Глава двадцать вторая

Силой воли Брунетти удерживал себя в Управлении до того, как наступило его обычное время уходить. Он занял себя чтением и проставлением инициалов на рапортах, потом решил, что будет читать только каждый второй из них, потом - каждый третий, хотя и скрупулёзно писал осторожное "ГБ" (1) внизу на всех них, даже на непрочитанных. В то время как глаза его пробегали по словам, по колонкам чисел, по бесконечному потоку фактов и цифр, которые были настолько же близки к реальности, как Анна Андерсон - к царю Николаю II (2), мысли Брунетти оставались прикованы к Моро.
Прямо перед тем, как уйти, он позвонил Авизани в Палермо. И снова журналист ответил, назвав своё имя.
- Это я, Беппе, - сказал Брунетти.
- Ещё даже не конец дня, Гвидо. Дай мне немного времени, ладно? - ядовито произнёс журналист.
- Я звоню не для того, чтобы доставать тебя, Беппе. Поверь мне. Просто я хочу добавить в список ещё два имени. - И, прежде чем Авизани мог отказать, он продолжал: - Полковник Джованни ТоскАно и майор Марчелло ФилИппи.
После долгого времени Авизани ответил:
- Ну, ну, ну. Где соль, там и перец; где масло, там и уксус; где дым - там и огонь.
- И Тоскано-Филиппи, я полагаю? - спросил Брунетти.
- Во многом - да. Как же это ты об них споткнулся?
- Моро, - просто сказал Брунетти. - Они оба связаны с комитетом, в котором работал Моро перед тем, как покинул Парламент.
- А, да. Поставка, - сказал Авизани, растягивая слово, словно для того, чтобы получить больше удовольствия от того, как оно звучит.
- Ты что-нибудь знаешь? - спросл Брунетти, хотя был уверен, что друг в курсе.
- Я знаю, что полковника Тоскано поощряли покинуть свой пост консультанта парламентского комитета, и вскоре после этого он решил уйти из армии на пенсию.
- А Филиппи?
- Я чувствую, что майор решил, что его позиция стала слишком очевидна.
- И что это была за позиция?
- Муж двоюродной сестры президента компании, от которой военные парашютисты получали большинство поставок.
- "Эдилан-Форма"? - спросил Брунетти.
- Ну, разве ты не занимался делами? - спросил в качестве комплимента Авизани.
Честность настаивала, чтобы Брунетти ясно дал понять, что это синьорина Элеттра занималась делами, но он подумал, что лучше не открывать этого работнику прессы.
- Ты писал об этом? - спросил Брунетти.
- Время от времени, Гвидо, - ответил Авизани с тяжёлой покорностью.
- И что?
- И что, предполагается, должны делать люди? Притворяться, что удивлены? Притворяться, что они делают дела не таким же путём? Помнишь, что сказал по телевизору тот комик, когда началось расследование "Мани Пулит"?
- Что все мы виновны в коррупции и должны все провести несколько дней в тюрьме? - спросил Брунетти, вспоминая неистовые увещевания Беппе ГрИлло своих сограждан. Он был комиком - Грилло, и поэтому люди были вольны смеяться, хотя то, что он сказал в ту ночь, было ни в коем случае не смешно.
- Да, - сказал Авизани, снова обращая на себя внимание Брунетти. - Я писал статьи об этом годами, об этом и о других агентствах правительства, которые существуют в первую очередь для того, чтобы сифонить деньги друзьям и родственникам. И никого это не волнует. - Он подождал реакции Брунетти, а потом повторил: - Никого это не волнует, потому что они все думают, что раньше или позже они все могут получить шанс на некоторое количество лёгких денег, так что в их лучших интересах, чтобы система оставалась такой же, как сейчас. И она остаётся.
Поскольку Брунетти знал, что в этом всё дело, причины протестовать в ответ на замечания друга у него не было. Вернувшись к первоначальной реакции Авизани, он спросил:
- Это единственное, чем они соединены?
- Нет. Они - выпускники одного класса в Академии Модены.
- А после этого? - спросил Брунетти.
- Я не знаю. Сомневаюсь, что это важно. Что важно - так это то, что они хорошо друг друга знали и что оба в конце концов были вовлечены в поставки.
- И оба ушли на пенсию?
- Да, практически в одно и то же время.
- А где Филиппи, ты знаешь? - спросил Брунетти.
- Думаю, он живёт в Вероне. Ты хочешь, чтобы я поискал что-нибудь о нём?
- Да.
- Сколько?
- Всё, что можешь.
- И, полагаю, ты заплатишь мне так же, как всегда? - спросил Авизани со смехом.
- Ты не хочешь есть стряпню моей жены?! - спросил Брунетти с притворным негодованием; затем, прежде чем Авизани мог ответить, сказал:
- Я не хочу ничем тебя затруднять из-за этого, Беппе.
На этот раз засмеялся уже журналист:
- Гвидо, если бы я переживал о том, что меня что-то затруднит, или, в данном случае, что я попаду в беду, сомневаюсь, что я мог бы заниматься этой работой.
- Спасибо, Беппе, - сказал Брунетти, и теплота прощального смеха другого сказала ему, что их дружба осталась такой же крепкой, как всегда.
