Олег Воронин Загадка старинной медали

   
                «Был ли Данте масоном?»


    Все авторы масонских сочинений, начиная с XVIII века и до современных масонских сайтов включают величайшего поэта «средневековья и первого поэта Возрождения» (говоря словами Энгельса:) в число «братьев» (стандартный оборот: «…масонами были Данте и…далее бесконечные списки). Откуда это известно, не сообщается. Наиболее ранними публикациями с утверждениями на эту тему являются работы французского историка и философа Ару «Данте еретик, революционер и социалист» (опубликована в 1854 г. и переиздана в 1939 г.) и «Комедия Данте, переведенная в стихах согласно букве и комментированная согласно духу, следуя Ключу символического языка Братьев Любви» (1856-1857). Изложение этих книг, давно ставших библиографической редкостью  было дано Седиром в «Истории розенкрейцеров», а затем подхвачено Рене Геноном, как данность.
   
Если же взять работы российских специалистов, имеющих мировой и, как минимум европейский авторитет (И.Н. Голенищев-Кутузов, А.К. Дживилегов, М.А. Гуковский, переводчики М.Л.Лозинский и М.Л. Гаспаров), то в них Данте (особенно его трактаты «Пир», «Монархия» и «райские» главы «Божественной комедии») связывается с богословием Фомы Аквинского, неоплатониками, католическим мистицизмом, но никак не с масонством. 

    С точки зрения историографии (т.е. в данном случае, изучения архивных документов) и политической истории, НИГДЕ не отмечается участие поэта в каких-либо эзотерических организациях (да и нет документов таких организаций   XIII-XIV вв. в европейских архивах). А вот пример логики доказательств Генона и его предшественников: «в средние века были организации, характер которых был инициационный, а не религиозный, но которые брали за основу католицизм. …Данте…принадлежал к некоторым из этих организаций, что кажется нам несомненным…», а далее цитата из «Ада:
 «О вы, разумные, взгляните сами,
И всякий наставленье да поймет,
Сокрытое под странными стихами!»
    Которое интерпретируется, как зашифрованное (?) послание неведомым братьям. Далее философ утверждает: «…вероятно, Данте был одним из руководителей, Ордена Святой Троицы  (тринитариев), ведущим свое происхождение от Тамплиеров (?), что и подтверждается названием «Frater Templarius» (храмовые братья), и его высшие чины носили титул «кадош» (древнееврейское слово, обозначающее «святой» или «посвященный»), сохранившийся вплоть до наших дней в высших степенях посвящения масонства».

    Во-первых, давайте разберемся с Тринитариями. «Орден Пресвятой Троицы», лат. Ordo Sanctissimae Trinitatis, OSsT) - католический нищенствующий монашеский орден, основанный  в Южной Франции в 1198 г. для выкупа пленных христиан из мусульманского плена. Девизом Ордена стала латинская фраза «Слава Тебе Троица, а пленным – свобода»». Несомненно, что дело «охраны паломников», чем занимались вначале Тамплиеры и дело «выкупа пленников» - миссия Тринитариев, взаимосвязаны, а Командорства Ордена Храма, как финансовые центры могли и принимали пожертвования.     Но причем здесь Данте, сам в Крестовых походах не участвовавший и живший на сто с лишним лет позже?  Нигде в источниках и работах по истории «ослиных братьев» (так в Италии называли монахов Ордена Троицы, путешествовавших на ослах и мулах) имя Данте (или Дуранте – родовое имя поэта) не упоминается. Все доказательство основано на якобы находящейся в музее Вены (непонятно каком) медали, с изображением Данте, которая на оборотной стороне имеет аббревиатуру F. S. К. I. P. F. Т., которую Ару расшифровывает так: Frater Sacrae Kadosch, Imperialis Principatus, Frater Templarius, Генон же утверждает, что для первых трех букв эта интерпретация явно не корректна и не обнаруживает вразумительного смысла: «Мы думаем (!), что надо читать: Fidei Sanctoe Kadosch. Союз «Fede Santa» (тринитариев), в котором, вероятно (!), Данте был одним из руководителей…»(!).

