Гл. 3. Век Анны -25

…Бабушка моя, помню, всегда подчеркивала различие между характерами супругов Анны Николаевны и Егора Ивановича. Егору Ивановичу – человеку души неотмирной, - не доставало ее  практичности и простоты веры. А ей, быть может, его пытливости взгляда на жизнь...
Анне Николаевне совсем не свойственна была выматывающая сердце рефлексия, в том числе и рефлексия чувств и духа: все в жизни было для нее раз и навсегда определено и заведено Божиими Заповедями, понятиями, сложившимися в евангельской стихии, и установившимся в ней за столетия патриархальным укладом. Устойчивый уклад – это ведь самая благоприятная среда для передачи и восприятия наследия, а следовательно и охранения единства этноса. 

Но трескается почва, а под ней все чаще слышатся подземные толчки, когда и начинает все страгиваться со своих прежних привычных мест… Как тут без рефлексии выжить? Начинает человеческий дух метаться в поисках понимания происходящего, в попытках угадать будущее, хотя бы ближайшее. Редкий человек сможет в таких условиях сохранить сердечный покой и настоящее доверие Промыслу, сохранить свою веру в незыблемости, сохранить себя и те святыни, которыми прежде жил, - вот тут-то и проходит свою великую проверку подлинность веры…
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир.

Прав Тютчев – тысячу раз прав! Это действительно пир – пир веры, пир высокого ее испытания, где выясняется, кто есть пшеница, а кто плевелы…
Большинство не слышит Божиего зова, оно все более подпадает под зависимость стихий, начинает напряженно вслушиваться в их утробные рыкания, прилаживаясь, кто как умеет, к миру, пошатнувшемуся и навязывающему всем свои зыбкие, шатающиеся новые начала.
Но пусть бы прилаживались по-житейски, что понятно и допустимо по рассуждениям икономии, но веру… Но в том-то и беда, что именно веру-то и начинали прилаживать еще при появлении первых трещин. Значит ли это, что вера та была с изъяном, коль сразу поддавалась на подновления?

…Егор Иванович, в отличие от своей супруги очень строго зазирал свою сокровенную жизнь, судил себя нелицеприятно, о чем свидетельствует его духовно-молитвенный дневник, в который мы еще заглянем впоследствии. Супруга же его была сама непосредственность и прямота, что видно из ее писем. Ей нечего было скрывать – рефлексия, из каких бы побуждений она не возникала в человеке, несомненно усложняет и его внутренний мир и внешнее существование, таковой человек всегда чувствует и помнит, что жизнь его - есть хождение над пропастью по тонкому канату. «Блюдите убо, како опасно ходите, не якоже немудри, но якоже премудри, искупующе время, яко дние лукави суть. Сего ради не бывайте несмысленни, но разумевающе, что eсть воля Божия» (Еф. 5:15).
Это апостольское слово святитель Феофан Затворник комментировал так: «Что блюсти? Сердце, чтобы оно ни к чему не прилеплялось, не к лицу только - об этом и говорить нечего, - но ни к какой вещи. Всякое такое прилепление будет нарушением Вашего обручения с Господом, неверностию Ему. А Он - ревнив. И строго взыскивает с сердец, Ему неверных».

У Анны Николаевны вера была непостыдная и детская в своей крепости. Как бы она не любила семью, сколько бы души, сил и времени не отдавала она своим присным, сколь бы самоотверженна она не была, сердце ее всегда оставалось верно Господу и Его святой воле. Из одиннадцати детей – выжили шестеро. И кроме двоих – Николая и Веры – она всех детей пережила. И как пережила… Не рухнуло, не дрогнуло ее сердце. Сохранило верность, силу, здравие, а ведь она было исключительно добра и умела любить своих дорогих, как мало кто любил...

***
Так было: в семье Жуковских главенствовала мать. Анна Николаевна несла на себе - негласно и молча, всю тяжесть ответственности за семью перед Богом и людьми. Впрочем, история более чем сорокалетнего супружества Анны и Егора Жуковских заслуживает отдельного рассказа, - он пойдет следом. Здесь же самое место, погрузившись еще на столетие назад – на глубину XVIII века - вспомнить воспитательницу самой Анны Николаевны - ее бабку по отцу Настасью Григорьевну Стечкину (урожденную Нарышкину), от которой Анна Николаевна унаследовала свою удивительную жизненную крепость, тем более что именно Настасья Григорьевна была и основной ее воспитательницей: и при жизни матери, которая родила Анну, еще не имея полных 15 годов, и после ее  ранней кончины.
Именно от бабушки унаследовала Анна Николаевна удивительную твердость и силу характера, который никогда, тем не менее, не будил в ней деспотических наклонностей и властолюбия. В этом легко убедиться, читая ее письма. Однако теперь наш рассказ пойдет о бабушке Анны Николаевне - Настасье Григорьевне Стечкиной (урожденной Нарышкиной).