Он спустился вниз, и, хотя комиссар пытался устоять перед приманкой сирены синьорины Элеттры и её компьютера, всё же он не выдержал. Свет в её кабинете был потушен, и потемневший экран компьютера предполагал, что она ещё не нашла того, что он попросил её достать. Кроме того, чтобы быстро осмотреть её стол, делать ему больше было нечего, так что он пошёл домой, к своей семье и к обеду. 
На следующее утро он пришёл в Управление ещё до того, как наступило восемь часов утра, и, когда его обходной путь мимо кабинета синьорины Элеттры показал, что её ещё нет, он прошёл в комнату для офицеров, где нашёл за столом Пучетти, читающего журнал.
Увидев Брунетти, молодой человек поднялся на ноги.
- Доброе утро, комиссар. Я надеялся, что Вы придёте рано.
- Что Вы нашли? - спросил Брунетти. Он слабо осознал движение позади него, и увидел его отражение на лице Пучетти, с которого исчезла улыбка.
- Только эти формы, синьор, - сказал он, потянувшись через свой стол к тому, который стоял позади, и взяв с него две пачки бумаг. - Я думаю, Вам нужно их подписать, - сказал он, и голос его был ровен.
- Мне нужно пойти вниз и минутку повидаться с БоккЕзе, - имитируя его тон, сказал Брунетти. - Можете Вы их взять и положить мне на стол?
- Конечно, синьор, - сказал Пучетти, кладя одну пачку, а потом и вторую, поверх своего журнала и сбивая их вместе, чтобы подправить края. Когда он подобрал их, журнал исчез.
Брунетти повернулся к двери и обнаружил, что её загородил лейтенант Скарпа.
- Доброе утро, лейтенант, - ровно сказал Брунетти. - Я что-нибудь могу сделать для Вас?
- Нет, синьор, - ответил тот. - Я хотел поговорить с Пучетти. 
Лицо Брунетти зажглось благодарным удивлением.
- А, спасибо, что напомнили мне, лейтенант: мне нужно спросить Пучетти кое о чём!
Он повернулся к молодому человеку.
- Вы можете подождать меня в моём кабинете, офицер. Я не проведу с Боккезе и минуты. - Дружески улыбнувшись лейтенанту, Брунетти сказал: - Вы знаете, как Боккезе любит начинать рано, - предполагая, что это известно каждому в Управлении - несмотря на хорошо известную правду о том, что первый час своего рабочего дня Боккезе проводил, читая La Gazzetta dello Sport (3) и используя адрес своей электронной почты в Управлении, чтобы делать ставки в трёх странах.
Лейтенант молча подвинулся, чтобы дать своему начальнику пройти. Брунетти ждал снаружи, пока Пучетти присоединится к нему, а потом закрыл за ними дверь кабинета.
- О, полагаю, Боккезе может подождать несколько минут, - смиренно сказал Брунетти. Когда они вошли в его кабинет, Брунетти закрыл дверь, и, снимая пальто и вешая его в шкаф, спросил:
- Что Вы узнали?
Пучетти, держа бумаги засунутыми подмышку, сказал:
- Я думаю, что-то не так с парнем Руффо, синьор. Я пошёл туда вчера и болтался в баре вниз по улице от школы, и, когда он вошёл, я поздоровался. Предложил ему кофе, но мне показалось, он нервничал из-за того, что ему приходится со мной разговаривать.
- Или что его увидят, пока он с Вами разговаривает, - предположил Брунетти. Когда Пучетти согласился, комиссар спросил:
- Что заставляет Вас думать, что с ним что-то не так?
- Я думаю, он подрался. - Не дожидаясь, пока Брунетти задаст ему вопрос, Пучетти продолжал: - Обе руки его были ободраны, и костяшки на правой руке опухли. Когда он увидел, что я на них смотрю, он попытался спрятать их за спиной.
- Что ещё?
- Он двигался по-другому - как если бы был в напряжении.
- Что он Вам сказал? - спросил Брунетти, усаживаясь за стол.
- Он сказал, что у него было время подумать, и теперь он понимает, что, может быть, это всё-таки был самоубийство, - сказал Пучетти.
Брунетти поставил локти на стол и опёрся подбородком на сложенные руки. Молча он ожидал услышать не только то, что сказали Пучетти, но и то, что тот об этом думает.
Перед лицом молчания начальника Пучетти отважился сказать:
- Он не верит этому, синьор, - по крайней мере, я не думаю, что верит.
- Почему?
- У него был испуганный голос, и звучал он так, как будто парень повторял что-то, что должен был запомнить. Я спросил, почему он думает, что это может быть самоубийство, и он сказал, что это потому, что Моро вёл себя странно в последние несколько недель. - Пучетти сделал паузу, а затем добавил:
- Это совершенно противоположно тому, что он сказал мне в первый раз. Это было, как если бы ему нужен был некий знак от меня, что я ему поверил.
- И Вы ему его дали? - спросил Брунетти.
- Конечно, синьор. Если это то, что ему нужно, чтобы чувствовать себя в безопасности - и я думаю, что это так - тогда лучше, если он будет это иметь.
- Почему, Пучетти?
- Потому что это даст ему расслабиться; а когда он расслабится, он испугается ещё больше, когда мы заговорим с ним снова.
- Вы имеете в виду, здесь?
- Да, - внизу. И с кем-нибудь большим в комнате - вместе с нами.
Брунетти взглянул на молодого человека и улыбнулся.         

