Нить

Последнее время Алексей приспособился ходить к метро по набережной. Ветрено конечно, но ветер уже не ледяной, а с мокрыми нотами и чуть заметным весенним, сладким оттенком. Нева, правда, еще по-зимнему совершенно мертвая...
Зато по дороге он проходил через такие страшные, безжизненные дворы грязно-желтых низких домов, что явственно ощущал себя в каких-то декорациях. Причем фильма была не из простеньких : как будто Достоевский, но век двадцатый, или даже нынешний. Ощущение ему нравилось. Нравилось пригрезить маньяка за вот тем ободранным углом парадной, или специфичного питерского зомби – бледного и непременно со взором горящим.
Алеша вообще любил триллеры, всяких уродиков зубастых придумывать и рисовать, лет в 9-10 обожал «Короля и Шута». Потом это прошло, но не совсем – частично, реальная жизнь вносила свои коррективы в нежный, защищенный детский мир – и потребность в искусственных страхах снижалась. Но атмосферу ужаса, на уровне смутных ощущений, а не головы-руки-ноги оторванные, он все же любил. Видимо, этот вид адреналина был его организму нужен.
Натаха – подруга его боевая, заветная – была недовольна изменениями в обычном маршруте. «Того и гляди ханурик какой с топором вывернет... Вот оно тебе надо? Я же не могу постоянно тебя пасти», - резонно поругивалась она, но Леша все равно там ходил. Натаха его частенько встречала-провожала, это у них издавна повелось, с тех пор как она в секции дзюдо стала надежды подавать. Теперь-то она уже кандидат в мастера спорта – кровь-с-молоком, рослая, плечистая – рывок через себя сделает – мало никому не покажется. А Алексей как был с младенчества ангелом бестелесным почти, так и остался тонким, изящным, с резными чертами правильного лица. Да еще кудри эти... «Пудель Артемон», - усмехался Леша на себя. «Ангелочек мой», - нежно ворковала Натаха, легонько чмокая его в чистый высокий лоб, обрамленный светлыми прядями волос. Между шестнадцатью и семнадцатью годами он, правда, стремительно подрос, сравнялся с подругой ростом и шириной плеч, но все равно казался незнавшим его близко – случайно сошедшим на землю жителем небес. На самом деле Леша имел твердый, даже властный характер и был безусловным лидером в их паре.
Натаха влюбилась в него мгновенно, едва увидев тихого шестилетнего малыша с картинным личиком в их большом неуютном дворе. Ей самой тогда было шесть с половиной, и все школьные годы она была обречена мучиться этой разницей в класс, хотя некоторые преимущества это, безусловно, давало. Всегда можно было поделиться с другом сакральными знаниями: что же ждет его в следующем учебном году. Но учился Алексей не в пример лучше Наташи – положение обязывало, как говаривала его мама.
Дед их был «большим художником малых форм», из тех, работу которых все знают, не зная автора. Герб страны или, например, денежные знаки – кто-то ведь их рисует изначально – верно? А кто – обычно никого не интересует, несмотря на отменное качество работы. Но власти таких мастеров ценят, поэтому дед с семейством проживал в одной из лучших квартир их необыкновенного дома.
О да, дом заслуживал отдельного описания, и называть его следовало даже в устной речи – Дом – с большой буквы. Архитектура модерн, сложные углы, переходы, башенки, ярусы, краснокирпичное соседствует с гладкосерым, но гармония очевидна и общее впечатление: «Ого, какой Дом!». А были еще и кариатиды, четыре пары юноша и девушка. У них с Натахой была своя заветная пара – на ближнем к Неве торце Дома.
Дафнис и Хлоя - считала она, Алеша не спорил, но был убежден, что для юных пастушков пара чересчур корпулентная. Может быть, это Тезей и Ариадна, или Персей и Андромеда, или просто влюбленные – почему бы нет... Они с Натахой тоже в этом статусе, пожизненно, как выяснилось походу взросления.
Кариатиды смотрели вниз, на людей, казалось, что их интересует скоротечная суетливая жизнь. Во всяком случае, было так естественно помахать им рукой или послать воздушный поцелуй, иногда даже спросить что-то важное – ведь они высоко, им многое видно.
