Двадцать второй этаж

Сидя в полутёмной, никогда не освещаемой комнате и глядя на летящих светлячков, напоминающих кружащиеся звезды, я думал как бесконечно и конечно наше бытие. Город стоял, точно застывшая икона - урбанистический пейзаж моего века тщетно скрывал возникающие между рамой и рисунком бреши.

Окно было полуоткрыто, и, точно, решившись на побег, в щель сыпалась алмазная крошка сероватого городского снега. Лучи электрических фонарей и соседних комнат сходились в этой крупе и расцвечивали мир дивным сиянием.

А я сидел и думал, что, скорее всего, никакой снег не сыплется, он также застыл, как и часовая стрелка, что прижавшись к любимому циферблату ни на шаг не отходит от своего обозначенного радиуса.

А где-то над нами - надо мной и комнатой и сотнею незнакомых людей - гремел самолёт. Пилот видел из своей кабины громадный, пульсирующий золотом город, и, наверное, свет снежной крупы на время затмил перед ним всё его скудное бытие.

Было скучно, в салоне играла легкая музыка, он снова и снова поворачивал штурвал...
Самолет ушел в крутое пике, секундою в нем отразился двадцать второй этаж и мое сытое и довольное лицо, а затем все стихло...

Он упал вот сюда...в эту оконную щель, этой снежной крупой, и души, стонущие и плачущие, расползлись по бумаге кричащими и спотыкающимися стихотворными строчками. А я обмакиваю перо в какую-то маслянистую жидкость из грязно-зеленой бутылки и пишу на окне...

Я пишу снегопад и город.
Не правда! Он был написан еще до меня...