КРЫМ.В ТЫЛУ У ВРАГА.
Попрощавшись со своими друзьями, поехал в Ясиноватую, там пересел на товарняк до Волновахи, а оттуда на поезде - в Мелитополь. На плечах у меня ранец, в руках - чемодан, сделанный из немецкого снарядного ящика. Не доезжая Мелитополя, я вышел на станции Терпение и нашел дом переселенца из поселка Мичурино. Встреча была уж не такая радостная, как я ожидал. Хозяин жаловался на немцев, что они не вернули ему земельный участок в сто с лишним гектаров. А пока вернули усадьбу, дом, огромный сад да еще всякие подсобные службы. Новая власть обещала весной распустить колхозы, а землю отдать крестьянам. Погостив у переселенца до обеда, я направился к шоссе, идущему на Мелитополь. На попутной подводе добрался до города. В дороге разговорился с возницей и его напарником. Они представились Крымскими татарами, жили в пригороде Мелитополя. Я остался у них на ночлег и там познакомился с татарином дядей Мишей, который приехал из Симферополя для закупки продовольствия. Он очень обрадовался, когда узнал, кто я такой. "Сам аллах тебя послал!"- со счастливой улыбкой говорил он. -"Я коммерсант. Закупил масло, мясо, гусей. Все это мне нужно провести поездом в Симферополь. Помоги мне, а я в долгу перед тобой не останусь!" Существовал запрет ездить из Крыма на Украину и обратно. Положение с продовольствием в Крыму становилось все хуже и хуже. А на Украине было полное изобилие продуктов. Это фашисты вымещали злобу из-за огромных потерь в боях за Крым на ни в чем не повинных мирных жителях! Зато такие предприимчивые дяди Миши, пользуясь случаем, на этом неплохо наживались! Предложение татарина было мне как нельзя кстати, и я охотно согласился ему помочь. Крымский полуостров в ходе военных дейсвий сильно пострадал. Почти уничтожена вся промышленность, а сельское хозяйство разграблено оккупантами. За десять месяцев войны из-за наличия большого количества войск, были опустошены все богатства некогда процветающего края! Можно было только догадываться, каково там, в лесах, партизанам?! Они лишены были источников питания. У местного населения брать нечего, люди сами голодали. По слухам, что доходили до меня, партизанское движение в Крыму во время первого года оккупации пошло на убыль. Захватчики окружали и загоняли партизан в изолированные районы. Без связи с внешним миром им было очень трудно! Они вынуждены были затаиться и на время прекратить борьбу. Оставалась в силе только неброская рельсовая война и целенаправленная разведка. На следующий день мы прибыли на подводе, нагруженной товарами на вокзал и погрузились в эшелон, идущий в Крым. Поездка прошла благополучно. Утром мы прибыли в Симферополь. Все продукты доставили дяде Мише домой. Он и его домочадцы во мне души не чаяли. Считали, что я для них совершил подвиг! На первых порах я остановился у татарина. Ходил по городу, присматривался к людям, выяснял обстановку. На рынке были очень высокие цены, но купить можно было все, что пожелаешь. Сидеть на шее у дяди Миши я не мог. Нужно было найти работу, желательно связанную с разъездами, чтобы не маячить на одном месте. На бирже труда прочел объявление, что трофейному складу требуется автослесарь, знающий немецкий. Получив направление на эту работу, пошел оформляться в контору трофейного склада. Работа, занятость оккупированного населения у немцев считалась обязательным делом. Тех, кто увиливал, загоняли в концлагеря на принудительные работы. Трудоустройство также давало гарантию, что тебя не увезут на каторгу в Германию, что ты получишь кое-какой паек и зарплату. В конторе меня принял оберефрейтор Клосс, заместитель начальника Гауптмана. Мне дали общежитие. В комнате стояло несколько металлических коек. Жили мы вдвоем: я и Жора - военнопленный шофер. Он оказался простым, крепким парнем, веселым и порядочным. Также он был хорошим шофером, настоящим профессионалом! Мы с ним сильно подружились и все время работали вместе. Оберефрейтор Клосс слыл большим оригиналом. Он делал всю работу вместо своего начальника и перенимал все повадки своего шефа. Гауптман был настоящим пруссаком, солдафоном, с ничего не выражающими стекляными глазами и с лающей скороговоркой. Это было высокомерное, напыщенное существо. Свою пренебрежительную, барственную, мнимую аристократичность в отношении к подчиненным он показывал на каждом шагу. Вот такие экземпляры до сих пор мне не встречались, и я мог теперь "наслаждаться" вдоволь прусским зазнайством! В этих двух немцах олицетворялась вся никчемность, духовная нищета, пустозвонство, ничем не подтверждающееся превосходство над другими. Их мнение о себе было смехотворно! Слово Сталинград было у всех на устах. Немецкие сводки ничего не объясняли. Все время газеты трубили об успешных боях за какой-то городской квартал и что остались считанные кварталы в Сталинграде, не захваченные немцами. Кажется, что они не на шутку застряли в этом городе! Неужели это и есть та гигинская ловушка, где озверелый фашизм получит по заслугам, и начнется перемалывание немецкой армии! Весь мир был тогда прикован к Сталинградским событиям! Клосс поехал в командировку в Феодосию и взял меня с собой. Его машина Опель- Олимпия находилась в ужасном состоянии. Резина неизвестного происхождения требовала частойзамены. Не работал свет, сигнал, нужно было хорошо покопаться в коммутации, чтобы устранить замыкание и обрыв. Но шеф очень спешил и не дал мне как следует отремонтировать машину. Дорога шла плоская, всюду выбоины. Некому было следить за дорогами! Мы уже отъехали порядочно, как вдруг правый передний скат "испустил дух." Я поменял его на запаску, которая была в машине. Двинулись дальше, миновали Карасубазар, затем старый Крым. Вдали показалась панорама Феодосии, подковой уходящая в море. Город был наполовину разрушен, но больше всего пострадал порт. Следы новогоднего десанта виднелись повсюду. 21 день они владели городом, а после кровопролитного боя им пришлось отступить, и Феодосия опять стала принадлежать немцам.
Пустынный город ничем не напоминал о том, что когда-то, до войны, здесь находился живописный, утопающий в зелени курорт. Полно было кругом немецих и румынских солдат. Тут находился филиал трофейного склада, которым руководил фельдфебель. Мы остановились в почти пустом обшарпанном доме у пожилой гречанки. Старушка пожаловалась мне на свою тяжелую судьбу: солдатня отобрала все, что у нее было, а молодой румынский солдат еще заставил ее с ним сожительствовать! Ночью выспаться не удалось. Советские "кукурузники", налетевшие из Кавказа, бомбили фашистов.
Утром мы поехали во Владиславовну, вел машину фельдфебель. Это было не по нутру Клоссу, т.к. водить тот хорошо не умел. Я очень боялся, что в конце концов он сломает автомобиль. А послушать меня считалось ниже собственного достоинства. Удивительно, но немцы ненавидят, когда им дают дельные советы. Они мнят, что являются умней и выше любого другого народа. Спорить с ними или просто заводить разговоры на эту тему было бесполезно! Владиславовка - узловая железнодорожная станция, которую нещадно бомбила русская авиация. Здесь царила паника и запустение. А немцы от злости вымещали все невзгоды на румынах. Вечером мы опять заночевали в доме у гречанки, а утром поехали обратно в Симферополь. По дороге домой завернули на пасеку. Губа не дура у Клосса! Он любил мед, и особенно дармовой! Как задобрить пасечника? Старания шефа неуклюжи и нетактичны, у него ничего не выходило, и он потребовал, чтобы я объяснился с хозяином улей. Тот наотрез отказался дать нам мед, даже за деньги, ссылаясь на приказ немецкого командования: мед предназначался для госпиталей, чтобы лечить "доблестных солдат фюрера". Однако Клосс не успакаивался и упрямо наступал на пасечника, похлопывая рукой по кабуре нагана, пытаясь угрожать ему оружием. Вдруг откуда-то возник немецкий офицер и грозным голосом спросил, что мы тут делаем!? Мой растерянный начальник мгновенно вытянулся перед ним, как струна и доложил о своей просьбе. При этом пояснил, что оказывается, мед нужен не ему, а "хворому" гауптману его шефа! Офицер, очень недовольный, приказал нам покинуть пасеку. Мы поехали дальше. Клосс в моих глазах потерял всякий авторитет. Что ты за солдат фюрера, что даже мед достать не можешь!? Обиженный шеф выместил всю злость на мне. Он заехал во фруктовый сад и попросил у сторожа яблоки. Тот разрешил, ведь яблоки были еще зеленые и твердые, как камни. Их отдать не было жалко [..Погрузили ящики назаднее сидение. Жадный Клосс заставлял грузить все больше и больше! Я не представлял, на что ему такое количество незрелых фруктов!? Поехали дальше. И снова правый задний скат у моей машины спустился. Чтобы достать инструмент из-под сидения, мне пришлось все яблоки вывалить на дорогу. Я быстро поменял скат, но Клосс уже рычал на меня. Ему все казалось, что я медленно работаю. Дело шло к вечеру, а ночью ехать было небезопасно.
- Шнеллер, шнеллер! - подгонял он и ударил меня кованным сапогом под зад.
- Чтоб ты этими яблоками подавился! - с трудом сдерживая гнев (ведь Клосс был вооружен, и ему ничего не стоило пристрелить меня!), пожелал я ему про себя, складывая яблоки обратно в машину.
Остальной путь прошел благополучно.
