Почувствуй меня

    Янка поёжилась, затем сложила вместе ладони, захватив одной другую, и подышала на них. Убрала волосы в хвост, подтянула воротник толстовки, укрывая шею, и накинула поверх головы капюшон. Я посмотрел на неё и подумал, что она как-то естественно мила. Никакого позёрства.
    Поленья затрещали, я подбросил ещё парочку, в воздух взвился фонтан искр. Деревья вокруг чернели, теряясь в ночи, лишь едва различались их силуэты. Я встал с корточек, подошёл к палатке, взял куртку, замер, прислушиваясь. Тишина. Если не считать назойливо-монотонного гула комаров, старательно выводящих одну ноту. Хотя нет, сверчки ещё и еле слышный шум ветра в кронах елей и сосен. А вот плюхнулось что-то в воду, лягушка скакнула или рыба плеснулась. Палатку поставили метрах в тридцати от берега, неудивительно, что комаров не брали даже спецсредства, которыми мы с Янкой тщательно опрыскались.
    - Серёж, - позвала она меня.
    - Да? – отозвался я тихонько.
    - Тебе нравится моя грудь?
    - Чего? – я не сразу понял о чём она.
    - Да ладно. Ничего.
    Я закурил. Дым прогнал гул. Подошёл к Янке, бережно укрыл её курткой - накинул на плечи, заботливо поправил.
    - Серёж, дай мне тоже, - Янка показала рукой на сигарету.
    - Ты такие не куришь. И вообще, бросаешь же.
    - Дай.
    Я протянул ей мягкую пачку «Явы» и зажигалку. Она закурила, лицо её на пару секунд осветилось ярче, и я увидел слезу, которая ползла по щеке. Стало тошно и больно. Что-то неприятное застыло в горле комком и никак не проглатывалось. Я достал мобильник, нажал кнопку, экран вспыхнул красками. Без десяти три. Мда.
    - Яночка, ты спать не хоч…
    - Нет.
    - Поздно уже.
    - Дай мне палочку крабовую.
    - Закончились. Сосиски есть. Будешь?
    - Давай, - она по-кошачьи выгнула спину.
    Я щелчком отправил окурок в траву. Он описал красную дугу и пропал. Я подошёл к деревянному гостевому столу, чиркнул зажигалкой, нашёл упаковку сосисок, вытянул парочку, принёс Янке. Та выбросила «бычок» в костёр, аккуратно, двумя пальчиками взяла сосиску, пронзила её палочкой, поднесла к костру. Через несколько секунд сосиска зашкворчала.
    - Она у тебя так сгорит. Кто ж в огонь-то суёт? Над углями надо, - сказал я.
    - Серёж…
    - Да?
    - Я страшная, да? Некрасивая? Асексуальная? Обабилась? – с каким-то непонятным мне надрывом в голосе, произнесла она.
    - Не понял. Чё за фигню ты город…
    - Всё ты понял! – крикнула она, и в свете огня я заметил, как новая слеза немного извилистой струйкой скатилась по щеке.
    Я почувствовал раздражение.
    - Нет, не понял. И не пойму, пока ты внятно, с толком, с расстановкой, не объяснишь мне, что с тобой происходит!
    Янка с шумом выдохнула. Затем отложила в сторону палочку с нанизанной на неё обгоревшей сосиской.
    - Серёж, мне тридцать семь лет. Я старею.
    - Фигня. Мне тридцать девять. Старше тебя на два года. Чувствую себя молодым.
    - Это не одно и то же. Ты мужчина.
    - Без разницы в данном случае.
    - Разница очевидна. В данном случае, - передразнила она меня.
    Я замолчал. Эта ситуация начинала злить. Реально злить. К тому же я хотел спать.
    - Ты что, не понимаешь, что мы не в городе, Серёж? Мы в лесу. Ночью в лесу, понимаешь? Ты и я.
    Я молчал, смотрел на затухающий костёр.
    - Ты перестал меня любить, Серёжа. Ты механически выполняешь обязанность. И то редко. Ты обязаловку из себя выжимаешь. Ты на сиськи мои уже года два стараешься не смотреть. И на попу мою целлюлитную. И на ноги мои, которые я эпилятором мучаю и думаю, Серёжа рукой проведёт и скажет: гладенькие какие, здорово. Я четыре вида духов сменила. Ты заметил?
    Я молчал. Молчал и слушал.
    - Я уже даже не мастурбирую почти, Серёж. Чувствую себя страшной, неприятной, мерзкой бабищей. Перелистываю женские журналы и думаю, твою-то мать, дуры молодые, цените ли вы свою упругую кожу, свои наливные груди, свои аккуратные попки? Понимаете ли вы, счастливые, что так будет не всегда?
    Я молчал, играя желваками.
    - Мне плохо, Серёжа. Мне только тридцать семь, а я чувствую себя старой. И я тебе скажу, почему так чувствую. Потому что я нежеланна. Понял?! – она снова повысила голос, - Нежеланна тобой, который меня когда-то так хотел, что аж трясся от возбуждения!