Дед как-то застал их с Натахой за этим странным общением: дети задавали статуям вопрос, потом закрывали глаза ладошками и снова смотрели в каменные лица – ища в них какой-то едва заметный знак... Усмехнулся. А потом сказал внуку: «Ты правильно понял, Алексей. Настоящие жители Города – не люди, а эти каменные красавцы. Людей здесь просто терпят, с трудом и недолго.»
Дед вообще всегда говорил ярко, веско, и с полным уважением к маленькой Лешиной личности, видел в нем преемника. По крайней мере, в Академию Художеств Алексей поступил легко – графика у него была поставлена идеально – точные, легкие линии выдавали, помимо наследственного таланта, отличную школу. Дед раскладывал перед маленьким внуком гравюры Рокуэла Кента и с подначкой говорил: «Скопируй-ка... А если неплохо выйдет, зашифруй где-нибудь своего монстрика, а я поищу». Так же и вкус прививал, играючи. Выйдет с внуком на Казанский мост, скажет: « Найди здесь лишнее», и Леша находит – совершенно чуждый облику Города храм Спаса на Крови.
Натаха частенько с ними ходила, с молчаливого разрешения Деда. Он считал, и был прав, что бойкая, румяная девчушка хорошо влияет на замкнутого, мечтательного мальчика. «Ничего-ничего, Елена, - успокаивал он дочь, - не нашего круга девочка, да. Но с ней Алешка не свихнется, будь спокойна».
И действительно, преданная подруга следила за Лешей лучше всякой няньки, а потом и во взрослость с ним перешла незаметно, достигнув, кстати, неплохих успехов в рисовании за компанию. Ни о каком курении, алкоголе, уж не говоря о наркотиках, рядом с этой девушкой и речи быть не могло. К спорту, правда, ей не удалось приобщить любимого друга, он не был азартен и не понимал искусственной соревновательности.
В Академию вместе с ним Натаха не поступила, несмотря на всю усидчивость и очень горячее желание. Но в Мухинское зато прошла без проблем: у нее был свой красочный «скифско-сарматский», как называл это Дед, стиль восприятия реальности.
Встречались ребята теперь не каждый день, и часто предпочитали не комфортные квартиры, где они были поднадзорны родителям, а высокую башенку на одном из углов их дома. Там у них было оборудовано «убежище ссыльных ангелов», лежали мягкой кучей старые матрасы, и даже спиртовка была и турка с чашечками и запасом кофе. Бледные северные звезды висели совсем близко, ветер казался другом, в плеере звучала «Лакримоза», а два молодых тела безотказно грели друг друга. Наверное, они были счастливы.
И тут Алеша начал ходить через те страшные дворы.
Дело в том, что в одном из крайних окон домов-изгоев – на третьем этаже, под самой крышей – заметил Леша странное.
Во двор с подоконника смотрела огромная лимонно-желтая лилия. Концы ее плафона были светлее, до белого, и поэтому она казалась звездой, чудом залетевшей на Землю.
Дом выглядел, да и был в большей части, необитаемым - уж цветов на его окнах просто не могло быть. Подъезд заколочен, окна через одно выбиты или забиты фанерой, штукатурка отвалилась, открывая язвы кладки, ржавые трубы торчат, как кости сгнившего трупа, одуряюще-сладко пахнет сырой известкой... Какие здесь могут быть цветы?
Но вот она – царственно смотрит свысока – чистый безмятежный цветок, и не увядает, хотя Алексей заметил ее три недели назад.
Когда Алеша шел вечером, в окне с лилией теплился слабый голубоватый свет, но не от телевизора, в этом он мог бы поклясться. Телевизионный всегда мигает, меняет интенсивность, а этот был ровным. Определенно здесь какая-то тайна.
Однажды, в утренний проход по двору он увидел рядом с лилией юное прекрасное лицо. Девушка. Тончайший фарфоровый лик, глаза в пол-лица, мелкое кружево золотых волос. Она смотрела на свой цветок, но вдруг заметила внизу Алексея и резко отпрянула... исчезла. А он так и остался стоять под окном, раскрыв в удивлении рот.