И к вечеру мы прибыли в Симферополь. На следующий день я был вызван к "Хаутману". Эта скотина успела наябедничать начальнику. А что я мог сделать? Только лишь показать ему дулю в кармане!.. У Жоры в городе была знакомая с двумя дочерьми 10 и 18 лет. Он предложил сходить вместе к ним в гости. Наверное, эта знакомая приглянулась ему. Жора был старше меня на 15 лет. Стоял чудесный осенний вечер. Светила огромная серебристая луна. Мы нашли дом где-то в ценре города, где проживала эта семья. Оказалось, что девочки дома одни, а их мать уехала на Украину. Мой друг очень расстроился и вскоре ушел, а я остался один с девчатами. Меньшая вскоре пошла спать, а старшая разговорилась со мной. Она была красавицей, но ее портила сильная худоба. Видимо, они голодали. Я угостил девушку плиткой шоколада, и она тут же съела половину. Было уже за полночь, когда мы расстались. Потом я часто заходил к ней, прихватывая с собой что-нибудь из съестного. Признаться, мне и самому не хватало пайка, который я получал! Вскоре Жору отправили в Евпаторию, где тоже был трофейный склад. Тяжело я расставался с ним. Он был преданным товарищем, и мы привязались сильно друг к другу!.. Однажды, придя к своей знакомой, я застал ее маму. Симпатия моего друга произвела на меня неизгладимое впечатление! Это была моложавая, красивая блондинка с изумительной фигурой,напоминавшей молоденькую девушку... Меня перевели работать грузчиком из-за мнимых пригрешений, придуманных Клоссом. База трофейного склада находилась за железнодорожным вокзалом. Там шла инвентаризация. Приходилось таскать сотни штук стрелкового оружия и боеприпасов. В одном из пригородов Симферополя были обнаружены шесть гаубичных орудий 155 калибра, или как их называли "шесть с половиной дюймов". Обычно немцы эти трофеи собирали и хранили на складах. На этот раз случилось непредвиденное: во время обследодования захваченных гаубиц было установлено, что в одной из них, в стволе, застрял снаряд, и его заклинило возле замка. Из Феодосии был вызван фельдфебель-фойервекер. Сильным пучком света он осветил ствол орудия и принял решение. Длинным шестом, на конце которого имелся резиновый набалдашник, стали выбивать из ствола застрявший снаряд. Удалили всех посторонних. Операция продолжалась где-то полтора часа и закончилась успешно. Последним точным ударом фельдфебель выбил снаряд, и он выскочил из ствола, приземлившись на заранее приготовленную мягкую подстилку. Уже после военный объяснил, что при осмотре на носовом взрывателе был надет предохранительный клапан, и только тогда он рискнул выбивать застрявший снаряд...Тягачами орудие было доставлено на склад. Со мной шофером работал
Валентин, ему было за тридцать. Он имел большую семью, которую привез из Севастополя. Его машина-полуторка настолько одряхлела, что ее место давно было на свалке. А Валентин еще умудрялся на ней работать, и она стреляя, двигалась! Скорость не фиксировалась. Нужно было держать ручку. Ножной тормоз не держал, только ручной. На поворотах нужно было выкидывать руку, а держать руль уже было нечем, разве что зубами! Валентин охотно мне рассказывал о боях в Севастополе 1941-1942 годах. Это были десять месяцев невиданного кошмара, бомбежек и артиллерийских обстрелов. Немцы подвозили осадные орудия на железнодорожных платформах. Снаряд, выпущенный из такого орудия, весил тонну! Постоянно в воздухе находилась немецкая авиация и нещадно бомбила город. Применялись также методы психического воздействия. Включалась сирена, и были слышны завывания дырявых бочек из под горючего. На улицах, мостовых, всюду были нагромождения металла из осколков бомб, снарядов и мин. Штольни морского ведомства имели вырытые в скале госпитали, склады и другие подсобные помещения. Там скрывались от бомбожек местные жители. Перед тем, как сдавать город, туда завезли 24 вагона взрывчатки и предупредили скрывавшихся в штольне, чтобы они покинули ее. Люди не послушались и погибли там. Имеющийся запас бутылок в Шампань Строе" во время взрыва штолен поднялся в воздух взрывной волной. Бутылки летели со страшным воем, поражая все живое на своем пути! Рабочие трофейного склада просили у Хаутмана выделить им машину для доставки продовольствия из Украины. Такие сделки немцы предпринимали часто и хорошо на этом выигрывали. Паек ведь быстро приедался и хотелось чего-нибудь домашнего!..Начальник согласился и еще выделил нам для сопровождения солдата - представителя трофейного ведомства. В конторе трофейного склада работала женщина преклонных лет в качестве секретаря-машинистки. Она была русской немкой. Иногда мы вели с ней задушевные беседы. Я рассказывал ей свою "правдивую" историю. Чувствовалось, что она проявляла не простое любопытство, а сочувствовала моей нелегкой и одинокой судьбе. Клосс тоже с интересом слушал мои рассказы. Однако, они не могли тронуть этогно грубого и жестокого, ненавидящего все и всех, заносчивого нахала!.. Клосс с каждым днем все больше и больше наглел, видимо во мне он нашел козла отпущения. Мне нужно было во что бы то ни стало избавиться от него. Я побывал на вокзале и небезуспешно! В службе пути, действительно, нужен был человек, знающий немецкий язык и умеющий водить дрезину. Меня взяли на работу. Я был счастлив, что наконец-то избавился от кованных сапог Клосса! Службой пути тогда руководил Курт Ляйпле, заместителем и делопроизодителем - Альберт Дитерле. Старшим мастером пути был Иосеф Гункель. Бухгалтером - Эрнст Кун, завхозом - Якоб Виланд. Все эти сотрудники были земляками и числились за Штудгардским дорожным управлением, т.е. они были швабами из Вютенберка. Были еще Петер Кройц из Линца и Франц Рошер - судецкий немец, а так же несколько других немцев, составлявших служебный персонал. Служба пути станции Симферополь занимала большой участок от Сарабуса до Бельбека (около 100 км.). Магистральный путь был один, а на многочисленных станциях путевого хозяйства было предостаточно. К службе пути также относились все станционные здания, различные строения, жилой фонд, ремонтно - строительный участок с многочисленными, различного назначения мастерскими. Кроме немецкого персонала, осуществляющего руководство и конрольные функции, имелся целый штат русских начальников и рабочих. Структура, дублирующая руководство, ничего хорошего не давала, кроме неразберихи и путаницы. Видимо немцев это устраивало, русские не были против! Каждая из сторон потихоньку приспосабливалась к такому положению вещей. Выделяющейся фигурой здесь являлся старший мастер Царапкин Иван Степанович. Немцы все были пожилые, обремененные семьями. Они не очень утруждали себя работой. На правах завоевателей считали, что должны только пожинать плоды, а работать должны русские. Но подневольный рабочий и рад был работать, но не хватало физических сил. На голодном пайке и мизерной зарплате далеко не уедешь! Безусловно, какая-то работа выполнялась, но она была смехотворной. Инспектор Ляйпле сочувствовал русским работникам и старался их всячески поощрять материально. Он содействовал в организации и доставки продуктов из Украины. Когда немцы захватили в 1941 году Симферополь, убегавшие "товарищи" смогли разрушить и спалить здание вокзала, путевое хозяйство, станциооные сооружения. Разрушения были чудовищными! Они совершили кровавое преступление: сожгли два эшелона с раненными красноармейцами, ждущими эвакуации из Симферополя! В начале немецкой оккупации многие люди, особенно татары, находились буквально под гипнозом фашистской пропаганды. Считали советскую власть уничтоженной раз и навсегда. Первым делом, они кинулись дружно, с энтузиазмом помогать немцам восстанавливать разрушенное хозяйство. Всячески старались угождать, в надежде на собственную выгоду. К концу 1942 года все, что относилось к железной дороге, функционировало успешно, даже лучше, чем до войны! Оккупанты завезли в Крым новый подвижной состав, усовершенствовали станционную сигнализацию, восстановили все мосты и туннели, ведущие в Симферополь.
Большая заслуга в восстановлении большого двухэтажного особняка на территории вокзала принадлежала Царапкину. Там жил немецкий персонал дистанции пути. Все силы и средства вложили в успешное завершение этих работ. По эскизам Ляйпле (он был до войны талантливым архитектором) соорудили громадный камин в гостинной шефа, сверху покрытый красивой мраморной плитой. Кузнец Лесин из двух снарядных картуш отковал изумительные по красоте подсвечники, которые увенчали новый камин. Как-то Ляйпле хвастал ножиком для открывания корреспонденции, сработанным из осколка снаряда тем же кузнецом. У него всегда было много заказов на такие безделушки, и платили ему за это хорошие деньги. Царапкин постоянно показывал свою преданность немцам. Один раз он хвалился, что благодаря ему и его людям, которые сделали в срок добротные разгрузочные площадки, танковые армады Манштейна во время штурма города смогли быстро разгрузиться на станции. У Ляйпле были фотографии, подтверждающие такие работы. На них в первых радах стоял прихвостень немцев - Царапкин! Снарядили группу для поездки в Мелитополь на консервный завод за сливовым повидлом. В нее вошли два немца железнодорожника и я в роли переводчика. Завод был небольшим предприятием, почти частным, созданным двумя братьями и их сыновьями. Основными потребителями продукции этого заводика были военные и госпитальные учереждения. Мы имели разнарядку от гебисткомиссара (областного сельхоз-военного представителя немецкой администрации). Нам за наличные деньги выдали выдали четыре молочные фляги повидла. Венувшись в Симферополь со сладкой добычей, я сразу получил новое задание: командировку в город Цурюпинск, тогдашний Алешки. Видно немцам понравились наши продовольственные поездки! Послали меня вместе с бухгалтером Куном и братом Царапкина Анатолием. Нам предоставили двухосный вагон-теплушку. Два месяца тому назад уже посылали от дистанции пути вагон с вещами рабочих для обмена на продовольствие в этот же город. Но по неизвестной причине все продукты были изъяты местной жандармерией. Мы должны были выяснить причину и вернуть продкты. Оказалось, что все конфискованное имущество бесследно исчезло. Найти его было труднее, чем слетать на Луну! Я встретил там одну из своих знакомых девушек Надю. Она работала в Гебиткомиссариате секретарем и посоветовала нам обратиться с просьбой непосредственно к своему начаьнику. Он нам разрешил закупить зерно за наличные деньги. Загружая зерно в вагон, я наблюдал интересную картину. На небольшом плацу появилась сотня казаков и развернувшись, стала упражняться в джигитовке. Лошади были ухоженными, добротными; упряж и казачье обмундирование - новое. Клинки блестели на