На пороге комнаты

           ("Дом из серого камня". Часть 4-я)


Если бы Грэй не приплыл за Ассоль, что стало бы с ней? Как бы она жила? Зачахла бы, как цветок без воды? Или сохранила свою ничем не подкрепленную  веру в чудо и ждала, ждала...Из милой девушки постепенно превратилась бы в милую старушку, чудаковатую и трогательную... Со временем  ее престали бы изводить: ровесники состарились бы точно так же, как она и их ненависть притупилась бы вместе с другими чувствами и эмоциями. А от нового поколения эта история была бы уже  так далеко, что  никого бы не волновала...
Когда подумаешь, что все зависело от прихоти судьбы, становится как-то не по себе. Мало ли причин, по которым жизнь   Ассоль могла быть сыграна  по другому сценарию и вместо феерии получилась бы драма...или трагифарс. К примеру,  Грэй не попал бы в нужное время туда, где впервые увидел спящую девушку.  И, благополучно уплыв из тех мест, жил бы себе дальше, не подозревая, с чем разминулся. Или попал бы и увидел, как мило спит красавица, но на тот момент был бы уже счастливо женат? Почему нет? И даже если бы в нем вспыхнула новая любовь, гораздо более сильная, он скорее всего не позволил бы себе ничего, просто потому, что был порядочным человеком.
Что тогда? Нет, никак иначе события развиваться  просто не имели права, на то она и сказка...И Ассоль достойна счастья. Все это так. Но если все же предположить...
...Шло время, Ассоль жила теперь одна: отец ее умер год назад. Она осталась совсем беззащитной. Местные хамы распоясались уже сверх всякой меры и оскорбляли ее при каждом удобном случае. Горе и безысходность  постоянно владели ее сердцем. Что оставалось ей делать? Несколько раз она хотела утопиться, а однажды даже  заплыла далеко в море и действительно собралась утонуть...Но как сделать это человеку, с детства хорошо держащимуся на воде?! Инстинкт самосохранения оказался сильнее и суицид не удался. А другие способы ухода из жизни, яд, к примеру, или веревка, казались оскорбительно-неэстетичными ее романтической душе. Меж тем один из  обидчиков положил, что называется, на нее глаз. Как-то раз, наверное после сытного обеда и хорошей выпивки, неотесанный парень, может даже сын Меннерса, находясь в каком-то расчувствованном состоянии духа, вдруг увидел печально сидящую на берегу Ассоль, с каждным днем теряющую остатки надежды на чудесное избавление от рутинного и тягостного существования в своей деревне. Может накануне ему приснился приятный сон, может что-то другое сыграло роль, но он по-новому взглянул на девушку. И впервые ее нежная красота, ее нездешность, непохожесть на местных крепко сбитых краснощеких девиц, не вызвали в нем раздражения и желания унизить.  Что-то доброе шевельнулось в его душе...он вспомнил себя маленького, на коленях у матери...он расчувствовался почти до слез. Зла за гибель отца он уже не держал, особенно если вспоминал все  тумаки, затрещины и зуботычины, которыми тот награждал его щедро в целях воспитания, частенько авансом.
После этого дня он всячески старался заговорить с Ассоль, встречал ее на дороге будто случайно, один раз угостил даже яблоком, предварительно заботливо обтерев его о штаны. Он смущался, с трудом формулировал свои мысли, ощущая себя неуклюжим чурбаном рядом с хрупкой,  телесной и душевно,  девушкой.
Все эти метаморфозы не остались незамеченными. Друзья, попытавшись слегка подтрунить  над влюбленным увальнем, получили такой неожиданно жесткий отпор, что вся охота смеяться над новым чувством их приятеля испарилась бесследно. Они даже прониклись уважением к нему: сами-то грубияны отродясь ничего подобного не испытывали, и отношение к женщинам у них было проще простого: женщина создана Богом для удовлетворения всех нужд и прихотей мужчины, она раба и рабочая скотина, с которой нужно обращаться более или менее терпеливо, чтобы дольше служила. Ну и потом, смотря на какую нападешь, иная и в физиономию заедет, если муж хлипче и жиже супруги.