Что это было? Как такая изумительная красота здесь оказалась? Ответов по-прежнему не было. Дом был безжизненным, во дворе никто не появлялся, не у кого было спросить – кто там – на третьем – живет. И живет ли... Уж больно призрачным и прекрасным было видение. Лицо девушки, казалось, подернуто инеем, или тоненькой сеткой трещин, неясное... словно размытое.
Весь день утреннее видение не выходило у него из головы. На занятиях он был рассеян, пары истории искусств просидел, как во сне, на композиции выдал что-то совершенно неприемлемое, удивив преподавателя.
Вечером, идя рядом с подругой, он остановился под заветным окном.
– Наташ, видишь наверху в окне цветок?
Натаха всмотрелась...
– Ну да... Лилия вроде. Огромная какая. Странно... В таком месте...
– Вот именно, очень странно. И какая красивая.
Но Наташа уже смотрела на его запрокинутый профиль, а не на лилию. Не было для нее другой красоты кроме лика ее любимого ангела.
Ночью девушка-лилия пришла к Алеше в сон. Руки ее истончались до лепестков, вытягиваясь в звездные очертания, внутри плафона, плавно поводя ресницами, открывали свою синь глаза, голос звучал волшебными нотами. Слов он не понял, но осталось ощущение чего-то неземного, вечного... Во сне, как двое знакомцев-проводников, были и их кариатиды. Но лица у них были суровые, печальные. Как будто они не одобряли увлечение Леши этой Лилией. Он проснулся с пылающими щеками, весь во власти этой необъяснимой грёзы. Бывало, что он и раньше увлекал себя чем-то выдуманным – но это было осознанным уходом в свой собственный отдельный мир. Начав придумывать, он непременно посвящал в новую нереальность подругу, потому что лучшего и более внимательного слушателя не было и быть не могло. Но на этот раз все выходило иначе.
Утром он провел под окном минут пятнадцать, но никого не увидел. Томительные часы занятий Алексей переживал, как в горячке: нестерпимо хотелось снова под окно и увидеть то лицо. Волнуясь, он позвонил Натахе и соврал, что встречать его не нужно – он пойдет по Новгородской – никакой опасности. «Вот и молодец, - легко согласилась подруга, ничего не заподозрив. - Встречаемся в Башенке». Но Леше не хотелось в Башенку, сладкая истома влюбленности уже поразила его тонкий организм. Хотелось лежать где-то в тепле и пропускать через сознание воздушный образ незнакомки снова и снова. И он опять соврал, что поднавалилось заданий и Башенку придется пропустить. Наташа насторожилась, но виду не подала – до сих пор все у них было душа в душу.
Вечером Алексей просто влетел во двор, и не зря. Почти сразу в окне мелькнуло фарфоровое личико, потом еще и еще. Девушка как будто опасалась показываться на глаза, но сама проявляла любопытство. Алеша подергал дверь подъезда – она была заколочена крупными гвоздями. Он стоял под окном, пока не замерз до онемения конечностей и с сожалением покинул свой пост. Дома, дрожа, забился в уютный зев большого дивана и погрузился в нервную дремоту.
Конечно, он простудился. Много ли надо при его конституции, конце зимы и повсеместном гриппе. Температура была высокой, он бредил, а мама рассказывала Наташе: « Да, грипп, Наташенька, даже бредит, представляешь? Все про лилию какую-то говорит...Нет, пока не приходи, а то тоже сляжешь, может быть завтра к вечеру...»
Но о лилии Натаха задумалась. Натура ее не терпела столь явной недосказанности, и она решила разобраться с непонятным цветком.
Вечером оделась во все темное и ловкое, закинула на плечо сумку с фонариком, коротким ломом и маленьким топориком, шокер сунула в карман на всякий пожарный и отправилась «на дело». Не в новинку ей было лезть куда не следует – в Башенку, к примеру, они с Лешей попадали отнюдь не легально, а через другой подъезд и крышу. Но вот одна она шла на такое впервые.
Выйдя со двора, Наташа остановилась глянуть на «своих» кариатид. Свет фонаря мерцал на их дружелюбных лицах. «Вам-то хорошо», - подумала девушка то ли с ненавистью, то ли с любовью. «Нам не плохо и не хорошо, нам...по-другому», - отозвалось ей явственно шорохом падающих снежинок. «Ладно, пошла я», - попрощалась Наташа мысленно. «Иди», - благословили кариатиды.
