Олег Воронин Загадки старинных глобусов

   II. Данте: Астролог, астроном или не существовашая фигура?

«Не следует прикрывать наготу басен белым плащом Эвклида»
  Ален Де Либра «Археология человека»

    Гениям после смерти не везет! Может быть даже больше, чем в жизни. Данте Алигьери не исключение. История о потере и последующем обретении его праха достаточно известна. Вот как ее излагает Дживилегов: «…Для флорентийцев Данте все еще был автором писем времен экспедиции Генриха VII и не стал еще творцом «Комедии»…прошло несколько десятков лет, только тогда флорентийцы опомнились. В это время поэма уже читалась и публично комментировалась не только в Болонье и Пизе, но и в самой Флоренции и никто иной, как Джованни Боккаччо, под конец жизни стал объяснять великое творение. В 1396 году флорентийцы впервые сделали попытку получить из Равенны прах поэта, чтобы похоронить его, как он мечтал, в церкви Санта- Кроче. Равенна отказала и продолжала отказывать всякий раз, как Флоренция возобновляла просьбу. Не помогли и дипломатические шаги Лоренцо Медичи. Наконец флорентийцы дождались момента, когда, казалось, просьба не могла быть отвергнута. Вступил на папский престол Лев X Медичи - флорентиец, и другой флорентиец…,вдохновлявшийся образами «Комедии», Микеланджело Буонарроти, обратился к папе с просьбой поддержать ходатайство Флоренции о возвращении останков Данте в его родной город и обещал соорудить достойный его мавзолей. Это было в 1520 году. Невозможно было отказать в такой просьбе папе, тем более что за папой стоял сам Микеланджело. Равенна сдалась. Но... когда открыли саркофаг, он оказался пустым. Останки Данте исчезли…францисканские монахи, не желая расставаться с драгоценной реликвией, пустились на хитрость. Не трогая саркофага, они пробили стенку капеллы, к которой он прислонен со стороны монастыря, и унесли прах поэта. Долгое время никто не знал, где он находится. Широкой публике ничего об этом объявлено не было, и по-прежнему толпы паломников стекались в Равенну, чтобы поклониться гробнице поэта…кости…нашли 27 мая 1865 года случайно, при небольшом ремонте в соседней капелле монастыря. Когда снесли часть стены, то на месте заложенной двери оказался деревянный ящик с надписями, что в нем находится прах Данте, скрытый в этом месте фра Антонио Санти - монастырским канцлером…Кости были положены в ящик орехового дерева и поставлены в старый саркофаг…». Вот такая почти детективная история, ждущая своего Дэна Брауна. Впрочем, некий В.А. Иванов на сайте «Цивилизация» уже все разъяснил. Конечно, Антонио Санти убил всех каменщиков и скрыл прах того, кто там похоронен (или праха вообще не было!). Следовательно, Данте никогда не существовал. «Божественная комедия» написана Боккаччо (или еще кем-то), и пора снимать «Код Данте» по образцу «Кода да Винчи».  Впрочем, с «борзым» расследователем наверняка не согласятся сотни(!) других сайтов эзотерического направления, ставших неотъемлемой часть современной массовой культуры. 

