Если останется

  В репродукторе пробило пять часов. В палате его не выключают – он основной и единственный источник информации о том, что происходит внутри и вне этого лечебного учреждения.  Регулятор громкости на среднем или низком уровне – иначе не услышать ближайшую больничную информацию со своего отделения из уст раздатчицы пищи (она кричит, но не очень громко). А здесь, среди этих обшарпанных стен, выкрашенных белой масляной краской, «пищевая» информация является более важной, чем вся остальная – из внешнего мира.  «Мужчины – на ужин» - это звучит громко только с лестничной площадки напротив лифта, слабым эхом прокатываясь далее по больничному коридору. Здесь всегда стараются пораньше устроить ужин – ну,  часов в пять или в половине шестого в будние дни и в четыре часа дня в выходные. По обычным представлениям, он является полдником как по времени его проведения, так и по содержанию. Не смотря на уже некоторый стаж пребывания в этой клинике, меня каждый раз удивляет такая форма организации  питания. Столовая – на пятом этаже. Рядом – лифт. В общем-то, это – один конец коридора. Раздатчица спускается  на лифте на четвертый (мужской) этаж, делает лишь один шаг в глубину коридора и, не снимая руки с кнопки лифта, испускает свой традиционный призыв на завтрак, обед или ужин. Потом хлопает лифтовая дверь, и отъезжающий лифт с раздатчицей в своем чреве уже ничем не напоминает, что пришло время принимать еду.

  Больничный коридор не так уж мал (более 30 метров), и потому возможно, что кто-то из глубины отдаленной палаты так и не услышит этот призыв к питанию. Ну и что - это,  как говорят те, кто «шлепает» ложку каши  в протянутую тарелку, «Ваши проблемы. Нужно слушать и прислушиваться!» Оказалось, что у меня неудачная форма тарелки – усеченный конус.  3-4 ложки уже закрывают дно, а больше здесь и не накладывают, считая, что только и нужно прикрыть дно. У одного старичка здесь очень большая тарелка с очень широким дном, а также бокал (кружка), вмещающая три моих. Видно уже «профессионал» - знает, что  нужно брать с собой в больницу. Дно его тарелки приходится очень долго покрывать кашей, пюре или макаронами и … его действительно покрывают. Вот это да! Вот какая нужна тарелка. Все умещается за один раз. И добавок не надо. Ее, кстати, здесь и не дают. В этом я убедился сам, когда безуспешно пытался увеличить количество ложек каши в моем усеченном конусе, решив, после четырех ложек «пшенки» на водной основе все-таки нелегко дожидаться обеда. Вновь поступившему в клинику вообще не позавидуешь. Он, конечно, в первый же свой день пребывания в «казенном» доме спешит в столовую с тарелкой и с надеждой, что ее тоже заполнят, протягивает тарелку к раздаче. «Новенький? Подойдете после всех. Через 15 минут. Дам то, что останется. Если останется». В общем, такое унижение длится два дня, пока «неповоротливая» бухгалтерия не поставит новенького на «довольствие», и тогда он уже будет считаться «старослужащим»  со всеми вытекающими отсюда правами на питание. Наверное, вот такая система с принципом «что останется» и создает прецеденты того, что опоздав к началу обеда или ужина на 15-20 минут, можно остаться совсем без еды по причине того, что «на всех не хватает». Даже, если ты «старослужащий». Действительно,  кто не успел – тот опоздал. Видно не зря мой грузный сосед по палате всегда первым несся на зов раздатчицы Пелагеи, часто даже опережая эти знакомые и так согревающие душу слова «мужчины – на ужин».