Страшный дом встретил ее гробовой тишиной, даже шум машин не доносился в замкнутый стенами двор. Наташа всмотрелась в окно наверху: лилия была на месте, и вроде внутри – за стеклом – мерцал чуть заметный свет.
Она легко вскрыла подъездную дверь, отворила со скрежетом, шагнула в черноту. Сердце испуганно билось, но разум не паниковал. Фонарик осветил заколоченные двери, замусоренную лестницу... Стертые ступени недовольно зашуршали под ее ногами. Девушка поднялась на второй этаж - тоже никаких признаков жизни, прошла первый пролет – на третий, но дальше хода не было. Несущая стена рухнула на лестницу, завалив ее. Зацепило и потолок – торчали тонкие ребра переломанной штукатурной основы, никакой возможности попасть выше не было. Причем случился обвал явно не вчера. Поеживаясь от холода, Наташа присела, внимательно рассматривая завал: из обломков кирпичей и штукатурки торчал пожелтевший газетный лист. Очень осторожно потянула бумагу на себя – она надорвалась, но в руках девушки остался довольно большой кусок. Поискала дату – два года назад. А текст такой странный «…ное. Это не единственное свидетельство необъяснимых событий. Старожилы вспомнят массу случаев, когда люди, здания, предметы исчезали в одночасье, не оставив никаких внятных указаний на причины своего внезапного небытия. Пожалуй, и ваш покорный слуга, несмотря на богатейший жизненный опыт не сможет добавить никаких осмысленных комментариев к происшедшему….» «Пожалуй, надо уходить – вот что, - подумала Наташа. - И побыстрее – обвал может повториться, и никто меня здесь не найдет».
Наташа выскользнула наружу, с наслаждением вдохнула чистый воздух, взглянула наверх: лилия стояла сникшая, грустно повесив плафон, свет не мерцал.
Задумчивая, побрела Наташа домой, что скажет Леша?
«Ну что?» - спросили кариатиды безмолвно. «Ничего, - развела руками девушка, - дырка от бублика. Чертова лилия не сдалась.»
Через несколько дней они с Алешей сидели, обнявшись, Наташа зарывалась лицом в его легкие волосы, почти мурлыкала, наслаждаясь близостью любимого, и рассказывала о попытке разобраться с лилией. Он потерся носом о ее теплое плечо, тихо сказал:
– Знаешь, Таш...Там не только цветок, там еще и девушка есть, я ее видел.
«Я так и знала... Я это чуяла», - по телу Наташи пробежала волна мурашек, пальцы закололо. Нет, она не чувствовала соперницы именно там, но всегда ждала чего-нибудь в этом роде. Что Леша увлечется кем-то, кого он не знает вдоль-и-поперек, как ее. И вот сейчас он рядом, но где его мысли? С кем сердце? И что ей делать?
– Понимаешь, она необыкновенно красива, но производит впечатление ненастоящей… То ли фарфоровой, то ли рисованной... Но она живая, подвижная, то есть, - продолжал он. - Я видел ее два раза. Ошибки быть не может... Как же это так получается, что там все завалено? Как туда попасть?...
– Может через крышу, - ответила Наташа не своим голосом. Ей было страшно. Она умирала от ревности, но считала позором показать это Леше. - Я не вижу другого выхода... Вот поправишься, и попробуем, – обещание далось ей с трудом, но было дано, и отступить теперь было нельзя. А то чего доброго, он один полезет узнавать – что же там. Несмотря на хрупкость, Алеша отличался упорством в достижении цели, и даже отвагой. Ей ли было не знать… Зачинщиком всех их путешествий, по крышам ли, по неизвестным закоулкам их мрачного Города, всегда был он.
– Конечно! Как же я сам не догадался! Вероятно, есть какое-то слуховое окно... На чердак... А оттуда – вниз! - он был так увлечен поисками ходов к незнакомке, что винить его Наташа не могла. Ей оставалось только пройти этот путь вместе с ним – к чему бы или к кому бы - он не вел.
Прошло две недели, Алексей совершенно поправился, был весел, активен, вместе с ним изменилась и погода. Все потекло, закапало, воздух стал теплым, будоражащим бесстыдными запахами обнажавшейся земли.