    Вот, например, сайт последователей древней зороастрийской религии из Санкт-Петербурга: «Данте Алигьери серьезно занимался астрологией (!) и это его увлечение нашло отражение в его литературных изысканиях. В своем сочинении Данте во многом опирался на произведение столь же эсхатологического характера, но более раннее по происхождению - «Книгу праведного Ардавираза». [Прим. Автор сайта имеет в виду староперсидскую «Книгу о праведном Виразе» (IX-Х вв.), которая  повествует о впечатлениях праведника, который в мистическом трансе поднялся к небесам и опустился в глубины земли, чтобы по возвращении поведать людям законы Рая и Ада, сами же описания Рая и Ада, судьбы душ в потустороннем мире очень древние и почерпнуты из книг Авесты. «Книга…» лишена мистических наслоений, философствования и резонерства, а лишь в сжатой и доступной форме сообщает верующему, что ожидает душу грешника в результате нарушения религиозных и этических предписаний. Ситуация, отнесенная безвестным автором к эпохе Александра Македонского, очень созвучна пессимистичным настроениям в зороастрийской общине после арабских завоеваний VII-VIII вв. н.э., когда многие приверженцы старой религии вынуждены были покинуть Иран и переселиться в Индию. Первоначальный текст «Арда Вираз Намаг» не сохранился, памятник дошел до нас в более поздних списках, из которых самый ранний относится к первой половине XIV в.]. Как и обычно, какой-либо историко-филологический анализ источника отсутствует. Читателю просто предлагается верить, что такая книга существует и Данте, несомненно, с ней был знаком. Далее, что бы доказать, что Данте был одним из «практикующих астрологов» утверждается: «В смысловой трисекции «Божественной комедии» определенно читается желание Данте построить…картину мироздания. В постоянном акценте на числа, кратные трем, проявляются свойственные эпохе Данте астрологические представления, согласно которым число «три» является гармоничным числом, ибо самое естественное деление целого - это деление круга на три части путем проведения засечек на окружности тем же радиусом из точки, принадлежащей дуге окружности. В астрологии деление зодиакального круга на три части воспринимается как самое гармоничное угловое соотношение и носит название «тригон» («треугольник»).  В этом контексте, число «девять», являющееся для Данте магическим и сверхъестественным, воспринимается им как символ тройственной гармонии (3х3=9), знак мистического единства трех миров, каждый из которых сам воплощает в себе триаду рождения, сохранения и разрушения…Данте испытывал благоговейный трепет перед магической символикой «трех», «шести» и «девяти», и не случайно вся космография созданной им величественной картины мироздания проникнута взаимосвязями этих «идеальных чисел…Девять кругов ада и девять небес рая…, трижды тридцать три песни во всем произведении - так или иначе, либо в чистом виде, либо в суммах цифр, но повсюду встречается магическое для Данте число «девять».
    Еще в XIII в. сам Роджер Бэкон указывал: «Возражения вызывает не та математика, которая является частью философии, но лишь та, что представляет собой часть магии…Ибо математика есть двух родов. Одна из них полна предрассудков, когда подчиняет необходимости все сущее и свободу выбора, когда притязает на достоверное познание будущего…». Почему астрологам не пришла в голову более простая мысль: Данте как истинный верующий католик обожествляет Святую Троицу, т. е. для него абсолютной истиной является догмат Троичности Божества, а все остальные пара-математические измышления – есть лишь «изобретение лишних сущностей» (по Оккаму). Но почему именно астрологи так интересуются поэтом? 
   
   В замечательной книге профессора Университета Женевы, крупнейшего современного европейского специалиста по средневековью Алена Де Либера «Средневековое мышление» есть следующее утверждение: «…сегодняшний человек лишен реальности, а направляющей его силой является совсем не наука. Империя техники вовсе не означает господства разума. Техника не равнозначна науке, и, в свою очередь, наука не есть разум…Существует рациональное и иррациональное использование техники… которое детерминирует и направляет ту реальность, в которой проходит жизнь людей…(экологические катастрофы…не имеют ничего общего с разумом). Геомантика и физиогномика возвращаются, астрология празднует победу, отсутствует разве что спатуломантика - способ чтения по бараньим лопаткам…современный человек страдает сегодня не столько от гидроэлектростанций, сколько от «astroflashes» и прочих компьютерных программ, используемых для составления гороскопов. Хотя такая точка зрения вряд ли придется по душе экологистам. Таков этот вечный танец: одни проклинают технику, другие овладевают ею для приручения мозгов…
   
 10 декабря 1270 г. епископ Парижа Этьен Тампье осудил тринадцать тезисов «аввероистов» (т.е. толкователей Аристотеля), один из которых (четвертый) гласил: «Все происходящее здесь, на земле, подчинено необходимости звезд». Де Либера справедливо отмечает: «Это осуждение астрологии представляет собой важный момент в истории разума. Правда, нечто подобное приходится делать и через семь столетий. Гороскопы процветают в периодических изданиях, у политиков и капитанов индустрии есть свои ясновидцы и маги…В непреходящей практике астрологии есть нечто необъяснимое…в ней можно видеть симптом бессилия науки, ее неспособности создать особую «научную культуру», в ней можно разглядеть и непреоборимую потребность в вере…Астрологические верования сосуществуют с самыми строгими науками, и для немалой части публики чем-то совершенно нормальным является последовательное их поглощение, не вызывающее ни малейшего ощущения противоречия: сначала переданные космическим телескопом образы, затем предсказания приватного астролога Президента…Как ни странно, но именно медиевист может предложить простое уравнение и представить его на суд читателя. В эпоху, когда вполне легитимным было мнение об астрологии как о науке, когда многие философы и ученые ех professo обращались к астрологическим текстам, существовала научная и философская полемика против астрологии, в нашу эпоху, когда астрономия и астрология давным-давно разошлись, всякая полемика прекратилась. Дело здесь не только в расширившемся рынке предрассудков. Дело в том, что в аргументах астрологов уже нечего опровергать, поскольку состояние современной науки не позволяет формулировать научные аргументы в пользу астрологии. Само собой разумеется, вселенная Эйнштейна никак не соотносится с тем, что предлагается «магами XXI столетия». 

