Жу... 2

Жу... (2)

…и понял, что слышит не ушами, а мозгом; он не испугался, - чего-то подобного и ожидал, так и должно быть. Сначала, Жу перехватывал образы, что выскакивали в памяти, потом ощущения, чувствительность, и последнее, - что оставалось основным различием – способность рассуждать, думать, как человек, - теперь исчезло; Виктор стал открытым, беззащитным. Хотя, это только теория, - и есть объяснение попроще. Все это очень, очень похоже на помешательство…
- Как все таки обидно! - продолжил все тот же голос. - Кормлю его, отдаю последнее, день и ночь, неустанно оберегаю покой и сон, и нате, - я же - тварь, взбалмошное млекопитающее, - ну как Вам это нравится?!
«Этого не может быть. – Виктор обхватил голову руками. – Конец. Побег отменяется… Я сошел с ума. Безумец – зачем я это сделал?!
- Тук-тук, - все тот же голос.
«Кто там?» - подумал человек. – неужели он..?» - Притиснулся к проему, присматривается к зверю: - Это ты?
В ответ - недовольно: - Ну, и кто из нас после этого млекопитающее? - фамильярно продолжил: - Впрочем, знаешь, я давно живу на свете, научился прощать глупость, непонимание. Безысходность положения, в котором оказывается, способный мыслить мозг, либо убивает своего обладателя, либо делает либералом, - ты не замечал?
- Жу?
- Я буду терпим. Спрашивай-спрашивай, не стесняйся. Спроси еще, что-нибудь... смелее…
- Жу? – спросил он снова.
- Почему, ты называешь меня «Жу»? Разве я похож на «Жу»? Тебе ни кажется, что «Жу» - должен выглядеть как-то иначе? И еще, подумай, - стоит ли отвечать на вопрос: «Являешься ли ты тем, кем являешься?» Глупый вопрос. Стыдно задавать глупые вопросы… Ну что значит: «Это - ты?» - глупо. Все равно, что спросить: «Ты спишь?» или «Ты здесь?».. или: «Ты умер?».. или... или..?
Виктор, медленно приходит в себя: «Мне это не снится… Он говорит…»
- Нет, глуп… глуп… бесконечно глуп. - И не только в словах, но и в интонации, чувствуется разочарованнее. - Не повезло, - как же я ошибся… «Он говорит» - и что толку? - Ты вон - тоже говоришь… Важно – о чем говорят. А не то, что говорят в принципе.
Постепенно растерянность проходит, сменяется надеждой: «если то, что происходит, происходит на самом деле, значит… значит есть шанс, - думает человек. – Мы договоримся!.. Он меня отпустит… Обязательно отпустит… Зачем я ему?.. Не нужен я ему…»
- Хм... – перебил его мысли голос. – Вряд ли… это вряд ли…
- Что?
- Не получится.
- Не получится?
- Если б раньше… а так…
- Что так? – не понял человек. - Не отпустишь? Ты меня не отпустишь? – почему?
- Старая история.
- Объясни.
- Я объяснил.
Человек ушел в темноту, прислонился спиной к мокрой стене. Ударил себя по лицу: «Нет… нет, не сплю…» Почувствовал сухость в горле, пошел к источнику, сначала умыл лицо, потом долго не мог напиться, наконец оторвался от воды, но не вернулся к входу, присел тут же. «Если он читает мысли… как же я убегу? Что-то я у него не спросил… Надо пойти, узнать… может?..»
- Что может?.. Может что?.. Что может?..
Виктор вздрогнул, нервно улыбнулся. «Чему удивляюсь? Конечно слышит…»
- Нигде от тебя не спрятаться, да? – спрашивает, все так же улыбаясь.
- Увы.
- И все-таки, я должен знать... Я уйду отсюда… когда-нибудь?
После долгой паузы человек услышал:
- Это был холодный год. Следы зверей и охотников быстро вымерзали; запах улетучивался: Трудно определить свежесть отпечатков; гнал лося и сам угодил в капкан. Металлические челюсти сомкнулись, раздробили кость...
- Я не ставлю капканов! - перебил Виктор.
Рассказчик не обратил внимания, продолжил: - Боль не давала подняться, брюхом примерз к земле.
Ночью на меня наткнулась стая волков. Раньше, эти трусливые пожиратели падали обходили за километр, а тут... Поспешили, я еще в силе; на земле остались клочья шерсти, лоскуты кожи, - но поднялся... Хэх!.. Убил пятерых! Остальные не искушали судьбу. Зачем? Ведь можно, просто, подождать…
На другую ночь пришел «ОН», предложил сделку. Деваться некуда, и кровавый отпечаток лапы, остался на листе страшного договора. Совет тебе - друг, всегда читай договора. Некогда было посоветоваться с юристом ха-ха...
Большая сволочь, коллекционер человеческих душ... Двадцать пять лет, заставлял делать страшное, такое, что лучше не рассказывать. Кого приводил к нему, держались не долго и сами умоляли заключить договор… Не терплю его методов, - жестокс-с.
Я заключаю договора сам, а ему перепадают те несчастные… Глупцы, что не внемлют здравому смыслу. В моем документе много лояльных по отношению к нашим партнерам дополнений. Правами и обязанностями наделены обе стороны. Большая разница - лично моя заслуга. Изменил, почти каждый пункт типового договора. Тебя обязательно порадуют гуманные штрафные санкции, да и форс мажор, впрочем, это детали… детали…. Теперь, когда ты снова ощутил вкус жизни... Надеюсь, не думаешь, что морить голодом, было просто частью методы?.. Нет, нет! Это случайность… неудачные обстоятельства...
Монолог еще продолжается, и Виктор, который по началу с такой жадностью хватал каждую фразу, радостно отмечая, что примерно что-то такое, себе и думал, как-то незаметно погрузился в себя, скоро, совсем перестал слушать.
Тяжело. Происходит странное, необъяснимое, но материалисту трудно принять такое упрощенное объяснение. События непредсказуемые, нелепые, выворачиваются углами, но фильтры жизненного опыта, давно устоявшееся представление о мире, не пропускают в его жизнь душепоедающих полубогов - любимых творений Карлоса Кастаньеды, и прочие охотники за душой не держатся на отшлифованных полках интеллекта: сползают, скатываются, летят куда-то в пропасть.
Еще доносятся обрывочные реплики: «...и тебе, все же придется подписать, тут или там, не так важно... Признаться, ты последний в моем контракте. За пять последних лет, прошло пару десятков хороших людей, с некоторыми сошелся близко, но думали исхитрятся, выкрутятся: тянули, до последнего... Я говорил, что не могу смотреть как он это делает? Страшно. Нужна, всего лишь подпись… Проколи палец... поставь галочку… Можно, прямо на стене...
Но Виктор уже решил для себя: «Никакой мистики, никаких подписей. Всему есть, какое-то другое объяснение, - кажется, сейчас все поймет. – Только, не мешайте думать. Не надо этого прерывистого, задушевного бубнения. Пусть замолчит!»
Уже готов был крикнуть: «Не верю!.. Прекратить!.. Немедленно прекратить!..», но его опередил, резкий, морозящий до костей хохот:
- Ха-ха-ха… ну что тебе не понравилось?! Ха-ха-ха… сам же хотел, чтобы как-то так!.. Я, только подыграл... хе-хе... Сколько всякой чепухи, в твоей голове! – Громко выдохнул. – Хуф... Порой, на такое наткнешься... ха-ха-ха… А ведь почти подписал. Жаль, бумажки не было, потом бы вместе посмеялись. – И опять смеется, смеется...
- Ты знаешь, друг, - голос вдруг посерьезнел. - Бывает правда, которую лучше не знать. Правда, которая не дает новых надежд, новых иллюзий - не нужна. Пресная, бесполезная правда... Жестокая ложь в тысячу раз лучше; она оставляет выход, от нее, хоть кому-то польза. Правда делает больно - бескорыстно, цинично лишает жизненного смысла, все с чем соприкасается. Она - есть реальность, а реальность этого света - примитивные рефлексы, каннибализм белковых организмов, боль одинокого разума.
Меня, тебя, через сто лет не будет, а если поймешь, что времени, нет - оно просто выдумка, пшик, дыра в зубе, то сделаешь вывод: нас самих… скорее всего, уже нет... Хм... Зачем вопросы, ответы, метания, переживания, тому, чего нет?
- А может, тебя нет? - возразил Виктор. - Я болен… Я как в бреду… Может, и меня здесь нет?.. Может, я упал с дерева, и теперь лежу в больнице… в психлечебнице, а ты сосед по палате? Или… или… у меня раздвоение личности... и ты, всего-навсего мое подсознание, и…
- Что на тебе одето?
- Что? – спросил человек, растерянно.
- Простой вопрос, даже для душевнобольного.
- Дальше? Я тебе одежду – ты мне свободу?
- Веришь в рейенкорнацию?
- И при чем тут нижнее белье?
- Рейенкорнация - переселение души в новое тело, - услышал человек.
- Не верю в рейенкорнацию... Я сейчас выйду отсюда, и уйду… Я хочу уйти… Отпусти меня?!
- Ннн… нет, не выйдет.
- Почему?
Если готов слушать, я объясню. Только, прошу - не надо, этого напыщенного скепсиса, я и сам устал… Ты готов? Только без истерик и слез!..
Виктор уже понял – сейчас, никто ничего не объяснит, похоже, и дальше будут морочить голову, и как-то неуверенно… как-то безнадежно, сказал:
- Ну… говори.
- Много лет назад, у края леса, на скале стоял добротный лиственничный сруб, - произнес Жу, чуть помедлил, ожидая реакции человека, продолжил. - В нем жила семья старого Егеря. В низу пенилась, и утопала в водоворотах глубокая река… Ветер ласкал… и солнце… Так, не будем отвлекаться. Было у Егеря два сына…
Человеку вдруг стало страшно: до дрожи в ногах, до боли в животе. Больше не может слушать, выдохнул:
- Отпусти меня.
- Так-так-так… На чем я остановился? Значит, два сына. И насколько похожи снаружи, настолько разные они были внутри.
- Скажи, что не тронешь. Я тебе верю. Я хочу уйти. Мне очень плохо. Мне страшно...
- Разные внутри, да разные внутри. Одному - отец завещал сокровенное знание истины, другому, - карту сокрытых в земле, золотых самородков, и подземелий, где золотые жилы выпирают из стен, освещают, уходящие в глубь километровые...
- Ну так как? – не отстает Виктор.
- Ты снова перебил меня.
- Я не хочу этой истории... Я ухожу.
- Иди, я не трону, - услышал Виктор. - Но обещай, что станешь активным членом Гринписа.
- Я стану! Правда, стану!
- И передай другим, чтобы больше не убивали белых китов.
- Хорошо, я сделаю.
- Даешь слово?
- Мое слово!
- Хорошо иди... Стой!.. Стой!
- Что опять? Я даю слово.
- Надеюсь, ты вегетарианец? За исключением, конечно, последних дней, я же понимаю…
- Да, я вегетарианец, - соврал Виктор.
- Хорошо, иди... Стой!
- Ну что еще?
- Ты нашей, католической веры?
- Я католик.
- Иди… Подожди... Ты меня больше не боишься?
- Я не знаю, наверное, нет.
- Странно, правда? Мы стали ближе. Об этом еще поговорим, теперь будет много времени. Иди - ты свободен!!