Пора было осуществить задуманное. Выйдя из дома, ребята ритуально помахали кариатидам: те были настроены сурово – свет не падал на их красивые лица.
Натаха заранее присмотрела пожарную лестницу, ведущую на конгломерат крыш, где прятался нужный им дом. Пока они пробирались по крышам, помогая друг другу, в Город пришла ночь. По-прежнему было тепло, но темнота страшила нестаявшими еще льдинами в желобах крыш, скользкими подножками на ровных местах.
Вот эта крыша – крайняя - выступающий резко в сторону ее кусок относился к нужному подъезду. Слуховое окно действительно было.
Леша пролез первым, Натаха вслед, подняв облако пыли. Внутри царствовала темнота и оглушающая тишина. Стало вдруг очень холодно. Девушка достала фонарик, но Алексей сказал:
– Тсс, не включай... Так мы ничего не увидим... Глаза сейчас привыкнут.
Они стояли, почти не дыша. Наташа испытывала странный приступ обездвиживающего ужаса, казалось, начни сейчас рушиться крыша – она не сможет сдвинуться с места. Вдруг Алеша уверенно шагнул куда-то в сторону.
– Смотри, кажется, здесь люк.
Никакого люка Наташа не видела, но шагнула следом, как деревянная. А ее друг уже нащупал ручку и силился поднять крышку. Девушка схватила его за плечи:
– Не надо! Не открывай! Я боюсь... Тебя утянет туда!
– Таша, я должен посмотреть, что там. За этим мы и пришли.
Голос Леши звучал очень твердо, он дернул крышку снова, и она поддалась, отворяясь медленно и с шорохом, будто каменная.
Наташа с ужасом смотрела в открывшееся – чернее черного – отверстие, ее трясло от страха. Из люка несло нестерпимым, могильным холодом.
– Вот... Видишь ступени? - спросил Алексей.
– Нет там никаких ступеней! Не ходи туда! - в отчаянии закричала Наташа. - Ты пропадешь, я чувствую!
– Что ты, Наташ... Странно, почему ты не видишь ступени... И не кричи. Ты её спугнешь, - он сжал руки девушки неожиданно сильно. - Я пойду. Мне нужно... А ты подожди здесь - раз я вижу, значит, там ждут меня.
– Стой! - едва справляясь с бьющей дрожью, Наташа сняла с его шеи темно-красный шарф, который сама связала на Новый год, чтобы носил модным манером - «удавчиком». Нащупала подбивающую край нить, надорвала зубами, распустила порядочный отрезок и завязала ему на запястье, накинув вдвое. Обняла его.
– Я люблю тебя, не забудь, - сказала, подавляя слезы.
– Я скорее умру, чем забуду, - ответил он серьезно, целуя в девушку в губы.
Алексей скрывался в пасти люка, как будто таял, напоследок он улыбнулся Наташе и исчез.
Она принялась распускать шарф, чтобы он мог свободно идти. Хорошо, что у нее есть хоть это занятие, слезы лились по лицу, пальцы дрожали, «Леша, Леша, Леша..», - тихо твердила девушка.
Коснувшись невидимого пола, Алексей пошел на легкое голубое мерцание впереди. Почти сразу он почувствовал неимоверный холод среды и какую-то вязкость – двигаться было трудно, или это он уже застывал? На запястье горела Наташина красная нить, он перехватил ее пальцами, чтобы чувствовать тепло. Свет вдруг усилился, но светлее не стало, он по-прежнему не видел ни пола, ни стен, но наконец-то увидел её – фарфоровую девушку - и цветок в сером прямоугольнике окна.
- Я ждала тебя... Ведь ты ангел?… - голос доносился отовсюду, звучал прямо в мозгу. Губы ее не шевелились, призрачная тоненькая фигура как будто вибрировала - дрожала. Алеша снова подумал, как же здесь неимоверно холодно.
– Нет, я живой, а ты? Кто ты?
– Живой… Странно… - в бестелесном голосе звучала обида, разочарование.
– А ты разве не живая?