   На рубеже XIII-XIV вв. астрология, будучи частью доминирующего «научного» дискурса, сыграла даже решающую роль в том, что мы назвали «рождением интеллектуала». Роджер Бэкон в послании…разъясняет папе Клименту IV теоретическую необходимость и практическую полезность астрологии. Какое же место занимает она в системе знаний того времени? В подразделении наук астрология появляется дважды: сначала при разделении механических искусств, затем - при классификации свободных искусств. Вот здесь-то предметом рассмотрения и будет Данте. Одновременно это и повод, чтобы внимательнее взглянуть на средневековую  концепцию университета вообще, в том виде, в каком она существовала во времена Данте, а именно в пятидесятых годах XIII столетия.

    Седьмым из механических искусств было «искусство дивинации». Философы XIII в. подразделяли его, в свою очередь, на пять частей: мантику, математику (или mathesis), колдовство, вызывание иллюзий, а также искусство заговоров и порчи. У мантики имелось пять разновидностей: пиромантика, гидромантика, аеромантика, геомантика и некромантика. (Не правда ли, это напоминает, не историко-философское исследование, а Академию Магии в романах какого-нибудь Н. Пирумова). Само собой разумеется, они не были предметом университетского образования и казались парижскому студенту XIII в. не менее экзотичными и таинственными, чем читателю XXI в. Mathesis включал три или четыре подвида: гороскопы (составлявшие часть «несвободной астрологии»), гаруспиции, авгурии, ауспиции. Свободная астрология была ответвлением астрономии и составляла часть науки математики в собственном смысле слова - наряду с арифметикой, геометрией и музыкой. Отсюда следовало, что и в Средние века само понятие астрологии было двусмысленным. Как механическое искусство, она принадлежала к пустому mathesis (mathematica vana) и  Роджер Бэкон удалил ее из своего научного Пантеона. Как свободная наука, она совпадала, по его мнению: «с той частью астрономии, которая помогает суждению, а тем самым обладает извечным философским достоинством».

    Конечно, может возникнуть вопрос: каким образом одна и та же наука могла стать объектом столь различных, если не сказать противоположных, оценок? Действительно, в университетском дискурсе XIII в. эпистемологический статус астрологии был противоречив. Причем это противоречие выражало изначальную противоречивость самого астрологического дискурса - различение «естественной» и отдающей «предрассудками» частей астрологии было широко распространено на Западе со времени появления Этимологии Исидора Севильского
[Прим. последний латинский отец Церкви и основатель средневекового энциклопедизма. В 1598 году был канонизирован Римской католической церковью. Исидор Севильский многими католиками считается покровителем Интернета.].

    Ален Де Либера приходит в отношении средневековой астрологии к следующим выводам:
«…В мире XIII в. уже очевидным образом отсутствовало стремление прямо «узреть бога» без какой бы то ни было поддержки, даже если иные астрологи пытались на свой лад использовать в качестве заклинания важнейшие христианские ритуалы (евхаристию, прежде всего). От астролога ожидали не столько контакта с божественным началом, сколько откровений относительно того, как следует жить, что делать, ожидали вмешательства тех сил, которые могли бы изменить ход событий… Мобилизуемые таким образом познания мало чем напоминали науку по Аристотелю… Даже при существенном обновлении такие знания были лишены истинно философского смысла для интеллектуалов Средних веков, по крайней мере, там, где аристотелизм был нормой мышления и поступков «интеллектуала…тем не менее, практика дивинации поздней античности вызывала доверие, во всяком случае, это относилось к претензиям на научность «свободной астрологии…Мир «свободной» астрологии - тот же, что и мир философии, речь идет о системе небесных сфер, Умов и движущих небеса душ, которая стала популярной на Западе благодаря Авиценне и комментариям Аверроэса к аристотелевскому трактату…В этой системе Умов каждая концентрически расположенная вокруг Земли сфера одушевляется и управляется «мыслящим» двигателем…».

