мы живем. Эти чувства как будто бы насмехаются над всеми рамками пристойности, морали, они выходят из них и как будто бы оказываются выше. Эта любовь, любовь непристойная, извращенная, гадкая протестует против всех устоев нашей культуры и её ценностей, и стремиться ввергнуть нас опять в темные века безумной жестокости.

Но голова моя раскалывалась на две части. И я сам раскалывался на две части. Мой дух, мои мысли, моя совесть и ум – все это распадалось надвое. И если бы не мое физическое тело, которому каким-то непостижимым образом все ещё удавалось  удерживать эти распадающиеся части меня самого в одном целом, я, несомненно, сполз бы к ногам моих посетителей, рассыпавшись на множество осколков.

Мысли мои были настолько противоречивы, а чувства так запутанны, что я просто задыхался. Физически задыхался, и меня порядочно тошнило. Внутри меня боролось двое. Каждым из них был я.

Один – это доктор Фрейд, доктор Зигмунд Фрейд, 96 лет от роду, задачей которого сейчас было бы втолковать этим двоим, насколько страшны и кощунственны их чувства по отношению друг к другу и назначить им сеансы психотерапии с целью изменить их пагубную сексуальную ориентацию.

Вторым борцом был также я. И хоть в этом образе я  уверенно узнавал себя, но я не знал, как этого второго зовут. Он был молод и энергичен. И со страхом я узнал в нем того воина, того первобытного Мужчину, о котором не раз слышал на собраниях феминистического общества. Это был первобытный Мужчина, мужчина сильный, и агрессивный, мужчина-завоеватель и мужчина-победитель.

Это был мужчина-защитник. И он яростно атаковал того, другого Фрейда, мягкотелого Фрейда-доктора. Он наносил ему удар за ударом. Он был жесток и безжалостен. Каждый его удар я чувствовал почти что физически. Неистовая боль пронизала меня всего и все мои внутренности. А мой мозг готов был взорваться от напряжения.

Мужчина-защитник требовал от Фрейда-доктора признать, что эти двое имеют право на любовь. Фрейд-доктор слабо сопротивлялся этому, он ставил вялые блоки-доводы: все то, что мы знаем с детства, но Мужчина-защитник с яростью их отметал. Он был непоколебим, решителен и хитер. И в тот момент, когда Фрейд-доктор почти готов был предложить Мужчине-защитнику ничью, тот вонзил прямо в сердце Фрейда-доктора кинжал.

Этот кинжал был до невозможности прост и примитивен, и состоял из одного единственного утверждения: «Ты ведь тоже ЭТО чувствуешь, Сигги!»

После длительного молчания я посмотрел на двоих людей, сидящих напротив меня на кушетке и слабым, но уверенным голосом сказал: «Не надо никакой терапии. Вы абсолютно здоровы».