солнце! Конечно, за этими перестроениями наблюдал сам гиберкомиссар. Это ему принадлежала казачья сотня, как личная охрана. Она составлялась из настоящих Донских казаков. Наш вагон прицепился к составу, идущему в Симферополь. Утром следующего дня мы были уже на месте. Привезенное зерно раздали рабочим. Это было мизерное, но все же дополнение к нашему пайку! Снова собираюсь в командировку. Снарядили три вагона с деталями сборных домиков под жилье для персонала, обслуживающего движение поездов по участку пути Армянск - Ишунские высоты, Брылевка. Ехали также две плотницкие бригады, которые должны были собирать домики. Плотники воспользовались возможностью обмена вещей на продукты. Старшим был назначен мастер пути Иосеф Гункель. Мне удалось его уговорить не препятствовать русским рабочим, сильно голодающим, если они захотят обменять в деревне свои вещи на продукты. Он согласился, но взамен потребовал для себя самогон. Работа по сборке домиков была в полном разгаре. Но работала одна лишь бригада. Другая обменивала вещи в селе. Там было много еды. Люди все время что-то ели или жевали. Это радовало, что можно хоть немного отъесться! Здесь можно было увидеть много интересных вещей, если внимательно понаблюдать. Оказалось, что немцы сильно укрепляли Перекоп и Шиюнские высоты. Это означало, что в Сталинграде им готовилось страшное поражение. Там тогда решалась судьба всей войны. Станционные пути были запружены составами, полными стройматериалов и железнодорожных конструкций. Для успешного бомбометания это были идеальные цели!.. Вот уже немцы справили второе рождество вдали от своего дома и семьи, топя свою тоску в алкоголе и блуде! В газетах, что присылали родные из Германии, печатались длинные списки с некрологами о погибших на фронте или от бомбожек. Скорого и победного завершения войны не предвиделось. Они молились своему богу с глазами полными слез и отчаяния! Крестьяне из окресных мест устроили импровизированную охоту на зайцев. Создавая шумовой эффект, они согнали зверьков на узкую полосу морского пляжа. Зайцев было видимо- невидимо (полтора года, как они не отстреливались!). Охота удалась на славу! Наверное, немцам было не досуг заниматься восстановлением и развитием сельского хозяйства. А может, они специально создавали условия для поднятия благосостояния крестьян, пользуясь правилом: богатый народ - есть богатое государство. И надо признать, что за время оккупации на Украине, сельские жители настолько разбогатели, что им даже не были страшны налоги немцев в виде натурального продукта... Мы старались подольше задержаться в Бреловке, чтобы плотники с пользой могли проводить там дни. Некоторые даже устраивались к крестьянам на подработки. А Гункель в это время хлестал самогон и смотрел на все происходящее сквозь пальцы. Не думаю, что его поведение вызвало у кого-нибудь чувство благодарности. Видимо, так устроен человек: добро он редко помнит! Здесь же работал брат Царапкина. Ему все покровительствовали (ведь брат начальника, как-никак!). Он порядочно наменял вещей, и был доволен своей поездкой. Как только работа была окончена, мы двинулись домой и как раз успели к Новому году. Все получили, что хотели: инспектор Ляйпле и плотники остались не в накладе! Немецкое командрвание скупо оповещало о военных действиях под Сталинградом. Прекратились победоносные релации. Немцам было совсем несладко на Волге! Еще нет подробностей, но по слухам им придется в ближайшее время справлять панихиду по шестой
армии...Свершилось!! Наконец, Сталинградское сражение закончилось полным разгромом хваленой немецкой армии! Германские средства информации вынуждены были признать, что шестая армия Паулюса и танковая армия Готта полностью разгромлены. Сотни тысяч непобедимых солдат Фюрера во главе с фельдмаршалом и его штабом попали в плен к русским! Даже легендарный Майнштейн не смог вызволить немецкую армаду из русского котла! Это вселило надежду в народы, стонущие под
германским кованным сапогом! Чем больше радости на лицах угнетенных, тем мрачнее и злее становился враг. Раненный зверь был очень опасен в своей лютой ненависти, вымещая ее на ни в чем не повинных людях!.. Годовщину нациского путча 1933 года фашисты отмечали в трауре. Это была круглая дата 10 лет господства нацистской банды. Гитлер каждый год выступал с зажигательной, триумфальной речью. В этот раз безумный паяц отказался от пламенной речи и поручил выступление Герингу. Толстобрюхий рейхмаршал старался преуменьшить масштабы трагедии РЕЙХа на Волге, но не смог. Очевидные победы, всенарастающая мощь Красной Армии, свели на нет все его попытки и аргументы.
Свалив всю вину на генерала "зима", он обещал славную и окончательную победу Германской Армии с наступлением тепла. Чтобы придать своей речи еще большую выразительность, в конце он заметил, что в случае победы Красной Армии, будут кровавые мщения, и чтобы немцы это помнили! Слушая эту речь, у напыщенных арийцев бегали воровато глаза. Они понимали слова Геринга очень хорошо, а еще лучше понимали, что было между слов! Еще яснее выразился Яков Виланд:"...ведь они, евреи, такие же люди, как и мы! За что их убивают!? За эту пролитую невинную кровь нам придется платить по большому счету!"... Весна пришла в Крым очень рано. Зацвел миндаль, зашумели горные потоки, дни стали длиннее, а солнышко теплым и ласковым... Недалеко от Симферополя находилась станция Альма. На этой станции немцы решили построить треугольник для разворота паровозов. Одновременно он мог служить установкой для железнодорожных дальнобойных ордий. Мастер пути Гункель ежедневно ездил на этот объект. Я возил его на дрезине, находясь все время у него в распоряжении. Мне было понятно, что немцы замышляли оттуда обстреливать Сиваш и Перекоп, в случае советского наступления с северной стороны. У меня накопилось много ценной информации, представляющей интерес, и при случае она могла пригодиться. На станции Альма работала переводчицей очень хорошенькая девушка. Ее звали Женя (Эрика). Голубоглазая хохотунья. Мне она сразу приглянулась. Женя жила недалеко от Альмы в селе Верхние Долбы. Говорили, что в это село часто наведывались партизаны. Я напросился к девушке в гости познакомиться с ее родителями, надеясь на возможность еще и разузнать что- нибудь о партизанах. После работы я поехал на велосипеде к Женечке, преодолев расстояние в 16 км за один час! После состоявшегося знакомства, мне показалось, что я произвел приятное впечатление на ее родителей. Пока женщины готовили на стол, а отец копался в своих винных запасах, я вышел во двор. Там стояла колода, а возле нее много неколотых чурок. Я взял топор и стал колоть дрова. А моя подружка стояла рядом и любовалась моей ловкостью и сноровкой! Надо было признать, что это место подходило для встречи с партизанами. Было куда скрыться в случае опасности и хорошо спрятаться, чтобы никто не нашел. Половину дома занимал передовой пост румынских солдат. Они были лояльны к партизанам и имели неписанный договор о соблюдении нейтралитета. Ужин прошел весело. Девушкин отец был инвалидом. В колхозе работал сторожем, а мама - домохозяйкой. Простые и милые люди. На нас, молодых, смотрели с надеждой, желая всяческих благ. Меня не оставляла мысль, что партизаны могут явиться сюда сегодня ночью, и тогда все разрешится наилучшим образом. У немцев, после поражения под Сталинградом, было особое отношение к своим союзникам румынам и итальянцам. Они обвиняли их в том, что произошло. Союзники непрочно стояли на своих позициях, и поэтому русским удалось прорвать фронт. Конечно, такую нелепость можно было придумать лишь не видя в своем глазу бревна! В фашистском стане назревал раскол, и еще бы одна подножка немцам окончательно свернула им шею! Нельзя было проморгать момент, когда крысы начнут покидать свой тонущий корабль. Нужно было остерегаться попадания в водоворот, затягивающий в пучину... Поэтому я всеми силами пытался найти выход и искал встречи с партизанами. Но, к моему сожалению, в эту ночь партизаны не появились.И из моей затеи ничего путного не получилось! Придется придумать что- нибудь другое... На днях партизаны заставили вспомнить о них. На перегоне Булганак- Альма миной был завален состав, шедший из Севастополя. Минеры удачно использовали рельеф местности, заложив сильный заряд в глубокой выемке. От взрыва паровоз завалился на бок, а вагоны полезли друг на друга. На этот раз немцы недосчитали десять вагонов и одного паровоза! Во время ремонтных работ, которые удалось затянуть на сорок часов (молодцы, подрывники - настоящие профессионалы!), нашли вагон с плиточным шоколадом. Наелись его вдоволь, да еще прихватили с собой. Было ясно, что партизанское движение набирало силу и разрасталось. Этот факт должен был помочь мне найти связь с кем-нибудь из ее участников. Но надо было быть предельно осторожным и не лезть на рожон. Кругом находились предатели, ищущие жертв для расправы. У нас появился новый снабженец - Барабаш Иван Владимирович. По линии Центросоюза он имел большие связи, что позволяло ему проводить широкий товарообмен. На оккупированных немцами территориях сложились своеобразные экономические отношентия между городом и деревней. Что близкое к первобытным. Мелкие предприятия призводили между собой обмен товар на товар. Например, на дистанции пути был запас неучтенных горючесмазочных материалов. А деревня задыхалась из-за отсутствия таковых Так было почти со всеми товарами и продуктами. Для делового и предприимчивого человека разворачивалось обширное поле деятельности. Весной 1943 года, после завершения Сталинградской битвы, успешное наступление Красной Армии докатилось до Запорожья, сея панику и неразбериху во вражеском стане. Постепенно фронт стабилизировался и стал на юге у рек Кубань и Дон. Это временное затишье было предвестником ожесточенных, предстоящих боев по всему фронту... Видимо, инспектору Ляйпле понравились мои успехи на снабженческом фронте. Он постоянно посылал меня в командировки для заготовки продуктов. Один раз, я вместе с Барабашем прибыл в большое село Михайловка, что рядом со станцией Прибыш. В ней было много словацких войск. Они находились там уже несколько месяцев, снятые с фронта, где они массово сдавались в плен к русским. Разговаривая с одним словацким полковником, выслушал его жалобы. Он возмущенно восклицал: "Солдаты полностью вышли из подчинения командованию! Мне стыдно отдавать приказы этому стаду, которое называет себя Словацкой Армией!" В Геническе словаки бросили в море немца, гуляющего с русской девушкой. Отмечались антифашистские настроения у большей части словацкой армии. Налицо бы явный раскол во вражеском стане. В