Очевидный выбор исполнять роль того, кто заставляет подчиняться, пал на Вьянелло, человека, котрый отточил искусство скрывать свою по сути добрую натуру за выражением, которое варьировалось от недовольного до дикого. Тем не менее, шанса применить свой репертуар к кадету Руффо ему не дали, потому что, когда часом позже инспектор и Пучетти прибыли в Академию Сан Мартино, кадета в его комнате не было; где его найти, не знали и мальчики с его этажа. Просветил их команданте, сказав им, когда задаваемые ими вопросы привели их к нему в кабинет, что кадету Руффо было пожаловано увольнение, чтобы навестить семью, и ожидалось, что он вернётся в Академию не раньше, чем по меньшей мере через две недели.
Когда его спросили о точной причине увольнения кадета Руффо, команданте дал туманный ответ, сказав что-то насчёт "семейных дел", как если бы это должно было удовлетворить любое любопытство с их стороны.
Вьянелло знал, что список студентов был во владении синьорины Элеттры - список, который, конечно, предоставил бы адрес родителей Руффо, и, таким образом, то, что заставило Вьянелло поторопиться с просьбой предоставить его, было не более чем интересом в том, что же ответит команданте.
Тот отказался, настаивая на том, что адреса студентов составляют привилегированную информацию. Затем он объявил, что должен посетить некую встречу, и попросил их уйти.
После того, как оба мужчины вернулись в Управление и отрапортовали об этой встрече Брунетти, он задал Пучетти вопрос:
- Какое общее впечатление на Вас произвели кадеты?
- Я хотел бы сказать, что они были напуганы, - так же, как Руффо, когда я разговаривал с ним в последний раз - но они не были. Фактически они, казалось, злились, что я о чём-то у них спрашиваю, - почти как если бы я не имел права с ними разговаривать. - Молодой офицер пожал плечами, недоумевая, как всё это прояснить. - Я имею в виду, что они все на семь или восемь лет моложе меня, но вели они себя так, словно говорили с ребёнком или с кем-то, кто, предполагалось, должен был их слушаться. - Он выглядел озадаченно.
- Например, новобранец? - спросил Брунетти.
- Простите, синьор... - не понимая, сказал Пучетти.
- Как если бы они говорили с новобранцем? Так они с Вами разговаривали?
Пучетти кивнул.
- Да, думаю, так, - как если бы мне полагалось их слушаться и не задавать вопросов.
- Но это не говорит нам о том, почему они не хотели разговаривать, - вмешался Вьянелло.
- Обычно для этого бывает только одна причина, - сказал Брунетти.
Прежде чем Вьянелло мог спросить, что комиссар имел в виду, Пучетти пробормотал:
- Потому что все они знают обо всём, что делает Руффо, и они не хотят, чтобы мы с ним разговаривали...
И снова Брунетти наградил молодого человека одобрительной улыбкой.