   Вернемся к недоучившемуся студенту Болонского университета. Учили ли в университете «доброй» астрологии? Ответ, судя по ряду современных исследований культуры Средневековья в XIII в., будет негативным. Университетские статуты не упоминают до 1366 г. «математических книг», чтобы стать кандидатом в лиценциаты искусств, бакалавр должен был познакомиться с «некоторыми книгами по математике». Иначе говоря, нужно было прослушать известное число лекций о природе и числе небесных сфер, о «кругах и их следах» (круги Арктики, летнего солнцестояния, равноденствия, зимнего солнцестояния, Антарктики, двух Колонн, Зодиака и Горизонта). Следовало выучить знаки Зодиака, порядок смены дней и ночей, распределение климатических зон, «круги и движения планет и причины эклипсов». Фундаментальные тексты научной астрономии, например, «Альмагест» Птолемея, в действительности не читались: в лучшем случае студентов знакомили с предисловием к ним, техническая же часть, то есть астрономия и математика в современном смысле слова, лежала за пределами компетенции университетского персонала. Что касается астрологии, то главные (то есть арабские) источники приходили из вторых рук. Об обилии в то время таких трудов хорошо известно: один парижский магистр искусств даже заявил, что «целого дня не хватит, дабы прочесть одни лишь названия работ и имена их авторов». Да и немногие желали их открывать. Поэтому, поначалу невежество магистров искусств было на руку астрологии. Отсутствие институциональных корней помогало ей укрепиться за пределами институтов. И поскольку университет молчал, астрологический дискурс получил свободу действия вне университета: он не сталкивался с теоретическим противодействием. Астрология закрепилась и получила распространение в области не научной астрономии, а в той, которую она разделяла с философской теологией, а именно в сфере взаимоотношений человека с миром. Можно даже сказать, что она развивалась, паразитируя на аристотелизме. Могущество и плодовитость ее стратегий и моделей также происходят из деформации и искажения Аристотеля. Потребная астрологу вселенная была не вселенной Аристотеля, а вселенной арабского аристотелизма, в которой элементы астрономии, естественной и астральной теологии были переняты, переработаны и переосмыслены в отличных от первоначального аристотелизма рамках, а именно, в рамках неоплатонического эманационизма [Прим. Учения об эманациях, т.е. «влияниях»,"излучениях" являющегося так же и базой для средневековой алхимии]. Фундаментальной темой астрологии была идея «эманации» звезд, а потому именно укрепление этой идеи создало условия для теоретического функционирования астрологии. Этому послужила Книга о причинах - сборник теологических сочинений, ложно приписанных Аристотелю. Завладев «теологией» Аристотеля, астрология смогла захватить всю остальную «систему», которая на самом деле никогда не существовала в подлинном аристотелизме. Тем самым астрология сумела создать «тотальный аристотелизм», который был, впрочем, фантомом, потому, что на три четверти он не был аристотелевским и добилась ранга универсальной науки только за счет того, что сам мир в ней стал апокрифом.

   Профессионалы-астрологи, маги и составители гороскопов, которыми так любили окружать себя государи (Фридрих II, Манфред) и папы, конечно, не выказывали намерения соперничать с подлинным Аристотелем, но за счет умелой манипуляции некоторыми элементами аристотелевского мировоззрения  астрология могла победоносно противостоять идеям Аристотеля, подчинять их себе или…совмещать их с собственным проектом. А в отсутствие всяких университетских дебатов относительно астрологии ее представители могли спокойно эксплуатировать свои рецепты и техники при дворах и во дворцах. И наоборот, когда речь шла о пропаганде собственного ремесла, они демонстрировали совершенное владение искусством искажения и умело заимствовали из физики, метафизики и космологии все то, что служило их целям. Вот такой комплекс университетских идей, не только в философии, но и в праве (см. первую часть очерка) воспринял флорентийский студент, ставший свидетелем и участником уникальных ментальных процессов возникновения и утверждения пара-науки и ее приспособления к фундаментальному комплексу представлений средневековой европейской элиты о мире и человеке.