Италии тоже было "весело". Американцы высадили десант в Сицилии. Союзники России морскими десантами крепко вцепились в южные районы Италии. Шла массовая сдача в плен. Итальянцы не хотели бессмысленно погибать во славу своего дуче. Военная кампания в Северной Африке закончилась полным поражением немцев. Однако, они все более усиливали сопротивление союзным войскам. Через нашу учетчицу Лену Черевко, я познакомился с переводчицей из паровозного депо Лидой Лобовой. Встретившись с ней в условном месте, мы изображали влюбленную парочку, и у нас это неплохо получалось! После нескольких таких свиданий было решено мне почаще выезжать на линии для сбора разведданных, а затем передавать Лиде. Мне дали задание: разведать, зачем в Крым приезжал фельдмаршал фон Кляст? Моя задача облегчалась тем, что спецпоезд Кляйста стоял в тупике возле конторы станции пути. Как оказалось потом, таких поездов еще было два для дезинформации. Это мне расказал один из солдат из охраны спецпоезда и что фельдмаршал с инспекционной поездкой отбыл на Перекоп и Татарский Вал. Там строились долговременные укрепления. Вскоре, работая на дрезине, мне удалось побывать в районе Ишунских высот, западней станции Армянск. Там, на полигоне, немцы проводили запуски и маневры мотоцикла на гусеничном ходу, управляемого по радио и начиненного взрывчаткой. Тогда такая автоматическая мина была страшным оружием! Используя дрезину, я всегда мог добыть свежую информацию, полезную для партизан. Находясь в районе Камышловского моста, мне удалось заметить, что гитлеровцы на ряду с построенным на болтах сборным временным мостом, строили мост постоянный, клепанный, с ажурной площадкой. Все эти сведения я передавал Лиде, а она - партизанам в лес. Благодаря этим данным русская авиация не раз бомбила указанные объекты и надолго выводила их из строя. Стали усиливаться рельсовая война, диверсионная деятельность, вредительство, саботаж и порча оборудования, инструментов. Все новые и новые борцы вливались в ряды народных мстителей. Успехи на фронтах вдохновляли людей активно бороться с фашизмом! На просторах Орловской, Курской и Белгородской областях разворачивалось доселе невиданное танковое сражение. В нем с обеих сторон участвовало тысячи танков. Наступило лето 1943 года. Немцы утверждали, что русские летом не вояки и грозились показать им "Кузькину мать". Но что- то их слова давно перестали подтверждаться делами! Фашисты даже пустили слух о скором перемирье. Они совсем потеряли чуство реальности! Наверняка, уже произошел перелом на Курской дуге, и немцы драпали основательно! Ай да итальянцы, молодцы! Прекратили военные действия и арестовали Муссолини! Его держали в горах, в неприступном замке, под усиленной охраной карабинеров. Фюрер разозлился не на шутку. Гилеровцы начали разоружать итальянцев и загонять их в лагеря. По приказу Гитлер, Скарцени направил своих головорезов в горы, где находился арестованный Дуче. Парашютисты на планерах высадились вблизи замка, напали на охрану и освободили Муссолини. На маленьком разведывательном самолете "Шторх" его доставили прямо в ставку Гитлера! Подвиг Скарцени немцы превратили в национальный праздник, чтобы немного отвлечься от неприятных сводок с фронтов. Недавно Гункель вернулся из Германии, где проводил свой очередной отпуск. По пути домой он проезжал Варшаву. Там шли уличные бои в гетто. Фашисты жгли и взрывали дома. Восстание в гетто было жестоко подавлено! Я с горечью и болью слушал рассказы о трагедии в своем родном городе, стараясь внешне не выдавать своего волнения. Хотя сердце мое в эти минуты обливалось кровью! Что стало с моими родителями, братиками и любимой сестричкой?! Мне даже страшно было представить!.. Подробностей о том, что происходило в Варшаве, я не знал. Мне рассказали об этом намного позже. Последним аккордом восстания был взрыв хоральной синагоги на Тломацкой улице! Подавленный таким известием, я понял, что мое дело мстить фашистам в любом месте и в любое время! Я поклялся сделать все возможное и
невозможное, чтобы как можно больше гитлеровцев нашли свою погибель, заплатив за безвинно пролитую кровь моих дорогих близких людей! Недавно инспектор Ляйпле принес экземпляр газеты "Красный Крым", издававшейся в Краснодаре и заброшенной в Крым. Он велел прочитать ее и перевести на немецкий язык. Для меня это было нелегким испытанием, но я с ним успешно справился! В газете печатались сводки с фронтов об успешном форсировании Днепра. В последнее время я стал замечать ко мне холодное отношение Ляйпле и его помощников. Нужно было срочно сделать что-то, чтобы вернуть их расположение! Такой случай вскоре подвернулся. Наступление Красной Армии проходило успешно. Был освобожден Донбасс. Бои шли на реке Молочной, что находилась недалеко от Крыма. Это всполошило Крымских немцев, и они начали частичную эвакуацию. В первую очередь вывозили русских немцев в глубь Германии. Меня вызвали в службу эвакуации и сообщили, что я должен немедленно эвакуироваться. Это происходило в сентябре 1943 года. Я доложил Ляйпле, что меня хотят вывезти, но сам я этого не хочу и не могу "любимого" шефа оставить в такой трудный час для немецкого народа. Я попросился остаться до последнего служить и помогать ему. Ляйпле это очень растрогало. Наш разговор происходил в присутствии Дитерле - делопроизводителя. Ему не нравилось, что шеф ко мне благосклонен. Видимо, его завистливый характер позволял ему меня недолюбливать?! А может быть, это было совсем другое обостренное внутреннее чутье, которое помогало ему чувствовать опасность, исходившую от меня! Ляйпле поехал сам в службу русских немцев, и, поручившись за меня, дал расписку, что ввиду производственной необходимости я нужен ему здесь. В случае эвакуации, он заберет меня с соой. Дело было улажено. Еще не хватало мне оказаться в Германии! Недавно обокрали контору и из письменного стола, за которым работал Альберт Дитерле, утащили все деньги, предназначенные для уплаты рабочим. Прибыла команда из трех человек железнодорожных жандармов. Для них недалеко от вокзала было выделено удобное помещение для жилья и конторы. Начались постоянные проверки и облавы. Неуютно стало железнодорожным рабочим. Ведь многие из них на работе пытались что-нибудь смастерить для продажи, чтобы добавить немного денег к своему скудному зароботку. Особенно лютовкал один жандарм в чине вахмистра. Он всегда появлялся неожиданно, как будто из-под земли, и сверлил всех своим холодным, колючим взглядом. Однажды он добрался и до меня! Явившись в полдень в контору службы пути, приказал мне сесть в кузов полуторки, а сам сел в кабину с шофером. Вскоре машина остановилась у здания Симферопольского Гестапо. Жандарм ввел меня в помещение и передал русскому надзирателю Лукину. Утого была очень выразительная кличка - "Человек - обезьяна". Она ему как раз подходила! Он был небольшого роста, коренастый, с длиннющими ручищами. Лукин выпотрошил мои карманы, оставив курево и спички. Все изъятое закрыла в сейф немка-переводчица со стройными, в капроновых чулках, ногами. А меня водворили в одну из многочисленных камер для арестованных. Камера оказалась просторной. В углу стояла железная кровать без постели. Немного света пробивалось через небольшое окно с матовыми стеклами, чтобы не видно было , что происходит снаружи. Я нашел трещинку в стекле и смог рассмотреть двор и стоящую там машину -душегубку. В голове был полный сумбур. В мозгу - рой страшных мыслей, от которых волосы становились дыбом! Я недоумевал, ища ответ на вопрос: "Почему я здесь?!".
Неужели меня разоблачили! Неужели это был провал!". Чувства безысходности и отчаяния закрадывались мне в душу. "Неужели меня ждет смерть?! Мне не дадут просто умереть! Предвижу, какие муки от пыток будет испытывать мое бренное тело! У мясников из Гестапо тяжелые руки!" - в истерике думал я. Мое состояние дошло до критического. Я решил - лучше покончить с собой и этим избежать мучительной смерти!.. Не находил я и ответа на вопрос: "Разоблачили меня, как подпольщика или как еврея?!". В любом случае меня ждала смерть или пытки. Из штанин я приготовил петлю-удавку. В мозгу еще тлела надежда на спасение, и я медлил с исполнением задуманного. Время шло. Приближался вечер. Вдруг послышался лязг засовов и звон ключей. Дверь отворилась, и Лукин позвал меня на допрос. На его часах было 17-00. Он вел меня по длинному, узкому коридору, по сторонам которого мелькало множество дверей кабинетов, оббитых черным дермантином. Мы вошли в одну из таких дверей и очутились в небольшом кабиинете. Лукин оставил меня и вышел, закрыв за собою дверь. За письменным столом у окна сидел полицейский чин, изрядно упитанный, с огромными мешками под глазами. У его ног лежала черная овчарка, а за маленьким столом справа, сидел гладкозачесанный, русоволосый переводчик - русский немец. Мгновенно оценив обстановку, обрадованно подумал: "Раз это полиция, а не СД - значит буду жить!".. Я гаркнул, что было сил, и протянул руку в фашистском приветствии: - Хай Гитлер! Что-то в виде улыбки промелькнуло в глазах гитлеровца. Он стал задавать мне вопросы:
- Вы знаете, почему Вас арестовали?
- Никак нет! - отвечал я ему. Он продолжал:
- Вас обвиняют в хищении денег из кассы службы пути. Если это будет доказано, Вас расстреляют! Теперь я уже пошел в атаку, узнав наконец-то, в чем меня обвиняют и воспрянув духом. Я не чувствовал никакой за собой вины по этому делу и уверенно стал отстаивать свое доброе имя. И, кажется, мне удалось их убедить! Они предупредили меня, что следствие еще не закончено, но я пока могу быть свободным. Меня отпустили, но личные вещи не отдали: секретарша с длинными ногами уже ушла домой, а вещи мои закрыла в сейфе. Велели прийти завтра за ними... Для меня пережитое стало страшным потрясением, воскрешением из мертвых! Я смотрел на себя в зеркало и не верил своим глазам! За этот один страшный день я постарел лет на десять! Мои красивые каштановые волосы поседели и начали выпадать!! После я стал брить голову налысо. Нужно было незаурядное мужество, чтобы решиться назавтра опять явиться в Гестапо за своими вещами!.. На прощанье секретарша проводила меня похотливым взглядом, кокетливо играя ножками в чудесных капроновых чулках! Не знаю, как отреагировала на мой арест Лида, но в наших отношениях появилась некоторая холодность и отчужденность. Оказалось, чтобы выйти живым из застенков Гестапо, надо было стать предателем! Конечно, тогда трудно было в этом разобраться, да никто и не пытался. Лида посоветовала мне помалкивать об аресте, а сама навела справки у девушек, работающих в железнодорожной жандармерии. Когда все подтвердилось, наши отношения были восстановлены и стали прежними...
