Ночной собеседник

     Возле настольной лампы термос с горячим кофе и, время от времени, собираясь с мыслями, я наливаю в чашку на несколько глотков. Ещё пять таких бессонных ночей, и моя работа будет завершена начерно. Неделю назад жена уехала в отпуск к родителям с трехлетним Сергунькой, и я мог безнаказанно просиживать ночи напролет за письменным столом, покрывая крупным почерком листы бумаги. Люблю такие, тихие часы, когда никто не мешает, и сам не вызываешь раздражение, не слышишь занудливых просьб: Иван, будь человеком, выключи лампу. Ты же знаешь, я не могу уснуть при свете.

Да, это так: жена долго ворочается в постели и укоризненно громко вздыхает, надеясь разбудить во мне совесть. Приходится считаться — выключать свет, или уходить на кухню, где то и дело вздрагивает в конвульсиях холодильник, а через вентиляционные решетки доносятся невнятные диалоги беспокойных соседей, или бесконечно однообразный рык рока у другого соседа, меломана. В спокойные ночи, как эта, я наслаждаюсь свободой и стремительным полетом проявляющейся мысли, вечное перо едва успевает фиксировать. Я неосознанно счастлив. Где-то, на краю сознания, пролетает благостная мыслишка: много ли человеку надо? Толика свободного времени для удовлетворения творческого зуда.

Неожиданно рука замирает на полуслове — мне становится страшно, словно в комнате появился посторонний. Он бесшумно передвигается,  и даже заглядывает через плечо в мои бумаги. Я знаю — в квартире никого нет, даже кошки, поэтому ощущение чужого можно отнести к фантомным, подсознательным, и продолжаю прерванную работу. Но  уже не в состоянии сосредоточиться. Помню, в одной популярной статье доказывалось, что на затылке человека сохранились колбочки и палочки, реагирующие на свет, в своем роде, третий глаз, доставшийся в наследство с древних времен от какой-то трехглазой рептилии.

И вот, в этот глаз кто-то сейчас упорно и настойчиво смотрел. Нет ничего хуже идиотского состояния, когда не знаешь, как поступить: оборачиваться и глупо таращиться в пустоту комнаты, или  бессмысленно сидеть с ручкой в руке, не имея возможности выдавить из себя ни одной путной мысли.  Нервы разыгрались? Но с чего бы им шалить?

Ощущение тяжелого взгляда не проходило. Я понял, чтобы избавиться от наваждения,  придется оглянуться. Досадно уступать себе в такой блажи, да и стыдно дергаться просто так, от нечего делать, лучше — пойду на кухню и заварю свежий кофе, чтобы хватило до утра. Работать, так работать.

Медленно поднялся со стула, сладко потянулся, разведя руки в стороны, потом вверх, повернулся и испуганно отшатнулся к столу: в темном дверном проеме стоял незнакомец в нелепом артистичном одеянии, вроде римского хитона, обвернутого вокруг тела.

— Я тебя испугал? — спокойно спросил он приятным баритоном.

— Кто вы? Как здесь очутились?! — недоумевал я, помня, что из-за позднего времени саморучно застопорил замок на входной двери и даже навесил цепочку, ограничивая вход… Не мог же он от соседей перелезть через лоджию, как неоднократно поступал я сам, нечаянно захлопывая английский замок, когда выносил мусор.
— Ты же видишь, кто я, — ответил он без тени смущения, которое, казалось бы, должно быть у каждого порядочного человека, без приглашения, вторгшегося в чужую квартиру.

В комнате стоял привычный полумрак,  не позволяющий достаточно хорошо разглядеть незнакомца.

— Включите, пожалуйста, верхний свет, — попросил я. — Вы стоите рядом с выключателем.

Незнакомец поднял руку. Люстра осветилась, и я пораженно ахнул. За спиной рослого незнакомца торчали, или возвышались два огромных крыла, которые я поначалу принял за игру света и тени.

— Что за нелепый маскарад?! — воскликнул я,  недоумевая, кому и зачем понадобилось меня разыгрывать.

Лицо мужчины совершенно незнакомо. Но с приятными чертами, напоминающими… нет, не могу вспомнить. 

Я подошел ближе, и в состоянии транса, вызванного крайним изумлением,  начал его осматривать, Поразило несоответствие нежного, юного цвета кожи лица и крупных мужских, волевых черт. Но в большей степени занимали белоснежные крылья.