В три часа дня в тот же день они сидели в полицейской машине без опознавательных знаков, припаркованной в ста метрах от входа в дом, указанный в списке как дом кадета Руффо, - молочную ферму на окраине ДОло, маленького городка на полпути между Венецией и ПАдуей. Длинный и низкий каменный дом, одним концом прикреплённый к огромному амбару, находился позади дороги, на которой в ряд выстроились тополя. Въезд, посыпанный гравием, вёл вверх от дороги, но недавние дожди превратили его в узкую полоску грязи, бегущую между лоскутами мёртвой травы, пересекающейся с обрамлёнными грязью лужами. Деревьев на виду не было, хотя в полях там и сям стояли пни, указывая на то, где они были срезаны. Брунетти, скованному и замёрзшему в машине, было трудно думать о каком-то другом сезоне, кроме этого, но ему стало интересно, что делал бы скот без навеса от летнего солнца. Потом он вспомнил, как редко коровы ходили на пастбище на фермах нового Венето: по сути, они стояли в своих стойлах, вынужденные быть обездвиженными зубцами в колесе производства молока.
Было холодно; с севера шёл сырой ветер. Вьянелло то и дело заводил мотор и устанавливал регулятор печки на самую высокую отметку, пока в машине не стало так жарко, что кто-то из них был вынужден открыть окно.
Через полчаса Вьянелло сказал:
- Я не думаю, что много смысла в том, чтобы сидеть здесь и ждать, пока он покажется. Почему бы нам просто не пойти и не спросить, там он или нет?
Пучетти, вписываясь в своё положение низшего, и по рангу и - из-за того, что он сидел сзади - по местоположению, не сказал ничего, оставляя ответ за Брунетти. Брунетти некоторое время раздумывал над этим вопросом, и вспышки Вьянелло было достаточно, чтобы убедить его.
- Вы правы, - сказал он. - Поехали, посмотрим, там ли он.
Вьянелло включил мотор и заднюю передачу. С медленно проворачивающимися в поисках захвата колёсами, сквозь грязь и гравий они поехали по направлению к дому. В то время как они подъезжали ближе, признаки заржавевшей жизни становились всё яснее и яснее. Заброшенная шина, такая огромная, что она могла быть только от трактора, лежала напротив входа в амбар. Налево от двери в дом стоял ряд резиновых ботиков, - странными чёрно-коричневыми парами, высокими и низкими. Сбоку от дома появились две большие собаки и побежали к ним, низенькие и молчаливые и оттого пугающие. Они остановились, не добежав двух метров до машины, обе со стороны пассажира, и уставились на людей; губы их были подозрительно оттянуты назад, но они всё ещё молчали.
Брунетти мог распознавать только некоторые хорошо известные породы, и он подумал, что заметил в этих собаках некоторое сходство с немецкими овчарками, но всего остального, что бы он мог узнать, было мало.
- Ну? - спросил Вьянелло.
Никто из остальных ничего не ответил, так что Брунетти толкнул свою дверцу. Она открылась, и комиссар поставил одну ногу на землю, осторожно выбирая лоскут сухой травы. Собаки не сделали ничего. Он поставил на землю другую ногу и вытолкнул себя из машины. Собаки всё ещё стояли без движения. В ноздри ему закрался кислый запах коровьей мочи, и он заметил, что лужицы впереди того, что, как он думал, было амбарными дверьми, были тёмными, пенящеся-коричневыми.
Он услышал, как открылась одна дверца машины, за ней другая, а затем с ним рядом уже стоял Пучетти. При виде двух стоящих бок о бок мужчин собаки слегка отпрянули. Вьянелло обошёл вокруг спереди машины, и собаки отпрянули ещё больше, пока не остановились прямо на углу здания. Внезапно Вьянелло топнул правой ногой и сделал широкий шаг по направлению к ним, и они исчезли за углом здания, так и не издав ни звука.
Мужчины подошли к двери, где огромное железное кольцо служило молоточком. Брунетти поднял его и уронил на металлическую дощечку, вбитую в дверь, получив удовольствие и от веса его в своей руке, и от увесистого клацанья, которое он производил. Когда никто не откликнулся, он сделал это снова. Через мгновение они услышали голос изнутри, крикнувший что-то, чего они не могли разобрать.