Время летело быстро, события того ужасного дня уходили в прошлое. Молодость брала свое: страстно хотелось жить, не смотря на страдания и боль, уготовленные мне судьбой! В Крым прибыл министр путей сообщения Дорф - Мюллер. К его приезду давно готовились. Жаль, что партизаны не действовали в воздухе! Они бы могли ему в самолет подложить бомбу! От этого визита следовало ожидать не скорого отступления немцев из Крыма, а наоборот, ужесточения репрессий против мирного населения и усиления борьбы с партизанами. Шли повальные аресты, молодежь отправляли на каторгу в Германию. Многих из них удалось мне спасти. Я пристраивал их на местные заводы или отправлял в лес в партизанские отряды. Немцы строили бронепоезда и укрепляли обыкновенные вагоны-теплушкижелезобетонными плитами. Это делалось на случай бегства из Крыма по суше. На станции Симферополь стоял в тупике немецкий бронепоезд "Принц Евгений". Все считали, что его следовало завалить, но кишка была тонка! К нему невозможно было подобраться, его усиленно охраняли! Разговоры об эвакуации прекратились, и в Крым пожаловал Антоанеску. Говорили, что в составе его спецпоезда находился вагон, полный наград для доблестных немецких союзников. А если что-то останется, он был готов нацепить их и на своих вояк! Не обошли стороной и Ляйпле - ему тоже досталась медаль! Если у немцев в армии была хоть какая- то субординация, то у румын вообще правили феодальные порядки. Кичливые господа офицеры в огромных фуражках, скрывающих их презрительный взгляд, всячески издевались над солдатами. Как только визитеры убыли восвояси, началось генеральное наступление на партизан. Конечно, партизаны были предупреждены и приготовили пути отхода. Это были уже не те неопытные и неорганизованные люди начала войны, а хорошо оснащенные боевые подразделения, умевшие решать тактические задачи во вражеском тылу. Они имели свой маневр: не вступали в затяжные бои, если противник превосходил их по всем линиям, оказывали сопротивление в труднодоступной горно-лесистой местности, которую прекрасно знали и хорошо в ней ориентировались. В деревнях, где обитали лесные мстители, немцы учинили настоящий погром. Все взрослое население было перебито, а дети отправлены в город. Люди не смогли оставаться равнодушными к судьбе детей и разобрали их по семьям, хотя голодали сами. Это был настоящий подвиг! Не каждый в то время мог решиться на такое ответственное дело! Немцы презирали партизанских детей, а уж тем более тех, кто им помогал. В витринах городского театра фашисты устроили выставку "трофеев", захваченных у партизан. Там были выставлены завшивленные фуфайки и ватные штаны, фотографии женщин- партизанок. Среди них одна фотография особенно жгла душу. На ней была изображена исхудалая женщина, учительница, еврейка, одетая в рваные лохмотья с кровоподтеками на еще молодом лице. Схваченная фашистами, она была обречена на мучительную смерть дважды: как партизанка и как еврейка. Было ясно, что смерть она приняла достойно (об этом говорил ее печальный, но гордый и бесстрашный взгляд)! Какую звериную ненависть надо было иметь, чтобы так истреблять невинных людей! Какую уверенность в безнаказанности за содеянное выработать в себе, чтобы не думать об обязательном возмездии за все преступные деяния! Попытки Красной Армии с ходу ворваться в Крым осенью 1943 года не увенчались успехом. Предыдущие бои на реке Молочной изрядно измотали людские ресурсы победоносного наступления, а новые резервы еще не подоспели. Бои в основном проходили на Кубани, где немцы еще удерживали Тамань и Новороссийск. В городе стали появляться "легионеры". Это были разбитые части нацменьшинств из Кавказа и Кубани, сформированныефашистами наоккупированных территориях. Немцы сыграли на национальных чувствах тех, кто мечтал о возрождении своего народа. Теперь они стали очередной обманутой жертвой нацистов, пытающихся разжечь вражду между нациями.Они сталкивали их лбами, а сами смотрели на это сквозь пальцы. Объявились и казаки: терские, кубанские, донские, драпающие через Керченский пролив из Кавказа... В городском драмтеатре представители легионов и казачих полков, немецкие начальники и румынский комендант устроили торжественное собрание. Также на нем присутствовал городской голова и его помощники. Из выступлений ораторов стало ясно, что русские должны воевать против русских! Было зачитано воззвание к русскому народу А.А. Власова. В нем содержались горячие и истеричные призывы к резне. Городской голова резко раскритиковал новый гимн СССР и отрицал добровольное образование Союза Советских Социалистических республик. Закочилось собрание большим концертом. В Севастополе партизаны взорвали поезд с боеприпасами. Меня послали везти дрезиной начальника дороги Баурата Бюллера. Хорошо подготовив дрезину, утром мы выехали в Севастополь. Поездка прошла удачно и Бюллер остался очень доволен. Он передал через Ляйпле мне похвалу. Вскоре снова наметилась поездка в Севастополь с начальником дороги. Я предупредил шефа, что дрезина работает на износ и что ее давно никто не ремонтировал капитально. Накануне успел связаться с Лидой. Это был хороший шанс пленить Бюллера. Мы договорились, что вечером у моста я выведу дрезину из строя и буду ждать партизанскую засаду. Появление Баурата с двумя лейтенантами и подполковником не изменило наши планы. Этих военных тоже следовало захватить. Из их разговора я понял, что они командуют саперной бригадой, занимающейся подготовкой к уничтожению подвижного состава в случае бегства из Крыма. Немцы выбрали место на перегоне Бельбек-Мокензовы горы. Там они собирались с высокой насыпи сбрасывать вагоны и паровозы в глубокий обрыв. Прибыв в город, фашисты задержались на станции, а я за это время приготовил дрезину к аварии, заменив реле на динамомашине, контакты с большим зазором и основательно обгорелые. В 16-00 мы отправились в обратный путь. Когда минули тонелли, контакты на релле стали подгорать и сильно греться. Мне приходилось останавливаться и подчищать контакты, регулируя зазор. Наконец-то, еле-еле дрезина дотянула до моста между Сюреной и Бахчисараем и окончательно остановилась. Главный путь был один, и я надолго занял перегон, остановив движение поездов. Военные эшелоны все скапливались, ожидая освобождения перегона. Они становились хорошей мишенью для советской авиации! Сняв подгоревшее реле, стал его чистить, а немцы тем временем занялись стрельбой по мишеням, таким образом они старались прогнать страх...Я с нетерпением ждал партизан, но их не было видно. Место для засады выбрано удачно, жаль,что они не нападали! Да и "языки" были хорошие! На станциях были слышны взрывы. Это советская авиация бомбила скопление поездов..Немцы становились все более и более неспокойными и несдержанными. Начальник был недоволен, он ругался и размахивал передо мной пистолетом: мол, не долго и пулю схлопотать! Я же показал ему обгоревшее реле. Тогда он понимающе кивнул головой, прошипев: "Гут! Гут!". В Бахчисарай послали лейтенанта на подмогу. Прошел час, другой, а партизаны так и не появились! Из города пригнали мотовоз и прицепили к нему дрезину. Я покинул то место, где так и не состоялось нападение народных мстителей! На следующий день меня вызвал Ляйпле и начал угрожать и ругать. Я спокойно выслушал его и напомнил, что перед поездкой он был предупрежден о плохом состоянии дрезины и о том, что ей давно необходим капитальный ремонт. Босс издал приказ подвергнуть меня штрафу в размере 100 рублей. Мне показалось, что он затаил на меня злобу. Конечно, Ляйпле смог оправдаться перед Бюллером, мотивируя тем, что трофейная техника уже устарела, давно не ремонтировалась, т.к. не было запасных частей...Все это был не вымысел, а действительно дела обстояли именно так! Кажется, на этот раз меня пронесло! Лида объяснила, что донесение в лес не попало, и поэтому засада не состоялась. Однако то, что я узнал в ходе поездки, тоже было немаловажно!
Снова произошло ЧП. На перегоне Булганак- Альма партизаны подорвали путь. К сожалению, по какой-то неизвестной причине подрывник, закладывая мину, сам подорвался на ней. Взрывом его разнесло на куски! Опять на этом учаске завалили состав, шедший с юга. Тут уже был виден почерк опытного подрывника, умело использовавшего местность. Высокая насыпь и узкая кривая позволили эффективно и с максимальным уроном повести операцию. Пригнали кран, чтобы растаскать забурившиеся вагоны и восстановить движение поездов. Будучи рядом с местом восстановительных работ, я "помог" железнодорожному крану свалиться с высокой насыпи. Чтобы создать крану противовес при поднятии упавшего вагона, его скрепляют кошками - захватами за головки рельс. Мне удалось ослабить захваты настолько, что когда кран поднял очередной вагон и, развернув стрелу для сброса на насыпь груза, сам с ним сорвался в пропасть! Пришлось остановить работу и ждать, когда пригонят новый кран. У меня произвли обыск. Искали какие-то консервы. Обыскивали в мое отсутствие Дитерле и Виланд. Жаловаться было бесполезно, да и не кому! Немцы вымещали свои неудачи на фронтах на ни в чем не повинных людях. Всюду производились облавы. Хватали людей и отправляли на строительство укреплений. Партизаны совершили дерзкое нападение на станцию Альма. Сгогрели склады с румынским сеном и станционное сооружение. Взорвали запас взрывчатки, предназначенной для подрыва станции при эвакуации. Был убит один немец, остальные спаслись в подвале. Была также взорвана водонапорная башня на станции Симферополь. Фашисты и не думали ее восстанавливать. Паровозы набирали воду в депо. Всюду саботировались работы. Царапкин лишь делал вид, что работает, да и рабочие почти никакой работы не делали! Я появлялся в мастерских всегда раньше проверяющих немцев. Как бы своим присутствием предупреждая "Надо быть осторожным!". Но не до всех это доходило. Не понимая меня, некоторые делали много пакостей, опасных для окружающих. После партизанского нападения на станцию Альма, немцы решили ее восстановить.Неужели они не понимали, что скоро им придется бежать без оглядки!.. Завезли добротное оборудование для блокпостов и сигнализации. Была задействована лучшая бригада специалистов. Руководил работой мастер-немец, который основательно и серьезно делал ремонт. Не прошло и месяца, и станция Альма стала неузнаваемой! У нее был настоящий праздничный вид. Все блестело обновленными, яркими красками. На восстановлении русские рабочие уже вовсю показали свое умение и смекалку! На станции Кара-Кият подпольщики взорвали состав с боеприпасами. От взрыва разрушилась и сама станция вместе с путевыми строениями. В отместку немцы хотели расстрелять все население этого станционного поселка. Однако, время уже было другое! Они не осмелились учинить расправу, чувствовали и боялись приближающегося возмездия! Восстанавливать станцию собрали много народа. Но это мало чем помогало. Люди не хотели работать на оккупантов. Немцы были вынуждены перебросить из Севастополя восстановительный поезд, скомлектованный исключительно немецким персоналом. Но и сами немцы работали спустя рукава, понимая что это напрасный труд. Они чувствовали, что осталось им быть здесь совсем немного, и, отступая, придется все это оставить, лишь бы спасти свою шкуру! Царапкин старался быть все менее заметным, поэтому увивался около меня, провоцируя меня на конфликт. Но я старался ему не поддаваться, понимая, что он меня ненавидит, как немца, врага, оккупанта. Меня радовала моя безукоризненная конспирация! Мне казалось, что тот теряет чувство меры и может сам себе многое напортить. Ляйпле покровительствовал Царапкину, не забывая его заслуги. Однажцы мы встретились в станционном буфете и выпили по стаканчику румынской водки. Он быстро опьянел и начал ругать меня, угрожая расправой. Затем со всей силы ударил меня кулаком по лицу. Я еле устоял на ногах!! Теряя ощущение реальности, Царапкин свои действия уже не контролировал.