7

Виктор больше не раздумывал, полный решимости подошел к входу. Свет ослепил. Пробует втиснутся в узкую щель; с трудом пролезла голова, но, чтобы просунуть еще что-то, нет и речи.
– «Очень странно?.. Как-то же я сюда залез?»
«А так?» - Вытянул вперед руки, согнул ноги, рывок… В пятки воткнулись острые камни; плечи выворачиваются, давят, болят. «Что же это такое? Проще футбольный мячик в рот запихнуть». Вперед ногами, тоже не получилось. Паника. Злится, делает себе больно; стены давят; свет слепит; камни въедаются - но нет. С разных сторон, и так, и эдак, и ничего. Никак не подступиться.
- Попробуй упереться задними лапами, - услышал знакомый голос.
- Не получается!
- Надо же?.. Попробуй с разгону, руками вперед… ой-ой, что же так?.. Наверное, больно?.. Напрягись, в последний раз, почти вылез... ну... ну... ну... не прекращай, наращивай темп, получается все лучше и лучше..!
Виктор исцарапал все тело, выбился из сил, но продолжает, продолжает… Дельными советами подбадривает сопереживающий голос:
- Вот-вот! Давай-давай!.. Уже вижу руку… Еще рывок!
«Как легко, высовывал руки еще совсем недавно, - удивляется Виктор. - Когда «этот» наступил на нее, ведь, почти вылез из пещеры, а сейчас?..»
Только теперь обратил внимание на освещенную дневным светом кисть и...
...будто распухла, в несколько раз увеличилась. Ногтей не видно, под жесткой, густой шерстью, что покрыла почти всю руку. Выскакивают, если прижать ладонь подушечкой к стене. Подушечка вся в пузыриках, а те в крохотных прожилках. Как мозоль, как волдырь… – «Мерзость какая! - Проказа?»
- Любуешься? - интересуется Жу.
Ответа нет..
- Вот тебе правда, которую хотел... Хе-хе... Один - молится аллаху и выбивает тепленькое местечко на том свете, беспощадно истребляя неверных, а другой – напротив: проповедует терпимость и смирение, пренебрегает удобствами этого мира, меняет на радужные перспективы в том. Молодцы. Нашли занятие, развлекаются, как могут, пока их волокут на плаху. Как можно так пренебрегать жизнью и одновременно хотеть продолжения после смерти - а?.. Реальность – самый страшный из снов. Вы так ее боитесь. Ха-ха-ха…
И ты такой же. Человечишка. Если что-то не нравится – игнорируй, сделай вид, что этого нет - так? Так! Золотое правило.
Раньше не мог заснуть от холода, а теперь твой сытый храп будоражит весь лес. Больше не холодно?.. Тщедушненький поганец... Не холодно. Густая шерсть греет слабенькое тельце, впрочем, не такое уж и слабенькое, набрал килограмм триста, жиреешь на казенных харчах... Ха-ха... Дней десять, как сорвал остатки тесных лохмотьев, неделю ходит на четвереньках, и все удивляется: «Что ж это такое происходит?»
- Не может быть.
- Может.
Виктор сел возле источника, сделал несколько глотков, чуть успокоился. Через несколько минут сказал:
- Западня? Ты меня сюда завел… Ты с самого начала все знал… Что происходит?
В ответ: - Ну брось… Ты же умный мальчик… Ты все давно понял.
- Не понимаю… А почему я? А почему?..
- Ты, или другой – не важно. Но ты не ревнуй, выбрал то все-таки тебя… ха-ха… Ты вокруг этой пещеры бегал пол дня. Догнать, уже думаю… самому впихнуть, что ли? Но... боялся, покалечу еще, или убью… Инстинкты... Как там, на дереве. Если б ты не выстрелил... Да... Трудно себя контролировать. Ну понятно... животное бляха-муха…
- Зачем?
- Все просто. Ты становишься мной, я тобой.
- Хочешь, стать человеком?
- Стало вдруг интересно... Никогда раньше не хотел, даже не задумывался, и вдруг… почему бы и нет?
Я и так, почти человек… - продолжает Жу. - Уже больше чем ты - человек. Перемены не так заметны, но внутренне... Это как маятник, или... с чем сравнить?
…полная трансформация, а потом регресс. Маятник поднялся вверх, и полетел обратно, но с меньшей амплитудой, потом назад, и снова, и… пока не остановится. Понятно?
Но до этого не дойдет. Оставлю тебя раньше. Пойду, пойду, пойду… Чувство голода, притупляется… притупляется… исчезает. И все.
Через неделю-другую, не смогу добывать еду - вот это беда… В этом недостаток людей: ни оленя поймать, ни медведя забить... Так не хочется голодать тут с тобой, а что делать?..
- Уйдешь, и я снова стану собой.
- Да, – если уйду сейчас, но еще пара-тройка недель, и пройдем точку «не возврата». И тогда… и тогда несмотря на нашу обоюдную симпатию, привязанность, я бы даже сказал – дружбу, да-да не смейся!.. Но… придется расстаться… Мне, тоже жаль…
- Точка «не возврата»?
- Может, неправильно выразился... скажем так: момент, когда процесс перекодировки ДНК и реструктуризации клеток, подходит к своему завершению. Чтобы избежать регрессирующей стадии, необходимо удалиться от копируемого объекта на троецидное расстояние, в бэтта координационную плоскость.
- Куда? Троецидное расстояние?
- Только что придумал. Такие туманные, но все объясняющие термины… Короче, дернуть, куда подальше - так проще?..

7

Последние три-четыре часа Виктор молча бродит по темной пещере: от стены к стене, от входа в глубь и обратно... Зверь заснул; узник рад тишине. Надо подумать, поискать выход. Что из сказанного, правда, что нет? А если все правда?..
Адски болит спина. Дискомфорт. Но встать на четвереньки - сдаться, принять правила навязанной игры. Ничего, ничего, сейчас он что-нибудь придумает.
- И зачем себя так мучить? - нарушил тишину сочувствующий сонный голос. - У меня из за твоего упрямства болит поясница, понятно - тебе все равно, с тобой кончено, но ведь окружающим еще жить и жить. Нельзя быть эгоистом.
Виктор подошел к входу, рассматривает странного зверя, тот потягивается, зевает. А ведь, тоже меняется. Похудел, осунулся, вообще стал меньше. Лапы теперь, больше руки напоминают. Стали гибкими, чешет спину, раньше не мог.
- У тебя есть имя? - спрашивает Виктор.
- Я не из тех, кто начинает с ноля. Имя Виктор, вполне подойдет. Твой дом, друзья, и даже хобби – кое что поменяю, но в целом... Ты интересный... и жизнь у тебя интересная – спасибо тебе.
- У меня была собака, тоже очень уродливая. Шерсть липкая, всегда сбивалась в пучок, как у тебя сейчас.
- Хе-хе… ты себя со стороны не видел.
- Когда приносила подстреленных уток, в них не было крови, не знаешь отчего так? И с зайцами та же история. Может, попадались такие, а может, высасывала – не знаю. Называл ее «Чупокабра». Есть такой зверек в Южной Америке – твой дальний родственник... Буду, звать тебя - «Чупа». На Виктора, пока не тянешь.