...Настасья Григорьевна Стечкина была женщиной поистине редкостной силы. К сожалению, не дошли до нас (мне не известны) ни ее родовые предания, ни сама  история этой ветви дворянского рода Нарышкиных. Известно только, что была она весьма и весьма богатой помещицей Рязанских и Воронежских губерний. Что в Воронеже она была более всего близка с семейством Северцовых, из которых муж ее родной племянницы Маргариты Александровны (дочь брата, двоюродная тетка Анны Николаевны) – Алексей Петрович Северцов не случайно стал опекуном осиротевших детей Стечкиных после кончины родителей и самой Настастьи Григорьевны. Опекунство было не формальное: Маргарита Александровна помогала Анете воспитывать младших братьев и сестер, супруг ее вел дела по наследству и имению. Именно к Северцовым в Москву переехала Аннета с младшими сестрами, когда жить со старшим братом Яковом, показавшим после смерти родителей (ему было всего 16 лет) непреклонное самоуправство, стало девицам невмоготу. Но и о братьях – рассказ особый. Вернусь к Северцовым…

Эта семья подарила России очень известного ученого-естествоиспытателя Николая Алексеевича Северцова. Он был на десять лет моложе своей троюродной сестры Анны Николаевны и на двадцать лет старше племянника Николая Егоровича. Несомненно однако то, что подвиги и труды этого бесстрашного и неутомимого ученого имели неотразимое влияние на Николая Егоровича в его отроческие годы. Он был без ума от книг Жюля Верна, да и не только он: вся семья Жуковских читала и перечитывала их вслух, жадно впитывая благородную романтику путешествий и научных дерзновений, свойственную Жюлю Верну. А тут в лице Николая Северцова был живой, близкий и абсолютно реальный герой-путешественник и видный ученый - воплощенный капитан Немо.   

Настасья Григорьевна Нарышкина  своему мужу, Якову Порфирьевичу Стечкину, принесла с собой в приданое поместья в Рязанской и Воронежской губерниях, что значительно увеличило благосостояние Стечкиных. Рано овдовев, бабка Анны Николаевны взяла в свои руки управление имениями и всю свою долгую жизнь была полновластной главой всего семейства. Про нее сохранилось множество рассказов, характеризующих ее непреклонный, и даже, как выражалась моя бабушка в пятидесятые годы нашего с ней XX века, «деспотический нрав русской помещицы времен нашествия французов и Аракчеева». Она, например, блестяще организовала и провела массовое, насильственное переселение крестьян из имений центральных губерний в тогда еще незаселенное поместье Никольское Воронежской губернии. Однако еще при жизни своей она сумела превратить это природно-богатое, но пустынное, степное имение в образцово-цветущее, ставшее впоследствии главным источником доходов в роду Стечкиных.

Рассказы Анны Николаевны, которые сохранились частично и в повести Веры Александровны «Сестра Варенька», и  в ясной памяти и записках моей бабушки Екатерины Александровны, живописуют незаурядность личности Настасьи Григорьевны. Сохранилось воспоминание о страшном пожаре в том самом имении Никольском… Полыхали службы и флигеля, полыхала деревня, а бесстрашная Настасья Григорьевна преспокойно сидела на втором этаже горящего дома в своей спальне, зная, что в подвале имеется винный склад и изрядный запас пороху, и из окна руководила тушением пожара. Он был благополучно потушен: остался цел и огромный барский дом с флигелями, и большая часть поместья и деревни.

Рассказывают так же, как однажды она, приехав из Плутнева в то же Никольское, застала там повальный тиф. Настасья Григорьевна не растерялась, и целый месяц сама лечила больных, организовала доставку им питания, уход, и уехала лишь тогда только, когда закончилась эпидемия. В нее-то, в  Настасью Григорьевну, и пошла характером Анна Николаевна, а затем передала ее твердость, волю и силу - как черты наследственные, и своим внучкам, конечно, в причудливых преломлениях: у некоторых из наследников черты Настасьи Григорьевны пошли как-то вкось - по руслу своеволия, непререкаемого упрямства, капризов и самодурства. Но вот главенство в семье и роду, способность возлагать большую ответственность на себя, - то, что так сильно и прекрасно проявилось в характере и жизни Анны Николаевны,  эти черты каким-то чудесным образом воспроизводились только по женской линии и причем через поколение.