А ведь это могло для него плохо кончиться! Не думая, а может наоборот все продумав, пустил свои кулаки в ход! Если бы он знал, кого ударил! Но я не проявил никаких эмоций. Собрал всю свою волю, чтобы сдержаться и не разукрасить ему рожу! Неужели этот фашистский прихвостень на что-то расчитывал! Конечно, потом буфетчик мог бы подтвердить, что Царапкин с немцем воевал! Уверен, если бы он знал, что еврей - выдал бы меня с потрохами!! Мне не льстило вести дружбу с таким продажным человеком, меняющим личину сто раз на день! Люди, не имеющие принципов, забывшие о чести и совести, не могли заслужить моего доверия и преданности! На Керченском полуострове происходили очень интересные события. После того, как от немцев очистили Кубань и Таманский полуостров, стало возможным обстреливать Крымский берег. Фашистам пришлось берег сильно укрепить и держать там мощную группировку сил. Но, чтобы эту группировку накрепко привязать к полуострову, была проведена дерзкая операция. Северней и южней Керчи высадился десант морской пехоты. Высадку десанта поддержал мощный огонь многочисленной гаубичной артиллерии. Это помогло десантникам захватить плацдармы и надежно вцепиться в Крымскую землю. Чаша весов постоянно склонялась в сторону Красной Армии. Научились воевать, выросли офицерские кадры, укрепилась дисциплина, появилась новая техника. Тыл стал давать больше продукции для фронта. Усовершенствовалось вооружение. В воздухе витал дух свободы, и чувствовалось приближение победного конца войны. Сейчас было главным - держать себя в рукахи не "наломать дров", дотянуть до победы. Осталось совсем немного, и закончится страшный кошмар фашистских зверств! Последние месяцы фашистского господства на Крымском полуострове были отмечены небывалым ростом партизанского движения. Каких только мер не предпринимали немцы, чтобы уничтожить партизан. Однако ничего не удавалось им с ними сделать. Они с ужасом наблюдали, как порабощенные ими народы поднялись на священную войну и одерживали одну победу за другой. Теперь фашисты трезво оценивали ситуацию, сложившуюся в начале 1944 года. Трудно было предвидеть, во что выльется немцам эта война, в корне отличавшаяся от Первой Мировой Войны. Не только на фронтах лилась кровь. Лилась невинная кровь нак каждом клочке земли, где ступали кованные сапоги немецких солдат. Эта кровь звала людей встать в ряды борцов. Весь народ поднялся, чтобы задушить гитлеровскую гадину! Преступная клика, стоящая во главе немецкого государства, сумела развратить целый талантливый народ. Когда фанфары играли победоносные маршы, немцы были в восторге от своего Фюрера. Но когда зазвучали траурные молебны об убиенных, в их души закрались сомнения в победных способностях нацистской армии! Гитлер хотел победить, подобно войне 1918 года, делая ставку на внезапность и молниеносность войны. Но с Россией такие войны не проходят! Об этом еще предупреждал Бонапарт. Теперь бесноватый вождь пожинал плоды своего ненасытного властолюбия. Я считал, что многое в мировой политике, да и здесь в Крыму, должно измениться после войны. Нацисты не только уничтожили поголовно всех евреев на захваченных ими территориях, но и посеяли зерна оголтелого антисемитизма, невиданного по силе до этого времени. Население, словно губка, впитывало эту ненависть, подогреваемое лозунгами в честь великорусского шовинизма. Мне было понятно, что отношение ко мне советских властей будет непростым. Неопределенность тревожила меня. Я был в оккупации (хотя и не по своей воле). Помощь партизанам доказать тоже будет нелегко. Поэтому я знал, что меня ждет тернистый путь и приклеивание разных небезобидных ярлыков...
Немцы начали снова готовиться к эвакуации. Жгли архивы. Прощались со своими русскими женами и совместными детьми, появившимися за это время. Несчастные женщины, отправив своих мужей на фронт, остались одни с детьми без работы и средств к существованию. Тут появился постоялец - тыловая крыса...
Начиналось с малого, а кончалось общей постелью...Кто смел осудить таких женщин?! Ведь они - великомученицы, настоящие жертвы войны! Мать, спасая своих детей, способна на многое. Невозможно измерить горе матерей, принесенное войной! Материнское чувство свято, лишь Бог мог быть им судьей! Завоеватели во все времена старались развратить те народы, которые поработили. Процесс моего перевоплощения из немца опять в еврея, требовал немало сообразительности и смекалки. Здесь играла большую роль подготовка к переходу. Необходимо было пересмотреть многие серьезные факторы, всегда возникающие в таких ситуациях. Прошел слух, что казаки будут при отступлении немцев уничтожать всех мужчин, пригодных к военной службе. Между прочим, здесь просматривалась аналогия с 1941 годом, когда русским пришлось при отступлении оставлять громадные территории с большим промышленным и людским потенциалом. Тогда был издан приказ уничтожить все ценности, чтобы они не достались врагу. Этот приказ выполнялся с особым изуверством! Например, на станции Симферополь в ноябре 1941 года стояли два эшелона, заполненные раненными от недавних боев на перекопе. Чтобы никто из них не попал в плен их "просто" сожгли живьем!! Кажется началось. В вагон, стоящий в тупике, грузился весь железнодорожный персона. Мне тоже для отвода глаз пришлось погрузить свой чемодан с ненужным хламом. А сам ушел, будто бы попрощаться со своими друзьями. Я забрался в глубокий подвал, приготовленный для меня в одном из домов поселка. Там просидел до позднего вечера. Когда стало ясно, что Ляйпле со своими подчиненными уже отбыл в направлении Севастополя, ночью я покинул свое убежище. Убедился, что немцев в городе уже нет. Начались взрывы и пожары. Видимо, пошли в наступление советские войска и прорвали хваленную оборону гитлеровцев. Повальное бегство оккупантов радовало глаз и сердце! Они, побросав своих союзников, бежали в одном направлении - к Севастополю, а оттуда морем в Констанцию. Туда вела дорога, которую нещадно бомбила советская авиация. Это была ловушка для 300 тысяч отборных немецких вояк! Они растянулись в длинную нить вдоль дороги, ведущей к морю, тем самым становясь легкой добычей для русских самолетов. Колосальные военные ресурсы, накопленные оккупантами в Крыму, стали трофеем Красной Армии. На станции Сарабуз находился склад с экипировкой для миллиона солдат. Там было все от фляги до пилоток. Его подожгли, но русским удалось вовремя потушить пожар. Пищевые предприятия Крыма производили массу продуктов, особенно виноделы. Все это добро сейчас расхищалось местным населением. 12 апреля 1944 года наступила полная тишина в городе. Немцев не стало, а наши еще не пришли. На станции догорали строения. Партизаны, спустившиеся с гор, овладели городом без единого выстрела. Началась лихорадочная мобилизация. Формировались партизанские отряды из числа жителей города. Они пытались, создавая видимость большой численности, заработать себе славу! Только во второй половине дня, со стороны Красной горки, появились передовые части Красной Армии. Войска четвертого Украинского фронта преследовали отступающих немцев. Со стороны Таманского полуострова войска особой приморской армии форсировали Керченский пролив и преследовали немцев, отступающих на Феодосию и Ялту вдоль южного берега Крыма. Войск было много. Они шли днем и ночью... Объявили мобилизацию всех мужчин в возрасте от 17 до 55 лет. Пришла и моя очередь явиться в военкомат. Формировались запасные полки. Наконец -то я смогу сражаться с ненавистным фашизмом в открытом бою!! Во дворе вонкомата я увидел своего старого "друга" - Царапкина. Он беседовал с человеком в кожаном реглане и шептал ему что-то на ухо, поглядывая в мою сторону. Затем этот человек подошел ко мне, а Царапкин исчез. "Пройдемте!" -сказал мужчина, спросив мою фамилию. Он провел меня в здание линейной НКГБ на улице Ленина. Там обыскал меня и составил протокол задержания. У меня не было никаких документов, подтерждающих мою личность. Мне пришлось снять брюки. Кагебист проверил, и утвердительно кивнув головой, занес мои показания в протокол. Меня посадили в одну из подвальных камер, которая произвела на меня удручающее впечатление. Бетонные стены и цементный пол, словно давили на меня со все сторон!.. Это случилось 16 апреля 1944 года. Мне было не известно, за что я арестован, приходилось мучиться в неведении. Только на четвертую ночь, в два часа, меня вызвали на допрос. Состоялось мое первое знакомство со следователем - капитаном Гавриловым. По своему недомыслию я обратился к нему: Товарищ следователь!". Волна негодования нахлынула на капитана, и, что было сил, он заорал на меня: "Какой я тебе товарищ! Тамбовский волк тебе товарищ!!". Разыграв истерику, следователь попытался меня испугать и обезоружить. Конечно, мне было трудно с ним тягаться, это был не следователь, а артист балаганного театра. Его дешевые трюки доходили до смешного. Оказалось, что назвав его товарищем, я нанес ему ужасную обиду! Хорошо!! Я начал называть его гражданином. Целый час он исступленно продолжал спектакль, но видя, что я понял его правила игры, начал допрос с моих автобиографических данных. Он записал их в протокол, а затем встал и начал ходить из угла в угол по кабинету, запрокидывая голову и очень серьезно задумываясь. Потом встал в позу Наполеона, устремив на меня гипнотизирующий взгляд, и стал забрасывать меня вопросами: "С каким заданием ты был переброшен в Советский Союз немецкой разведкой в 1939 году? Каким образом тебе удалось выжить в оккупации, когда фашисты уничтожали поголовно всех евреев?..". В первые минуты я находился в состоянии шока. Мне тудно было поверить, что я в СССР и сижу в застенках КГБ. Наверное, они поймали не того, кого хотели поймать, и создали громкое дело, чтобы заработать очередной орден или звание! Гаврилов обрадовался, что ему привалило такое счастье. - Теперь мы покажем этим, с позволения сказать, евреям, жертвам фашистского геноцида, как им удавалось одурачивать доверчивых немцев! - возмущенно говорил он. - О, нет! Нас ты не одурачишь, подпишешь все показания следствию. Иначе запрем тебя в карцер, и если там перднешь, то место себе не найдешь! Стоило этому следователю устроить еще два ночных допроса мне, и я был доведен до состояния полного паралича! В голове полный хаос. Спрашивается: зачем нужно было выстоять, чтобы опять так низко пасть?! Зачем была вся эта борьба и помощь партизанам с ежедневным двойным риском потерять жизнь!? Лучше уж было погибнуть от руки фашистов, чем слушать эту несусветную чушь от советского офицера! Обвинения абсолютно не были подтверждены фактами. Это были беспочвенные измышления о несуществующих моих пригрешениях! Поставив все с ног на голову, следователь творил произвол и беззаконие! В ход шли угрозы, крики, антисемитская пропаганда! Он не брезговал ничем! Гаврилов прочитал мне мораль, достойную черносотенного вождя Пуришкевича или озверелого юдофоба Штрейхера. Мол, вы, евреи, виноваты в наших неудачах начала войны. Это вы бросили фронт и бежали в Ташкент, сея анархию и панику. Сильно не напрягая свое больное воображение, он написал в обвинении, что я вырос в ортодоксальной семье и получил воспитание, чуждое советскому образу жизни. И что я являюсь олицетворением мелкобуржуазного класса. На мою просьбу вызвать на очную ставку Царапкина, он ответил с иронической улыбкой: "Твоя песенка спета!" Видимо, Царапкин опасался очной ставки со мной. Ведь я мог многое рассказать о его "подвигах" во время оккупации! Быть при немцах мастером подсобных мастерских службы пути! Надо было это место заработать, здорово выслуживаясь перед врагом! Тут были необходимы и знания, и опыт, и еще что-то другое!.. Гаврилов интересовался, почему я стал переводчиком у немцев? Какой из меня был переводчик! Я имел толькоь начальное образование, а в русской школе вообще не учился! Синхронный перевод мне еще был по силам, а на что-то более серьезное не хватало знаний! Да и переводчиком я только числился, потому что заработок был хороший. А больше занимался снабжением и вождением дрезины.