И опять выстрел. Теперь ближе, даже зверь, всегда спокойный, расслабленный - насторожился, поднялся на лапы, замер как сжатая пружина.
- Ну так как? - нарушил резкую тишину Виктор.
- Как скажешь.
- Кто там Чупа? Сегодня кому-то отстрелят мошонку?
- Милый, ты через чур расхрабрился. Понимаю - это нервное, но постарайся держать себя в руках, - выговорил четко, зло. Стало как-то не по себе от внезапно переменившегося тона, но это не страх, скорее наоборот: откуда-то вырвалась злость, растеклась по венам, ударила в голову. Бунтовать, драться, грызть…
- Да пошел ты!
- Я на секунду отлучусь, - сказал уже мягче, - а ты будь молодцом, жди здесь, никуда не уходи... Ха-ха… И папочка принесет вкусненькое.
Ушел. Виктор ждет выстрела, но не уверен, что этого хочет. «В любом случае голодная смерть, - стонет в голове, переползает от уха к уху, назойливая мысль. - Но как все-таки хочется пожить подольше, даже в этом карцере, в темноте, в страхе, но подольше…
Старики одной ногой уже в могиле, мучаются от болезней, не встают с постели, голодают и гниют, но так отчаянно цепляются за жизнь; молодые, здоровые лезут в петли, а эти хотят жить – почему? И мне теперь, так хочется… Почему?»
Не заметил, как заснул. Давно не видел снов, но в этот раз сон пришел. Такой яркий, радостный, каких не было даже в детстве.
И светит солнце, и лес наполнился тысячами звуков, и голову кружат пьянящие запахи. И воздухом, и землей, и ветром, и тенью пропиталась каждая клетка, каждая мысль, каждый удар, чистого, очарованного сердца. Больше нет времени, все живет только настоящим, вечным. И ничего не проходит мимо, и ничто не ускользает от трепетного взгляда. Вот смешной, пушистый шмель слетел с цветка и за секунду наполнил мир восторженным гудением, ворвался в небо, превратился в облако. Вот сорвался с дерева, завертелся в воздухе и мягко приземлился на звериную тропинку, прямо к передним лапам, алый кленовый листок.
И покорно расступается сочная трава; с ревностью и тайным восхищением, скрывают от чужих глаз, и тихим шелестом отмаливают все его невинные шалости разноликие, осенние деревья. Этот мир - его, только он дорог и близок, только он имеет значение, и в венах вместо крови, течет он - этот мир. Виктор не бежит, почти летит, как мячик, отскакивает от земли, легко перепрыгивает широкие овраги, ручьи, даже реки. Сильными ногами отталкивается от деревьев, как птица парит над землей, приземляется на толстые ветки, те гнутся под массивным телом, пружинят, толкают обратно в небо.
Миновал заросший все теми же бритоногими елями холм, обошел знакомую кривую осину, прошел под ссохшемся, дырявым монстром, с трудом узнавая в нем некогда роскошный, могучий дуб и уперся в поляну, из которой болезненным, каменным наростом выпирает непреступная, мрачная скала. Старый вход в пещеру заделан белыми кирпичами, метрах в пяти, на неровной отвесной стене, большой черной точкой отсвечивает новый.
Перед входом, между кучей белых кирпичей, и мешками с цементом спит он - Виктор. Сильно постарел. Выбритое, сгоревшее на солнце лицо усыпано глубокими морщинами. Из под охотничьего, маскировочного плаща торчат худые, бледные, обтянутые ссохшейся кожей - руки. У изголовья, возле открытой фляги с водой, ружье.
Не будит себя, присел рядом, долго с любовью и жалостью рассматривает уставшего человека. Знает - он прожил трудную жизнь.
Солнце почти спряталось за деревья. Глаза старого охотника открылись, дернулся, шарит рукой, ищет ружье. Не нашел. Оно метрах в пяти, кем-то аккуратно упаковано в чехол. Человек о чем-то просит, плачет, заламывает руки, губы трясутся и... «Проси, о чем хочешь, но это…» Уходит. В след летят проклятия, но не оглядываясь...

Виктора разбудил отчаянный крик. Кричит человек. Самого, не видно, но панические вопли все громче, громче; несчастный бежит в сторону пещеры, вот-вот появится. Вынырнул из за кустарника, и прямо к нему. В темноте трудно разглядеть: бежит, запинается, оглядывается, вдруг увидел скалу, свернул, нырнул в яму, потерялся из виду, но вот уже выскочил на том конце поляны.
Узник хочет дать беглецу ориентир, позвать к себе, но вместо этого заревел. Чудовище поселилось в горле. Это даже не рык – это что-то… «поедателю минотавров приснился поедатель поедателя минотавров».
Остановился, не знает куда бежать. Виктор злится на себя. Понятно, что у беглеца шансов никаких, и все-таки… И все-таки он подыграл хищнику. Жу будто ждал этого окрика. Быстрой тенью вырвался из кустов, сбил человека с ног. И тот закрутился в воздухе, подлетел метра на три, упал спиной на острый конусный камень, затих.
Зверь не спеша, подошел, обнюхал грудь, шею, кажется хочет уйти, но замешкался; равнодушный взгляд скользнул по черной дыре. Уже не видит, но чувствует – оттуда два глаза следят за каждым шагом, каждым движением. Еще не все выжато из эпизода, чего-то не хватает? Ах да… Непринужденно клацнул челюстями, откусил пол головы. Неприятно, страшно. Виктор не хочет смотреть; глаза не слушаются, они сами по себе, взгляд прилип, не оторвешь. Смотрел, пока... От человека остались только резиновые сапоги. Зверь жует, они неприятно скрипят на зубах.

8

- Вы, что-то хотели сказать? спросил довольный, сытый.
- Нет, просто наблюдаю, как ты становишься человеком.
- Да, я готовлюсь к жизни в человеческом социуме… ха-ха… - посмеялся, продолжил:
- Человек имеет право убивать себе подобных. Правда, обычно прикрывается при этом, какой-то сверх идеей, выставляет этот акт, как неизбежность, необходимость. Я только учусь, могу оправдаться лишь тем, что… что... Калории – понимаешь?
В сапоге что-то хрустнуло; Жу недовольно зарычал, вытянул изнутри жилу, проглотил.
- Такое оправдание не устроит твоих соплеменников, - продолжает он, - это да, но… Но если я добавлю, что он был наркоманом или еще хуже – евреем, сразу обрету единомышленников, и какая-то часть человечества начнет мне неистово аплодировать, ведь так?
- Какая-то часть... Может быть какая-то часть, только ведь…
- Не надо!.. Знаю, что скажешь… - прервал Виктора. - Не называй их ущербными… Не стоит так о людях. У каждого есть причины ненавидеть тех или иных. Один наркоман, между прочим, подсаживает на иглу всех кто… кто… А евреи… евреи… - сам знаешь… с ними еще хуже.
- Что с ними не так?
- Нет, ты не понял… Я не антисемит, и не… - Ударил лапой по тому месту сапога, где должна быть голень. Злится, никак не получается зацепить зубами кость. «Как все-таки витиевато устроен человек» – подумал про себя, потом сказал: - К чему такие обвинения?! Когда я убиваю, не задумываюсь о том… Я ненавижу человека в принципе… А ты выставляешь меня каким-то… извергом… Обидно…
- Не понятно, - сказал Виктор. – Людей ненавидишь, и вместе с тем хочешь стать… стать… человеком? Зачем?
- Не зачем, Витя… не зачем… Не гусенице решать: хочет она стать бабочкой или нет. За нее уже все решили. Думаю – человечество, чего мелочиться – вселенную ожидают перемены, и начнутся они, перемены, с меня… Я посланец – понимаешь? Снаружи – человек, а внутри… В мире фальшивых идей, Витя, легко тому, у кого нет навязанных, рабских представлений о морали. Природа выбрала меня… выбрала для миссии… Какой?.. Не стану врать, - пока только догадываюсь, но… Что знаю - что есть цель, и она не в том чтобы быть самым умным дураком в школе для умственно отсталых. Я иду к людям реализовывать свое, звериное.
- Понятно, - разочарованно сказал Виктор.
- Что тебе понятно?
- Только потому, что ты говорящий, я должен вот все это слушать? – Цыкнул, покачал головой. - Звериное, человеческое - чепуха. Такого добра там хватает. Убил заблудившегося туриста, и думаешь, стал сверхсуществом?
- Ничего себе турист,- возмутился Жу. - Он, между прочим, стрелял в меня. И напрасно ты так недооцениваешь способностей индивидуума переросшего общие предубеждения, способного выйти так сказать за рамки... Конечно, этого мало – понимаю, но это черта – главная черта, необходимая. Все, мало-мальски стоящие люди плевали на устои, на нормы, законы, стандарты, не стеснялись шагать по трупам: Македонские, Сталины, Гитлеры, Цезари и прочее отребье, только тем и брали… А в целом… в целом… Знаешь, что я думаю в целом?
- Ты много думаешь, - пробурчал Виктор. Жу разочаровал его, раздражает все сильнее: «Лучше б он и правда был пособником дьявола, - думает человек. – А чего ждать от этого… Эта больная, шизанутая химера заморит голодом… из-за чего? Из-за каких-то своих... своих…»
Между тем, Жу продолжал: - А в целом, думаю: человечество вырождается. Появление таких, как я, тому подтверждение. Человек – ошибка. Мать природа отказывается от родительских прав. Она убьет вас. А не убьет, так вернет в первобытное состояние. И я тебе скажу: я с ней согласен… И знаешь почему?
- Я хочу спать.
- Что? – удивился Жу.
- Я хочу спать, - повторил человек. – Трудный день... Просьба... у меня… Я хочу тишины…
- Вызвал меня на откровенный разговор, а теперь на попятную…
- Я не вызывал…
- Вызывал!
- Как бы там ни было, мы ведь уже все обсудили… Давай отдохнем.
- Кто тебе мешает, отдыхай.
- Спасибо. - И впрямь, почувствовал себя вдруг сильно уставшим.