   Конечно, Фигура Данте не вмещается в социально-исторические схемы с их «идеологическими» выражениями такого рода:«самосознание университетского магистра» как «нового образа светского интеллектуала», «профессионала в области аристотелевской мысли».Хотя бы потому, что речь идет, словами Брокьери и Пароди из Института Данте, о «нетипичном, то есть о не принадлежавшем университету интеллектуале». Похвальное слово «интеллектуалу», например в «Пире», однако, еще не связывалось ни с каким социальным кредо или каким-то «классовым сознанием», даже нарождающимся. Данте не стал глашатаем социальной группы, освящающей индивидуальное достоинство своим трудом. Корпорация мэтров, «класс» интеллектуалов, может быть благородной только в том случае, если каждый входящий в этот «класс» станет благородным. Благородство корпорации не служит для него обоснованием корпоративизма. Так Ле Гофф, анализируя документы Болонского университета конца XIV в., выделил социальный феномен, который назвал «аристократизацией университетов». Его основные элементы: формирование наследственной касты, перенявшей стиль благородной жизни, что находит свое выражение во множестве символов: мантия, золотое кольцо, воротник из горностая, длинные перчатки из хорошей замши «не менее чем по 23 су за дюжину», как это разительно отличается от интеллектуального аристократизма Данте, лишенного подобных интересов! Идеал периода 1260 - 1320 гг. таким образом «социально выродился», завершившись «сделкой университетских мэтров с «олигархией мантии» (т.е. легистами). Однако социальная эволюция интеллектуала, что видно на примере Чино да Пистоя, в конце жизни болонского судьи и первого комментатора «Комедии…», все же не означала того, что «сама схоластика пришла к отрицанию собственных фундаментальных требований», пока, наконец, не угасла в «антиинтеллектуализме» со смертью флорентийского изгнанника. После Данте были и Николай Кузанский и Мартин Этхард, но, увы, они не были поэтическими гениями!

    Но был ли Данте астрономом (пусть в средневековом значении этого термина) и действительно, как утверждали некоторые историки-материалисты (как обычно, большие марксисты, чем Маркс и Энгельс вместе взятые), чуть ли не предшественником Коперника, Джордано Бруно и Иоганна Кеплера. Интересным примером в истории дантоведения являются несколько строк из «Песни первой» «Чистилища»:
 «Я вправо, к остью поднял взгляд очей,
И он пленился четырьмя звездами,
Чей отсвет первых озарял людей.
Казалось, твердь ликует их огнями:
О северная сирая страна,
Где их сверканье не горит над нами!»
Покинув оком эти пламена,
Я обратился к остью полуночи,
Где Колесница не была видна;»
(«Чистилище», песнь первая, стр. 19-30).
   
   Советские комментаторы Данте, видимо, что бы избежать обвинений в мистике или астрологии, толкуют четыре звезды Данте отнюдь не как созвездие, а как символ четырех основных («естественных») добродетелей древнего мира: мудрость, справедливость, мужество и умеренность. Но начало Чистилища определенно говорит о небе Южной гемисферы [ Прим. Южная гемисфера (полушарие), по мнению Аристотеля («О небе»), является верхней и более благородной частью, чем северное…именно там Данте и помещает гору Чистилища, на плоской вершине которой находится пустынный лес Земного Рая ], ведь тогда теряют смысл и предыдущие строфы
«Маяк любви, прекрасная планета
 Зажгла восток улыбкою лучей
И ближних Рыб затмила ясность эта…»
    Поскольку здесь определенно говорится о Венере, находящейся рядом с созвездием Рыб
[Прим. Что по вычислениям современных астрологов, говорит не о 1300, а о 1301 г., впрочем, сейчас это несущественно].

