Ты говори со мной
– Конечно, помню, – отвечает за двоих Михаил. Как и положено старшему брату.
В серых глазах бликами выплясывает пламя свечи. Зыбкое пространство туго набито мыслями. О прошлом. Его углями в камине и ворошим.
– В шестом классе училка английского застукала меня с «Плэйбоем». Он жёг колени, а я таращился на снимки, потные пальцы липли к глянцевым страницам. Окружающее исчезло, пока Елена Константиновна журнал не выдернула. Ты, брат, меня выручил.
– Хорошая девушка, молодая и соблазнительная. Хотел по-рабочему, с наскока, но так глянула – разом вышибла грубость.
– И что наговорил?
– Полистал журнал и выдал: твоё будущее меня не беспокоит. Не голубой – уже радость. Англичанка строжилась, но губы тянула едва сдерживаемая улыбка. Ну и пошёл я в атаку: мол, если Борюся и понимает, о чём написано, – учителю такому нет цены. Елена оттаяла, глазки заблестели, тонкие ухоженные пальчики затеребили серую юбку. И под строгим взором Уильяма Шекспира приглашение в кино приняла, – брат замолчал. – Но не удержал, ветер крепко дул в её паруса, а я за дно якорем уцепился и мешал. Как она?
– Вышла замуж, сын родился. Михаилом назвали.
– Никогда не понимал женщин. Они, словно высшая математика, – есть, но не всем доступны для осознания. Потому надо просто любить.
– Помнишь, не дал разобраться с Мавром?
– Он бы тебя избил. Для таких унизить, особенно слабого, – выпить летним деньком пива. Да и малой ты руки пачкать о всякую нечисть. Наказываешь гада, недостойного сожаления, а совесть на пропеллер душу накручивает. Но мне проще – Кавказа шкуру-то выдубил.
– Спился Мавр. Недавно вытащили спасатели из люка труп. Вонял, как при жизни. Баб Маня по драной коричневой куртке опознала. Ну, ей ли ни знать Мавра, литрами самогон бедолаге спаивала.
– Человек, Борюся, похож на костёр, – говорит в нос Михаил. Ему отлично подойдёт французский, но кроме русского матерного языков не осилил. – Не каждый способен гореть ярко, теплом одарять тех, кто к нему тянется. Если сырая основа в нём – годен лишь на дым вонючий да слёзы. Искры – мечты. Пусть недолговечные, но красивые и яркие. И взлетают тем выше, чем дыхание пламени в сердце чище. Жизнь там, где светло и тепло. А зола от всех остается. От одних – чистая, от других – угли спёкшиеся, чёрные и неподъёмные. Не разнести их ветру по земле.
Борис закуривает. Лицо брата тонет в клубах дыма, но Михаил молчит, хоть и не одобряет.
– Когда с Лёхой в подвале с пачкой «Космоса» поймал?
– Ага. И заставил скурить. Думал, кишки в унитаз вывалятся, голова паровозным котлом гудела. Дым пускал из всех щелей. Но опять пристрастился.
Молчим. Близкие люди умеют говорить без слов. Распахивают себя, и души соприкасаются. Эмоции, мысли и невысказанное перетекают и смешиваются в немом диалоге. Взгляд – палитра с акварельными тюбиками чувств: измятыми, полупустыми и нетронутыми. Вздох – симфония, взмах – больше «Войны и мира».
– Как с Ириной?
– Нормально, брат.
– Ты не затягивай. Долго будешь высчитывать, можешь опоздать. Любовь – не скорый поезд, по расписанию не ходит. Если запрыгнул на подножку, то и дверь открыть не бойся.
– Притереться бы.
– Глупый. Жить надо сегодня, оглянуться не успеешь, и завтра станет вчера, – Михаил замолкает, две борозды морщат высокий лоб под чёрным чубом, губы – в строчку. Ветер врывается в форточку, пламя свечи кидается в сторону, и изломанные тени пускаются в пляс, будто масаи, вернувшиеся с удачной охоты.
– Бизнес не заглох?
– Нет, встаём на ноги.
– Первый камень сдвинуть сложно. Остальные пойдут легче. Но смотри у меня, не облажайся!
– Брат, скажи, зачем ты ушёл?
– Младенец пойдёт, если отпустить. Пока шаг первый не сделает – толку не будет. И руки отнимать страшно – а ну как грохнется, и всю жизнь при себе не удержать. Ты же, Борис, – сущее дитя. Что ж навечно тебя запирать в ходунках? И ведь пошёл же! Не обманул брата.
– Спасибо, Михаил. За всё.
– Ты чаще говори со мной.
Кирилл глотком допил пиво, утёр губы рукавом. Пальцы заскользили по стеклянному лицу брата, кожу ожгла перечеркнувшая уголок портрета чёрная поминальная лента.
– И ты говори со мною, брат.
Пять лет прошло, а время память не взяло. Погрызло мышью лист альбомный с рисунками детскими, истрепались фотографии юных лет, подзатёрлись многие ощущения и дни, месяцы иные не вычленить из прошлого. Всё дальше уводит дорога, а Михаил точно минуту назад из комнаты вышел.
Выдох смахивает пламя свечи, комната окунается во мрак, но в окно стучатся бледно-розовые лучи нового дня.
Бишкек, 17 марта – 1 апреля 2011 года.
Свидетельство о публикации №211041100337
Галина Харламова 10.01.2013 02:44 Заявить о нарушении