9

...ушел в глубь пещеры, лег возле плоской плиты: той самой на которой спал первые дни. Теперь, на ней, не помещается. «А ведь он прав… - Провел когтем от начала до конца плоской поверхности. – Как же я не замечал? Ведь видел – она уменьшается…»
- Я попробую объяснить тебе, - услышал человек, но не реагирует: «Я сплю… я сплю… Все. Ни слова больше… ни слова…»
Жу это не остановило: - Не желаете дискуссировать… тогда слушайте. Итак… человеческая стая и причина ее вырождения. Эпиграф: «Человек – есть вша!» Начнем с простых понятий:
Любовь. С рефлексами и инстинктами размножения все понятно… Не будем останавливаться.
Любовь к некоему могущественному сверхсущесву. То-бишь - религия. Зиждется на страхе, ущербности мировосприятия, инстинктивном желании жить, покорности. Без покорности не будет иерархии, анархия же - слаба и нежизнеспособна. Зачем стае анархия. Большой мозг позволяет человеку находить спасение в таких абстрактных плоскостях, как скажем Рай, но сути это не меняет. Любовь к богу – выгодна стае, является ее производной.
Любовь к искусству.
У большинства людей потребительское отношение к искусству. Они любят картину, потому, что на ней нарисована вкусная утка, или сочные яблоки. Восхищаются природой потому, что в ней много дичи, нарисованной рекой, потому что много рыбы. Это, что касается живописи; музыка и прочее, по тому же принципу, цепляют те же струны.
«А улыбка Мадонны, что цепляет? – хочешь спросить ты.
- А ты думаешь, она кому-нибудь, действительно нравится - эта улыбка? Ха-ха, - отвечу я».
Патриотизм, любовь к Родине. Что это, как не проявление человеческой природы? И я отвечу: «Поиск общих корней, идеалов, перекройка истории под стандартный шаблон, - все, все, что ты называешь этим весьма туманным термином (патриотизм), объединяет стаю, делает сильнее, призывает к отстаиванию своих, или захвату чужих территорий.
Патриотов штампуют лозунгами о величии и силе национального духа… Во все времена и во всех государствах. А потом… Потом, начинается заварушка, и молодцы с парада отправляются в грязные, вшивые окопы, кормить национальное самосознание. Когда им все надоедает, вдруг понимают: их обманули и кругом предательство. Потом, их отлавливают по лесам и снова напяливают кирзовые сапоги и каску. После пятого побега дают в руги связку гранат и бросают под вражеский танк. Так появляются герои, спасители Родины, пример достойный подражания для новой, еще не обкатанной партии патриотов. Войну часто начинают патриоты, но редко заканчивают. Патриотизм-лазейка для ничтожеств не способных быть личностью, индивидуальностью, и по сему, считаю его производным одного из основных животных инстинктов. Патриотизм… - хотя, хватит о нем.
Все, все, куда ни сунься, самые, казалось бы, чистые, бескорыстные мотивы имеют основной идеей: служение стае, продление рода или повышение статуса.
Только в том, кто рассчитывает исключительно на свои силы есть, что-то человеческое... Он не привязывается к территории... не падок на лживые, религиозные теории... не желает теряться в обезличенной толпе… он вне общества, и этим обречен на вымирание.
Думаете: любовь, доброта, гуманизм - истинно человеческие качества? Тогда скажите, кому принадлежат противоположные: ненависть, злоба, жестокость?.. Они всегда у Вас вперемешку. Вот так ребята: доброта – от меня, от зверя. Придумали еще – «человечность». «Животность», правильнее говорить – «Животность», Витя. Увы человек погибнет быстрее чем превратится в холодного, расчетливого гермафродита, то есть станет «человеком совершенным» по сути – богом, циничным, бездушным, как сама природа. Природа... Природа – не допустит конкурента. Не успеете избавиться от животных страстишек, прихлопнет. Я, уже наблюдаю регресс…
- Ты мешаешь мне спать, - пожаловался Виктор. – Зачем вся эта ахинея?
- Однако? Конкретизируйте…
- Конкретизировать?.. – и дальше раздраженно: - Природа не допускает ошибок. Это то, что я знаю точно! Если я есть, значит, я нужен. И точка!
- Допускает, Витя, допускает, - сказал Жу миролюбиво. - Заигралась старушка с мутациями.
- Хм… Картины говоришь?.. Хорошо. Если на картине мне нравятся облака – это что значит?
- Значит, ты хочешь пить.
- А если мне нравится сирень в горшке, значит в прошлой жизни я был пчелой?
- Ну зачем так? Сирень можно обменять на мясо, на сексуальные услуги, на…
- Ну перестань. Знаешь ведь, что это не так…
- Хм... Понимаю - большое искусство, духовность и все такое. Вот твоя беда… Нельзя быть в вечных аутсайдерах - Витя. Это все от лжеустановок: Молитесь богу - тут же кидаете проклятия; ревете от мелодрамы - в перерыве на рекламу забиваете до полусмерти жен, а главное: не совершаете нужных, но незаконных поступков, оправдываясь, перед собой тем, что совесть и вера... хотя, ни того ни другого... Живете в паутине. Сами не знаете, во что верите, во что нет. А теперь, все будет просто и ясно. Ты счастливчик...
- Согласен с тобой… а теперь мы будем спать, да?
- Нет.
Виктор, спросил устало: - Никогда?
- Мне нужна минута твоего внимания и делай что хочешь… Идет?
- Минута?.. А зачем все это..?
- Я хочу поделиться мыслями о человечестве… их не много, но… Две минуты… всего две минуты…
Человек поднялся, подошел к выходу, всматривается в темноту: - Где ты?
- На охоте… Скоро буду, - услышал в ответ.
- Ты далеко?
- Минута на трамвае.
«Да, - думает человек, - не спрятаться… и уши не заткнуть… Весь как на ладони…»
- Ладно – две минуты, и баиньки…