Именно женщины в роду Стечкиных и Жуковских, в нескольких поколениях были фактически «несущими матицами» своих семей. И вовсе не потому, что незаконно «захватывали» власть, были агрессивны или принижали и подавляли своих супругов. О нет! Мужьям воздавался и почет, и уважение, и та святая христианская «боязнь», которую заповедовал женам святой апостол Павел. Просто в генетическом коде этих женщин была заложена изначально, хранилась и передавалась из рода в род одна устойчивая черта – душевная сила, решительность, отвага, способность не терять присутствия духа в самые опасные минуты, готовность брать на себя ответственность за судьбы других людей и, что важнее всего – способность предавать себя и весь живот свой Богу.

Почти все женщины в роду Жуковских (хотя, конечно, и мужчины отличались крутостью, своеволием и непреклонным упрямством, что им и свойственно более по природе, - кроме, конечно, Николая Егоровича, отличавшегося кроткой легкостью и покладистостью) – сохранили при самых разных комбинациях характеров черты могучей воли своей прабабки.
Без малого 80 лет твердой рукой вела и возглавляла семью ее внучка Анна Николаевна Жуковская,  за ней – уже ее внучка, моя бабушка Екатерина Александровна Домбровская (урожденная Микулина). И даже мне, ничуть не обладающей даже тенью столь замечательных качеств, какие имели бабушка и прапрабабушка,и тем более Настасья Григорьевна - четырежды прабабушка, мой крестный - дядя Кирилл Иванович Домбровский, - последний и старейший из рода Жуковских (по матери) - незадолго до своей кончины как-то однажды совершенно неожиданно, ибо относился ко мне, наверное, не без веских оснований критически, тем не менее сказал, словно завещал: «Ну, вот теперь ты будешь Анной Николаевной».
Думаю, покойный дядя ощущал роль Анны Николаевны не как господствование  над волей и судьбами других членов семьи, а как сохранение духовной преемственности, внутреннего кода  родовой традиции…
Конечно, твердость, мужество и – скажу больше -  иногда то, что называется стальная воля присущи были и другим женщинам в роду – та же Вера Александровна Жуковская - родная бабушкина сестра, утонченная и нежная красавица Серебряного века, всегда являла собой, хотя на первый взгляд, и не заметный, но, тем не менее, при более внимательном рассмотрении, неоспоримый образчик того самого прапрабабкиного стального волевого начала.

Настасья Григорьевна Стечькина (не удивляйся, дорогой читатель, что фамилию своих предков автор пишет то с мягким знаком, то без – этому есть свое объяснение, но место ему чуть впереди…) выдала свою дочь Александру (названа в честь ее брата Александра Григорьевича) за весьма состоятельного дворянина Лаговцына и, как оказалось, разгульного самодура. Его безобразия запечатлела Вера Александровна Жуковская в своей «Повести старых годов» - «Сестре Вареньке» - в образе барина Предславинского, развратника и карточного шулера, а свою двоюродную прабабушку - Александру Яковлевну Лаговцину (урожденную Стечкину) назвала она в повести Анной Предславинской.

«Он страх такой на всех нагонял, что именем его детей пугали, злой был человек, - ни людей ни стыдился, ни Бога не боялся (…) Захотелось ему как-то хорошенько над попом своим сельским поглумиться, да кстати и застращать… Пригласил он его, честь  - честью, будто на крестины; поп собрался, купель взял, а у Предславинского в зале уже все к торжеству готово. Приступает поп к крещению, поворачивается к куме от нее дитя брать, глядь, а это козленок. Поп  туда – сюда, а Предславинский стоит посреди зала, хохочет и пистолетом в лоб метит ему. Человек слаб, голубчик, опять же семья большая была у попа, что делать?.. Без памяти домой вернулся поп, прохворал изрядно, а потом затосковал и сбежал; слухи ходили, что к раскольникам на Вятку ушел. Вот, матушка, какие люди бывают. И не мало душ христианских он так погубил».

Страницы «Сестры Вареньки» - повести Веры Александровны донесли до нас немало подробностей той старинной жизни нашей семьи – жизни, бывшей детством и юностью Анны Николаевны Жуковской. Например, что тот самый барин-страшилище Предславинский (читай Лаговцын) так сумел к Настасье Григорьевне «подластиться, таким тихоней прикинуться, - что воды не замутить». Вера Александровна со слов бабушки так рисует его портрет: «Голова огромная, усищи в рот лезут и глаза с блюдце. Сам черный…». Была еще у него и палка с настоящим зверьим черепом-набалдашником. Этот Предславинский (Лаговцын) охотился за богатым приданым. Но тут писательница  сознательно переплетает имена и судьбы своих предков, хотя тень реальных событий присутствует тут несомненно… Та же Макарьевская ярмарка, куда Настасья Григорьевна приезжала с дочерью каждый год, и описание  гулянья, которое закатил там Предславинский, когда получил согласие на брак от Настасьи Григорьевны

