Челдон. гл. 23. На стройках народного хозяйства

                глава 23.  НА СТРОЙКАХ НАРОДНОГО ХОЗЯЙСТВА

                Пойти на  курсы плиточников меня надоумил мой одноклассник по ульпану, Саша, из Перми. Он интересно представлялся при знакомстве: «Александр — инженер-строитель, жена — врач-гинеколог, имею сына» — хотя ни Саша, ни его жена по своим специальностям в Израиле не работали.  Позже Саша проговорился, что он техник-строитель, а не инженер.
                Тель-авивская новая центральная автобусная станция — таханат мерказит хадаша — являла собой израильский долгострой национального масштаба, по рассказам старожилов ее пытались достроить уже лет пятнадцать, а может и больше. Гигантское сооружение  имело несколько уровней. На верхнем уровне смог  бы спокойно приземлиться небольшой самолет.  Говорили, что это самый большой автобусный терминал в мире. Я не владею статистикой по этой теме, но готов согласиться, так как  большего по размеру автобусного терминала я нигде не видел.

                Я попал туда на заключительную фазу строительства. На автостанции были организованы курсы по обучению различным строительным специальностям.  На курсах обучались в основном  русские репатрианты, которые  за небольшую стипендию и сверхурочные часы готовы были браться за любую работу. Но и израильтяне, конечно, тоже были, правда, не много.   
                Теорию мы изучали в пятницу до обеда, а остальные пять дней укладывали тысячи квадратных метров плитки и мрамора.


                БАХУРЧИКИ

                Фараоновского размаха строительство удалось продолжить и завершить с помощью Йоны Мордехая, крупного израильского предпринимателя. Поговаривали, что в обмен на инвестиции он получил эксклюзивное право на доходы с аренды всех торговых площадей автостанции.
                Однажды утром Йона собственной персоной явился в расположение нашей бригады в сопровождении двух подтянутых парней. Своей внешностью Йона отдаленно  напоминал  Вилли Токарева,  усами и шевелюрой - точно. Он поздоровался со всеми за руку, и представил спутников. Один из парней оказался его сыном, другой — армейский товарищ сына, оба они только что закончили срочную службу, одним словом — дембеля.  Йона спросил нас, не примем ли мы этих бахурим (парней) на обучение в нашу бригаду. При этом босс, строго посмотрев на бахурчиков, подчеркнул, что здесь на строительстве он им не папа, а они ему не сыновья — а подсобные рабочие. Мы согласились принять бахурчиков. Босс оставил их нам, пожелал всем удачи, и ушел. Интересный метод воспитания. Я видел разных мажоров, но такого подхода со стороны мультимиллионных предков никогда.
                Наш мастер определил бахурчиков подсобниками к Вальдемару, хотя сами мы  учились и работали всего лишь две недели, но кое-что уже умели.  Бахурчики послушно выполняли все задания мэтра: подносили песок и раствор, резали плитку и мрамор. В обеденный перерыв они грязные и потные вместе со всеми перекусывали и болтали в нашей каптерке. Хорошие были ребята. Сын босса за время обучения у нас в бригаде  даже виду не подал что он сын босса, не то, что выебываться.


                ВАЛЬДЕМАР


                Вальдемар приходился дальним родственником одному известному израильскому архитектору и дизайнеру, один из шедевров которого — фасад дома и скамейки напротив, можно увидеть при въезде в туннель под отелем «Marina». Личность Вальдемара вполне можно рассматривать как собирательный образ, как срез той большой алии.  Москвич, служил срочную, выпускник института торговли, он в начале 80-ых проходил стажировку в «Елисеевском», как раз во время  чисток  в торговле, и ареста его директора — Соколова, одного из последних расстрелянных в  СССР  за экономические преступления. Сам Вальдемар, став директором одного столичного гастронома, тоже развил  бурную экономическую деятельность, и, чудом  избежав  наказания, был вынужден оставить  дорогую его сердцу торговлю. Эрудированный и очень общительный, игрок, Вальдемар умел играть во все известные настольные игры, причем, даже если садился играть впервые. Это хобби помогло ему влиться в бригаду «катавшую» в московских аэропортах, за что он  получил три года общего режима, и слыл одним из лучших на зоне игроков. Но, несмотря на жизненные передряги (перед отъездом в Израиль он еще и развелся с женой) Вальдемар был  везунчиком, он выиграл у судьбы главную партию. 