10

- Мммм... Да… Так вот: Что есть регресс?.. Человечество и хаос… мозговая атрофия… - темы, которые хочу поднять. Вот, на первый взгляд простая, житейская история… Две минуты, я помню… Хм... итак:
Был такой, себе на свете, интересный человек - Витор. Много увлечений, много друзей, и все его любят, и никто плохого слова не скажет. Душа компании, этакий балагуру, острец и разбивалец дамских сердец… Ха-ха, в рифму – заметил? Ну ладно... Ну вот... Этот имел, что сказать в любой компании, мог поддержать любую беседу; он нравился всем, нравился даже мне. И вот как-то одновременно появился у него и друг и любимая; и легко отдал бы жизнь наш герой, за обоих. Случилось так, что попал под дождь, или сквозняк или еще куда-то там попал – не так важно, но заболел. Заболел, долго не выздоравливал. И про него забыли. Все. Так быстро, что даже странно. А он, каждую ночь смотрел, как на открытом окне догорает свеча и загадывал: «Вот если звезды за окном погаснут раньше...» - хотя, это лирика... И в общем-то не имеет отношения к истории… Впрочем, если хочешь? Знаешь, некоторые разбавляют истории такими… отступлениям, предав им тем самым...
- Нет, не стоит, - сказал человек.
- Ну да... Ну так вот, и в силу своего отвратительного характера…
- Стоп-стоп, ты о ком? – Не понял Виктор.
- Да о нем же, о нем! Ты внимательней слушай... Ну, я может слегка перехвалил… Ну да, скорее... не таким уж был и весельчаком, каким сам себя представлял… Да и, слабый пол его скорее игнорировал… Да и друзья собственно так: собутыльники да завистники. Хотя, чему там завидовать? Бесхарактерная, серенькая личность, пресненький оратор, посредственный веселун. Мы все его в тайне презирали, хотя, опять перегибаю, многие совсем и не в тайне, тем более после того случая…
Бал. Собрался весь цвет. И вдруг: гром, гроза, землетрясение. Входит! Все еще больной, с опухшими красными глазами, и музыка смолкла, и гусары опустили чубатые головы, дамы недоуменно переглянулись, на кухне перестали греметь.
«Хватит ломать комедию!» – крикнул громко, властно; ветер на полную распахнул дубовые двери…
- Подожди, - прервал человек. – А можно, без «властных криков» и «чубатых голов»?
- Торопишься куда-то?.. Я могу и короче, но учти, что реалистичность и… так вот, - сурово продолжает: «Хватит ломать комедию!» – крикнул громко, властно; ветер на полную распахнул дубовые двери за его спиной; молнии сверкнули на улице; свежесть вдохнул вспотевший зал; погасла треть свечей.
- Я долго ждал! Я загадал, глядя на горящую свечу и угасающую в небе звезду!.. В прочем это лирика господа!
Слабый шепот пронесся вдоль портьеры, умчался в столовую, нырнул в окно и там смешался с собачьим лаем.
- Шуты! Комедианты! Прихлебатели! Я вижу тут все неплохо устроились! – презрительно бросил в толпу. - Все чувствуют себя превосходно!.. А кто-нибудь из вас – ничтожеств, задумался, сколькие недоели, скольких не долечили?!. Чтобы вы тут, сейчас..? Эл-л-лита. Паразиты, что затесались в кишечник общества! Язва! Нарыв на его беззащитном теле! Нельзя жить одним днем, и одним собой в этом дне!! Какую пользу вы принесли людям?! – Взгляд уперся в юную кокетку, та дрожала, краснела - некуда бедняжке деть свои красивые голубые глаза.
Потом, широко окинул зал: - Мне очень жаль Вас, господа! И ничем, ничем уже не помочь!!
Один молодой гусар заметно выделялся на фоне остальных. Был в явном восхищении от смелой, отчаянной выходки внезапного гостя, весь затрепетал, когда тот вплотную приблизился, смахнул волос с его золотистого пагона, щелкнул ногтем блестящую запонку накрахмаленного манжета. Долго с презрительной скрупулезностью изучал витиеватые спиральки мягких гусарских усиков; вдруг отшатнулся, губы скривились; молния – угловатой росписью вспыхнула, зашипела, в мути влажных зрачков.
- А ты?! – ошарашил молодого офицера, грозно запищал. - К черту эти цацки! - Сорвал эполеты, тут же забыл о гусаре, нелепо заломил непослушные руки, застонал; не вовремя, предательская судорога нащупала под лосинами худую ляжку; превозмогая боль, подволакивая скривленную ногу, герой устремился в центр зала.
- Император здесь?! Но откуда он?! – спросил гусар смущенного дедушку, что стоял рядом; руки юноши тряслись, чтобы скрыть возбуждение наматывал на педикюрные пальчики пестрый узорчатый платочек. Дедушка покачал головой, пожал плечами.
- Это не император, - прошептали сзади, - это князь Мейфершиц.
Молодой офицер не слышал, или не хотел слышать: - Император... Его превосходительство... Император… - повторял он.
Между тем, наш герой ходит по залу, ищет кого-то, и вдруг, лицо исказила гримаса ненависти. Подошел к низенькому испуганному капитану, измерил презрительным взглядом.
- И ты здесь? – начал шепотом, но сорвался на крик. - Я умирал там, совсем один!.. Забытый всеми, и никто, даже мой друг!.. И моя любимая!.. - Резко повернулся к высокой некрасивой даме, что стоит возле капитана, проткнул взглядом, швырнул в лицо перепуганной белую перчатку. От чего женщина вскрикнула, неприятно поморщилась; на пышное платье посыпались белила. Зал зароптал, и затих. Кто-то упал в обморок.
- Снюхались?!. Снюхались?!. – рвет глотку князь. – Господа! - обратился к окружающим; в чертах бледного лица отразилась мировая скорбь. - Они снюхались - господа!.. Как?!. Как, наше приличное общество может терпеть в своей среде... – иуду?! Воспользовавшись болезнью, господа!..
- Это поклеп! - перебил капитан. Смелость маленького офицера поколебала князя. – Я был, и остаюсь Вашим преданнейшим другом! И графиня Узейршпиц! - Махнул, в ее сторону, не рассчитал расстояние, пятерня с силой ткнулась в живот некрасивой дамы. Графиня качнулась, но выстояла. - Вам еще будет очень стыдно, за эти слова князь!.. Меня не было в городе; я отлучался по долгу службы... А графиня! Графиня!.. Ах как Вам будет стыдно князь!
- Это ложь! - сжимая кулаки, крикнул Мейфершиц. - У него просто нет сил сознаться! Трус! – обращается к залу наш герой, но смотрит теперь, только на капитана.
- Это правда князь! - заступилась за капитана Уйзершпиц. Я знаю о грязных сплетнях, что плетут наши недоброжелатели, но поверьте, я слишком ценю то доверие... Люди жестоки, они делают больно, не задумываясь... Как легко выиграть в свете опорочив чье-то честное имя... Что случилось князь? Как, ваш ум?.. Знание жизни... Как, Вы можете?..
- Прости меня Като!! - вырвалось у князя. Кинулся к ее ногам. Плачет, причитает, молит; белое лицо и тощие руки спрятались в пышных кружевах бального платья; фрак, волосы и туфли трясутся от рыданий.
- Если бы ты знала, что мне рассказали!.. Ах как мне было плохо! Я так виноват перед Вами... Прости меня!.. Прости прямо сейчас, а-то застрелюсь!.. Даю слово Като… Я загадал на свечку и звезды!.. Мне столько, столько нужно тебе рассказать...»
- Ну все, - перебил Виктор. - Зачем все это? С чем это вяжется?
- У тебя неприятная манера перебивать, - обиделся рассказчик. - Я только подошел главному...
- К чему тут можно подойти? Что за дурацкая история?
- Я хотел провести параллели.
- Параллели? - переспросил Виктор.
- Да, аналогии и параллели. Часть из того, что рассказали князю, все-таки было правдой, и графиня Узейршпиц не знала, кому из благородных друзей отдать предпочтение; все должно было решить состязание.
Она стояла на самой высокой горе, а князь с капитаном (каждый со своего склона) тащили к ней по огромному, сорокакилограммовому ядру. Тот, кто доставит свой нелегкий груз первым и должен стать...
Без воды и еды, три дня толкали, каждый свою ношу на вершину, и там, на самом пике, победителя ждала невеста. Мейфершиц не удержал ядро, выскользнуло из рук, когда до любимой было рукой подать. Увлекая за собой мелкие камни, с грохотом, нарастающей неистовостью понеслось обратно, вниз. Даа... Я хотел плавно подвести к тому, что человечество, как и это ядро, не достигло пика, с радостью и облегчением кинулось вниз, назад... Ммм… Атавизм. Но ты не захотел слушать... и не узнаешь всех интригующих подробностей этой пикантной, поучительной истории... Что ж, пеняй на себя...
- А что мешало начать рассказ, с момента… как начали тащить ядра? Или привел бы в пример камень: бросили, взлетел, упал. И все – чем не аналогия?
- Эту историю, я три раза сократил вполовину, и тебе все равно затянуто? Я ошибся… Думал, у тебя есть вкус, жажда познаний… со всеми тонкостями… со всей психологией... Был уверен, сам спросишь: «Что же дальше? Каким боком повернулась судьба к героям этой трагедии?» А теперь… умолять будешь, не словом не обмолвлюсь... Ты гляди ж... Перед ним наизнанку выворачиваешься…
- Чертов Йети… - злится человек. – Придумал себе чего-то там и треплет нервы… Атавизм у него…
Злость Жу вдруг пропала, сказал спокойно, улыбаясь:
- Любой микробиолог подтвердит: существует такое понятие - «популяционные волны». Это когда, скажем, раз в пятьдесят лет, происходит резкий репродуктивный всплеск. Численность представителей, какого-нибудь вида, увеличивается в сотни раз. Труднообъяснимые явления. Такие всплески заложены в самом ДНК каждого организма, их легко проследить на существах, чей жизненный цикл быстротечен. Как из преисподней, возникают миллиардные полчища тараканов, гнуса или мушек - каких-нибудь дрозофил. Их так много, что день становится ночью, и… Или армия тутовых шелкопрядов, в считанные дни, объедают все шелковицы, на целых континентах, до последнего листочка, до белых стеблей, а потом также резко на десятилетия, а-то и столетия исчезают, в никуда. Это простая математика. Знаешь, во сколько раз возросла численность гомосапиенс за последние триста лет? А ведь сотни тысяч лет, ничего этого не было. Количество особей было стабильным. Я даю Вам, еще от силы пятьдесят лет, чтобы объесть эту шелковицу и все… хе-хе. И никакой цивилизации. Человеческий код уже дает сигнал к отступлению, останутся те, чей мозг раньше упростится, быстрее приспособится к новым, диким реалиям.
- Теперь, наконец - все?.. – спросил Виктор. - Не стоило есть этого несчастного, потерявшегося профессора. Вместе со знаниями, похоже, передалось и старческое слабоумие…
- Ты про охотника? Не смеши: этот парень не отличит корейского долгоносика от вьетнамской жужелицы.
- Спим?
- Какой ты все таки… - обиделся Жу. – Когда-нибудь, ты захочешь поговорить, но я клянусь..!..
11