   Далее Генон делает еще одно предположение: «…Есть основание (какое?) думать, что «Fede Santa» во времена Данте представляет определенную аналогию с тем, что было позднее «Братством Розы и Креста», если оно не происходило из него более или менее непосредственно…». Доказательств, как обычно, никаких.

    Во-вторых, если принять за твердо установленную отправную посылку, что средневековое («оперативное») масонство» возникло из «строительных гильдий», а таковые во Флоренции, на родине поэта были среди т.н. Средних цехов» «Кузнецы», «Мясники», «Сапожники», «Торговцы», «Строительные рабочие»). Данте же был членом одного из семи Старших цехов - «Врачи и Аптекари» (остальные «Калимала», «Шерсть», «Шелк», «Менялы», «Судьи и  «Нотариусы»), а членство в цехах было очень строгим и переходы невозможными без смены ремесла (Данте не был ни каменотесом, ни архитектором), то и здесь мы должны признать, что никаких реальных связей поэта с «вольными каменщиками» не прослеживается.
 
    Все доказательства Амару, Элифаса Леви – автора «Истории магии», Генона и других сторонников принадлежности Данте к эзотерической организации исходят исключительно из толкований символики текстов «Пира», «Новой жизни» и соответствующих глав «Рая». Вот пример: «…ясно, что Данте не без основания в качестве гида в конце своего небесного путешествия берет св. Бернара, основавшего Орден Тамплиеров [Прим. Бернар Клевосский был автором Устава Ордена Храма, что он сделал по поручению папы, а не основателем. А Устав Ордена - составленный св. Бернаром - пронизан самым возвышенным духом католической веры О.В.]. По-видимому (!)…он хотел указать, что только через его посредничество в условиях его эпохи, возможно получить доступ к высшей степени духовной иерархии».

    В анализе поэтического текста так же преобладают собственные интерпретации авторов. Ару обратил внимание на достаточно большое число различных символических мест, описанных Данте, и в особенности «небес». А Генон, продолжая подобные интерпретации, утверждает: «…небеса - это собственно «духовные иерархии», то есть степени посвящения…» и пытается установить соответствие между концепциями Данте и  теориями древнееврейской Каббалы и исламского эзотеризма, хотя сам и оговаривается: «Каббала – это, прежде всего древнееврейская традиция и у нас нет никаких доказательств того, что на Данте оказывалось непосредственное еврейское влияние…». Ну, спасибо, что Данте хоть в «жидомасоны» не записали!

    У Данте: «…под третьим небом…подразумеваю науку, а под небесами - науки». Генон: «Но каковы на самом деле эти науки, которые надо подразумевать под символическим обозначением «небеса», и надо ли видеть здесь намек на «семь свободных искусств», которые Данте, впрочем, как и все его современники, так часто упоминает?». Почему выражения, заимствованные из свободных искусств, не могли бы играть в средневековых посвящениях роль, сходную с той, которую играет в умозрительном масонстве язык, заимствованный в искусстве строителей?». Т.е. в данном случае Генон опять же выдвигает предположение, но отнюдь не утруждается его доказательством.  Он лишь использует аналогию: «Так думать позволяет то, что, согласно Ару: «Катары в XII веке имели как знаки отличия или пароль астрологическую доктрину: свои посвящения они производили в день весеннего равноденствия; их научная система основывалась на учении о соответствиях: Луне соответствовала грамматика, Меркурию - диалектика, Венере - риторика, Марсу - музыка, Юпитеру - геометрия, Сатурну - астрономия, Солнцу - арифметика или Просвещенный Разум». Таким образом, семи планетным сферам, которые и есть семь первых из девяти небес Данте, соответствовали семь свободных искусств, в точности те же самые, имена которых мы видим на семи ступенях поднимающейся слева Лестницы Кадош (30 степеней шотландского масонства).