– Нет. … Я – отражение, отблеск…Это место – случайный тупик в лабиринте времени. Мне показалось, что ты ангел…И, может быть, дальше мы бы скользили рядом… Показалось, - незнакомка была явно недовольна.
– Но как ты сюда попала? И причем тут время? – торопливо спросил Алексей, физически ощущая, как утекает его время.
– Время всегда причем… Оно ведь не ровный правильный туннель, оно петляет, путает, иногда обрушивается частями куда-то не туда – как здесь. Ты сдвинул камень, теперь все начнет падать и меняться... Уходи, если сможешь уйти, попробуй, раз уж ты живой…
– А ты? Ты можешь уйти?
– Меня и нет здесь! – голос ее сильно вибрировал, врезался в мозг. - Как ты не понимаешь… Ты видишь просто отблеск на зеркальной стенке воронки… Мой цветок, это центр воронки, если ты еще можешь уйти – уходи! Не медли! - её голос всплеснулся в мозгу криком. - Держись за нить!! Скорее!
Инстинктивно Леша сжал нить в кулаке, но уже с трудом, пальцы почти не гнулись. Нить пульсировала, как живая, как будто по ней текла горячая кровь, поддерживая его жизнь.
Пространство перед ним начало меркнуть, он повернул обратно, с трудом – как каменный, заставляя себя, согнул ногу для шага – надо же, он никогда не думал, что простой шаг – это так сложно.
– Скорее!! - снова хлестнул его кнут голоса. Алексей хотел обернуться, но шея не слушалась. Коченеющими руками намотал нить еще, сделал шаг другой ногой. «Только бы не упасть, - подумал. - Ведь я разобьюсь на осколки... О чем это она говорила?... Скользить рядом? …Куда скользить?... Что-то будет падать… Камни…осколки… камни…осколки...», - мысли были вязкие, такие же стылые, как он.
– Алеша! - поймало его сознание голос сверху. Нить властно потянула наверх, наверное, он не двигался, уже не мог, но нить тащила его все ближе к теплому воздуху из светлого квадрата люка, с Наташиными огромными черными глазами в нем.
– Леша! Лешенька! - руки ее, сильные, горячие, тянули его наружу. Ледяная жадная чернота противилась, не хотела отдавать живого человечка, глупого мечтателя о несбыточном, но поддалась и вернула – Наташа была сильнее.
Они упали на мягкий от пыли пол, Наташа сразу же вскочила, схватив его, как огромную куклу, поперек тела, полезла в слуховое окно – на воздух – как же там тепло!
Обдирая локти, плечи, колени, выбралась на скользкую крышу, обняла, обхватила всем телом неподвижного своего ангела, холодного, как камень - глаза плотно закрыты, красные нити впились в запястье, в белые ледышки рук. Да жив ли он?!
Обливая горячими отчаянными слезами, обцеловывая лицо, затрясла его стылое тело, завыла: «Алешаааа!»
– Уходим отсюда... Скорее...- услышала она его шепот. - Сейчас все обвалится...
Наташа вскочила, как подброшенная пружиной, таща на себе друга, рванулась прочь от внезапно затрещавшей под ними поверхности. Не чуя ног, птицей перемахнула на соседнюю крышу. Красный шарф вспорхнул вслед за ними, распускаясь. Скользя и срываясь, они уже вдвоем с Лешей, неслись прочь от страшного места...
Позади что-то звучно ухнуло, они обернулись - там, где было слуховое окно, зиял провал. В него медленно, как во сне, скрежеща и взламываясь острыми углами, опускались листы крыши, облако серой пыли стояло над провалом, как ядерный гриб, глухо падали камни внутри. Откликаясь на волну обвала, взвыли сигнализации машин на набережной. Запах известки, кирпичной пыли и еще чего-то неопределимого – может быть времени? – растекся вокруг. Им даже послышался чей-то тонкий вскрик…
Ребята переглянулись, обнялись. Сердца их бились так оглушительно, что, пожалуй, перекрывали шум обвала.
– Ты знаешь, я так люблю тебя, моя маленькая... Как жизнь, - сказал Алексей тихо.
– Знаю, ангел мой, конечно знаю, - согласилась Наташа, пристраивая ему на шею остатки шарфа.
– Только никогда больше не называй меня ангелом. Слышишь?... Я живой человек.