В пещерном проеме замелькали скучные дни. Пару раз зверь приносил еду, но не нарушал обета молчания. Виктор заговорил первый. У него появился план, еще надеется уговорить Жу, отказаться от своей идеи.
- А хочешь, расскажу историю? Тоже очень поучительная... будет, о чем задуматься... Тебе понравится. – сказал он. Ободрился отсутствием возражения, начал:
- Кода-то, давным-давно, читал в какой-то книжке, была бесплодная суша, и дух метался над ней. Потом за пару дней реализовав скрытый талант ландшафтного дизайнера, генетика и, применив некоторые познания в мелиорации и... впрочем, что было потом всем известно, и не так интересно. Гораздо важнее, что было до этого.
Ничто не берется из ниоткуда, и наш дух, всего лишь потомок другого духа, который в свое время, тоже был молод и энергичен, и что-то похожее с подшефным участком вселенной уже творил. Но, ничто не вечно под луной, и когда жизнь подошла к закату, отдал бразды правления... ну, как это и полагается.
Вселенные рождаются и умирают, передают хромосомы потомкам, так что города, люди и даже отдельные, кажущиеся случайными события, повторяются снова и снова.
Так вот. В каком-то году, где-то недалеко, в пределах бесконечности: жили, плодились и размножались, молились и грешили, надеялись, копили, плакали, душили, писали стихи... Он, его кстати звали Виткор, писал стихи. Он жил на первом этаже, а она на девятом. Он писал красивые стихи. Он делал это лучше других, это было его призванием, талантом, щедрым подарком вездесущего духа.
Все были в восторге от его искусства, все от первого по восьмой этаж. Но она… она жила девятом. Была умна, практична, и как это принято в довесок - бездушна. А он, конечно же любил именно ее. Покорить сердце строптивой не было возможности за неимением оного, но удовлетворив земные запросы, можно было обладать ее телом, и он попробовал.
Больше не искал рифмы, не упивался вдохновением, не ждал и не хотел чуда. То, чего хотел, было холодным, почти мертвым, и... последнее стихотворение звучало как так:
«Остывший дым. - Пустой орех. - И депрессивный смех. - Решали долго: - Кто из них, тебе дороже всех. - Но ты любил: - Истошный скрип. - И равнодушный взгляд. – И черствый сок болотных лип. - И дождь. - И страх. - И яд. - Зовут могильные кроты: - Цветы с полей совать в тюки. - И на кресте своей мечты, ногтем царапать матюги».
- Я бы написал лучше, - вдруг вставил слово Жу. Виктор обрадовался, что смог его разговорить, но постарался ответить как можно суше, сдержанней:
- Так многие думают, но получается, увы... Можно написать иначе, но лучше - никогда! Я продолжу:
И произошло с ним то, что ждет каждого, кто теряет себя, отказывается от сути, от своей природы. Стал чуждым и противным самому себе.
Чтобы добиться ее расположения, предал все, что любил, во что верил, перешагнул через совесть, не оглядываясь, пошел дальше.
Она хотела быть единственной - пожертвовал друзьями, близкими, хотела славы – оклеветал, распихал по психушкам конкурентов, хотела материальных благ - обворовал всех до кого дотягивался взгляд, и богатое воображение.
Только в их отношениях все было без обмана, и она легко отдавала свое тело как плату за верную службу.
У них даже были дети - двое или двенадцать, поголовье постоянно менялось, считать, не было ни желания, ни времени. Обросли знакомыми, людьми высшего света. Ну там: высокие ценности, идеалы, устои, моральные качества, и все такое… Скольких усилий стоила поддержка нового имиджа, но старались… Очень. Чувства его как-то незаметно растаяли, но привычка, общественный долг, и...
И, наверное, тем бы все и кончилось если бы однажды, друг не предложил прокатиться в театр, или в бордель, или в казино, или в музей, что в прочем не так важно.
Кратчайший путь - через главную площадь, и в этот день, обычно пустая безлюдная, как назло оказалась забита. Люди. Много людей: кричат, стонут, смеются, плачут.
Друг не смутился, наоборот, как-то подозрительно оживился, двинулся к толпе, увлек за собой.
- Надо было проехать мимо, - сказал наш Виткор другу, как можно громче, боялся, тот не услышит за шумом толпы. - Ты знаешь, я не люблю такие мероприятия!
- Да брось, будет очень весело, это всегда завораживает… горячит кровь! - Брезгливо распихивает локтем грязных горожан, тянет Виткора за рукав.
Виселица не огорожена забором; каким-то чудом, красная линия, что в десяти метрах, сдерживает, кажется неподконтрольное, плотное кольцо: агрессивных, жаждущих зрелищ, существ.
Приговоренные, каждый возле своей веревки, безразлично разглядывают окружающих, молча ждут участи. Перед тем как повесить, осужденному дают слово. Трое из семи отказались, двое просили прощения, один кричал проклятия, а последний - молодой, как-то совсем, не по сезону улыбающийся парнишка читал стихи. Читал, когда приказали замолчать, и даже, когда на голову надели мешок, и как показалось Виткору, рифмы метались над площадью и после, когда тело поэта конвульсивно барахталось на парусиновой веревке. Впрочем, с этого момента стихи слышал только Виткор, потому что знал их наизусть, ведь это были его стихи.
С площади, направился домой, заперся в комнате, и не выходил пять дней. Все, чего хотел - написать хотя бы одно стоящее четверостишье, но все впустую. Тогда, взял пару карандашей, перочинный ножик, несколько чистых тетрадей и навсегда ушел из дома.
Много ходил по свету, все искал вдохновения, но, ни через год, ни через пять, не написал ничего, что могло бы сравниться с тем, что когда-то, так легко, за секунду выхватывал из неоткуда. Он и сейчас в поиске, и уже не сойдет с пути, будет искать, искать, искать, до тех пор... И поверь, даже одна стоящая строчка, будет щедрой компенсацией – той сытой, чужой жизни, которой пренебрег.
Хорошая история, - оценил Жу. Понимаю, к чему клонишь, но ты извращаешь мою идею. Я не отказываюсь от себя, напротив, даю реализоваться лучшему в себе. Это как если бы твой Виткор, начал бы убивать всех, кто отказывается признавать его гений. Избавляться от тех, кто мешает прогрессу... Все правильно, художник должен рисовать, а хищник, если говорить просто - убивать, в какой оболочке не важно, важна суть... Но тебе - спасибо, теперь буду жестче, решительней, в выборе путей: реализации поставленных целей. И если, не дай бог начнут разлагаться внутри, какие-нибудь либеральненькие мыслишки - обязательно вспомню твою историю.
«Сволочь. - Злится человек. – Все перевернул…»
- Что?
- Я это не тебе.
- Ааа…
«Попробую еще раз, - решил Виктор. – Может быть, последний раз…»
- Разве ты не боишься: вдруг что-то пойдет не так? Назад-то - уже никак… Загоняешь сознание в оковы какой-то фанатической идеи, а даст ли врожденное разнообразие сконцентрироваться на задуманном? Окажешься завтра, каким-нибудь…
Не успел договорить - Жу перебил:
- Если бы я был теленком, который пытается стать человеком и завоевать весь свет - твой вопрос был бы справедлив, но… но посмотри на меня: сразу поймешь, кто, завтра войдет в твой мир. Судьба, доля каждого, расписана не на ладонях, она влеплена в нашу душу, впечатана в породу. Тигр, умрет от лап тигра, суслика съест хищник, крот умрет в своей норе, - такова статистика, все остальные исключения, которые как известно… А если, эту статистику еще и помножить на целеустремленность, прибавить веру в притягательность рока, фатализм...

12

- Еще не ясно, что из тебя получится завтра, - сказал Виктор.
- Характер, воля, сила, напор, все эти качества мне не изменят, уж поверь.
Могу привести один интересный пример, так для наглядности…
- Что-нибудь про судьбу? Не надо… Рок, фатализм – чепуха все это.
- Чепуха?!. Слушай…
- Что?
- Случай из жизни.
- Чьей жизни?
- Не важно.
Виктор вдруг задрожал. Только на секунда представил, что остался один, что умирает от голода, и только темнота, только сырость, только… «Ну и пусть, - сказал себе, - быстрее бы уже… Чтоб не мучиться… не думать об этом…»
- Зачем ты это делаешь? Дай умереть в тишине… Я имею на это право!
- Не имеешь… - сухо возразил Жу, - но можешь заслужить… Послушай… Буду краток, - обнадежил он, – обещаю... В судьбу не верит… Откуда ты такой? Ладно…
- Один молодой человек, его звали Вилнор, – начал, немного растягивая слова. - Нет, один мальчик… Да, ему было лет двенадцать. Так вот… был самым, лучшим учеником в классе, да и во всей школе, но… это был странный мальчик, необычный мальчик… Так вот, - успехи, - его скорее пугали, чем... А мальчик он был странный, необычный…
- Ты это уже говорил… - безнадежно выдохнул Виктор.
- Не перебивай… Так вот... Слишком многого, от него ждали окружающие, и сам он понимал, - большой выбор, может, и дает человеку некоторую свободу, но напрочь лишает счастья. Разнообразие сбивает с толка, рассеивает внимание, дробит основной вектор на мелкие, заставляет выбирать часть, вместо целого.
Вот так, было тебе холодно, пошел в магазин и купил свитер… ну согреться чтобы… а в другой раз, по той же причине, пришел в магазин, а их там сто, и все разные. Сначала ищешь теплый, потом, чтоб еще и красивый, потом красивый, но шерстяной, и в конце покупаешь холодный и красный, и не совсем даже и свитер ха-ха... Знаменитости, редко счастливы в браке, от него как раз, от этого самого – «излишнего выбора». Дайте человеку две дороги,- легко определит лучшую, и пойдет, но если их пятьдесят, все ему будет не то, и что бы ни выбрал, всегда будет жалеть, и это станет повод для плохого настроения, депрессии, магнитом всех несчастий.
- Тебя послушать, так лучше совсем без выбора.
- Вообще-то лучше... Скажем: для обычного человека - да... но есть нюансы. Закон ограничивает выбор, и это хорошо. Вас надо сажать в клетки, там Вам будет спокойней. Ну а про себя скажу, - ваши страстишки, метания, страхи, меня не занимают. Я слишком целеустремлен!.. Меня сдерживают только законы физики!.. Я выше ваших предрассудков!.. Я выше вашего закона!.. Я… Я… Я продолжаю… Так вот, этот самый Вилнор, - как видишь, и правда - развитый, не по годам ребенок, - заметил и еще одну особенность: назвал ее парадоксам Вилнора.
Люди хилые, болезненные живут дольше, чем… Ну это понятно: слабый пытается сохранить то немногое, что есть; здоровье сильных – изнашивается быстро, как ходовая на гоночной машине. Но это не все. Косноязычные - читают, становятся ораторами. Люди с дефектами речи - лучшие дикторы. У некрасивых баб - полно любовников. Отличники – нанимаются «в батраки» к бывшим троечникам. Почему - так? Сколько их: обещающих, умных, талантливых… – спились, потерялись, рассыпались. А ведь был потенциал, и что?..
Парадокс Вилнора: – материя, не встречая сопротивления утрачивает способность к регенерации и ее кпд на выходе, при данных условиях - обратно пропорционально количеству вложенной в нее энергии. Если проще, то: свои недостатки каждый замечает с самого детства и при здоровой иммунной системе вырабатывает к ним противоядие. А если недостатков нет, то нет и опыта борьбы – ты обречен на поражение.
Он это видел так. И его пугала легкость, с какой все дается, и в ней, в этой самой легкости уже виделся ему - зародыш неизбежного краха.
А еще он верил в судьбу, в рок, верил хиромантам, астрологам и… и не только им. Как-то разбил мячом окно бабке с первого этажа, нечаянно конечно, но очень ругалась старуха, вынесла во двор толстую книжку, открыла, ткнула палец в нарисованную змею, мерзкую такую, чешуйчатую, - сквозь зубы процедила: - Гнить тебе поганец в утробе твари сей! Аспид ты проклятущий!
Надпись успел прочитать, в самом низу: «Большой водяной питон – Morelia maximа». Бабке, он поверил больше всех.
«Итак, впереди ничего хорошего, - думал Вилнор. - Но разве нельзя все это, как-нибудь, на сто восемьдесят..?»
Твердо решил: «надо брать судьбу в руки!».
Через год уже отставал по всем предметам, стоял на учете в детской комнате милиции, курил и... Это оказалось не трудно. Умному быть дураком легче, чем дураку умным.
Был у Вилнора, еще один термин – «Кризис материи» - переломный момент, самый главный в стратегии.
«Кризис материи» - все подающие надежды уже – «подъобломались», покатились по наклонной, а неудачники (в кавычках) - напротив, только начинают самореализовываться. Так вот, - стартует этот кризис в двадцать четыре года. Не знаю почему именно в двадцать четыре, может потому, что, организм начинает стареть.
В двадцать четыре, как-то не сложилось, и в двадцать пять, и в… Взяться бы уже за ум, да не тут-то было… И в двадцать восемь, тоже как-то… И в тридцать и...
Сорок лет – Вилнор классический неудачник: ни денег, ни работы, ни увлечений - больная печень и визиты к наркологу, - все. И кого он там встречает?.. Да все тех же… самых многообещающих, тех самых – школьных, институтских вундеркиндов. Но он-то, почему здесь? Почему среди них? Все ведь предвидел, все сделал правильно?!
А объяснение простое - судьба.
- Понятно, - сказал Виктор. – Это все?
- Нет! – рявкнул Жу.
Он решил еще немного побороться, - сказал уже мягче. – Это не все. Совсем не все… Он устроился пилотом на большой грузовой самолет. Летал где-то в Африке, и кажется судьба смилостивилась, и... Ах да! Не могу, не отметить… Ты знаешь, как красива Африка весной? Саванна, стада бизонов, кочующие слоны, леса полные дичи, реки полные жизни. Добрый край изобилия и счастья. Место, где исполняются все мечты. Земля, которую греют звезды, и остужает солнце. Воздух в Африке немножко терпкий от обилия пыльцы, и если им просто дышать то можно пол года не есть, представляешь?! - настолько пропитан питательными ферментами… Да...
В Африке живут Буры. Они воевали с англичанами.
Катко, лет сто назад, поймали колонисты предводителя буров и потребовали, чтобы он увез свой народ в Америку. Ни угрозы, ни пытки не действовали, тогда задумали они его купить. Но золото для подкупа, похитили пираты. Из-за него, корсары начали драться и… в конце концов, выжил только один. Тут началось самое интересное. Перед тем, как корабль выбросило на мель...
- Подожди, подожди, - прервал Виктор. - Ты хотел сделать небольшое отступление про Африку, но вместо этого начал другую историю.
- Почему другую?
- Потому что, ты рассказывал про Вилнора.
Виктор и сам не заметил, как втянулся в диалог. Уже не признается себе, но надежда еще есть, теплится где-то там, в глубине.
- А сейчас, по-твоему, про кого? Хм... Правнук злодея, которому досталось золото англичан, через семьдесят лет основал компанию авиаперевозок «Flai in…», «Flai in...» - не помню. Там работал Вилнор. Я просто, хотел к этому плавно подвести. Но ты перебил меня… опять перебил!.. Ты не узнаешь, не о романе между Вилнором и женой начальника авиаремонтного цеха, не узнаешь, кто сдал ЦРУ карту скрытых аэродромов, которые были транзитными точками мощного наркотрафика, не узнаешь, кто стоит за двадцаткой самых крупных, не раскрытых преступления последнего столетия… Ну да ладно, если тебе не терпится я заканчиваю, хотя… хотя… Так вот. Вилнор знал, что умрет в желудке питона, и все избегал тропических лесов, террариумов, цирков…
Случилось так, что упал его самолет посреди жаркой пустыни. Неделю плутал он по дюнам, вконец ослаб, валился с ног. Но надежда оставалась, ведь, как говорят: «Не утонет - тот, кому суждено сгореть». Так и вышло... Его обхватила эта мерзкая рептилия, придушила и амм...
- Питон? – удивленно уточнил человек.
- Он.
- Посреди пустыни?
- Да, это была Сахара.
- Опять ни черта не понятно.
- Что тебе непонятно, мой друг?
- Я не понял, каким образом... Откуда вообще?.. Почему, посреди пустыни его убил питон?
- Да потому что..! Потому что, такая была его судьба!!
- И все?
- И все!
- А вот на этот раз, насколько понимаю, - без подробностей, - рассерженно сказал Виктор.
- Какие еще подробности? От судьбы не уйти, вот и все.
Диалог оборвался. Оба погрузились в себя.

