Анти-Чеховская Чайка

"Я и Ирэн сидели на скамье в одном из скверов в старом городе.
 
Запах цветущих каштанов соперничал с ароматом разомлевших на солнце кустов жасмина.
 
Ядовитая зелень клёнов и тополей вертикально уползала ввысь, смешиваясь с водянисто-прозрачной голубизной небес.

Хризолитно поблёскивал салат стриженого газона.
 
Недалеко от нас, прямо в центре густо засаженной колеусами элегантной клумбы, похабно развалился какой-то нелепо импозантный памятник.
 
Ирэн сидела напротив меня и мои глаза, находили свою отраду отнюдь не в тривиальной радушности природы, кокетство каковой, возможно, само по себе могло показаться невыносимым, а в симбиозе очарования женщины и весны.
 
Этот неожиданный альянс затмевал собою всё."
 
Мда....мармелада наложил килограммов пять, не меньше.

Так и до диабета - рукой подать!
 
"Стушевывал и заслонял кривляние всех вертевшихся вокруг симпатичных троллей: и странную, разговаривающую с собой старуху с распухшей кеглеобразной ногой, которую она отставляла чуть в сторону, словно это была продовольственная сумка; и полубезумного вертлявого мальчика с птичьим взглядом на крысиной мордочке, самозабвенно разбрасывающего во все стороны мелкий гравий; и его отца, провонявшего потом, протухшей рыбой и мочой, стоически тащившим за собой велосипед сына с таким видом, словно это баржа, или в крайнем случае, плуг.

На фоне бирюзово-изумрудного бэкграунда фигура Ирэн волшебным фонарем выхватывала из мрака майского дня всё то, ради чего стоило жить, - или наоборот, не стоило, - и одновременно затеняла трансцендентальной вуалью своего обаяния всё абсурдное и уродливое, всё то нелепое и жалкое, чем так всегда богата муторная окрошка действительности."

Она игриво улыбнулась:
 
- Ну что это такое?! Сделай же мне комплимент!
 
Я медленно очертил взглядом дугу поверх её аристократически изящных кистей, дремавших в рукавах плаща двумя утомленными левретками.
 
Нежно провел взором по тонким, перебиравшим четки глупейших мыслей, изысканно хрупким пальцам. 
 
Любовно коснулся очаровательной шеи и, на пике восхищения, утопил его в вязко-шоколадном колодце её глаз:
 
- Ты на редкость уродлива, милая моя.
   
Она улыбнулась, спрятав в карман улыбки своё удовольствие и, вслед за небольшой паузой, почти пропела: 
 
- Не поехать ли нам в Коломенское? Обожаю под зонтиком вдыхать ароматы цветущих яблонь!

- Коломенское? Название бывшего села, возможно произошедшего от слова "колоймище" и образованного от финских "кальма" - могила или "кальмисто" - могилище? Всенепременнейше! Любопытно взглянуть на место стоянки войск Наполеона в 1812 году. Да и дочь Петра Первого Елизавета родилась там же..., - решил я порисоваться своей осведомленностью в достаточно нудной теме, а сам подумал, что вместо слова "уродлива", кажется, сказал "красива".

- Веские аргументы! - улыбнулась Ирэн.

 
 
"Когда мы брели мимо рядов могил на Коломенском погосте и, обойдя древнюю, 13 века церковь, остановились за ней, неспешно беседуя о чем-то очень значимом, - то есть, о пустяках, - я понял, что никогда не скажу ей то, о чём сейчас думаю.
 
Эта вереница мыслей была столь сложна и вместе с тем проста, что будучи высказанной последовательно, решительно приобрела бы характер бреда.
 
Точно таким же бредом, каким является, пожалуй, моя биография, вздумай я изложить ее кому-то с изматывающей откровенностью.
 
Но вместе с тем, я чувствовал, что главное Ирэн улавливает и отслеживает во мне без слов, хотя ничего, разумеется, понять не в состоянии. 
 
А значит, в них, в словах, нет никакой необходимости." 
 
Здесь обойдусь без комментариев.
 
 
 
"Возможно, настанет день, когда я смогу проиграть эти нерождённые слова с помощью пальцев и губ на мистической клавиатуре её кожи." 
 
Но порадует ли меня эта мелодия?
 
Будет ли она мне подпевать?

Может быть, подвывать?
 
Постанывать?