Дверь открыла маленькая темноволосая женщина в бесформенном сером шерстяном платье, поверх которого на ней был надет толстый зелёный кардиган, который, очевидно, был связан руками, - неуклюжими руками. Будучи меньше их, она отступила от двери назад и отклонила назад голову, косясь на них. Брунетти заметил, что в лице её было что-то неравномерное: левый глаз её уходил под углом к виску, тогда как та же самая сторона рта была опущена. Кожа её казалась младенчески мягкой и на ней не было морщин, хотя ей должно было быть далеко за сорок лет.
- Si (4)? - наконец спросила она.
- Это дом Джулиано Руффо? - спросил Брунетти.
Её родным мог быть какой-нибудь другой язык, - так много времени заняло у неё привести его слова к значению. Смотря на неё, Брунетти подумал, что видел, как губами она произнесла слово "Джулиано", словно это могло помочь ей ответить на вопрос.
- Momento (5), - сказала женщина, и произнести согласные звуки ей удалось с огромным трудом.
Она отвернулась, оставив их закрывать дверь. Или с такой же лёгкостью, сказал себе Брунетти, уйти со всем, что было в доме или, если бы они предпочли, убить всех внутри и уехать, и никто бы им не помешал, - даже собаки.
Трое мужчин столпились в прихожей и стояли там, ожидая, что вернётся женщина или придёт кто-нибудь, кто будет более в состоянии ответить на их вопросы.
Женщина в зелёном кардигане вернулась, а позади неё шла ещё одна женщина, моложе, и на ней был свитер, связанный из той же самой шерсти, но более умелыми руками. Черты, поведение этой женщины и её манера держаться также говорили о бОльшей утончённости и благовоспитанности; её тёмные глаза немедленно нашли его взгляд, вылепленный рот приготовился к разговору, и сконцентрировавшееся в воздухе внимание оставило Брунетти общее впечатление яркости и света.
- Si? - сказала она. И тон её, и выражение сделали вопрос таким, что он требовал не только ответа, но и объяснения.
- Я - комиссар Гвидо Брунетти, синьора. Я хотел бы поговорить с Джулиано Руффо. Наши записи показывают, что это - его дом.
- О чём Вы хотите с ним поговорить? - спросила вторая женщина.
- О смерти одного из его собратьев-кадетов.
Во время этого объяснения первая женщина стояла сбоку от Брунетти, открыв рот, лицо её, пока он разговаривал с женщиной помоложе, поворачивалось туда-сюда от одного к другой, казалось, воспринимая только звуки. Брунетти увидел её в профиль и заметил, что неповреждённая сторона её лица была такой же, как у другой женщины. В таком случае, они сёстры, или, возможно, кузины.
- Его здесь нет, - сказала женщина помоложе.
На это у Брунетти терпения не хватило.
- В таком случае, он нарушает своё увольнение в Академии, - сказал он, думая, что, возможно, это может быть правдой.
- К чёрту Академию! - с яростью ответила она.
- Тогда это ещё бОльшая причина для него, чтобы поговорить с нами, - пошёл в наступление Брунетти.
- Я Вам сказала - его здесь нет.
- Я Вам не верю, - внезапно разозлившись, сказал Брунетти. Ему в голову пришла мысль о том, какой была жизнь в деревне, - скучная работа, облегчаемая только надеждой, что соседа постигнет какое-нибудь новое несчастье. - Если Вы хотите, мы можем уйти, а потом вернёмся снова с тремя машинами с завывающими сиренами и с пульсирующим красным светом, заполним Ваш двор, а потом пойдём и опросим всех Ваших соседей, не знают ли они, где он.
- Вы этого не сделаете, - сказала она, гораздо более правдиво, чем понимала это.
- Тогда дайте мне с ним поговорить, - сказал Брунетти.
- Джулиано, - сказала первая женщина, удивив их всех.
- Всё в порядке, Луиджина, - сказала женщина помоложе, кладя руку ей на предплечье. - Эти люди пришли повидаться с Джулиано.
- Джулиано, - повторила женщина постарше тем же тусклым, без интонации голосом.
- Правильно, cara (6). Они - его друзья, и пришли его проведать.
- Друзья, - повторила женщина с жуликоватой улыбкой. Она подвинулась к массивному Вьянелло, который маячил позади коллег. Подняла правую руку и положила раскрытую ладонь на середину его груди. Подняла своё лицо к его и сказала:
- Друг.
Вьянелло положил свою руку на её и сказал:
- Правильно, синьора. Друзья.


1. ГБ - инициалы комиссара; его полное имя - Гвидо Брунетти.

2. Имеется в виду самозванка Анна Андерсон, однажды объявившая себя самой младшей дочерью последнего русского императора Николая II, Великой княжной Анастасией, якобы оставшейся в живых после расстрела царской семьи 17 июля 1918 года.

3. По-видимому, "Спортивная газета".

4. Si - да (ит.)

5. Momento - минутку (ит.)

6. Cara - дорогая (ит.)