Несколько дней тишины, скуки.
Охота не ладится. Жу стал медлительным, неловким, слабым. Добыча легко ускользает. Перешли на подножный корм, но и одному этого мало; кокда-никогда что-то перепадает и Виктору. Раз, Жу поделился полуразложившейся тушкой старого зайца, в другой худыми птенцами, что выпали из гнезда и умерли от голода. Вскарабкаться на дерево, и достать живых, теперь трудно.
Зверь почти человек, только какой-то неестественно-большой, страшный. Человек пораженный ужасной неизвестной болезнью. Зубов нет, местами под деснами, только начали чесаться зародыши новых. Пальцы кровоточат, с болью прорезаются плоские, человеческие ногти. Лицо красное, опухшее, будто ошпарили кипятком; оно стало гладким, без рельефным, напоминает сморщенный помидор. Жу еще прихрамывает на левую ногу, хотя внешне, она почти восстановилась.

13

- Хм... наверное, этот чудо змей выпал, из какого-нибудь самолета? Да? - примирительно прервал трехдневное молчание Виктор.
- Удав? - спросил Жу.
- Питон, - поправил человек.
- Ну да, точно... питон, - подтвердил зверь. – Нет, ничего этого не было, - добавил он, - никто ниоткуда не вываливался.
- Но ведь должно быть объяснение?!
- Ну вот, у тебя волосы поседеют, или выпадут вообще, - чем объяснишь?
- Думаю, такие вещи легко объяснить генетикой, но...
- Так вот, - раздражаясь перебил зверь, - все рассказанное мной: в частности наличие питона в пустыне, объясняется, как раз тем же!
Виктор подумал, потом упрекнул: - Что за манера такая?.. Понапускать тумана, понаводить тень на плетень, – протянул разочарованно: - Ааа…
- Некоторые, сложное считают простым, другие наоборот, - ответил Жу.
- Я, вот что подумал, - услышал Виктор после небольшой паузы. - У меня есть несколько патронов, но вот ружье... Понимаешь, когда он убегал, то выронил ружье в расщелину... Я достал, конечно... Оно не стреляет... поломанное оно и погнутое... Твое-то, тебе уже не нужно, а питаться все-таки… да?.. И что, ты об этом думаешь?
- Вот, сам думаю, что думаю. Думаю, например, не хочешь ли ты меня убить?
- Нуу… за кого ты меня... Да и зачем мне? Ты - ничем не угрожаешь, мстить за что-то?.. Так вроде, особо, не за что?
- Сколько патронов? – спросил Виктор.
- Четыре.
- Я дам тебе ружье, а ты мне патроны.
- Это еще зачем?
- Для охоты тебе хватит и одного, вот по одному, и буду выдавать. Если перемкнет, и захочешь от меня избавится, шансов у тебя будет в четыре раза меньше. Кто тебя знает? Кем станешь завтра? А так, буду оценивать твое психическое состояние, и решать: едим сегодня или нет.
- Чего ты боишься? Не знаю, по мне, так лучше умереть от пули, чем от голода. В конце-концов, осталось не много... Я и на корнях проживу, да и ты недельку-другую, думаю, протянешь без еды. Решай.
- Мне патроны, тебе ружье, иначе никак. Ружье отдам по частям, - добавил Виктор. - Одну часть, - ты мне патроны, и я отдаю вторую… Собрать не сложно... Ну что?
- В патронах порох... Порохом можно взорвать все что угодно.
- Я не подрывник, но думаю, пороха из трех патронов не хватит и дверцы от шкафа с петелек сорвать.
- Боюсь, что хватит.
- Значит, голодаем? - спросил Виктор. - Что ж, - твое решение...
- Зря ты так Витя… Иногда, приходится доверяться другим… Иногда - нужно доверять другим... Хм… Был такой случай, - нехотя, после длительной паузы сказал Жу.
- Еще одна история?
- Эта, короткая, - сказал как-то виновато.
- Ладно, валяй, все равно делать нечего…

- Отряд легионеров, был на марше, - начал, заметно ободрившись. - Двигался из центральной базы, где-то в Судане, в какое-то село, чтобы усмирить какой-то бунт, подстрелить пару аборигенов, поддержать союзный клан.
Путь, оказался длиннее, чем думали; кончилась вода.
Небольшая группа, пять человек, должна отделиться от основного отряда, съехать в сторону на несколько километров, набрать воды, и нагнать своих к следующему утру.
Снаряженной группой командовал капитан Виснор. Он же переводчик.
Не успели добраться до ближайшего колодца, как их с улюлюканьем и выстрелами в воздух окружили всадники; лица перемотаны тряпками, даже глаз не видно. Легионеров обезоружили, бросили в глубокую, тесную яму.
Виснор, как единственный, кто знает язык, пытается переводить товарищам редкие обрывки разговоров, что доносятся сверху.
- Чего они хотят, капитан? - спросил совсем юный, безусый сержант Футьен.
- Еще не знаю, ждут, какого-то Мурзафа, видать местный князек, он и решит нашу судьбу.
- Капитан, не щадите нас, скажите, вы уже слышали какие-то слова… «казнь, расстрел, кара, кровь»?.. - уточнял Футьен. Виснор поспешил успокоить:
- Нет, пока только о лошадях говорят, и про Мурзафа, его здесь очень чтят.
- А вот это слово "Баншисьхрас" или "Ваншисьхрамс" или… или... оно… оно что-то… связанное с насилием?
- Нет Футьен, не переживайте, так здесь называют людей, которые чтят Мурзафа больше остальных.
К ним подошли только через сутки. Вернее - подошел, бородач, лет тридцати, с раздражительной привычкой сильно жестикулировать; он будто пытается слепить из воздуха предметы, или образы о которых говорит.
- Ну что сссабаки! - приветствовал пленников, ловкой кистью схватил невидимого, грязного пса за загривок, и отшвырнул в сторону.