А может, шумно высморкается в разгар неистового коитуса?
 
Хотя, это и сложно, если он по-настоящему неистов...
 
"Но воображение моё было поглощено не эротическими коллизиями, оно поперхнулось настоящим настолько, что даже мысль о возможном поцелуе, была отвергнута мозгом, как бредовая и несвоевременная."   
 
К тому же, первый поцелуй не всегда должен быть связан с теми губами, которыми женщина касается щек ненавистных подруг и фильтра любимых сигарет.
 
Я похвалил себя за эту мысль, но не стал высказывать ее в слух.

Такой мысли не найти себе даже низкого табурета в просторной кухни лирического рассказа. 
 
Гореть им в аду вместе со мной.

"В настоящем, да и в недавнем прошедшем, для меня возле Ирэн припасено, как я успел прочувствовать, масса мест, где могла бы утонуть моя мысль, кануть, - как часто безгласно тонет у причалов её глаз, рук и колен, - мой прохудившийся рассудок..." 
 
Да...именно кануть...кануть, провалившись в выгребную яму любви.
 
Я продолжал думать о возлюбленной, шедшей, увы, рядом, но мозг каковой еще был где-то в районе Кутузовского проспекта, отчаянно не поспевая, - и рождалось следующее: 
 
"Вдали от Ирэн у меня возникало ощущение, что моё сердце словно печенье опущенное в чай отчаяния, медленно набухает, размокает и крошится кусками на дно чашки моей экзистенции.
   
Моя душа абсцессирует, нарывает тем диким сортом нежности, который с потрясающей быстротой мутирует в страсть. 
 
А страсть, триста пятьдесят четыре раза прогнанная через перегонный куб духа, выдает вновь дистиллят нежности.

И этот странный, - похожий на виденные нами в потрясающих цветниках и клумбах Коломенского фиолетовые тюльпаны, - с распустившимся, резным, словно корона у шахматного короля, бутоном, растущий внутри меня цветок, прорастает сквозь мою голову и душу.
 
Невысказанное не душило меня, а напротив - ослабляло нечто очень важное и громоздкое." 
 
Черт! Вот тут не понятно, что ослабляло? И какое еще такое "громоздкое"?

Ведь речь идет не о дефекации, всё-таки!
 
"Вожжи разума отпущены не были, но он так размяк, что ворочался во мне, как белье в стиральной машине, не мешая моей душе без посредников общаться с наделенной страстной и сильной душой женщиной, чувствительность и нежность которой, так парадоксально прятались в ней за некоторую жёсткость, которая вне сомнения произрастала из её гордости."   
   
Так, "вожжи разума" - не плохо, по поводу ассоциативного ряда со стиркой - тоже ничего, а вот "страстная и сильная" ли душа - неизвестно.
 
Авансы, вещь не плохая, но....
 
"Запутавшись в её очаровании, я цеплялся сознанием, словно утопающий хватается за спасательный круг, то за пятерку деловитых селезней, транзитно восхитивших меня своими тёмно-зелёными шеями, то за бело-голубые гжельские бока проплывающих по Москва-реке прогулочных теплоходов, то за лягушачий хор в местном пруду, то за восхитительный яблоневый сад с наваленными между деревьями влюбленными парами - без особого желания тискающих друг дружку, да целующихся с таким темпераментом и страстью, что производители "Кока-Колы" могли бы гордиться тем, что алчное вожделение, с каким вся эта ванильная молодежь припадает к горловинам бутылей именно с этим благословенным напитком, гораздо превосходит выдохшийся пыл их кукольно-равнодушных лобзаний, выставленных напоказ в скучных витринах нищих отношений."

Загадочная босоногая девочка купавшаяся в небольшом водопаде, привлекла наше внимание, слегка разбавив собою вялое убожество снующей взад-вперед и непрерывно что-то жующей толпы.
 
Она обращала на людей, на весь этот снующий друг перед дружкой, утрированно-босховский сброд, не больше внимания, чем на выстроившиеся вдоль набережной фонари и подходя к скамейкам, на которых сидел праздный люд, зачем-то становилась на "мостик" и отжималась от лавок бледно-молочными, сильными руками.
 
Её одиночество, вероятно, разрослось до таких границ, что стало целым замкнутым миром, пересекло ту черту, за которой начинается либо шизофрения, либо рай божественного безразличия ко всему.
 