          Они ощущали необычность поведения их приятеля и собутыльника, оно их беспокоило: робость и нерешительность перед девчонкой - это уж слишком, но все же  оставили его  в покое. А он меж тем всерьез задумал привести Ассоль в свой дом хозяйкой.  И это было для нее даже счастьем. Потому что, взыграй в нем похоть, возьми она верх над той робкой нежностью, тем трепетом и благоговением, которое парень испытывал при виде нее, девушке  бы не сдобровать: он легко сломал бы ее, как ломает  стебель травы  грубый башмак прохожего.
Она видела и понимала, что небезразлична ему.  Боялась его внезапно вспыхнувшей и тягостной для нее  любви. Не знала, куда ей сбежать от всего этого. Да и  бежать было некуда. А жить одной становилось все сложнее. Местные не донимали  больше Ассоль издевательствами, боясь тяжелого кулака ее воздыхателя. Но хозяин магазинчика, куда она сдавала игрушечные кораблики, которые мастерила теперь сама ничуть не хуже отца, неожиданно назначил за них такую мизерную цену, что на вырученные деньги  невозможно было  купить и  еды и материала для изготовления новых игрушек. Смысл делать их попросту пропал. Она слезно просила лавочника прибавить еще хоть немного, но он, прекрасно понимая, что является единственным человеком, который может купить ее товар - других покупателей  на много миль вокруг не найдется — куражился  и проявлял деланное сочувствие, приговаривая:
 - Времена теперь, милая, трудные наступили. И рад бы помочь, да  самому деток кормить нечем.  А ты бы, милая, замуж пошла бы, что ли, пора тебе...
Ассоль ушла от него в смятении. Снова в ее голове начали зреть  гнетущие мысли о смерти...И тут к ней подошел ее воздыхатель, к обожанию которого она уже начинала привыкать. В порыве отчаяния, забыв, что перед ней чужой, по сути, человек, она рассказала ему о разговоре в магазинчике, как рассказала бы другу. А он, пораженный ее неожиданным доверием, ее такой откровенной беззащитностью, вдруг брякнул
 - Иди за меня!
Произнес невнятно, с хрипотцой...Но тут же уверенно и настойчиво повторил:
 - Выходи за меня! Свадьбу на Спаса справим.
Не стану больше фантазировать на тему, как она восприняла этот не то удар, не то подарок судьбы. Ответила, конечно не сразу, попросив время подумать. Ее просьба  импонировала ему, подтверждая, что она девушка нелегкомысленная, рассудительная. А  Ассоль просто оттягивала неизбежность. Проплакав на берегу до рассвета, в тот же день она дала согласие. Молодые обвенчались. Каперна  обалдела от проявления такого благородства: взять замуж бесприданницу, голодранку, дочь человека, считавшегося убийцей его отца. Н-да, чудны дела твои, Господи!  Кто-то решил, что парня околдовали, точно без нечистого тут не обошлось. Некоторые винили во всем крепкое пиво: оно, де,  помутило рассудок новоиспеченного новобрачного. Пить надо меньше!
 Хозяйкой Ассоль была хорошей, с матерью мужа ладила, потому что была непритязательна и уступчива.  Свекровь сыну тоже в выборе невесты  не перечила: женился и ладно, не важно на ком; к ней  самой, к матери, то есть, хотя бы придираться меньше будет.
Жизнь Ассоль  стала спокойнее. Правда блеск в глазах почти потух. И увидеть улыбку на ее лице было очень сложно: она там практически не появлялась.
С мужем отношения у нее были неплохие. Он постепенно привык, что  мечта теперь полностью его, ручная и покорная. Нет, он не обижал ее. Но мог одобрительно шлепнуть пониже спины, когда она прислуживала за обедом, на который были приглашены родственники; не видя в том ничего оскорбительного, при этом самодовольно улыбаясь: «Вот, мол,  какую необыкновенную и красивую рыбку поймал я в свои сети». Она же при  проявлении этой его  ласковой  снисходительности втягивала голову в плечи и, ссутулившись, норовила побыстрее отойти. Он давал ей денег, чтобы она покупала себе наряды. В разумных, конечно, пределах, но не жался. А  ей ничего не хотелось. Ей было безразлично, что она выглядит блекло на фоне расфуфыренных товарок в базарный день или в церкви. И вскоре   он снова  увидел в ней ее нездешность, отрешенность от мира...И его постепенно начинал раздражать ее покорный вид и устремленный  в неизвестность, отсутствующий   взгляд. Что видела она, о чем мечтала? Ему было неведомо. Снова она становилась для него гордячкой-недоторогой, так ни разу и не позволившей прикоснуться к своей душе.
