Безответная любовь

      На Наташу Сухову я обратил внимание еще до отъезда в Москву, когда она была студенткой последнего курса. Она была среднего роста, со светло-карими глазами. У нее было умное, симпатичное лицо.  Мне импонировали ее начитанность, чувство собственного достоинства, которым она обладала. Мне казалось, что она внешне немного похожа на меня, и в голову мне пришла мысль, что мы стоим друг друга. Я хотел иметь именно такую жену.  Когда я учился в Москве, я иногда вспоминал ее.
К тому времени как я вернулся в Везельск, она уже окончила институт и работала ассистентом  на кафедре литературы.
Меня восхитила ее целеустремленность и твердость характера. Она   мечтала стать литературоведом. Когда после окончания института ей  предложили должность ассистента на кафедре русского языка, она согласилась временно занять ее, но как только на кафедре литературы появилась вакансия, она перешла работать туда. Я же, оказавшись в такой же ситуации, как она,  навсегда увяз на кафедре русского языка.
Когда я увидел ее снова, во мне  вспыхнула влюбленность.  Я посылал ей сигналы (взглядами, проявлением интереса).  Но терялся в ее присутствии.
В начале декабря деканат предложил преподавателям  вместе сходить в кино. Разумеется, я,  неженатый мужчина, изнывавший от одиночества,  сдал деньги на билет в числе первых.
За билетами в кассу сходила Наташа. 
В субботу к кинотеатру «Победа» пришли человек шесть. Кроме меня и Наташи, среди энтузиастов были Добродомова – наша деканша, которая пришла с мужем, крупным чиновником, солидным мужчиной с золотыми зубами, в пыжиковой шапке, Кочергин — новый преподаватель кафедры литературы, высокий, изящный, красивый мужчина лет сорока,  Лидия Петровна - преподавательница с кафедры литературы. После фильма мы все вместе вышли из кинотеатра, пошли вниз по улице Чернышевского. Я надеялся, что Наташа пойдет вместе с Лидией Петровной, с которой они жили в соседних домах, и хотел составить им компанию. Но, дойдя до перекрестка, Наташа вдруг сказала:
- Мне к знакомым.
Она попрощалась с нами, повернула налево и пошла одна. От нас стремительно удалялось ее серое пальто и норковая шапка.
        Я глядел ей вслед, испытывая сильнейшее разочарование и досаду.
      От нашей компании отделился Кочергин,  в дубленке, в норковой шапке, и пошел вслед за нею. Он догнал ее, и они пошли рядом. Более всего меня удивило, что он, женатый человек, отец двух детей, на глазах коллег ухлестывает за юной девушкой. У меня  возникло подозрение, что они заранее договорились уйти вместе. Меня обожгла ревность. «Неужели она в него влюблена? – думал я. - Он же  женатый человек, у него двое детей. Он лет на шестнадцать старше ее». 
Я приплелся домой. Настроение было хоть вешайся. Я решил погонять себя по стадиону. Десять кругов пробежки подняли мой жизненный тонус. Вечером в голову мне пришла идея самовоспитания и самосовершенствования.
     В декабре, январе я не раз видел Сухову и Кочергина вместе. Она вызывала его из  аудитории, и они говорили приглушенно, как близкие люди. У нее было строгое лицо, строгий тон. Было такое впечатление, что она за что-то отчитывает его. Я был уверен, что у них роман.

