Челдон. гл. 17. Шекелевка

                глава 17.  ШЕКЕЛЕВКА

                На четвертый день  я,  как и большинство новоприбывших, записался на курсы иврита — в ульпан. До начала занятий мне предстояло ждать три недели. В тот период времени людей приезжало особенно много,  ульпаны работали в две смены, открывались новые. Под ульпаны приспосабливали  разные пустовавшие ранее  помещения. Подобное я мог сравнить разве что с известным из истории «ликбезом».

                Надо отдать должное. За десять лет население Израиля за счет репатриантов  увеличилось на двадцать процентов.  По любым меркам цифра огромная. И никто не остался без крыши над головой. Я видел, как возводились разом целые кварталы, целые поселки. Не могу представить, чтобы было, если б в Россию нахлынуло почти тридцать миллионов человек, если взять за основу 145 млн.  статистических. 
                Героическая эпопея — восстановление смытого наводнением поселка на реке Лена: половина кабинета министров там дневала и ночевала, понадобился приезд президента страны, чтобы проконтролировать сборку сотни деревянных домиков. И все это  при содействии армии, авиации и флота. Я не ерничаю, я знаю, о чем говорю. Я сам участвовал в восстановительных работах после землетрясения в Ленинакане, и даже   награжден почетной грамотой Совета министров Армянской ССР. Так там некоторые люди до сих пор живут в вагончиках.

                Ближе к обеду, услышав голодные позывы желудка, я вспомнил рассказ Сашки-Рэги о столовке.  Сашка называл столовку — «шекелевка», потому что обед там стоил символическую сумму в один шекель. Эту столовку содержала одна   благотворительная организация.  Сашка в первое время сам там харчевался. 
                Сашка, в плане прокормиться, имел опыт не хуже, чем беспризорник или бывалый зэк,  был, что называется, здесь уместно употребить неологизм — креативный. По моим наблюдениям, Сашка питался лучше, не то сравнение — изысканно, чем любой из постояльцев отеля.  Я думаю, что даже Авраам не каждый день кушал такие деликатесы, какие кушал Сашка. Это не то, что Авраам позволить себе не мог, просто он должен был только этим и заниматься. Бьюсь об заклад, что в своем родном Харькове Сашка и не помышлял, что когда-нибудь будет закусывать водку такими яствами.

                Я застал Сашку в лобби, он сидел в кресле, читал газету и курил.   Я попросил  объяснить мне, как добраться до этой столовки.  Сашка объяснил, и даже набросал  план в моей записной книжке. 
                Я прикинул, что если к обеду стоимостью в один шекель добавить «десерт» из «Суперсаль», то может получиться неплохая экономия.
                Я  решил еще и Мишку сагитировать, и поднялся в наш номер.
                Мишка сидел на кровати с наушниками от плеера на голове.  Он напевал какую-то одному ему слышимую мелодию и лупил барабанными палочками по резиновым коврикам, разложенным на журнальном столике. Мишка со своей бородкой в этот момент походил на драммера и вокалиста группы The Eagles.
                Посмотрев на одухотворенного Мишку, я передумал звать его с собой. Я вдруг вспомнил часто  употребляемое им  выражение: «это все  в пользу бедных». Не знаю, откуда появилось в его лексиконе это выражение, может, он на Гавайях это услышал? А я как раз собирался именно туда, где «в пользу бедных».  Ладно, сиди, стучи, богатый!

               Два огромных, как вертолетные винты, висевших под потолком вентилятора гоняли в просторном помещении горячий воздух, наполненный съестными ароматами. Ароматы пищи отличались от хорошо знакомого мне  запаха советского общепита. Пахло неизвестными мне пряностями.

                Чему ж тут удивляться, если во время учебы в техникуме советской торговли мне на экзамене попался вопрос: «первичная обработка артишоков» Артишоки я  видел только на картинках и никогда живьем, ни в одном заведении общепита.
                Многие из вас кушали артишоки? 
                Преподаватель  мне признался, что артишоки  живьем он тоже не видел.  И вот  мы с ним, два кретина, тыкали пальцами в картинку, как будто на ней был изображен не какой-то  сраный овощ, а модель атома, который вживую *** увидишь и хуй потрогаешь.