                Вальдемар приехал в Израиль с пятилетним сыном в самый разгар операции «Буря в пустыне» Они поселились в Тель-Авиве в отеле подобном «Цидону»  Вальдемар тут же занялся поиском квартиры, и нашел через маклера подходящую в восточном пригороде Тель-Авива. Вальдемар, было, собрался переезжать, но неожиданно отложил переезд на сутки, о чем предупредил маклера, который должен был передать ему ключи в квартире.  Причина задержки была веская.  Вальдемар  случайно встретил в министерстве абсорбции одного своего московского знакомого, ну и загуляли они. На следующий день Вальдемар, держа на коленях сынишку, кудрявого мальчугана, подъехал на такси  к тому, что еще вчера называлось  домом. От взрыва упавшей ночью иракской ракеты часть дома обрушилась, в том числе и его квартира. В толпе, стоявшей по периметру  полицейского оцепления, Вальдемар увидел маклера и владельца квартиры. Когда Вальдемар с сыном к ним подошли, владелец, со слезами на глазах, поднял мальчугана и прижал груди.  Затем владелец достал чековую книжку и выписал Вальдемару чек на сумму, которую тот заплатил за аренду. Маклер тоже вернул Вальдемару свой гонорар, попросил отпустить такси, и сам отвез Вальдемара с сыном обратно в отель.


       
                ВОДКА «БЕРЕЗКА»


                Стою у станка по пояс раздетый,  покрытый толстым слоем пыли с головы до ног —  режу мрамор.  Подходит рыжий израильтянин Ури, из нашей бригады,  и жестами просит  выключить визжащий резак.
                Выключаю.
                —  Ури, какого ***?!

                Как-то само собой получилось, что Ури взял надо мной шефство по углубленному изучению иврита.  Я таскал с собой, уже обтрепанный, словарь и записную книжку, и надоедал  Ури своими вопросами. Ури веселый отзывчивый парень, мой ровесник, видимо, считал своим долгом оказывать посильную помощь в изучении родного языка. А я в свою очередь помогал Ури в изучении русского. В основном я обучал его русскому мату. Тогда в Израиле материться по-русски  считалось шиком. А еще молодые израильтяне зазубривали отдельные фразы для знакомств с девушками. 

                — Шимон (так меня называли на местный манер)!  Сюка, блят, ибассья! Горбашоф шелахэм  бэ бейт келе! (ваш Горбачев — в тюрьме!)! — радостно произнес Ури. 
                Вот так мы с ним разговаривали!

                — Ури, отъебись! —  посмотрел я на него с иронией, мол, несмешная шутка, не мешай работать. 
                Но тот не унимался:
                — Бэемет (действительно, правда) Горбашоф бэ бейт келе! — и для пущей убедительности скрестил пальцы, изобразив решетку.

                Вот идиот!

                Мне надоели его кривляния, тем более что без  куска  мрамора, что я резал, стопорилась вся работа.  Но Ури продолжал уверять, что только что слышал по радио экстренный выпуск новостей.
                Что-то мне подсказывало, что надо пойти и прояснить ситуацию. *** с ним с этим мрамором, да и отрезал я хуево, криво, вернусь, отрежу по-новому.  Я бросил испорченный кусок мрамора в ящик для обрезков, и отправился к соседям-штукатурам.
                Штукатуры всей бригадой окружили заляпанный раствором радиокассетник.
                «Водка «Березка», водка «Березка» … вольному воля...! С вами «Радио Рэка»!» — доносились из хриплых динамиков реклама и позывные русскоязычной  радиостанции — «в эфире экстренный выпуск новостей …»
 
                Так я узнал об августовском путче.
            
                Состояние тревожное — в это время жена с дочкой заканчивали оформлять документы на ПМЖ.
 
                Вечером в лобби отеля аншлаг: все кресла заняты, настроение у людей подавленное, все мысли и разговоры только о путче. Циркулировали слухи об  автомобиле якобы сбившем шлагбаум на пограничном переходе, то ли на советско-румынской, то ли советско-венгерской границе, и прорвавшемся на территорию сопредельного государства, и обстрелянном вслед советскими пограничниками.
 
                Наш Боря то и дело подходит к висящему в лобби телефону-автомату, и пытается связаться со своими родителями в Москве. Наконец ему удалось связаться.  И  Борька принялся во весь голос, прямо Левитан, всем сообщать: «Мама видит из окна, как по проспекту движутся танки и грузовики с солдатами!». Квартира борькиных родителей где-то в центре. Затем его голос задрожал, и эмоциональный Борька чуть не расплакался.

                После такой сводки «совинформбюро» меня охватило уныние.  «Все! Хана! Сейчас опустят «занавес» гады, сволоты, чекисты подлючие, и не видать мне больше моей семьи!»

                В тот исторический момент  автоматическая  телефонная связь существовала только с Москвой, Питером, и некоторыми республиканскими центрами, и я отправился на переговорный пункт.
   
                Переговорный пункт набит битком, еще больше людей толпится снаружи, почти все — русские. Телефонисты извиняются: связи с СССР — нет.

                Что делать? На ком выместить возмущение и злость?

                Если бы в тот момент в Израиле было советское посольство, то я бы точно устроил перед посольством беспорядки, как минимум. 

                Бесконечно длинные три дня.

                Пронесло!

                Отделались малой кровью. Сейчас кто-нибудь вспомнит имена трех отчаянных парней погибших в те дни в Москве?