     Я встретил ее в марте. Мне хотелось пообщаться с нею, но вместе с тем я чувствовал себя напряженным в ее обществе.   
Я знал, что какое-то время (до моего возвращения) она работала на кафедре русского языка и вела лингвистический анализ текста.
- У меня не получаются занятия по анализу, - сказал я. – Не могу сделать их интересными. А как у вас было?
- Тоже помню, скучновато было, - улыбнулась она.
Она ничего не могла мне посоветовать.
- Видимо, надо ужесточить систему, - сказал я. В ее глазах отразился испуг и скрытый протест.
    Пришлось объяснять, что я имею в виду:
- Многие студенты не читают дома тексты. Трудно в этом случае сделать анализ интересным.  Буду требовать, чтобы читали. А если не будут читать, буду требовать отработок.
   Я понимал, что мои жалобы снижают мой образ, но другой темы для разговора с нею  не нашел. 
   Я вспомнил, что они Лидией Петровной собирались пойти на фильм Тарковского.
   - Ну как, посмотрели «Зеркало»? - спросил я.
  -  Я ходила  одна. Людмила Петровна не пошла. Она раньше видела.
- Понравилось?
- Очень.
Мне бы сказать, что я тоже в восторге от этого фильма.  Но я  из кожи лез, стремясь быть оригинальным и остроумным. 
- Что ж, это свидетельствует о вашем тонком эстетическом вкусе и глубоком уме, - сказал я шутливым тоном.
 Она смутилась.
В кругу друзей я нередко удачно шутил, но в обществе любимой девушки из-за сильного волнения качество моих шуток снижалось.
В середине марта я  обедал с нею в столовой. Она выглядела похорошевшей. У меня закипела кровь. Мне хотелось сделать ей комплимент, но я не решился.
- Как культурная жизнь? – спросил я.
- Сходила на «Зеркало». И все.  Скоро приезжает оперетта. Надо собрать компанию. Не знаю, как другие, а я люблю оперетту.
- Я тоже. Имейте меня в виду.
- Надо позвать Лидию Петровну. Но она сейчас заболела.
«Могли бы сходить вдвоем и без Людмилы Петровны», - подумал я, но предложить не решился: чутье подсказывало мне, что она откажется.  «Интересно,  встречается ли она с Кочергиным? – думал я. - Впрочем, какое мне дело до нее».
Мое чувство к ней угасло, но, несомненно,  если бы она проявила ко мне интерес, то оно  разгорелось бы с новой силой.   
В середине  марта после занятий по приглашению Кочергина я пошел на заседание клуба по литературоведению.
Наташа, сидевшая рядом со мной, выглядела сексапильной. Мне хотелось ее  страстно целовать. «Почему она не моя женщина? – думал я с отчаянием. – Почему Всевышний не сделает мне подарок?»
Вся она была устремлена в будущее, в Москву, в аспирантуру.
Спустя неделю я зашел в кабинет литературы. Наташа, сидевшая за столом, доброжелательно улыбнулась мне. Я спросил, нельзя ли  мне взять у них на занятия проигрыватель.
- Конечно, можно, - сказала она.
Она стала искать пластинки, на которых была записана декламация стихов.
- Это я по знакомству, - сказала она, улыбнувшись.
   Ничего подходящего мы не нашли. Фонотека была бедная, да и времени  на поиск было мало.
- Спасибо, - сказал я, когда поиск закончился.
- За что? – улыбнулась она.
- Как за что? Вы познакомили меня с вашей фонотекой.
- Фонотека плохая.
«А что если предложить ей сходить в кино, - думал я. – Вдруг ее отношение ко мне изменилось. Зимой была равнодушна ко мне, а теперь, весной, вдруг я стал ей нравиться? Не согласится – бог с ней. Но почему бы не попробовать».
    Но я так и не решился начать с нею разговор. Чутье подсказывало, что меня ждет отказ.
  Я подозревал, что Лидия  Петровна рассказала ей о нашем приключении,  и досадовал на себя за то, что зимой я проявил слабость. Стыдно было за себя.
   Еще неделю спустя   я поинтересовался, не сходила ли она на оперетту.
- Нет, не нашлось времени.
- Неинтересно ты живешь, - сказал я с напускной  фамильярностью. - Все дела, дела. Так жить нельзя. Мы бы могли сходить вдвоем.
Она сделала вид, что не услышала моих слов. От нее веяло холодом. Я помрачнел. В который раз я осознал, что она не моя женщина. Впрочем, в тот день она нравилась мне меньше. В глаза мне бросилось, что ее грудь слишком маленькая, а верхняя часть спины слишком широкая. Общение с нею давалось с трудом. Я по привычке продуцировал остроты. Ни один мускул на ее лице не дрогнул.  Мне показалось, что  у нее нет чувства юмора. «Мои остроты  невысокого качества. Но чтобы они  были удачными, нужен понимающий собеседник.  Она не улавливает скрытых смыслов», - думал я.

