Берлинский дневник

16 МАРТА. СРЕДА

Я выскочила на берлинскую улицу, было уже семь часов и совершенно стемнело.
Умытые первым дождём тротуары светились, ясно выступали очертания домов с кофейнями, ресторанами, кинотеатрами, люди ехали на велосипедах, собака, бряцая медальонами на ошейнике, трусила как бы сама по себе вдоль керамической ограды, за которой распускался сад. Ветви в сосредоточенной тишине окутывались сумерками, готовясь зазеленеть помимо движения города и его огней. Я спешила в азиатскую овощную лавку и размышляла о Японии, постигшей её вселенской, атомной катастрофе,
о пылающих ядерных реакторах, Тихом океане и землетрясениях по местам, напоминающих строки Откровения о будущем земли, таком реальном и незаметном в этот вечер на этой улице. По дороге обратно мы почти поравнялись с человеком, который издавал странные звуки, он ворковал, точно голубь. Фигура его ничем не напоминала фигуру сумасшедшего, это был пожилой мужчина осанистый, широкоплечий, с уверенной скорой походкой, но звуки, то протяжные, то булькающие, очевидно исходившие от него, были странны. Я сбавила ход. Почувствовав кого-то, он обернулся только на секунду, но я успела сделать закрытое мимоидущее лицо и, прижимая свою покупку, «не заметить» его. До подъезда оставалось всего несколько шагов, когда этот человек тоже повернул к двери, и, нажав ручку, тяжело отворил её. Я шла следом. Он забыл придержать дверь, спохватился и обернулся, чтобы распахнуть её шире, тогда я увидела, что он плачет, безудержно, тихо, без слёз, и что мы с ним уже как-то встречались - я листала книгу Данте, оставленную кем-то из жильцов на подзеркальном столике, а он спускался, уверенно ступая с лестницы. Не зная языка друг друга, мы раскланялись, но я запомнила его широкое, открытое лицо, лицо человека пятидесятых годов, с какой-то свойственной тогдашним портретам оптимистичной героичностью черт. «Как жаль, что я не могу говорить с вами». «Bitte»?  Вспомнив себя на улице, я тронула предплечье в нежном лайковом рукаве и поплелась прочь, слыша за спиной голубиный стон его горя.


17 МАРТА ЧЕТВЕРГ
Мы живём определённо на французской улице. Справа от нас в том же доме салон des Fleures M-me Mogarette, она появилась здесь недавно, до этого первый этаж пустовал, теперь же сезонные первоцветы, венки и бансаи, тележки с крокусами и крашеными гортензиями выкатываются на улицу, окружая не слишком приметный вход. После целого ряда невзрачных немецких контор идёт французская кондитерская. Вместо белотелого, дородного кайзер брода, напоминающего взбитую подушку, золотые спинки свёрнутых круасанов и девушка  за стойкой в окружении румяного, пышного, глазированного, довольно беспечна на вид, по сравнению со строгой фрау, в наколке на стойкой причёске, владелицы булочной через дорогу. За методической церковью, всегда полной живописнейших африканок в ярких подобиях бурнусов, цепь парикмахерских, три подряд, и магазин всё для PC, куда я и стремилась в этот пасмурный день. Когда ночью сгорел маленький блок, я потонула в пучине кораблекрушения и вынырнула с той стороны над поверхностью моря, где только реальная реальность и ничего сверх. Я сразу и решительно стала этому сопротивляться, (вот ведь крючки) и едва проснувшись на следующий день, (было уже пять) вышла под моросящий дождь. Подумав сразу, что теперь у меня, наверное, выпадут все волосы, я зашагала вперёд.
При входе в любой магазин, прежде всего, приходится объявить, что я не говорю по-немецки, потому что немцы, из боязни сделать ошибку, предпочитают молчать, вместо того, чтобы произнести по-английски пару фраз. В компьютерном магазине мне были рады, как будто я их первый и единственный клиент за сегодня и немедленно перешли на английский, с какой-то удвоенной мягкой любезностью. Ну конечно, это тоже оказались французские эмигранты, правда, из арабов, или турков, каких-то белокожих черноволосых людей, не вполне принадлежащих к публике, носившей на пике известную голову. Однако между собой они говорили на родном французском. Я едва не купила у них адаптер, в последний момент сдержала цена, довольно высокая, которая сперва показалась прекрасной, очень даже приемлемой, потому что сумма была в кармане. Убедив себя, что это не есть ещё та удача, за которую надо благодарить, я перешла в магазин напротив. Надо сказать, что здесь конкуренты располагаются так, чтобы видеть друг друга и посылать из окна воздушные поцелуи. Прокуренная тёмная контора. Стойка почти скрывала лысое темя старого человека. Собака, лежащая спиной к двери, не повернула ко мне головы. Наверх в надстроенный этаж вели деревянные ступени и там во тьме таял круглый стол в окружении пустых стульев и может быть тахта. Человек поднялся от работы или чтения, и настольная лампа осветила худое лицо с большим носом. Он посмотрел мой провод. Капут? О, да, да. А где компьютер? Сейчас принесу. Я выскочила под дождь, едва не промчалась мимо подъезда, схватила компьютер и была у него через минуту. Медлительно и спокойно он вставил провод и всё заработало... Сколько я вам должна? - спросила я, не веря своим глазам. Бай бай - он махнул рукой и углубился за свою конторку. Собака зевнула. Я вышла под дождь, обнимая свой PC и подумала, как мало нам в сущности, надо для счастья.