Это помогало мне в развед-работе. Нужно так же учитывать, что фашисты заставляли людей работать под страхом смерти. Так какой у меня был выбор: или умереть, или работать на них! Просто удивительно, как этот "ищейка" построил обвинение! Меня, обездоленного еврея, превратили в пособника врага, прислужника немцев! Свидетели, которых я никогда не видел даже во сне, лили на меня ушаты грязи и не стеснялись в выражениях. Следователь утверждал , что со всеми сведетелями у меня были дружеские отношения, и у них отсутствовали причины свести со мной личные счеты. О каких нормальных отношениях со мной, с "немцем", могла идти речь? Исходя из этого факта, было видно, что мое обвинение полностью сфальсифицировано, и остановить произвол невозможно! Я просил опросить Лиду Лобову - армейскую разведчицу, чьи распоряжения мне приходилось выполнять, собирая сведения. -Ты презренный еврейский трус! Не смей примазываться к партизанам! - кричал следователь. Только намного позже я узнал, что Лида после моего ареста приносила справку, подтверждающую мое участие в партизанском движении. Она сама это лично подтвердила.
- Врагов народа не стоит покрывать! Он получит по заслугам! - заявил Гаврилов Лобовой и порвал справку у нее на глазах! Все охотно лжесвидетельствовали против меня, зная о своейбезнаказанности. Хотя за дачу ложных показаний можно было угодить в тюрьму. Оказалось, что поощрялось и считалось проявлением патриотизма разоблачать таких врагов народа, как я! Разве не подвиг засадить такого матерого "вредителя", и тем самым спасти свою шкуру! Если эти свидетели и имели какие- то личные счеты с немцами, то тогда лишь могли показать им кукиш в догонку! Они ушли, а я, "козел отпущения", остался! Теперь один должен был ответить за все злодеяния фашистов! Все, что я пытался сказать в свое оправдание, было не понятым и ненужным. Меня просто не хотели слушать! Лжесвидетель Богданов Эдуард - бригадир связистов по блокировке. При немцах восстанавливал станцию Альма. Его стараниями связь работала безукоризненно! Богданову ничего не стоило состряпать на меня донос: будто бы я на станции Кира-Кият избивал военнопленных во время ликвидации последствий крупной диверсии (подпольщики взорвали эшелон с боеприпасами). Этакую подлость я не ожидал от него! Меня били, это факт (и немцы, и подлец Царапкин), но чтоб я с кем-либо дрался или бил, тем более пленных! Это был настоящий поклеп! Богданов сам со своей бригадой трудился "в поте лица", показывая свою преданность врагу, на ликвидации диверсии! Теперь, выслуживаясь перед другим режимом, он старался очернить честного человека, тем самым обелить себя! На очной ставке сним мне удалось его припереть к стенке, и клевета оказалась фарсом. Следователь упрекнул Богданова в его измышлениях, тогда это обвинение отпало. В 1988 году (когда я пытался уже не в первый раз восстановить свое честное имя) этот донос опять всплыл, и его муссировали, как могли. Свидетель Скворцов Иван доказывал, что я вслух читал оскорбительные рассказы о товарище Сталине в местной русскоязычной газете. Что же, и Скворцов эту же газету читал, но я на него за это не доносил! А, наверное, было нужно! Скворцов работал связистом у немцев и совершал настоящие "подвиги" в их славу. Однажды партизаны в районе станции Сюрень оборвали телефонные провода, и прекратилась диспетчерская связь. Никто из немцев не отважился починить провода, т.к. повреждение шло параллельно мосту, плотно утыканному минами. Однако Иван, карабкаясь по ажурным конструкциям моста, добрался с большим трудом до места обрыва линии. Он, балансируя, словно циркач, сумел устранить неисправность связи! Вот такие верноподданные людишки имели ценность для КГБ! Они порочили и унижали честного юношу, не опасаясь клеветы, а сотрудники органов их покрывали! Отсутсвие элементарной защиты, прокурора и адвоката, превращало судопроизводство в произвол, лишенный всякого правового содержания. КГБ не занимался работой по своему назначению, т.е.бороться за безопасность государства, а плодил дутые дела, развращая своих сотрудников подачками и привилегиями. Создал разветвленную сеть доносительства . Мне понадобился почти год, чтобы осмыслить и переворошить события 45 летней давности. Все тщательно взвесить, сопоставить и найти истину. Я пришел к выводу, что в моих деяниях не было состава преступления, по которому могли меня осудить. Удивительно, но факт: нет в моих деяниях за 1941-1944 годы формулировки "состав преступления"! Общественно-опасный результат наступил, но не по моей вине, а вследствие случайного стечения обстоятельств и влияния стихийных сил. А также вины потерпевшего (если считать потерпевшим советское государство), ведь меня называли государственным преступником. Я не по собственному желанию оказался на оккупированной территории, и формулировка: переживал стихийные бедствия "является доказательством отсутствия состава преступления. Отсюда ясно, что мое дело, сфабрикованное следователем Гавриловым, имело антизаконный характер. Не была доказана моя вина, судебное разбирательство основывалось на доносах, что в любом случае безнравственно! Вся беда состояла в том, что в стране, где и не пахло правовым государством, искать справедливости - дело бесперспективное и бесполезное! Все органы, осуществляющие правосудие, слепо и бесприкословно подчинены всемогущественному КГБ! Куда бы я ни обратился: то ли к генеральному прокурору, то ли к Верховному Совету или Верховному Суду СССР, все мои жалобы и заявления о законном разбирательстве и пересмотре моего дела натыкались на непреодалимую стену бездушия и холода. В итоге сработал бумеранг, и документы снова оказались в следственном отделе Симферопольского КГБ. А там сделали все, чтобы не замарать честь мундира. Для этого все средства были хороши! В бесправном обществе человека можно оговорить, смешать с грязью! А можно, вопреки логике, окончательно добить, выдвигая новые сфабрикованные обвинения! Если тщательно расследовать и пересмотреть материалы моего обвинения, можно с уверенностью найти вопиющие нарушения законности и судопроизводства. Уже в 1988 году мне показали, во время посещения Симферопольского КГБ, протокол судебного заседания, сфаборикованный спустя годы, после суда. Военный трибунал от 9 мая 1944 года вынес приговор по статье 5 8-1 А. Так кто же изменил пункт на 58-3?! Что это была за подозрительная возня вокруг формулировки? Я был изменником Родины и вдруг стал пособником оккупантов! Вот такие обвинения они пытались мне приписать! Мне - беглецу из горящей Варшавы, гонимому в 16 лет фашистами из родного дома!