Я мысленно сочинял лирический рассказ, поддерживал беседу с женщиной, которая не понимала и половины из сказанного мною, а сам вдруг заинтересовался аутичным подростком противоположного пола, в котором, возможно, из всего, что жевало, чавкало, болтало, ходило вокруг, только и присутствовала душа.
 
"А я был счастлив, что не только перестал быть божественно-безразличным циником, замечательным образом излечился от хронической анэстезии, но и приобрел нечто совершенно непроизносимое.
 
Пусть временно, - ведь подобные дары мы всегда берём взаймы, - но я держал это в руках!"
 
Что я держал в руках?! 
 
Вру нагло и неубедительно. 
 
Мои руки пусты: в них нет даже авоськи.
 
 
"Теперь всё, даже вид цветущих яблонь, даже сладострастные вопли играющих в чехарду лягушек, даже малахитовая зелень противоположного и совершенно безлюдного берега реки - всё причиняло мне боль. "
 
Да! Боль! 
 
Да здравствует боль!
 
"Одуряющий аромат сирени, лиловые и бежевые пряди которой с наслаждением вдыхала Ирэн, неторопливо раздирал всё внутри меня в клочья.
 
И самопроизвольно вывернувшаяся наизнанку душа, словно карман первоклассника, победоносно демонстрировала свои дыры."
 
Угу, моя душа дырява и эксгибиционистична.

"Устроившись под шатром усыпанных белым цветом яблонь, - извивами стволов вызвавших у меня ассоциации с амазонскими анакондами, - мы повели беседы такого тонкого рода, в которых разум почти не принимал никакого участия, а слова, минуя таможню рассудка, произрастали из таких укромных мест и диковинных глубин доселе как оказалось малоизученного духа, что даже бдительная ищейка памяти, засуетившись и растерянно покрутив мордой, ретировалась, лишь стыдливо поджимала хвост."
 
Да, вот тут верно: моя память часто ведет себя как настоящая сука.
 
"Я предложил Ирэн сменить позу и, в качестве разнообразия, лечь на тонкую цветастую простынь. 
 
Секунду поколебавшись, она легла на спину. 
 
Я почти физически ощутил её размышления по поводу того, поцелую я её сейчас или нет. 
 
Она успела наверняка подумать и о том, что эта деликатная микрозападня, скорее всего, была подстроена моей находчивостью.

Ведь мне сейчас ничего не стоило только приподняться на локте и, закрыв собою прожектор майского солнца от миндальных глаз её, склониться над лицом в поцелуе.
 
Однако, чтобы отсеять подозрения в преднамеренности и шашечной шахматности моей галантности, я принял мужественное решение отсрочить это действие, дабы оно даже отдалённо не напоминало о штурме баррикад или абордаже."
 
На самом деле, я задумался о том, что я здесь делаю и что, если я вываляю здесь щепотку впечатлений, то для хорошего рассказа этого мизера все равно будет недостаточно.

"И, когда я уже начал задумываться над тем, а не являюсь ли я на самом деле обыкновеннейшим ослом, она, с едва различимой улыбкой поднялась, и просканировав взглядом мою должно быть крайне идиотскую сейчас физиономию, сказала что-то блаженно нейтральное."
 
Да, что тут думать! Я - осел! Но - необыкновенный!
 
"Шаткая рассудочность моя подскользнулась и я неожиданно для себя обнаружил свои губы целующими её спину сквозь благоуханную ткань блузки.
 
Ирэн что-то сказала о людях, которые якобы на нас смотрят."   
 
Она действительно это сказала, а я подумал что-то вроде "да пошли они на..", так как всегда отсылаю мысленно людей, наблюдающих за мной с излишним прилежанием, в эротический круиз под рваным резиновым парусом.
 
"Я окинул взором изумрудно сверкающие окрестности, но обнаружил лишь серые квадраты человеческих спин, да акромегалические профили мирно беседующих пар.
 
Параноидально-интенсивная зелень трав и листвы благодаря изменённому состоянию моего сознания приобрела какой-то непоправимо золотистый кант.
 
Этот сверкающий гроссуляр волшебной реальности в оправе солнечных лучей откровенно завораживал, и некто во мне, спохватившись, зашептал прижав рот к аорте: 
 
- Ты запомнишь это. Запомнишь навсегда. Только ухватись сейчас покрепче всеми чувствами за эти минуты. В дальнейшем ты сможешь доить корову своей памяти и сцеживать замечательное психоделическое молоко с полынно-медовым вкусом."
 