    Молча я достал сигарету из пачки. Молча прикурил.
    - У меня дряблые сиськи? Что ты глаза потупил?! Скажи, так?!
    Я ни слов культурных ни находил, ни матершины даже.
    Янка скинула куртку, стянула через голову толстовку, расстегнула рубашку, отшвырнула в сторону. В свете костра я увидел её грудь, очень красивую, аккуратную, не такую упругую как раньше, быть может, но всё же потрясающую. Как капельки. Две небольшие груди с торчащими на прохладном ночном воздухе сосками. Янка выкатила грудь вперёд, отчего та немного задрожала.
    - Ну чего ты молчишь?! – Янка уже почти кричала на меня.
    Я замер. Сон пропал. Мне захотелось подбежать к ней, покрыть грудь влажными, страстными поцелуями, раздеть совсем на этой мокрой траве и войти в эту женщину. Так, чтобы она сладким криком, не криком даже, воплем, огласила лес, прорезала эту ночь. Но я этого не сделал. Вместо этого я подбросил несколько крупных веток в костёр.
    - Серёжа, у меня есть любовник, - как-то устало произнесла она, накидывая куртку на плечи.
    Словно обухом по голове ударили, словно окатили ледяной водой из этого долбанного водохранилища. Я сглотнул и выдавил из себя:
    - Давно?
    Янка ответила не сразу. С минуту, наверное, молчала. По крайней мере, мне именно так показалось.
    - Месяцев пять почти.
    - Зашибись. Отдохнули на природе, ё-моё...
    - Дай мне пива.
    Я встал, послушно принёс жестяную банку. Янка с хлопком её откупорила, по стенкам банки потекла пена, проливаясь на землю. Запрокинув голову, моя жена сделала несколько больших глотков.
    - Мы не занимались с ним сексом, Серёжа. Ни разу. Целовались, да. Было. И не раз.
    Я представил свою жену в объятиях другого мужчины, который почему-то нарисовался мне молодым черноволосым красавцем. Стало больно. Очень больно. Так больно, что дышалось с трудом.
    - Я полагала, что снова почувствую себя женщиной. Желанной женщиной. Которую вылизывать готовы. Понимаешь?
    Я молча кивнул. Говорить было сложно. Ком в горле достиг нереальных каких-то размеров. Я чуть не задохнулся, пытаясь его проглотить.
    - Так вот. Не получается у меня. Мне его жалко даже как-то. Чисто по-человечески.
    - Он тебе нравится? – с каким-то мазохистским любопытством спросил я.
    - Да. Очень. Он галантный. Рядом с ним я чувствую себя… нужной, Серёж.
    Я чуть не плакал. Злился очень. Поймал себя на мысли, что хочу её ударить.
    - А как же дочь наша? – как-то уж очень плаксиво, не по-мужски, спросил я.
    - Её шестнадцать. Она уже не ребёнок. И вообще, при чём тут дочь?
    Я промолчал. Возникла жуткая, щемящая сердце, пауза. Костёр разгорелся, освещая лицо Янки. Никаких слёз уже не было. Преодолев этот комок, проглотив его усилием воли, я спросил, сглатывая через каждое второе слово:
    - Почему же… секса у вас… не было…?
    - Сама не знаю. Возможностей много было. Я останавливала его. Он галантный, тактичный. Настаивал порой, но не чересчур. Если понимаешь, о чём я.
    - Понимаю, - сказал я. Затем встал, взял себе пива, выпил сразу почти полбанки.
    - Ты знаешь, Серёжа, это приятно. Приятно, когда тебя хотят. Так, что джинсы ему становятся малы не по размеру.
    И тут во мне что-то щёлкнуло. Грохнуло. Взорвалось.
    Я бросился на неё. Заламывая ей руки, завалил на траву. Рыча, словно волк, сорвал зубами куртку, жадными пальцами умудрился разорвать штаны. Впился языком во влагу. Пил её, словно сок берёзовый в молодости, пацаном в деревне. Пил и никак не мог насытиться. Она не стонала, нет. Не кричала. Она голосила, вопила, орала от наслаждения. Я кусал её грудь, сжимал горячими ладонями её прохладные бёдра, гнул её, изгибал, хватал за волосы, покрывая поцелуями губы. И те и эти. Вылизывал, словно пёс, словно дикое животное, не знавшее дотоле ни похоти ни страсти. А затем вошёл в неё. Нет, мать его! Ворвался! Сжимал в объятьях, с каким-то яростным остервенением бил тазом, выходил, ждал « Ещё…» и атаковал снова.
    Внезапно, бёдра её сжали мои бока с невероятной силой, она прогнулась и хрипло застонала, метаясь на мокрой траве. Почти сразу после этого у меня закружилась голова от пронизывающего всё тело оргазма.
    Через десять минут она лежала рядом со мной в палатке, положив голову мне на грудь.
    - Как его зовут-то, хоть? – спросил, уже почти засыпая, я.
    - Кого, глупыш?