                Почти все из двух  десятков четырехместных столиков в столовке  были заняты едоками: стариками, старухами и другими  бедолагами. Среди них я узнал деда-ветерана, моего нового собутыльника. Вернее, это он меня узнал. Дед сидел за столиком с двумя помятыми, заросшими щетиной типами. Как и в прошлый раз, дед был в грязной, заляпанной майке-рогатке, на краю стола висела его клюка. Дед махнул мне рукой и гаркнул на всю столовку: «Садись к нам!» Я кивнул ему в знак приветствия и пошел к раздаче.
                Судя по всему, пищу здесь не готовили.  На составленных в ряд вдоль стены четырех столиках стояли термосы, возле них суетились две женщины средних лет и толстый мужик с бородой и кипой на голове, раздатчики. Я занял очередь. Передо мной в очереди стояло еще трое-четверо едоков.
                Женщина – раздатчица зачерпнула из термоса и налила в разовую пластиковую тарелку овощной суп-пюре и поставила тарелку на поднос.  Вторая раздатчица  поставила на поднос тарелку с куском тушеного мяса с овощами. Мужик-раздатчик  налил  в пластиковый стаканчик кофе из термоса, поставил стаканчик  на поднос,  и рядом положил бумажную салфетку с завернутыми в нее пластиковыми столовыми приборами — ложкой, вилкой и ножом. Нарезанный тонкими ломтиками, машинным способом, белый хлеб (Песах закончился!) лежал горкой на подносе, я взял четыре куска.  Я, было, собрался уходить, но мужик-раздатчик, улыбаясь, указал пальцем на тарелку, стоявшую на углу стола. Дно тарелки  было усыпано одношекелевыми монетками. «Ну, приятель ты и халявшик!»  Я выудил из кармана шекель и положил на тарелку.

                Я взял поднос и стал искать глазами, где бы приземлиться. За один стол с дедом и его знакомцами я садиться не захотел. Это не то чтобы я ими брезговал или презирал, нет, просто я решил не тратить время на то, что не сможет принести мне ничего нового, интересного и полезного. Вообще, сам факт приезда в Израиль, как я надеялся и верил, должен был ознаменовать для меня что-то новое, какие-то перемены. Но тут я осекся: «Очнись, идиот, ведь ты находишься в столовке для неимущих! Хороши, ****ь, перемены!»

                Во время  диалога с моим alter ego,  я тупо уставился на ближайший от меня столик. За столиком сидели двое — старик со старухой. Старик,  иссохшей, трясущейся рукой, никак не мог попасть ложкой с супом себе в рот. Суп стекал по подбородку и дряблой шее на  замызганную рубаху, капал на лацканы засаленного пиджака.
              Я уже хотел поставить поднос обратно на стол к раздатчикам и уйти, но тут увидел  за одним из столиков двух молодых парней, по виду — русских, и решил сесть  за  их столик.
              Я подошел. Парни разговаривали по-русски. Поздоровался. Они оба, весело, предложили «падать» к ним. Парни были моего возраста, они были прилично одеты, на шеях у парней висели массивные золотые цепи, на запястьях поблескивали золотые браслеты. Мы разговорились. Оказалось, что парни — друзья детства, из одного города, они приехали с семьями полгода назад.  Их разговор шел, в основном, об их новых автомобилях, которые они недавно купили, вбухав в покупку, как я понял, все имевшиеся деньги. А в столовку-шекелевку они ходили уже второй месяц, из экономии.

               Поглядывая на столик, где сидел дед-ветеран с приятелями, я приметил, как они, втихаря,  пили водку.
 
               За эти дни я наслышался разных историй, в том числе и о том, как целыми семьями ссут и срут целый день в унитаз, и только поздно вечером смывают, тоже из экономии. Но туалет посторонним не видно. Тут же мы смотрелись как Паша  Эмильевич с братьями-«сиротами» из «12-ти стульев», когда те в приюте жрали капусту из бочки.

               Признаться, благотворительный обед оказался вкусным и сытным. Но когда я  вышел на улицу, то дал себе слово, что больше сюда никогда не приду.



                Продолжение следует.