Рот прижал к аорте? Внутри меня? О, да! Во мне уживается множество разномастных идиотов, но даже самые махровые из них тогда молчали.
 
Доить корову памяти? Это отдает каким-то колхозно-заратустровским ницшеанством, а потому должно быть презираемо чутким читателем, не смотря на "психоделическое молоко с полынно-медовым вкусом".
 
"Когда мы спускались по деревянному мосту, Ирэн, - глаза которой, вдруг приблизились к моему лицу и приняли вид двух ночных небес во время грозы, - абсолютно неожиданно меня поцеловала."
 
Замечательный пассаж! 
 
Глаза превратились в два неба. 
 
Благо дождь из них не полил.
 
Но, она поцеловала меня тогда, правда. 
 
Так, как индусские заклинатели змей целуют своих извивающихся под дудку питомиц: бегло и с опаской.
   
"Крепкие клёны, растущие по обе стороны от бьющего из земли и неторопливо скатывающегося вниз родника, моментально предприняли попытку станцевать сиртаки.
 
Она уже шла улыбаясь впереди меня.
 
С таким видом, будто ничего не произошло.

А я барахтался в какой-то мятной паутине с обожжёнными её нежностью губами."
 
Про клены, танцующие сиртаки - свежо, а вот про обожженные губы ....смешно.
 
"И шёл вперед, как идет вперед смертельно раненый: бездумно, в силу нелепой инерции, повинуясь остаткам слепой воли."
 
Черт! Я так всегда хожу.
 
"Спустя минуту я уже полностью вернулся в себя, снова приняв вид обычного инопланетянина.
 
Улавливая в силки внимания птиц её улыбок и отмечая про себя их податливую лукавость, я не без торжества замечал, как медленно, но верно мы наконец уходим в сторону от привычных и банальных игрищ между разнополыми особями, как запутываемся друг в друге всё основательнее и безнадёжнее." 
 
Заметь, читатель, как нагло врет тебе автор: здесь речь и идет как раз о самых что ни на есть банальных, - с некоторой долей неврастеничности со стороны дамы, - игрищах на уровне шестого класса общеобразовательной школы.
 
"Если ранее, мы только робко касались носками обуви щебня мельчайших оттенков в мысли и чувстве, то теперь мы, отбросив камуфляж осторожности, смело, в ногу, подобно войску из двух человек, слаженно маршировали по землям царства полутонов."
 
Смело, товарищи, в ногу....в царство свободы дорогу ...членом проложим себе...
 
"Не надо было ничего пояснять и делать сноски на полях, как для людей, чей уровень культуры и образованности, несет багаж вопросительности.

Можно смело было начинать едва ли не с середины мысли, а то и с конца, дабы второй - с улыбкой озвучил её вступление или даже прелюдию. 

Эта тождественность в почти не осязаемом и не произносимом, завораживала." 
 
Конгруэнтность не направления мыслей и склада характеров, а того непередаваемого в личности, из чего и состояло главным образом ядро духа, что питало корневую систему души.   

Раскачивали сердца в гамаке редчайшего из удовольствий, упиваясь стаккато в интуитивно-точном изложении тех извилистых вещей, которые не принято озвучивать между двумя, поскольку для этого не существует у большинства ни нужных слов, ни связок между ними." 

Я тут размечтался так, что, похоже, вылетел через озоновую дыру прямо в открытый космос или в нечто значительно более непристойное, чем дыры и космонавтика.
 
"Нечто чрезвычайно в ней заповедное, порывистое и утончённое одновременно, требовало того, чтобы его терпеливо объезжали, подобно пойманному в прерии норовистому мустангу.
 
Это имело скорее прямое отношение к душе Ирэн, нежели к чувственности, и добиться доверия у этой части её натуры, означало по сути стать ее избранником."   
 
Импульсивность и непредсказуемость Ирэн рождались именно из этой её глубины, которую можно было осветить только полностью обнажившись или превратившись для неё в свет."
 
Лучше бы превратиться для нее в богатого принца, тогда, глядишь, и "душа" бы выглянула из чулана, явив свою угловатую наготу.

"Говоря по совести, во мне были и еще остаются такие места, к которым нужно несколько дней пробираться чуть ли не ползком, затем сутки лететь на самолёте без надежды на удачное приземление, чтобы потом, пересев на верблюдов, наконец достичь самого дальнего угла моего духа."
 