    Где же находился «Данте поэмы» в "реальном мире", в котором гора Чистилища возвышается на воронкой Ада (поскольку сложена из почвы, выброшенной из земных глубин во время падения Люцифера). Ученые-географы, по этому поводу замечают:« Факт исчезновения с неба Большой Медведицы (Колесницы Данте), ставшей путеводным созвездием еще в античности, весьма занимал северных мореходов при их посещении тропических стран. Курцис Руфус указывает, что воины Александра Македонского сетовали на то, что их завели в такую страну, где больше не видно Большой Медведицы, а Плиний в своих сообщениях о южных землях каждый раз особенно подчеркивает, где уже нельзя увидеть Большой Медведицы или где это созвездие можно наблюдать только в определенные дни года…». Т.е. «Данте поэмы»
(т.к. реальный автор южнее Рима, скорее всего, не бывал), находится в такой географической точке, где исчезает созвездие Большой Медведицы и уже видны четыре звезды Южного Креста. Великий физик, астроном, географ и философ XIX в. Александр Гумбольдт, анализируя эти строки, указывает, что это могло быть не севернее 30-й параллели с.ш. (т.е. для Средиземноморья это Сахара или Каир). Но только на 15-й параллели с.ш. его можно отчетливо увидеть в небе. Португальский мореплаватель Кадамасто открыл Южный Крест через полтора века после Данте. Более того, откуда Данте знал, что в период «гомеровской античности» это созвездие было хорошо видно над горизонтом в Средиземноморье, но только вследствие прецессии оно исчезло с горизонта до наступления нашей эры. В университетском курсе, как мы уже говорили, давались только начала астрономических знаний и даже в «Альмагесте» Птоломея Южный Крест не упоминается.  Оставляя в стороне «лишние сущности» о «тайных знаниях древних» или «мистических прозрениях», рискнем высказать самое простое объяснение, о Южном Кресте Данте рассказали очевидцы.    Профессор Рихард Хеннинг в фундаментальной хрестоматии географических открытий «Неведомые земли» повествует, что во времена Фридриха II Гегенштауфена вся Италия как чуду дивилась вывезенному императором с Ближнего Востока арабскому шатру, на куполе которого было изображено звездное небо, причем звезды приводились в движение часовым механизмом, напомним, что предок Данте участвовал в Крестовых походах. Великолепный арабский глобус звездного неба хранился в Дрездене, еще один небесный глобус арабского астронома Кайсара бен Абукасана находился в Италии. Т.е. теоретически знать это созвездие Данте мог. Но о необычайной красоте Южного Креста, Алигьери мог узнать только от очевидца! Это мог быть, кто либо из слушателей Марко Поло (хотя большинство итальянцев считали венецианца бессовестным выдумщиком, а сам Поло об этом созвездии не упоминает в своей книге и вообще мало интересуется звездами), или от спутников епископа Джованни Монтекорвино, плававшего в Южную Индию) или от неизвестного провансальского миссионера, совершившего путешествие вглубь Африки или, что более вероятно, от одного из спутников Сорлеоне Вивальди – генуэзца, который в поисках своего отца, погибшего при попытке обогнуть Африку, но добравшемуся только до марокканских портов, побывал в районе современного Сомали. Т.е. мы должны принять, как наиболее обоснованное предположение, что кто-то из побывавших в южном полушарии, рассказал поэту, не только о созвездии, но и том, что его можно увидеть только там, где не видна Большая Медведица, что является дополнительным доказательством, что Данте говорит именно о звездах, а не о символах, причем нигде не упоминая о крестообразной форме созвездия, о чем, как истый католик, он не мог не упомянуть. Название же Южный Крест появилось только в XV в. Но вот откуда Данте знал, о последствиях прецессии, т.е. о том, что «отсвет четырех звезд…первых озарял людей» исследователи не знают. И это не единственная «Загадка Данте».
   Впрочем, согласимся со старым каторжником, другом Достоевского, петрашевцем Сергеем Дуровым и его ныне прочно забытыми строчками: 
«О старый Гиббелии! Когда передо мной
Случайно вижу я холодный образ твой.
Ваятеля рукой иссеченный искусно, -
Как на сердце моем и сладостно и грустно...
Поэт! В твоих чертах заметен явный след
Святого гения и многолетних бед...
Под узкой шапочкой, скрывающей седины.
Не горе ль провело на лбу твоем морщины?
Скажи, не оттого ль ты губы крепко сжал,
Что граждан бичевать проклятых ты устал?
А эта горькая в устах твоих усмешка
Не над людьми ли, Дант? Презренье и насмешка
Тебе идут к лицу. Ты родился, певец,
В стране несчастливой. Терновый свой венец

Еще на утре дней, в начале славной жизни,
На долю принял ты из рук своей отчизны.
Ты видел, как и мы, на отческих полях
Людей, погрязнувших в кровавых мятежах;
Ты был свидетелем, как гибнули семейства
Игралищем судьбы и жертвами злодейства;
Ты с ужасом взирал, как честный гражданин
На плахе погибал. Печальный ряд картин
В теченье многих лет вился перед тобою.
Ты слышал, как народ, увлекшися мечтою,
Кидал на ветер все, что в нас святого есть, -
Любовь к отечеству, свободу, веру, честь.
О Дант, кто жизнь твою умел прочесть, как повесть.
Тот может понимать твою святую горесть,
Тот может разгадать и видеть – отчего
Лицо твое, певец, бесцветно и мертво,
Зачем глаза твои исполнены презреньем.
Зачем твои стихи, блистая вдохновеньем,
Богатые умом и чувством и мечтой,
Таят во глубине какой-то яд живой.
Художник! ты писал историю отчизны;
Ты людям выставлял картину буйной жизни
С такою силою и верностью такой.
Что дети, встретившись на улице с тобой,
Не смели на тебя поднять, бывало, взгляда.

(Продолжение следует)