   Ну как, у читателя крыша еще не съехала? А поскольку мы-то в реальном («профанском») мире, а не на каких-нибудь «южинских мистериях» a la Головин – Дугин – Гейдар Джемаль, то попробуем уяснить для себя логическую схему доказательств Ару – Леви - Генона: «Данте был тайным руководителем - Кадошем (одним из трех) Ордена Тринитариев, т.е., то есть того самого таинственного «Fede Santa» («Святая вера»), где использовалась мистическая лестница «Семи небес», замаскированная под «Семь свободных наук (искусств) изучаемых в средневековых университетах, а лестница эта заимствована из альбигойской ереси или тамплиерской эзотерики, [что вообще-то далеко не одно и тоже – О.В.] и единственным материальным доказательством служит медаль, хранящаяся в венском музее с произвольно расшифрованной аббревиатурой, причем расшифровки Ару и Генон дают разные. Ару – ярый сторонник гарибальдийского антипапизма, видит здесь «альбигойскую ересь» (катаризм), а Генон «тамплиерскую», заимствованную у катаров. Наиболее серьезный знаток этого периода Генри Ли категоричен: «…катаризма в Ордене не было…». Так что все построения знатоков эзотерики рассыпаются в прах, как и выводы: «…небеса -  суть «духовные иерархии», то есть степени посвящения»; а далее пытаются сконструировать соответствие между концепциями Данте, исламского эзотеризма от ал-Халладжа, казненного в Багдаде в 309 году Хаджра (т.е. 921 г. н.э. почти за 300 лет до Данте, да и рукописи Халладжа в Европе не были известны, как минимум до XVIII в.).   

    Данте сам дал по этому поводу указание, достойное внимания: «Чтобы увидеть то, что подразумевается под третьим небом... говорю, что под небом подразумеваю науку, а под небесами - науки». Т.е. здесь слышится голос прилежного ученика Болонского университета, поэтический гений которого обессмертил действительно уникальное для своего времени богатство университетского образования и на базе его строит, переплетаясь с неоплатониками и «Суммой теологии» свое «вечное творение».   

   Любое же символическое толкование текстов Данте может иметь множество смыслов. Исследователи находят здесь не только альбигойскую ересь, но и пифагореизм. Генон: «…мы увидим, какое фундаментальное значение имеет символизм чисел в произведении Данте; и если этот символизм не является исключительно пифагорейским…то все же позволительно думать, что от Пифагора к Вергилию и от Вергилия к Данте «цепь традиции», несомненно, не прерывалась на земле Италии. Суждение в принципе верное, но сам Генон признает: «Таким образом, всякая наука и всякое искусство может при соответствующем преобразовании получить истинную эзотерическую ценность», - т.е. интерпретироваться  в соответствии с волей интерпретатора, а предвидя критику со стороны скучных рационалистов, философ сразу ее парирует: «…такая критика возможна лишь со стороны тех, кто не знает, насколько знания посвящения отличаются от всех профанных знаний. Вот почему мы с самого начала предупредили, что не намереваемся давать полное описание предмета, потому что сама его природа исключает подобные претензии…», в общем, простым языком: «не для вашего ума писано…». А далее философ горестно в своих последних эссе повествует о плоской «ненависти к тайне», свойственной европейскому обществу.

   Но говоря о Данте языком фактов, мы вынуждены вернуться далее к крови и грязи реальной политической истории. Первого мая 1308 г. был убит своим племянником император Альбрехт Габсбургский, и германская корона стала вакантна. Курфюрсты, которым предстояло выбрать нового германского короля, стали предметами льстивых обхаживаний и щедрых обещаний. Особенно старался французский. Филипп IV Красивый (будущий палач Тамплиеров), он решил посадить на немецкий престол, а потом добыть императорскую корону своему брату Карлу Валуа, палачу Флоренции, отправившему Данте в изгнание, авантюристу без совести, но не без способностей военачальника.   Могущественные же германские князья (в этом были едины и смертельные враги -  австрийские Габсбурги и баварские Виттельсбахи), сочли, что наиболее удобен им в качестве преемника не пользовавшийся большим влиянием и не имевший обширных владений Генрих, сын графа Люксембургского Генриха III, вступивший во владение землями своего отца в 1288, его старший брат  – архиепископ Балдуин Трирский (один из семи «выборщиков») оказал большую помощь и Генрих, ставший Генрихом VII занял трон. Относительно молодой и энергичный германский король показал себя вначале ловким политическим авантюристом. Ему в 1310 удалось приобрести чешский престол для своего сына, а в следующем году он пустился в погоню за древней железной короной лонгобардских королей, хранящейся в Милане, которая давала обладателю титул Императора Священной Римской империи.  Его появлению предшествовала папская энциклика, разосланная повсюду, но имевшая в виду, прежде всего Италию. Убежденный послами Генриха, что  король не будет покушаться на церковные владения, Климент в выражениях почти восторженных, призывал итальянцев отбросить взаимную вражду и ненависть, оказать королю почетный прием, ибо он идет, чтобы положить конец усобицам в Ломбардии и Тоскане, несет мир всей стране и отнюдь не намеревается принять сторону одной какой-либо партии против другой. 