И снова по стечению обстоятельств, через два года попавшемуся немцам в лапы из-за нелепого приказа военкомата города Мариуполя, запретившего всякую эвакуацию
военнообязанных под страхом смерти! Не по своей вине я очутился во вражеском окружении! Что мне оставалось делать? Быть убитым немцами? Тогда не нужно было бежать из Варшавы. Два раза меня вели на расстрел в Мариуполе! Два года и восемь месяцев я находился в оккупации. Сколько раз за этот период мне приходилось смотреть смерти в глаза, буквально ходить по острию бритвы! Это было страшное время среди фашистских извергов, уничтоживших моих родных и близких, мой еврейский народ! Да, я не мог числиться в архивах, как подпольщик. Я вообще нигде не числился! Меня отчислили даже в моем родном городе. Там ничего не сохранилось, что бы напоминало о моем существовании. Кому может прийти мысль искать меня в архивах - солдата невидимого фронта! Конспирация требовала абсолютной бдительности и необходимости быть готовым в любую минуту принять смерть, но так, чтобы не было провала. Поэтому я не посвящался ни в какие дела, где могли участвовать еще люди. Я и Лобова знали об этом. Такие формы конспирации не часто применялись. Однако в нашем деле это был лучший вариант. Ведь мы тогда не отличались большим опытом в разведке. Видимо Гаврилов подготовил план и выполнял его, зная заведомо, что все средства хороши. Ничего не стоило обвинить наивного юношу в целом каскаде вымышленных преступлений, посадить за решетку только за то, что он, пройдя страшные и суровые испытания, сумел сохранить себе жизнь! Только человек, потерявший всякую совесть, мог заставить меня написать покаянное письмо. В противном случае меня бы повесили на площади прилюдно! Находясь в невменяемом состоянии, не осознавая, что делаю, я писал что-то под диктовку следователя, наговаривал на себя вещи, лишенные смысла и логики. Наконец, капитан очень рассердился, вырвал у меня из рук бумагу, скомкал и выбросил в мусор. Теперь, спустя столько лет, мне показали это покаянное письмо, будто бы мною написанное. Все в нем оказалось фальшивкой! Чужой почерк, редакция и поддельная подпись! Оказывается, так разрешалось делать следствию. Нужно было только это оформить юридически! Что захотели - написали и расписались! Вот это настоящее советское правосудие! Приготовили обвинение во всех смертных грехах! Однажды во время допроса зашел начальникиотделения КГБ- подполковник. Он подошел ко мне поближе и сказал: "Ты - шпион!". Затем, что было силы, ударил меня кулаком в лицо. Залившись кровью, я на время потерял сознание. Мне не нужно было много От ночных допросов и недоедания, без свежего воздуха, я очень ослаб. Конечно, и морально меня полностью сломали. Они умели доводить человека до нужной кондиции! Следователь упивался своей ролью, придавая спектаклю особое звучание и творческую окраску. Мол, полюбуйтесь, на что способны эти евреи! Он все время повторял: "Мы сделаем все, чтобы выбить из тебя капиталистический дух!"...И выбивали! Целых 11лет! -Как Вам крупно повезло! - восклицал удивленно в 1988 году следователь КГБ Щербань Николай Иванович - майор. Он был безмерно удивлен тем, что мне, еврею, удалось выжить в фашистском аду.
- А Вам не интересно узнать, как я сумел выжить на Сталинской каторге в течении 11 лет?! - отпарировал я ему
. Все эти годы мне невозможно было доказать участие в "подполье". Лишь только в 1988 году я нашел Лидию Петровну Китаеву (Лобову), и тогда она подтвердила все то, что в действительности было в годы "подполья"...И опять фальсификаторы КГБ смогли запугать партизанку, отказавшуюся от своих показаний. Ей доходчиво объяснили, что этот еврей все равно не наш человек и скоро уедет в Израиль. Незачем его покрывать и бросать тень на непогрешимые наши правоохранительные органы! Еще одна свидетельница - Школова, показала положительные стороны моего пребывания в "подполье".Однако это не приняли во внимание, и снова сфабриковал отрицательныйответ,каки в 1944 и 1968 годах! Сам собой напрашивался
вопрос: неужели человек, действительно совершивший столь опасные преступления, так методично и упорно в течении долгих лет будет отстаивать свою невиновность?! Если как следует разобраться в действиях КГБ, становится ясным, что политика репрессий, проводимая им, ничем не отличалась от той, которая проводилась при зарождении этой карательной организации. История перегибания палок не считалась преступлением, а наоборот - достоинством, свойственным палачам! А суд - настоящий фарс, имитирующий юриспруденцию. Суд, призванный лишь карать. Это инструмент, позволяющий узаконить произвол режима в отношении тех, кто стал ему не угоден. Военные трибуналы чинили расправы руками преступных судей, чья совесть спала сном праведника. Безнаказанность и бесконтрольность возводились до уровня вседозволенности и полной анархии! "Война все спишет!"- считали они. Гаврилов иногда позволял себе вольности: - Отсидишь 10 лет, потом будешь меня за это благодарить! - и это он говорил до суда, уже решив мою участь! Вот такие гавриловы, вершив судьбы человеческие, шли к славе по трупам. Их не трогали угрызения совести. Уверенные в своей непогрешимости, они расправлялись над обыкновенными несчастными людьми! Произвол по отношению к классово чуждым элементам в глазах тогдашней общественности был оправдан на все сто процентов. Расстрелять и уничтожить без суда и следствия - такие действия выдавались, как голос народа и борьба за правое дело. Под пули и в лагеря пошла самая передовая и образованная часть населения. Они недоумевали, мучаясь вопросом: "А нас за что?"... Спрашивается: какая была разница между тройкой - особым совещанием и военным трибуналом? Здесь нет никакой разницы! Так как все эти суды судили по ложным доносам! Только в одном случае заочно, а вдругом - очно. На суде меня спрашивал судья: - Признаешь ли ты себя виновным в измене Родины, в клевете на советскую власть, в жестокости по отношению к рабочим, в оскорблении товарища Сталина, во взрыве на станции Симферополь, в пособничестве немецким оккупантам, в восхвалении вражеской техники, в помощи фашистам в войне против СССР..!! Нет! Я не признавал, мне не в чем было признаться. Все эти обвинения были выдуманы и собраны на основе доносов лжесвидетелей, оклеветавших и оговоривших меня Однако, мои слова повисли в воздухе. Их даже не удосужились услышать! А в приговоре написали, что я во всем признался. Я требовал отправить меня на фронт, а этого не приобщили к приговору. Эти и другие суды не слишком утруждали себя в разборе дел, да и физически нельзя было переварить огромный объем работы, где виновных и невиновных смешали вместе. Спустя годы, восстанавливая в памяти подробности судебной расправы надо мной, не перестаю удивляться этому низкому, подлому спектаклю, разыгранному военным трибуналом. За 10 минут наградили меня 10 годами сталинских лагерей! Все это происходило в отсутствии защитника, прокурора, секретаря! Не велся протокол судебных заседаний! Суд при закрытых дверях! При полном отсутствии каких бы то ни было свидетелей! В 1988 году в КГБ Симферополя мне показали протокол судебного заседания за 1944 год. Он был написан шариковой ручкой на белой бумаге в новой редакции. Откуда он взялся! После Хрущевской амнистии 1955 года я писал в Симферопольское КГБ, чтобы мне прислали справку о снятии судимости. Меня вызвали в Горловское отделение и предъявили копии приговоров по статье 58-1 и 58-14, которых в 1988 году уже не было. Куда они делись? Так, прикрываясь секретностью, продолжалась фальсификация документов, которые могли разоблачить неблаговидные поступки Советских органов!
Когда меня перевели в тюрьму из КПЗ, там я познакомился с деповским диспетчером Анатолием Рафаиловичем Дегтяревым. Мы старались держаться в камере вместе. В ней было полно народу, все лежали вповалку на полу. Пол деревянный, похожий на паркет. Мыли его каждый день по очереди. Когда я мыл пол, надо мной один из зеков смеялся: разве так вот полы моют?! Оказалось, что такой пол мыли особым способом. Он продемонстрировал, как надо правильно мыть тюремный пол... Дегтяреву было тогда 50 лет. Он родился в Польше, в семье железнодорожника. Город Гарволин, где он родился, находился в 50 км. от Варшавы. Еще когда мы сидели вместе в КПЗ, он спрашивал меня: "Есть ли в Польше станция Гарволин?" Теперь я понимал, зачем ему это понадобилось. Дегтярев не верил, что он русский. Ведь не русское это отчество - Рафаилович! На Анатолия написали донос, что он во время оккупации преданно работал на немцев в депо и восхвалял немецкую технику и немецкие порядки. Этого было достаточно, чтобы участника гражданской войны, честного и порядочного человека осудили на 7 лет по статье 58-10 антисоветская контрреволюционная агитация. Жена ему наняла адвоката, который на суде предстал в жалком виде не защитника, а обвинителя. Он не смел защищать своего подзащитного! Аргумент у него был один: "язык мой - враг мой!" Как он вообще собирался защищать Дегтярева?! Разве советскому суду нужен был адвокат? Ведь дело все состряпано в обвинительном ключе! Обвиняемый еще надеялся на гуманность судей и часто плакал навзрыд, стараясь разжалобить обвинителей. На примере с Дегтяревым можно проследить, как режим искусственно ломал людские судьбы. После того, как мы попали в УНЖлаг, работали в одной бригаде на шпалорезке. Катали огромные бревна, распиливали их пополам и подавали на каретку, где пила придавала бревну форму железнодорожной шпалы. Еда была убийственной. Вода и хамса, а на второе - ложка жидкой овсяной кашицы! За месяц мы стали доходягами. Я продавал свои шмотки и имел еще кусок хлеба. У Анатолия был целый мешок с вещами, но менять его на хлеб не хотел. Он знал, что зимой, в 50 градусные морозы теплые вещи пригодятся. Один раз после работы вернувшись в барак, Дегтярев не нашел своего вещмешка. Ни кто ему не мог ничего объяснить и сказать, куда он делся. Кражи в лагере - явление повседневное. Итак - вещи пропали!! Дегтярев очень переживал и потихоньку стал баловаться травкой, что росла в лесу, и добаловался! У него открылся кровяной понос, и его положили в стационар инфекционного отделения. Оно было изолировано от внешнего мира. Только ночью ассенизатор татарин Ахмед вывозил на погост по двадцать трупов из этого отделения. Больных там не лечили - нечем было лечить! Делали уколы, от которых сворачивалась кровь. Так закончил свою жизнь Анатолий Рафаилович Дегтярев! Невинный, ничем не запятнанный человек! Спустя годы, будучи в Симферополе, я зашел к его вдове и не застал ее дома. Соседи рассказали мне, что она сошла с ума, и ее поместили в психбольницу. Это случилось еще в шестидесятые годы, когда его посмертно реабилитировали, и она узнала о его гибели. В один и тот же день, вместе с моим делом трибунал рассматривал еще дело Дегтярева и дело, слушающееся при открытых дверях, об аварии на станции Симферополь во время немецкого воздушного налета. Крайними оказались два стрелочника, которых осудили на 10 лет каторги!
Наперекор судьбе. Великая Отечественная война. ч2
© Copyright: Злата Портная, 2011
Свидетельство о публикации №211042300159
Свидетельство о публикации №211042300159
Рецензии
Да, попал Мордехай под шестерёнку госсистемы...
Не позавидуешь.
Гадкая история ХХ века, её каким боком не поверни, всё равно дерьмо комкастое!
Лео Киготь 02.01.2014 21:27 • Заявить о нарушении
Не позавидуешь.
Гадкая история ХХ века, её каким боком не поверни, всё равно дерьмо комкастое!
Лео Киготь 02.01.2014 21:27 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.