- Очень образно, - похвалил Виктор.
- Ну, - смущенно сказал Жу. Продолжил:
«Ну что, собаки, - сказал он. - Меня зовут Маншихрас. Я убил за свою жизнь больше тысячи «неверных»! Меня знают по обе стороны границы, как самого кровожадного нукера на Востоке. Но сегодня, у меня праздник, моя лошадь ожеребилась, и один из вас останется жить. Кто? - решит аллах. Отпущу, через двадцать дней, если захочет... Ха-ха-ха! Мы поиграем в игру. Все очень просто, честно. Принесут большой кувшин с водой, - если пить одному, - хватит на месяц… ну дней на двадцать пять… может, чуть меньше... если экономить... А пить впятером, и вода кончится через пять дней. Жарко, через неделю умрете».
Еще что-то говорил, потом что-то ответил на арабском Виснор, и им скинули лестницу.
- А ты останешься, - сказал Виснор Футьену, - пойдут только четверо.
- Почему я? - возмутился сержант, но его одернул один из пленников. Футьен недовольно от всех отвернулся.
- Все очень просто, - рассказывал капитан по дороге. - Нас хотели убить, но судьба благосклонна. У них тут был съезд старейшин, - сидели, угощались и двое из именитых гостей ни с того ни с сего, вдруг взяли и померли. Остальные - ничего, живехоньки. Чего там жрали те двое, никто не помнит. Что отравлено - не ясно. Времени готовить - нет; Мурзаф уже подъезжает, и если его не покормить... Наш новый добрейший покровитель Маншихрас боится, остаться без головы. Предлагает нам пообедать.
Никто не помнит, чтобы ел птицу, рис, лаваш, или пил сливовое вино, кстати – все, любимые блюда Мурзафа.
Стол ко всеобщей радости не так скуп, как думали; вином с мясом, уже проверенными гостями, насладился каждый. Они ни ели молча, заглядывая друг другу в глаза - нет. Звучали шутки, говорились тосты, и даже была спета душевная, патриотическая песня. И когда рядовой Сожардон схватился за живот, каждый успел сказать товарищу: «прощай брат» и пожать несчастному руку. Отравленной – оказалась птица.
Ночью приехал Мурзаф. Утром за легионерами пришли. Виснор попросил оставить Футьена, - Маншихрас разрешил. После этого Футьен больше не разговаривал с Виснором. Он был напуган, подозревал капитана в коварстве.
На этот раз, нужно стрелять из огромных старинных пушек. Мурзаф спорил с одним из старейшин, что те выдержат тройной заряд пороха. Некоторые, горячие головы готовы увеличивать ставки на крепость орудий по ходу проведения испытаний. Проиграл - один Мурзаф, - уже третья разлетелась на кусочки, снесла пол туловища одному из легионеров.
Следующий погиб, когда гости соревновались в меткости. Обреченные, но не сломлены люди, ставили себе на головы яблоки, и сами выбирали стрелков. Виснору повезло, - выбирал первым, отобрал самых трезвых.
Потом была игра, чемто напоминающая русскую рулетку, и их осталось двое, Виснор и Футьен.
Перед ними положили три монетки, решкой вверх. С обратной стороны, там, где орел - краской нанесли несколько жирных точек: на одной красного цвета, на другой желтого, на третьей зеленого. Перевернули, перемешали. Виснор, может заглянуть под первую монету, Футьен под среднюю. Кто первый назовет цвет третьей, будет жить, кто рискнет назвать первым, но ошибется - умрет. Участники могут общаться между собой. Эта игра, несмотря на кажущуюся простоту, некоторыми ценителями считалась самой зрелищной.
Сидят за столом несколько минут. Футьен напряжен, взволнован. Виснор улыбается.
- Что дальше капитан? - жалобно спрашивает Футьен - Чего от нас хотят, зачем все эти монеты?
У Виснора есть выбор: честно рассказать правила игры сержанту, ведь тот не знает языка, как ты помнишь, или…
- Каждый из нас, - сказал он, - вытаскивает другому наказание. Показывать нельзя, но один другому должен сказать честно, какой цвет видел. Моя монета красная - тебя обваляют в углях, достану желтую - выкалят глаза, зеленую - захлещут до смерти прутьями.
- Это очень странно... да капитан? Я почему-то думал, умирает, всегда только один.
- На этот раз живых не будет, мой друг.
- Но вон тот. - Посмотрел на Маншихраса. - Обещал, что один выживет.
- У них нет чести, сержант; они не держат данных обещаний. Ладно, чего тянуть? Загляни под монету, скажи мою судьбу. Я не боюсь смерти.
Футьен приподнял монету, посмотрел, отодвинул от себя, опустил глаза и вдруг замер.
Виснор не выдержал: - Что там, друг? Не томи, говори не бойся.
- Простите капитан, Вам выкалят глаза… Мне очень жаль...
- Ничего. Мужайся друг… сейчас, скажу твою судьбу. - Виснор заглянул под свою, и уже хотел назвать цвет, скрытый на оборотной стороне третьей, но остановился. За секунду до нитки пропитался едким потом. Точка, под монетой - желтая. От жуткого напряжения, заболела голова. «Футьен, догадался в чем смысл игры, специально обманул, хочет, посмотреть на реакцию, - думает капитан. - Спросить сержанта: ничего ли тот, случайно, ни перепутал? - сразу поймет, какой цвет у меня, и вычислит цвет третьего орла. А может, и в правду забыл, какое наказание обозначает желтый?..»
- Виснор посмотрел в глаза Футьену: - Крепись друг, тебя изжарят в углях. Мой цвет зеленый.
Удивление. Сержат просидел с открытым ртом секунд двадцать.
Глаза в глаза. Изучают. Оценивают.
- А что, зеленый цвет - уголь? Не розги? - Все же спрашивает сержант.
- «Все он помнит, - думает Виснор. - Значит, соврал специально».
- Дружище... мм... а ведь ты прав... Зеленый и правда - розги, желтый - слепота, красный - угли... что-то мы от нервов... да? Поперепутывали все ха-ха...
- Да, да... - По детски улыбаясь, кивнул сержант.
И опять пауза.
Виснор посерьезнел, хочет что-то сказать, несколько раз открывал рот, но обрывает себя, в последний момент понимает, слова, все не те...
Решился, говорит: - Я тебе не очень нравлюсь - да, сержант?.. Считаешь меня мерзавцем, думаешь, смог выжить, потому что подпихивал под смерть остальных, а тебя, как самого глупого - оставил напоследок?.. Считаешь, если не застрелился после того обвинения в краже, то... Так вот, знай: и про крапленые карты и что якобы бежал с поля боя, оставил орудия... все ложь, слышишь... ложь! Перед тобой - честный человек! Просто, честный человек, хотел выжить, но... живи ты - брат!.. Мой цвет желтый… да желтый… Дарю его тебе вместе с жизнью!.. Я, потому и замешкался, что - желтый, а так, давно бы сказал…
На щеке капитана блеснула слеза: - Ты моложе меня... Тебе еще жить... Знаешь, ты всегда мне был...
Футьен прервал этот сумбурный монолог. Все это время, сержант презрительно глядел на капитана и вдруг: - Желтый!! - Показал на третью монету. Несколько раз провел пальцем по желтой нашивке на рукаве, снова, но уже тише:
- Желтый.
Несколько раз перевел палец с нашивки на монету, бросает трусливые взгляды на загомонивших вдруг арабов, понимают его или нет?
К столу подошел Маншихрас, перевернул монету. Хохот заполнил комнату, и вырвался в открытые двери. Точка на обратной стороне была зеленая.
- «Иногда надо верить, - думал Виснор. – Даже, таким мерзавцам как я... иногда надо верить…» Его отпустили: прожил полноценную, счастливую жизнь. Но суть взяла свое. Кончил плохо. Убили на дуэли, кажется, из-за крапленых карт… Там начался какой-то скандал, но это уже другая история. Но монетку всегда носил с собой; ведь она для него - билет в жизнь, символ удачи. Потерял ее - даже расстроиться не успел. Все кончилось сразу.
Некоторые генетики всерьез считают: гены везения или невезения заложены в каждом, и магниты, это может быть все что угодно, даже пломба в зубе, воздействуют на гены созидания или разрушения, ну да я отвлекаюсь…
Жу сделал паузу, и закончил рассказ, немного театрально: - Вот так, Виктор! Иногда нужно верить! Просто верить!
- Если так, - сказал человек, - то давай патроны.
- Жаль. Ты так ничего и не понял…
- Скажи, почему все герои, твоих рассказов плохо кончают?
- Я не понял формулировки? Что значит, плохо кончают?
- Это значит - плохой конец. Просто, плохой конец; никто не стал жить долго и счастливо…
- Аааа... Расстрою тебя. Хороших концов не бывает. Вы, слишком смертны, чтобы надеяться на какой-то хороший конец. Есть, всего лишь некоторые благоприятные переходные моменты, но итог, как говорится...
- Хороший конец, - это когда человек... ну, допустим... допустим, заканчивает жизнь... ну, с улыбкой на устах... не боясь смерти... - сказал Виктор.
- С улыбкой на устах, как ты говоришь, умирают, только прокаженные и нищие.
- Нет, ты не понял. Они улыбаются, потому, что прожили хорошую, счастливую жизнь, понимаешь?..
- Интересно, в какой пошлой книжке ты это прочел? - Злится Жу. - Тот, кто прожил, как ты выразился: «счастливую жизнь», никогда не примет смерть с улыбкой, ему захочется еще и еще… Счастливая смерть - плохой сюжет для пошленьких романов. Смерть - всегда боль, неизбежный проигрыш, трагедия…
- Пусть нищие и прокаженные, но с улыбкой на устах… У тебя и таких нет…
- Вспомнил, Виснора не убили на дуэли... убили другого совсем... Другого, который не он. А Виснор - безногий алкоголик с шарманкой, еще двадцать лет ползал по улицам Парижа, клянчил копейки на алкоголь, лекарства от хронического поноса и чахотки. Он принял смерть, как избавление, и умер улыбаясь.. нет, даже хохоча. Хороший конец, правда? Счастливый. Ах - прелесть!..