Возможно, оскорбленный таким кажущимся высокомерием неблагодарной жены, он бы начал со временем поколачивать ее, но...Однажды вечером возле местной таверны завязалась драка, в которую наш герой, по своему обыкновению ввязался. И его убили. Хотя нет, просто покалечили. Нет, и это не вариант. Ассоль бы тогда проявила все свои лучшие душевные качества: сострадание, участливость, заботливость. Она бы его выхаживала и жалела.
Нет, предположим, сам  он почти  не пострадал, но в той драке  убил человека. Из уважаемой семьи. Да, из богатой и влиятельной семьи. Именно поэтому ему не удалось, как обычно, отмазаться от полиции, откупившись или свалив вину на более пьяного, чем он сам, бедолагу, который ничего не помнил и верил на слово, когда ему рассказывали, как плохо он поступил накануне.
Сына Меннерса,  вроде бы  мы договорились, что это был он, так вот, его судили и приговорили к каторжным работам.
Ассоль снова осталась одна. Теперь, в свете обстоятельств, когда она стала женой убийцы, ей припомнили и то, что она - дочь убийцы. И снова травля и оскорбления: защитить-то ведь некому. В нее полетели камни.
Конечно, дальше моя мрачная фантазия заходит  в тупик. Возможно, произойди все так, Ассоль привыкла бы, стала «земной» доброй женой, растворилась в заботах о детях. Кто знает.
       И не верю я, на самом деле, что так могло быть. Хотя что-то подобное с девушкой, до боли напоминающей Ассоль, точно произошло.  И когда в нее полетели камни, знаете, что она сделала? Подняла с дороги тяжелый булыжник. Нападавшие, явно не ожидавшие отпора, отступили, увидев в ее глазах бешенную решимость. И руки ее от домашней работы стали сильнее.  Теперь к ней не  слишком часто цеплялись. А она? Постоянно носила этот камень с собой. Мало того, она нашла другой, побольше и с острыми краями, с которым никогда не расставалась. Даже под подушку его клала, когда ложилась спать. За то время, когда  девушка-двойник Ассоль  бродила в поисках  этого камня, она много их перебрала. И заметила, что камни разные, как люди. Она решила даже, что они гораздо лучше людей. И постепенно научилась высекать человеческие лица, а потом и фигуры, из каменных глыб. Она стала резчицей по камню. Скульптором, творящим в только ей одной присущей, авангардной  по стилю,  манере. Не верите? Спро'сите, откуда у нее инструменты? А сила? Навыки, наконец? Да как хотите. Объяснять я ничего не буду: не знаю сама. Но девушку эту я встретила однажды, когда гуляля по берегу моря. Разве я не говорила, что в герцогстве было море?! Было. И девушку ту зовут Перла. Я много раз наблюдала с замиранием сердца, как она, надев большие защитные очки, режет камень. В меня даже осколки попадали. И Перла ругалась: ей не нравилось, что я стою возле нее с праздным видом. Она вообще меня плохо переносила. Раздражала я ее. Но мне это не в новинку, поэтому я не уходила. Ее творения, ни на что не похожие, нравились мне до безумия. В них была такая сила, энергетика, драйв!  Они не были красивы в общепринятом смысле: никаких вам цветочков-лютиков...Но они были прекрасны своей динамикой, напором, движением, которое, казалось, эти  каменные изваяния    прервали лишь на миг.
Почему я вдруг вспомнила о Перле? Ни с того ни с сего пустилась в рассуждения: если бы, да кабы...
А дело в том, что оказавшись в комнате с девушками, я заметила  несколько знакомых мне лиц. На самом деле, девушек было больше, чем мне сначала показалось.  Они выглядели и вели себя по-разному.  Перла же, облаченная в кимоно и с веером в руках, сразу бросилась мне в глаза. Этот  ее облик был до того незнаком, непривычен мне, что я  больно ущипнула себя за руку, не сомневаясь, что вижу сон.