Внученька. Вторая часть

Нюра неторопливо хлопотала по хозяйству. Вздрогнув от крика, доносящегося с улицы, она застыла посреди двора и настороженно стала поджидать развязки. Со всех ног, с криками и возгласами, как очумелая, неслась к ней соседка:
— Нюра, гостья к тебе! Только что с автобуса сошла. Девушка какая-то молоденькая. Сама слышала: тебя спрашивала. Я как услышала, сразу к тебе побежала, может, какая родственница нашлась, чует мое сердце: хорошую весть она тебе несёт… Ой, Нюра, неужто радость в твой дом придёт? — запыхавшись, тараторила соседка.
От неожиданных новостей Нюра выронила из рук тазик с зерном и запричитала:
 — Ой, Клавдия, нет ведь у меня никакой родни, сама ведь знаешь. К добру ли, а, Клавдия?
Гостья не заставила себя долго ждать, вскоре представ за калиткой.
— А тётя Нюра здесь живет? — спросила она нежным детским голоском.
Нюра, остолбенев, глядела на непрошеную гостью. На неё смотрела юная девушка в скромном цветастом платье и смущённо теребила подол.
 — Заходи, милая, в дом, — только и смогла она произнести.
Еле поднимая свой старенький чемодан, девушка послушно направилась в дом. Видно, устала с дороги, соседушки только переглянулись между собой. Махнув на Клавдию рукой, мол, всё потом, Нюра побрела следом за гостьей в дом. Дрожащими руками поставила чайник на горячую печь и заговорила:
 — Сейчас чаю свеженького заварю, варенье у меня вишнёвое есть. Ты не стесняйся, доченька, вон бери там чистенькое полотенце, умойся с дороги, да и присаживайся за стол. Вот тебе тапочки, надень их, ноги, небось, устали, от городских-то башмаков? Сама не знаю, для кого и вязала, вот и пригодились, вот и славненько. А зовут-то тебя как, доченька?
— Тоня меня зовут. Антонина…
— Вот и будем знакомы. А ты пей, доченька, чай и не стесняйся, — потчевала Нюра. Спрашивать, что к чему, язык не поворачивался, да и зачем: расскажет сама, когда захочет. А пока что Нюре и так хорошо. Давненько у неё не было гостей…
 — Даже и не знаю, с чего начать и как представиться… Может быть, невесткой? — Антонина то ли говорила, то ли спрашивала неуверенным голосом. — Вы, конечно, можете меня прогнать, обругать, только мне всё равно идти некуда. Мы ведь не были расписаны с вашим сыном, всё времени не было, думали, успеем. А тут его в служебную командировку отправили, да видно, надолго, за границу… Сами понимаете, без штампа он не мог меня с собой взять, да и торопился он очень… А тут ещё это… Я даже не успела ему сказать. Я метнулась к маме, а она — в слёзы и в крик: опозорила якобы её. Сказала: куда угодно, лишь бы с глаз долой, чтобы не срамила. Я совсем растерялась. А ваш адрес я нашла случайно. Только не прогоняйте, тетя Нюра, куда же я пойду, мне ведь скоро рожать, — заплакала она горючими слезами.
 — Бог ты мой, как же я сразу не приметила, бедное моё дитё, что же тебе пришлось пережить.
Нюра заходила по избе, обречённо причитая себе под нос. Тут к ним и соседушка Клавдия присоединилась, и они уже теперь втроём до глубокой ночи обсуждали свалившуюся на голову непростую ситуацию. Хоть внешне Нюра и держалась суховато, а душа при этом ликовала не на шутку. Что ни говори, а такая весть Нюре пришлась очень даже по душе, тут уж сердечко само подсказывало.
 — В тесноте, да не в обиде. Будешь мне дочерью, — решила и постановила она. — Если всё так, как ты говоришь, помогу, чем смогу, и заживём не хуже других.


Уложив уставшую гостью, Нюра как-то облегчённо вздохнула и вышла на крыльцо. С неба ярко мерцали звезды, а ночной ветер гладил по щекам, словно обнадёживая на хорошее будущее. Она тихо плакала. Ведь всё могло бы быть иначе, а не так. Где же носит ее нерадивого сыночка и как ему живётся на чужбине? Жив ли, здоров ли, справляется ли со всем, и свидятся ли они когда-нибудь. Неужели отец не увидит собственного ребёнка? И повторит ребёнок судьбу своего отца… Горько было об этом думать, но мысли не оставляли Нюру. Вытерев слёзы, она вернулась в дом. Надо лечь спать, а завтра будет новый день, он принесёт им новые заботы, и всё будет хорошо…

А потом было много счастливых и добрых дней. Нюра и не знала раньше, как это хорошо — иметь дочь. Антонина оказалась хорошей доброй девушкой, настоящей опорой и помощницей во всём. Ладили они между собой больше, чем близкие люди, понимая друг друга с полуслова. Каждый вечер их навещала соседушка Клавдия, и в такие тихие вечера не было счастливей людей, чем эти три женщины.

К осени Антонина родила дочь Настеньку. Родилась она тяжело, причинив своей матери все муки женской доли.
— Что делать, не она первая и не она последняя, — переговаривались между собой соседушки. Но не тут-то было: вместе с родами резко подорвалось душевное здоровье Антонины и в неё вселилась непреходящая хандра. Теперь она целыми днями лежала, уткнувшись в подушку, и молча изучала пустым взглядом точку на стене… Что-то в ней сломалось, что-то надломилось в этой доброй и молодой женщине. Как бы ни тормошили ее, ни уговаривали, она оставалась безучастной ко всему происходящему. На просьбы покормить свою дочь она отрешённо, но послушно кивала головой. и Нюра с Клавдией торопливо прикладывали малышку к маленькой женской груди.
— Да что же мы её мучаем-то, Клавдия, али молока коровьего нет? Ты же видишь, «пустая» она, откуда взяться молоку в этом ослабленном теле.
Нюра страдала вместе с ней.
— Не уберегла я её, радость свою, — всхлипывала она, нежно гладя русые волосы Антонины. — Видно, не выдержала переживаний и страданий одиночества.
Столько переживаний выпало на её молодую судьбу, а сколько раз Нюра слышала, как она ночами плакала в подушку. Как же Нюра её понимала, как же она её жалела, пропуская всю душевную боль Антонины через себя. Спасибо соседушке Клавдии: не бросила в трудную минуту, всё около них вертится. То простирнёт детское бельишко, то просто посидит с дитём. Ведь помимо хозяйства на Нюре два ребёнка. Одну надо накормить с ложечки, а другую — с бутылочки. Счастье и беда теперь тесно соседствовали в Нюрином доме…

 Продолжение следует...