    Значительная часть итальянской «интеллигенции» встретила Генриха горячими и искренними приветствиями. Среди них был пользовавший гостеприимством гибеллинских правителей в Падуе, Альбертино Муссато - один из самых ранних предшественников гуманизма, философы Феррето деи Феррети в Виченце – и  Чино да Пистоя, к тому же виднейший поэт «сладостного стиля».   Среди приветствовавших одним из самых страстных был Данте Алигьери. Желание Генриха стать над схваткой гвельфов и гибеллинов в качестве общенационального лидера заставило связать с ним надежды Данте и других изгнанников и «белых гвельфов», и гибеллинов. Данте, вернулся из Парижа в Италию, по всей вероятности, осенью 1309 года. Он возлагал очень большие надежды на миссию короля. Поэт оказался вовлеченным  в круговорот переплетающихся и сталкивающихся интересов империи и Италии, гвельфизма и гибеллинизма, Флоренции и эмигрантов, Тосканы и короля, буржуазии и феодального мира, интересов, которые поочередно,  то выплывали на поверхность, то погружались в невидимые глубины, но ощущались чуткими людьми постоянно. Этими ощущениями и проникнуто его первое письмо, но постараемся же найти в тексте гения реальный политический смысл: «…Вот, наконец, настала пора желанная, несущая нам знаки утешения и мира…Скоро, скоро сподобимся долгожданной радости и мы, столь долго блуждавшие в пустыне (т.е. политические изгнанники)…Радуйся ныне, Италия, возбуждавшая доселе сострадание даже у сарацин. Скоро станешь ты предметом зависти целого мира, ибо жених твой, радость века и слава твоего народа, милосерднейший Генрих, божественный и августейший Кесарь, спешит к бракосочетанию с тобой…близок тот, кто освободит тебя из узилища нечестивых, кто, поражая острием меча злодеев, сокрушит их и вручит свой виноградник иным земледельцам, обязанным воздать плоды правосудия в дни жатвы...ему свыше дана власть карать, <но> он, еще охотнее являет милосердие свое... Пробуждайтесь поэтому все и поднимайтесь навстречу своему королю, о жители Италии, ибо вас он хочет сохранить не только как подданных империи, но как свободных под своим управлением…». Из этого письма ясно видно, что политическая мысль Данте уже созрела и конечно, это не мифические масонские (которых не было!) указания или повеления. Это идеи легистов Болонского и Сорбонского университетов, работавших в свите Генриха.  Император и король, получающий власть от бога на равных правах с папой, не угрожающий никому порабощением, милосердный и справедливый, грядет в Италию, чтобы дать ей свободу и мир. Данте убежден, что только для Италии император может принести конкретные благодеяния, которых никакая другая страна не может от него ждать. Только в Италии он может выступить арбитром, ибо для этого у него имеются и юридические титулы, и сила. И Данте видел всю связанную с императором политическую перспективу, как наступление новой счастливой эры. Тем горше будет его разочарование.
   