— Ты считаешь это маскарадом? Ради чего? Ради тебя? Не слишком ли много о себе воображаешь?

Я улыбнулся и впервые посмотрел в его черные, бездонные глаза, отчего по спине пробежала дрожь озноба,  и моя улыбка невольно погасла.

— Но это же нелепость, чтобы из человеческого тела росли куриные перья. Не сочетается. Да и противно представить,  а не только видеть.
— Это не перья, — не обиделся он, уточняя.
— Да-а? — удивился я, и более пристально впялился в крылья. — Пройдите, пожалуйста, к свету, здесь плохо видно.

Он прошел к центру комнаты и повернулся лицом к двери, развернув крылья во всем великолепии, отчего в комнате сделалось ещё светлее: крылья сверкали и переливались подобно белому атласу. Я склонился к ним. Конечно, это были не перья, а тонкие, шелковистые невесомые волокна, чуть шевелящиеся от моего дыхания.

— Черт возьми! Не хотите ли сказать, что вы ангел?!

Он величественно молчал,  спокойно глядя на моё взволнованное лицо.

— Но это же бред! Ни ангелов, ни чертей, и Бога тоже нет!
— Я перед тобой. — Он протянул руку, — Можешь потрогать.
— Нет, нет и нет! Этого не может быть!
— Ну да,  знакомая песня, — подхватил он, усмехнувшись, — Не может быть, потому что не может быть никогда. Ты же реалист. Имей мужество признать своё поражение.

— Поражение?! — ахнул я. — Ты - ангел? И тебя ко мне послал боженька продиктовать новое священное писание? Польщен. Но я не святой, никогда им не был, и не стану им. Не по адресу. И в бога тоже не верю.
— Не верь,  не принуждаю. У каждого своя голова на плечах. Всякая тварь своим разумом живет. Я мог бы показаться в другом обличье — черта, с соответствующими атрибутами — рожки, копыта, свиное рыльце, смрадное дыхание.  Но тогда и разговор был бы другой: ты бы начал закладывать свою душу в обмен на неограниченную власть, потом последовала бы мелочная торговля, вымаливал и другие послабления. У меня же другие цели.

— Потрясающая наглость! — перебил я его. — О каких целях можно говорить,  если я тебе не верю. Понимаешь — не верю!  Ты не существуешь. Ты — мой бред,  или же мистификация.  Прицепил крылья и надеешься разыграть? Дудки. Конечно, крылья великолепно сделаны, этого не отнимешь, но на такой примитив я клюну.

— О, Господи, Фома неверующий! На, смотри, — вздохнул он,  и каким-то неуловимым движением плеч сбросил хитон до бедер: из широкой спины  атлета уродливо росли мощные, белоснежные крылья.  Это было очень странное и невообразимое сочетание безволосой,  гладкой кожи, как у новорожденного младенца,  и мускулистой,  буграми, спины, из которой выпирали, вылезали толстые, как морской канат, основания крыльев. Я молчал, не зная, что сказать.

— Ну что, убедился? Может, и остальное сбросить? Посмотришь, каков? Я знаю, ты не гомик, приставать не будешь.

Я кивнул и проглотил слюну. Так же быстро, он сбросил остатки одежды, придерживая край ткани левой рукой, словно стеснительная Афродита. Это было так неожиданно и парадоксально, что я прыснул от подкатившего смеха.

—  Не вижу ничего смешного,— буркнул он,  поднимая ткань, похожую на льняную,  и тщательно обматывая вокруг себя, что заняло намного больше времени, чем раздевание. — Нормальный, как у всех.  Мог бы и не показывать,  но ты же упрямый. Как иначе тебя переубедить? А сейчас тебе и отпереться невозможно, припер к стенке,  не скажешь, что не существую.
— Но это же невероятно! Как я могу поверить в то, во что разумный человек никогда не поверит?
— Да ты, я вижу, фанатичный атеист, думаешь, если земные ракеты вырвались из Солнечной системы, то для Бога и места нет? Не настолько же ты глуп, чтобы не знать о бесконечности Вселенных? Может быть, совершить чудо, чтобы ты поверил? Говори, какое? Какое, по твоему мнению, чудо будет достаточным, чтобы ты поверил в меня?

