К вопросу о невыносимом характере

       В субботу вечером, вдоволь начитавшись об ужасах бесконечного реформирования страны, я почувствовала, как  в душе моей забили темные источники.   
       Чтобы не  дать вызреть гроздьям гнева, я  отправилась в гости в одно симпатичное семейство. Оно служит для меня неким эталоном стабильности и дает хоть на  время  уверенность, что не все так уж плохо в этом мире, раз все еще существуют такие   вот  семьи.  Здесь проживают два  симпатичных мальчика и одна хорошенькая девочка, все  трое, конечно, вундеркинды. Родители так безраздельно преданы милым узурпаторам, что на связь с внешним миром у них  не остается ни времени, ни ячеек в мозгу.
       У них  хорошо:  свободно,  бедно, беспорядочно,   гостеприимно... Хотя  пить, например, чай в этом доме - сущее наказание.
       И вот после положенной суеты все с трудом размещаются в тесной кухоньке. Но не проходит и пяти минут, как кто-нибудь из славных  отпрысков или норовит положить в чашку что-либо несъедобное, или проглотить вашу  порцию вами же купленного торта. 
       Между этими важными занятиями двое старших пытаются, глядя на вас чистыми глазами, получить исчерпывающий ответ на извечный вопрос "Откуда берутся дети", а  младший, который еще не умеет разговаривать, ползает по полу, исследуя лес ног и  все, что на них надето.

       Итак, мы болтали на кухне все о тех же  реформах и   пытались  пить традиционный   чай.
       Я постаралась преодолеть легкое  чувство отвращения,  когда младший  сделал свои крупные дела  в  горшок,  стоящий прямо у ножки стола, и аромат свежезаваренного чая смешался с запахом, далеком от тех, которые, по моим понятиям, должны сопровождать чайную церемонию. Мама семейства, не прерывая любительской  композиции на тему об истоках столетних несчастий страны, понесла благоухающий  горшок в туалет,  находящийся тут же, дверь  в дверь с кухней (и правда,  зачем удлинять  извечный путь от стола до отхожего места?).
       Запах у стола  несколько  развеялся и,  мысленно оценив скромное хлебосольство этого дома, я поднесла ко рту ложечку с домашним, недавно   сваренным вареньем.  И тут в  дверях кухни показалась  мама  семейства  с расстроенным донельзя лицом:
       - Сережа, - сказала она трагическим голосом, обращаясь к  главе дома, - у Павлика  глисты ...
      Ложечка, помаячив в воздухе, вернулась в розетку, огорченные родители тут же позвонили моей матери, которая  как врач, правда, хирург,  к проблеме глистов, по твердой убежденности моих друзей, должна была отнестись с полной серьезностью. Так оно и случилось.
      Моя мама  - неисчерпаемый кладезь полезных советов - прочла на одном дыхании  лекцию о видах и типах  глистов, и  разных трагических случаях, произошедших в истории человечества от их паразитического существования. Поскольку трубка у телефона всего одна, маму просили повторять по нескольку раз особенно трагические  места пространной импровизации, а трубку передавали всем по очереди, в том числе и мне, разумеется, чтобы  я тоже прониклась  серьезностью создавшегося положения.
      Когда телефонная  трубка,  теплая  и влажная,  вернулась, наконец, на свое место, я, найдя в разговоре мало-мальски приличную паузу,  стала  прощаться,  не проявив,  к   стыду моему, желания расцеловать на прощанье очаровательных крошек, и поплелась  домой в объятия своего дивана...
         
      На следующее, воскресное, утро, следуя традиции и долгу, я пошла проведать свою  мать. Если между нами не пробегает чёрная кошка, мы мирно завтракаем и беседуем, стараясь перекричать телевизор, на экране которого неизменно красуется физиономия какого-нибудь политического  деятеля, убеждающего желающих, что его план реформ – лучший в мире. Несмотря  на присутствие постороннего, мы испытываем удовольствие от незанятого рутинными делами утра и, как можем, проявляем   родственные чувства.
      В это  утро мама приготовила мои  любимые гренки. Она знает, что я страдаю грехом  чревоугодия, после  вкусной еды начинаю благодушествовать, и вероятность  изречения мною очередной колкости резко снижается.
      И задымился кофе,  и  первая  гренка,   нужной толщины и в меру подрумяненная,  готова была усладить мой тонкий вкус.
      И мама сказала:
      - Ты знаешь, у Ковалевых несчастье...,  - эффектная  пауза  (мама - поклонница МХАТа), - у детей завелись глисты!
      Гренка шлепнулась в кофе, кофе брызнул  на скатерть,  я,  не сдерживаясь,  ору:
      - Господи, ну за что?! Ну почему?! Ну  как можно?!
      Мамино лицо  становится каменным, таким, каким бывает всегда, когда я выскакиваю за  рамки.  Она  аккуратно  вытаскивает гренку из кофе и изрекает:
      - И все-таки у тебя невыносимый характер!