   Генрих, продвигаясь через Турин и Асти к Милану, всем приветствующим говорил, что он не хочет знать никаких партий, а пришел в Италию, чтобы помочь всем. И в подтверждение своих слов во всех городах, через которые лежал его путь, водворял на родину изгнанников гвельфов и гибеллинов, безразлично. В Асти около него образовался пышный двор с дамами, жонглерами, певцами. Сюда стекались послы итальянских князей и многочисленные представители знати, буржуазии и «интеллигенции». Не только гибеллины встречали благосклонный прием, но и гвельфы.  Когда Генрих приближался к Милану он  со свитой и войском перешел Тичино, не воспользовавшись лодками: около ста лет могучий ломбардский поток не высыхал так сильно, как в том году. Восторженные поклонники кричали о повторении чуда с переходом евреев через Красное море. Именно в Милане представился Генриху и Данте. Как автор нашумевшего послания к итальянскому народу, он удостоился милостивого приема. 6 января 1311 года, Генрих короновался в церкви Сант Амброджо, железной короной лангобардских королей. Торжество было пышное. Присутствовали послы от огромного большинства итальянских городов. Не было только послов Флоренции и дружественных ей тосканских коммун. Это было завершением идиллии. А вскоре началась драма. Одиннадцатого февраля 1311 года в Милане вспыхнуло восстание против чужеземцев. Немецкие, бургундские и фламандские рыцари Генриха очень быстро подавили вспышку, учинив по такому счастливому случаю кровавый погром.  Они грабили и правого и виноватого. Миротворческий ореол Генриха сильно потускнел. Поджоги, разрушения, убийства и грабежи, совершенные его воинством в день 11 февраля, отозвались тревожным эхом по всей стране. Гвельфы, которые и без того относились с недоверием к его миролюбию, сделались еще сдержаннее, а флорентийцы еще более энергично начали готовиться к тому, чтобы дать ему отпор, если он пожелает повторить прошлогодние требования. Они возобновили союз с Болоньей, вновь скрепили договоры с членами гвельфской лиги, направили послов к папе, чтобы склонить его на свою сторону. Флорентийцы  в Авиньоне  жаловались папе, что королевские войска совершают насилия на церковной территории; в Риме, где всячески старались привлечь на свою сторону легата; в Неаполе, где уговаривали короля Роберта Анжуйского начать войну с императором. И теперь они уже не скрывали своих действий. О них знали все. Флоренция и ее союзники не могли не защищаться. Крупнейший специалист по истории Италии М.А. Гуковский так излагает реальные требования Императора к тосканским коммунам: «Флоренция должна была вернуть империи 158 castella, то есть населенных мест, имевших укрепления, и 60 сельских коммун, находившихся на ее территории; Лукка - 131 castella и 116 сельских коммун; Сиена - 94 castella и 4 сельских коммуны, а также город Гроссето; Вольтерра - 28 castella. Это означало ликвидацию значительной части территории каждого из государств и - что было особенно важно для шерстяной промышленности Флоренции и шелковой Лукки - закупорку торговых путей, соединявших Флоренцию и Лукку с Альпами, Венецией, морем и Римом, то есть полное удушение - экономическое и политическое…Подвести под это требование юридический фундамент ничего не стоило, ибо империя всегда рассматривала всякое территориальное расширение итальянских коммун как незаконный захват еe владений. Как могли тосканские города согласиться на такую операцию, не исчерпав всех средств сопротивления? А они, богатые, полные сил, объединенные в лигу, имея союзником Роберта Анжуйского и, следовательно, покровителем французского короля, могли сопротивляться очень серьезно. Во всяком случае, чтобы вынудить их на капитуляцию, нужно было сначала разгромить их военную силу. Генрих должен был скоро убедиться, что это не так просто».

   Именно во время этих дипломатических интриг Флоренции и адресовал Данте им свое второе письмо, относящееся к экспедиции Генриха VII. Но почему оно не произвело такого эффекта как первое?
    Дело в том, что в заявлениях Генриха содержался намек, заставивший насторожиться самые могущественные силы в Италии (городские коммуны и местных тиранов), несмотря на их сиюминутные политические позиции: намерение включить ее - для умиротворения - в систему имперских учреждений, т.е., проще говоря, собирать налоги по своему усмотрению. Сразу после миланской коронации и подавленного лишь ценой больших усилий бунта Генрих двинулся на Рим, но после неудачной попытки овладеть собором св. Петра, где обыкновенно проходила коронация, Генрих был увенчан императорской короной в церкви св. Иоанна Латеранского. Коронацию провели несколько кардиналов, которые впоследствии заявили, что были к этому принуждены. Император потерпел неудачу при попытке взять Флоренцию, после чего он, объединившись с сицилийским королем Фридрихом III, начал войну против короля Неаполитанского, однако посреди военных приготовлений заболел малярией и умер 24 августа 1313 (по утверждению Генона, по обыкновению не ссылающегося на какие-либо источники, «был отравлен»).  Впрочем, для «эзотериков» и здесь более важны не реальные события, а магия чисел: «1308 г. Генри Люксембургский избирается императором; в 1312 г. Орден Тамплиеров официально запрещен; в 1313 г. император Генри VII умирает таинственной смертью…». Сопоставлений такого рода всегда можно найти множество. А о том, что Генрих стал, после ареста Тамплиеров «тайным главой ордена» (Генон) можно говорить только как о нонсенсе.