— В тебя,  а не в Бога? — удивился я. — Это что-то новенькое. Нелепое.

Он поморщился,  будто я ляпнул очередную глупость.

— Этот разговор,  похоже,  никогда не кончится. Ну, нет Бога, нет, ты прав. Нет такого, каким вы его представляете. Есть другой. Есть я.  И множество таких же его помощников. Ты должен в меня поверить.
— Это становится интересным.  Такое  ещё могу допустить. От какого же ты Бога, и что вам от меня нужно?
—  Фу, как примитивно ты мыслишь. Почему обязательно нам должно быть что-то нужно от простого смертного?
— А вы бессмертны? — не удержался съязвить я. — Вечность живете, и впереди вся вечность. Вот скукотища. Почему бы от безделья не отдохнуть от всемогущества и не поболтать со смертным. Однако, чего мы стоим? Присаживайся. Дорога дальней была, чай устал?

Он сел на диван, опершись спиной на крылья, которые мягко изогнулись, и, казалось, совершенно ему не мешали. Лицо его, доброжелательное и спокойное,  непрерывно менялось, словно под одним обликом содержалось тысячу других, и они скользили, меняясь, точно вода в тихой реке.

— Довольно ёрничать, поговорим серьёзно, — сказал он, когда я уселся в кресло напротив.
— Не возражаю. Люблю серьёзные разговоры, — ответил я и потрогал свой лоб.

Нормальный, теплый, без горячечного жара. Закрыл ладонями глаза, чуть массируя, вызвав калейдоскопический узор светящихся точек. Если это иллюзия, то она должна пройти. Слуховые галлюцинации. Ничего подобного в жизни не было.  Неужели я боюсь? Да, я всегда боялся сойти с ума.  Это самое страшное, что может произойти со мной. Ужасно представить. Вроде этого нескончаемого бреда.

Ангел, казалось,  сочувственно наблюдал за мной.

— Я понимаю,  тебе нелегко.  Атеист, и вдруг встреча со мной. Если тебя смущает мой облик, я трансформируюсь в человека, мне недолго.

Он шевельнулся, словно пытаясь привстать.

— Нет, не надо, — запротестовал я, — Иначе я буду и воспринимать тебя как человека.  А так —  уже почти привык. Спрашивай, что тебя интересует?

— Бог мой, какое самомнение!  Это тебя должно интересовать, а не меня. Я-то все знаю, в отличие от тебя. Считай, заглянул на огонек поболтать,  как ты говоришь.  Не учел одного, что так долго будешь проявлять своё неверие. Столько времени зря потрачено. Обычно через минуту на колени бросаются, плачут, руки целуют.  А ты, вон какой кремень,  не хочешь    верить в Бога, хоть тресни.

— Но согласись, это же нелепость — верить в Бога в наше-то время.
— Почему же ты тогда так переволновался? Коли знаешь, что Бога нет,  значит, и ангелы не существуют, а ты взялся меня ощупывать, осматривать. Того гляди и в Бога поверишь.
— А чем я лучше других? Верят же миллионы.  Зачем-то вера им нужна — помогает выжить, умереть. Выходит, ты ангел другого Бога? И какой же он: милосердный, всемогущий, всеблагой?
— Зачем опять эти человеческие категории? Почему ты решил, что Бог обязательно должен быть милосердным или жестоким? У него другая субстанция, следовательно, и интересы другие, цели.  Это вам нужно бороться за место в жизни, а у него это пройденный этап, можно сказать,  полузабытый.
— Чем же тогда он занимается?
— Сбором информации, — просто сказал Ангел.
— И равнодушно наблюдает за человеческими страданиями?
— В равной степени насколько и вы равнодушны к страданиям других существ.
Я беспомощно открыл рот. Вот так поворот. Выходит,  мы сами виноваты в своих мучениях?
— Но они неразумны! — вскричал я растерянно.
— Кто это вам сказал? Или сам решил?
— У них инстинкты, рефлексы, А у человека — разум.

— Ну, конечно,— засмеялся Ангел,— это единственное, чем отличается человек от животного.  Но почему-то он предпочитает не пользоваться разумом, а только инстинктами, да ещё умудряется гордиться званием — Homo Sapiens. Удивительное тщеславие.
— Но мы не все такие. Умеем сострадать, творить,  мечтать.
— Выдумывать богов, фанатично поклоняться им.
— Не все,— защищался я.
— Не все, — печально согласился он.
— Можно подумать, что твоего бога это волнует.
— Ну и туп же ты.
— Я же тебя не оскорбляю,— обиделся я.