«Всю ярмарку вверх дном поднял… гулянье народу на диво устроил, двадцать бочек вина выставил, цельные бараны жареные на подмостках стояли…».
…А женившись, привез жену в пустой дом, обои в клочьях, службы все развалены. Зато собак видимо невидимо: у каждой конура и личный повар. По ночам в нижнем этаже шла картежная игра с буйством и драками. Над молодой женой он всячески стал издеваться: запирал и по целым дням не выпускал ее из ее комнат на втором этаже… В «Повести» Веры Александровны бедная Анна Предславинская все стерпев, умирает, оставив двух сироток. Не так было в жизни…

Когда Настасья Григорьевна узнала, как страждет ее родная дочь, она однажды в отсутствие Лаговцына собралась и приехала к нему в имение и, не долго думая, забрала свою дочь Александру с ее девушками и увезла в Плутнево. И никто не посмел ей даже пикнуть поперек. Так, любимая тетушка Анны Николаевны – Александра Яковлевна Лаговцына и прожила свой век при матери в своей родительской семье. Она помогала воспитывать Анну Николаевну, была сердца мягкого. Сохранилась одна записочка, адресованная ей от ее племянницы Анеты – теперь Жуковской с припиской ее маленькой дочери Маши:

6 августа 1849 года
"Милая тетенька Александра Яковлевна!
Давно, очень давно я не писала к Вам, моя родная и в том очень-очень виновата: но я надеюсь на Вашу любовь ко мне и осмеливаюсь думать, что вы простите мне, узнавши получше обстоятельства мои. Нынешнее лето я провела очень-очень грустно, так как Егор Иванович мой совершенно не жил дома. Если бы вы знали, тетенька, как скучно мне вдали от того, которого любишь так много. К тому же была не так здорова, так что мне два раза пускали кровь, да пугают, что и в третий не пришлось бы пустить. Да будет воля Божия надо мной: что Ему угодно, то пусть и творит… Вы что, моя родная? Здоровы ли? Как я желала бы вас видеть. Жорж подаст в отставку и если Бог будет милостив нынешней зимою мы непременно увидимся. Нам разлука так надоела, что друг мой непременно хочет в отставку: помолитесь, родная, чтобы его выпустили…
Маша моя очень мила – вот бы вам видеть, какая она стала  у меня большая!.. Мы в нынешнее лето все так загорели, что кажется, во всю зиму не отмоем загара. У нас теперь погода стоит чудесная по неизреченной благости Пречистой Владычицы. Хлеба у нас прекрасные, так что самые старожилы не запомнят таких урожаев….
Прощайте, моя родная, да будет Господь над вами.
А. Жуковская
Милая бабушка, когда я вас увижу! Мы с мамой и папой собираемся приехать к вам по снегу. У меня есть кролички с розовыми мордашками. Мне бы очень хотелось одного вам послать, да не укладываются в пакетец. Целую ваши ручки милая баба.
Маша Жуковская".

Грустную историю тетушки Александры Яковлевны Анна Николаевна не раз слышала от самих участников. Возможно, и сама она помнила эти события из своих ранних лет. Надо сказать, что в роду Стечкиных-Жуковских было несколько подобных неудачных браков  (все они в несколько измененном виде легли в основу предыстории героини повести В.А. Жуковской «Сестра Варенька». – прим. авт.), очевидицей которых была Анна  Николаевна…

На ее глазах сложилась горькая судьба и другой любимой ее родственницы - сестры Егора Ивановича Жуковского, – Вареньки Акулевич, урожденной Жуковской, которую выдали замуж за Евграфа Акулевича, столь похожего своим образом жизни на Лаговцына или барина Предславинского из повести Веры Александровны. Был и третий прототип Аннеты Предславинской – младшая сестра самой Анны Николаевны, тоже Варенька, которую после ранней кончины родителей (Глафиры Кондратьевны Стечкиной, урожденной Белобородовой, скончавшейся в родах сына Михаила, которого, как и Вареньку, и двухлетнюю Сонечку, и младших братьев она оставила на руках старшей дочери - шестнадцатилетней Анны, поскольку и муж ее, Николай Яковлевич Стечкин – вскоре умер неутешным вдовцом вслед за ней). Анета (Анну Николаевну в юности в семье звали Анетой и писали ее имя через одно «н») сама воспитывала. Вот только Вареньку никто насильно замуж не выдавал. Тут дело иначе складывалось, хотя результат был такой же печальный. Но и об этом мы еще расскажем…

На фотографии: стена Ореховской залы  с портретами Анны Николаевны Жуковской и ее детей. Современный вид.

Продолжение 6 главы следует…