    «Смерть Императора стала для Данте и глубочайшей личной трагедией. С тех пор как он узнал, что король Генрих готовится к походу в Италию, он бросил философские занятия. Остался незаконченным «Пир», не был дописан трактат о языке, не складывались больше канцоны, и лишь изредка отправлялся к друзьям один-другой сонет, в котором поэт делился своими думами и переживаниями. Он был душою в лагере короля, не видел его недостатков как человека…, окружал его ореолом, какого тот не заслуживал. Пребывание при гибеллинских дворах положило начало перемене его позиции, превратило его, правда, только на время, в «партийного публициста». Психологическим толчком служило, конечно, его одиночество, его полная беспомощность, зависимость от богатых покровителей, тоска по родине. Экспедиция Генриха VII обещала положить конец полунищему существованию Данте, вернуть ему родину, семью, родных, дом, кусок хлеба. Императорская Экспедиция обещала дать ему положение, достойное его гения, сделать его из бродяги тем, чем он давно был в своем гордом сознании, - лучшим поэтом Италии. Данте думал, и это было главное, что установление императорской власти в Италии послужит могучим стимулом для ее процветания. Разве мало было всего этого, чтобы переплавить его внутреннее существо? На его беду, дело, которое он взялся защищать, было - не в теории, а в жизни - и не самое большое, и не самое правое. Мало того: совсем неправое…». Автор этих строк - замечательный знаток Возрождения А.К. Дживилегов, написавший биографию Данте в 30-е гг. прошлого века сам знал, что такое защищать заведомо неправое дело, потому-то так неподдельна горечь этих строк.     Победоносное возвращение изгнанника в родной город не состоялось. Из списков амнистированных имя автора второго письма «безвинного изгнанника Данте Алигиери» и адресованного: «…преступнейшим флорентийцам внутри города...»  постоянно исключалось. Да и чего мог ожидать автор, так характеризующий Флоренцию: «…Вы, осмеливающиеся преступить божеские и человеческие законы, вы, возбуждаемые ненасытной жадностью, готовые на всякое преступление, неужели вы не знаете, безумцы, что публичные права кончаются только с окончанием времени и что срок их действия не истекает никогда? И почему стремитесь вы, отвергнув благочестивую империю, создать новое царство, как будто флорентийская гражданственность отлична от римской?... О неразумнейшие из тосканцев, утратившие разум и от природы, и от порочной жизни!.. Неужели вы не видите, слепцы, куда заводит вас власть жадности…». Далее поэт изображает в ярких красках те бедствия, которые постигнут Флоренцию от праведной мести императора.

   Дживилегов справедливо отмечает: «…Во Флоренции Данте был поэт и политик, очень любивший свою родину и готовый защищать ее свободу от враждебных посягательств, хотя бы они исходили от главы христианского мира. В изгнании он стал поэтом философских глубин и гражданином Италии, у которого сознание двоилось между старыми воспоминаниями и новыми интересами, между неистребимыми впечатлениями богатого и культурного буржуазного центра и трудными усилиями приспособиться к жизни при дворах новых государей. Флоренция была тесна для его духа. Его сознанию нужна была широта других горизонтов - мировых. Только в ней его гений мог по-настоящему расправить свои крылья. Поход Генриха и все сложные перипетии итальянской Голгофы с цветением надежд и их крушением, с осаннами и изменами, с фимиамом и дурманом окончательно сформировали Данте как человека и поэта. Без похода Генриха была бы невозможна «Божественная Комедия».