Это означает следующее: я такой придурок, что сам для себя загадка.
 
 
"Нечто сатурнианское, беспощадное и меланхолическое одновременно, - будто щупальца небесных спрутов, словно спутанные водоросли на дне наших омутов, - примерялось друг к другу, оценивая масштаб один другого и высоту над уровнем моря.
 
Я носил везде с собой её поцелуй, - с ощущением его трогательной особенности, заключавшейся в том, что левому углу моего рта посчастливилось чуть более, нежели правому, а мягкие губы Ирэн случайно проявили топографически нежную небрежность, оставив свой незримый оттиск смещённым чуть в сторону, - словно сошедший с ума шулер, бродящий по городу с краплёным тузом в рукаве.
 
В её присутствии мир полностью преображался. 
 
В жизни вдруг появлялся смысл, которого изначально нигде и ни в чём не было.
 
Это уже позднее, спустя, как правило, два-три дня после разлуки, вновь набегали какие-то чугунные тучи, догнивало переспевшее яблоко солнца, люди в метро благоухали не менее месяца нечищенным обезьянником, луна скисала и её перебродивший кефир лился в мою спальню с занавесками бессонной ночи вместо штор."
 
Да, только в бреде влюбленности и есть смысл, которого лишен этот чертов мир.
 
"Маятникообразные колебания настроения, посрамившие бы любые психиатрические справочники молниеносные скачкИ между депрессивной и маниакальной фазами, скайсёрфинг из Рая в Ад и обратно - всё это было обусловлено, вероятно, особенностями моей души, которая, не ощущая опоры и почвы под ногами, не будучи ещё уверенной в завоевании твёрдой позиции в душе любимого существа, взвивалась в небо то чёрным, изрешечённым отчаянием флагом скорби, то эйфорично парила в поднебесьи, зарываясь в простыни облаков перламутровым летучим змеем радости." 
 
Был ли я влюблен тогда или просто меня накрыла волной тоска по себе самому, тоска по своему безумству в те мгновенья, когда ты опьянен каким-либо существом, идеей, музыкой?
 
 
" - Cмотри! - Ирэн кивком головы указала мне на чайку, стоявшую на прибрежных камнях будто полководец в парадном белом кителе и бесстрастно наблюдавшую за хороводом диких уток по глади Москвы-реки.
 
Мы подошли почти вплотную к этой буроклювой путешественнице, бог весть как оказавшейся здесь, и застывшей на своих фиолетовых ластообразных лапках в полутора метрах от нас.

Любуясь ею, но успевая при этом интеллигентно сворачивать шею памяти в мучительно-безнадёжных попытках определить её породу, я шепнул Ирэн: 

- Чёрт! Сейчас ведь улетит! 

Ирэн сжала мою ладонь своими хрупкими пальцами и улыбнулась:
 
- Нет! Не улетит! Вот увидишь! 
 
Мы стояли в молчании подле замершей словно памятник птицы, уже вероятно пару минут, а вполне вероятно, что за это время прошла и целая жизнь. 

И было что-то заговорщицки-мистическое в выдержке и обездвиженности этой одинокой чайки и что-то новое, но бесконечно близкое, в той ласке, которую дарили моей ладони мягкие пальцы Ирэн.
 
Когда мы наконец последовали дальше, то эта анти-чеховская чайка, после краткой, но нео-мхатовской паузы, c криком взмыла ввысь. 
 
- Видишь! Мы ушли и она улетела! - оглянувшись назад, воскликнула Ирэн. 
 
Её глаза светились если и не торжеством, то какой-то детской радостью.
 
- Это мы способствовали ее оцепенению. Или что-то, что исходило от нас, - то ли подумал, то ли сказал я вслух.
 
Чайка улетела, но то, что не позволяло ей испугаться и удерживало её на месте пять, десять минут, (а может быть это была сама Вечность собственной персоной; я не заметил) - осталось между мною и Ирэн. 

И это таинственное нечто, что не имело никакого определения, сейчас переливалось между нами." 
 
Имело, имело определение!
 
Это переливалось совместное одиночество - пошлейшая вещь на свете, на которую никогда не стоит разменивать свою свободу, свою благословенную единичность.

http://www.youtube.com/watch?v=LtNFQ7RJbaQ 
                5.06.2011г.