                Я все ждал расстрелов на площадях,  хотя бы  верхушки КГБ и Политбюро — ни ***! Думал, что снесут к хуям, как французы Бастилию, Кремль — этот символ многовековой кровожадной,  беспредельной власти — хуй там!

                Со временем я опросил всех моих родственников, друзей и знакомых, живших в СССР во время путча. Собирательный ответ получился такой: «Лебединое озеро все время крутили», и все. Правда, один знакомый рассказал, он тогда служил  срочную, как ихний старшина 19-го числа снял со стены в ленинской комнате портрет Горбачева, а 21-го вечером водрузил обратно. «Товарищ прапорщик, а крокодилы летают?! Где ж ты видел, чтоб крокодилы летали? А вот товарищ майор говорит, что летают! Ну, если и летают, то низэнько-низэнько»

                Самыми смелыми оказались — румыны, уважаю румын!

                Как не странно, но стресс обладает еще и лечебными свойствами, как змеиный яд в определенных дозах, я сам в этом убедился. Пережитый в эти дни стресс  благотворно повлиял на  Яшу, интеллигентного программиста из Москвы, постояльца отеля.
                До этого случая мне не доводилось видеть  человека находящегося в состоянии такой дикой депрессии.  Яша и его жена, Женя, приехали примерно в тоже время, что и я.  Им обоим было лет по тридцать. На кого был похож Яша? А вот на кого — на Якова Свердлова. Так они еще и тезки! Если надеть на Яшу военный френч и нацепить вместо роговых очков пенсне, то получился бы вылитый знаменитый революционер. Яша и Женя были милейшими людьми. Поначалу мы встречались в лобби, беседовали, иногда я  заходил к  ним попить чая.  Я заметил, что Яша начал хандрит сразу по приезду.  Он стал все реже и реже появляться на людях, а через какое-то время и вовсе перестал выходить из номера. Яша перестал бриться, и вообще следить за собой. Я перестал к ним заходить, так как  яшин вид стал негативно сказываться на моем настроении и душевном равновесие, а мне в то время были необходимы исключительно положительные эмоции. Это не то,  что я  совсем уж равнодушен к чужим страданиям, нет. У меня были рецепты помочь ему, например, набухаться, или посетить порнокинотеатр.  Но дело в том, что Яша не пил, и был  подкаблучником, ****ой прикрытый, что называется, а  ****ить часами, иссушая себе мозги, о компьютерах  с  депрессивным программистом — увольте.  Так вот, мы не виделись с Яшей наверно с месяц, правда, иногда я встречал его жену, грустную.  Женя каждый раз приглашала меня в гости, а я все обещал зайти, да так и не заходил.  Дня за три до путча я все же к ним заглянул, по какому-то компьютерному делу, мне  была нужна  яшина консультация. То, что я увидел, меня потрясло.  В тот момент, когда я зашел к ним в номер,  Женя вела Яшу в туалет.  Яша походил на доходягу-узника концлагеря: бледное страдальческое лицо, впалые щеки, густая борода, всклокоченная шевелюра, провалившиеся глаза за толстыми линзами очков источали из глубоких колодцев  глазниц  холодный мертвецкий свет.  Яша с трудом передвигал худые атрофированные ноги, повиснув рукой на плечах жены. Женя заплакала. 
                Вечером 19-го августа я встретил Яшу в лобби, еще слабого, но уже с блестевшими от интереса к жизни глазами.  А через неделю я увидел аккуратно подстриженного и побритого  Яшу, шагавшего на курсы программистов.


                В конце сентября приехала моя семья! По такому случаю, Авраам выделил нам комнату в двухкомнатном номере.
                Ириша с Катей добирались транзитом через Варшаву. Их, в отличие от меня,  там не содержали взаперти. Транзитных пассажиров разместили в общежитии,  принадлежащем местной еврейской организации. Разместившись, и перекусив в столовке при общаге, пассажиры узнали у еврейских активистов, как добраться до рынка, и продали-таки там свои бинокли, фотоаппараты и другую утварь!

                Ириша рассказала, что в посольстве на  Большой Ордынке  ей чинили препятствия при получении въездной визы.  И это несмотря на мой вызов на ПМЖ и свидетельство о браке.   Требовали доказать, что я действительно жду мою семью!  Какого ***! Ну, если были у вас сомнения, что ж вы меня об этом не спросили?!  Посольская попросила Иришу предоставить в качестве доказательства мои письма, предварительно спросив, пишу ли я вообще.  Ну, а если не пишу?  Может у меня хуево с сочинительством, и я только звоню, тогда что?! По чистой случайности последнее мое письмо лежало у Ириши в кармане, она получила его вчера, и взяла в дорогу, что бы перечитать. Ириша достала письмо и протянула посольской.  Посольская внимательно рассмотрела марку, штемпель, и прочитала письмо (****а!). Особенно   понравились ей забавные зверюшки, которых я рисовал для дочки в каждом письме, и  она поставила-таки въездную визу.


                Продолжение следует.