   Но вернемся, опять же, к эзотерическим толкованиям политики. Генон, объясняя надпись на аверсе венской медали «Imperialis Principatus», утверждает: «…не следует ограничиваться рассмотрением политической роли Данте, свидетельствующей о благосклонности имперской власти к организациям, к которым он принадлежал (каким?).   Кроме того надо заметить, что «Священная Империя» обладает символическим значением, и даже сегодня еще в шотландском масонстве члены Высших Советов квалифицируются как чины «Священной Империи», а титул «Принц» входит в наименование довольно большого числа степеней. Более того, руководители различных организаций розенкрейцерского происхождения начиная с XVI века носят титул «Император». Т.е., говоря «профанским» языком, существовала некая тайная организация, поддерживавшая императора, к которой принадлежал Данте. Доказательств, как мы уже не раз видели, никаких. Впрочем, Генон ломится здесь в открытую дверь. Такие организации были и до Генриха VII и сохранялись после него, не следует ли просто сделать вывод, используя «бритву Оккама», т.е. «принцип экономии мышления», что Данте волею судеб очутился в гиббелинском лагере, пользовался до смерти поддержкой его лидеров в Ломбардии и Тоскане и отразил его политические установки, в частности в трактате «Монархия» и «райских» главах «Божественной комедии», в частности, поместив идеализированный облик Генриха Люксембургского на одном из райских небес.   Логика же утверждений трактата «Монархия» очень проста и последовательна. Ее философское обоснование у Данте очень лаконично: «Основанием к возникновению императорской власти послужила насущная потребность человеческого общества, устроенного ради достижения единой цели - счастливой жизни».Под ним мог бы подписаться любой легист императорского двора. У него стройная аргументация, продуманная теория. Бог установил права императорской власти. И они вечны - срок их действия не истекает никогда. Давность на них не распространяется. Подчиняться им нужно всегда. Что бы ни решил император, слово его священно. Перед ним надлежит склоняться. «Милосердному провидению царя небесного, который, увековечивая своей благостью вышние дела, не покидает взором и низменные, земные, было угодно, чтобы обстоятельства человеческие находились в управлении Священной империи римской, дабы под столь светлой властью род человеческий обрел мир и всюду, как того требует природа, установилась гражданственность (civiliter degertur)».Следовательно - таков ход мыслей Данте - императорская власть установлена богом и ей надлежит покоряться. А так как Италия этого не желает, то, пока император находился вдали от нее, она стала жертвой раздоров и бедствий. И флорентийцы грешат против бога, не желая признавать власть императора.

   Но пора делать выводы. Старинная медаль в венском музее ничего пока не открывает и ничего не доказывает. Принадлежность Данте к эзотерическим организациям следует считать, по нашему мнению, мистификацией. Впрочем, иллюстрирующую очень показательный «кейс-стади» – логику складывания масонской мифологии (об антимасонской мы уже много писали в предыдущих очерках), складыванию ее, как эклектического и во многом нелогичного компедиума заимствований. Причем заимствований «обратных», т.е. различные «духовные и мистические практики» прошлого выдаются за «открытия» неведомых  «учителей человечества». И хотя данный текст отнюдь не претендует на какие-либо открытия и «откровения» об одном из величайших поэтов и мыслителей человечества (хотя «даже кошке можно смотреть на короля» - говорят англичане), нам представляется, что дальнейшее изучение и освоение средневековой университетской науки (в том числе ее достижений в логике и теологии) для понимания Данте более продуктивно, чем некие «мистические глубины».

   P.S. Абстрагируясь же от реалий средневековой истории и эзотерических «извилин мысли», почему-то сразу вспоминается другой гений другой страны – А.С. Пушкин с «Одой на взятие Варшавы» и слоганом бывшим тогда и злободневной политикой и политической программой для будущего: «Славянские ручьи сольются в русском море…». Так и идея Единой Христианской Европейской Цивилизации отливалось в плавильне истории много веков, а неудачливыми металлургами были здесь не только Карл Великий и Германские императоры, но и Наполеон, Гитлер, Сталин и многие масштабом (но и преступлениями!) поменее. Виновны ли в этом Данте и Пушкин? Впрочем, не нам судить гениев. А вот понять их гораздо важнее. Есть ли загадки у Данте? Да сколько угодно! Впрочем, это совсем другая история.   

(Продолжение следует).