— Я не давал повода. Любое разумное существо волнует то, что творится во Вселенной.
— Так вмешайтесь,  черт возьми! Наведите порядок у нас на Земле, накормите голодных ...
— Напоите жаждущих, — продолжил он, — а вы будете успевать рот открывать. Чем же вы тогда будете отличаться от беззаботных мотыльков и былинок в поле?
— Значит, страдания нам даны, чтобы поддерживать разум в грешном теле? Для очищения разума? Испытываете, словно Иову?

— Опять клише. Зачем так упрощать? Сам же понимаешь, что не так просто всё человечество превратить в сытое, жирующее стадо. Обязательно найдутся недовольные и начнут тормошить сытых. Не об этом речь. В человеческой популяции заложен огромный генетический потенциал, который вы не желаете использовать в должной мере, чтобы через столетия, а не тысячелетия самим стать богами.
— Ты это серьёзно?
— Вполне. Не каждой цивилизации это дано, поэтому мы всякий раз скорбим, когда цивилизация на Земле погибает. Вы мчитесь к краю пропасти, видите её, но не хотите в неё верить.  Абсурд.
— Ты сказал, что на Земле были цивилизации?

— Да. И не одна. Самая значительная — динозавров. У вас недавно нашли скелет разумного динозавра,  но это сообщение затерялось в ворохе более важных,  злободневных событий. Очаровательные короткохвостые существа. Да, были и длиннохвостые, но динозавры специально вывели новый вид для полетов в космос.  Мечтали завоевать всю Вселенную. Шутка ли, в их распоряжении был миллион лет, почти вечность, но и её не хватило, чтобы стать богами.
— Трудно поверить в такое. Если бы они просуществовали такой срок, то обязательно оставили после себя хоть какие-нибудь следы разумной цивилизации.   Их же нет!

Ангел рассмеялся.

— Вот уж действительно — нет пророка в своем отечестве, трудно в привычном увидеть необычное.  Динозавры наследили выше всякой меры.  Просто вы воспринимаете всё как обычные явления, и даете свои истолкования.  Гондвана растащена на материки для удобства и удовлетворения собственных амбиций. Луна переведена на привычную для вас орбиту в виде перевалочной базы космических кораблей.  А информация о цивилизации динозавров, записанная на генетическом коде животных и растений? Да что говорить, вам и не мечталось о всех свершениях и достижениях разумных динозавров. Но и они не успели выйти за пределы галактики. Вторая цивилизация была человеческой, и погибла двенадцать тысяч лет назад от атомной войны. Подробности можешь сам домыслить, отступления от истины будут незначительны. Уцелели отдельные группы, но они быстро деградировали. Сам знаешь, чтобы дойти до скотского состояния вам нужно не так уж и много.

— Увы, это так, — горько подтвердил я, — Это мы сами знаем.
— Извини, не хотел обидеть.
— Пустое,  на правду не обижаются. Однако ты меня всё время сбиваешь, хочу задать важный вопрос и не могу вспомнить, какой? В чем смысл жизни? Ради чего человечество,  и зачем оно? Не могу вспомнить.

За окном, между многоэтажками, над темным сосновым лесом прорезалась розовая полоска начинающегося дня. Я поднялся с кресла и распахнул дверь на лоджию, впуская в теплую комнату свежий воздух.

— Неплохо с тобой ночь проболтали, расскажи кому —  не поверят. Одного не пойму, что за должность — ангел? Он — Бог, а ты — ангел.  Почему такая несправедливость?

Мой голос звонко и одиноко прозвучал в комнате. Оглянувшись, никого не увидел. На разобранном диване лежала измятая постель, словно всю ночь проспал и только что поднялся. Везде горел свет, даже на кухне, странно. Прошел по квартире, потерянно заглядывая во все углы,  было жаль оборвавшегося разговора, казалось, уж сейчас я бы смог задать самый важный вопрос, и в то же время, обреченно понимал, что любой мой вопрос — суть ответа.  Он не смог бы ответить больше, чем знаю я сам.

                1989 год

                Ставрополь-на-Волге