В конце мая я встретил  ее в обществе Лидии Петровны в коридоре института.
      - Что вы с нами не общаетесь? – спросила Лидия Петровна, лукаво улыбаясь.
      - Вы сами отшатнулись от меня, исчезли из поля зрения, и я в вас разочаровался.
     Мой удар  отправил их в нокдаун. Несколько секунд они стояли в оцепенении.  Они надеялись, что я возьму свои слова назад, сведу их  к шутке. Но я проявил твердость.
       В середине июня вместе с Наташей  и Лидией Петровной я обедал в столовой. Я отметил про себя, что Наташа снова похорошела. Она живо рассказывала о своей поездке во Владимир на конференцию. Она захватила празднование тысячелетия принятия православия. Была в храме. Ей очень понравилось церковное пение.
- В бога не уверовала? – спросил я, конечно, шутя.
- Нет.
- Что ж ты так,  - говорил я с напускной фамильярностью, - только место в храме зря занимала.
- Я прониклась, - сказала Наташа.
      Лидия Петровна гордостью  рассказала о том, как она читала лекцию в Институте усовершенствования учителей. Слушатели задали ей много вопросов. Она на все ответила.
Мои собеседницы критиковали учителей, которые требуют от лекторов конкретных методических разработок и не интересуются вопросами теории.
Из чувства противоречия я взял учителей под защиту:
-  Их можно понять. Для работы им нужны конкретные рекомендации, а не абстрактные теории.
    Летом она поступила в аспирантуру в Москве и уехала из Везельска.
     
        В январе я приехал в Москву на обсуждение диссертации. В читальном зале «Ленинки» я  увидел   Наташу.  Я подсел к ней за стол.  Мы шепотом поговорили о нашем институте, о преподавателях.  Я  хотел предложить встречу. Более того, в голову пришла даже безумная мысль: «А что если признаться ей в любви и сделать ей предложение?». Меня охватило сильнейшее волнение. Внутреннее чутье подсказало мне, что меня ждет отказ. Сам по себе отказ меня не страшил. Но ведь всем станет известно о моем крахе, и моя репутация пострадает.  Зачем же тогда рисковать? Я отказался от своего намерения и вернулся за свой стол.
Через час я видел, как к ней подошел молодой человек лет двадцати пяти, красивый, но пресный, что-то сказал ей на ухо. Она встала, и  они вместе пошли к выходу. Я обратил внимание, что спина у нее широковата. Это меня немного утешило.

    Прошло семнадцать лет. По путевке, выделенной университетом, в июле я отдыхал под Туапсе  и вдруг на берегу моря встретил Наташу.  Она заматерела.  Спина стала еще шире , а лицо круглее.   Купальный костюм  скрывал почти все ее тело. Вместе с нею был муж -  красивый, моложавый ,  но пресный мужчина, и дочь — скромная, послушная девочка лет четырнадцати. Ее мужем стал тот самый аспирант, которого  в первый раз я увидел в читальном зале.  Я понаблюдал за ними.  С ее лица не сходило надменное выражение. Она, повелительница, безапелляционным тоном отдавала указания, а муж и дочь беспрекословно выполняли их.    Во мне шевельнулось презрение и к ней, и к ее мужу.  «Ей нужен был подкаблучник, и она нашла его", - мелькнуло у меня в голове. 
У них  не было знакомых, друзей. Они жили своим семейным мирком.
Она не вызывала у меня ни малейшего интереса. Но из приличия, а точнее  из любопытства я попытался пообщаться с нею, но, увы,  разговора не получилось: на мои вопросы она отвечала односложно, скучно.  Я отошел от нее и больше никогда не попадал в ее орбиту.
«Интересно,  если бы она была  моей женой,  смог бы я жить с нею? -  задал я себе вопрос и после минутного размышления ответил: - Пожалуй, долго я  не протянул бы: я либо  развелся бы с нею,  либо повесился от скуки».