Фантасмагория

Лезвие прошло по касательной. Сперва оно распороло вымокшую до нитки блузку, а после вгрызлось в мягкую плоть. Но, удар вышел смазанным. Скользнув по ребру, сталь разворотила лишь мягкие ткани. Нож непривычно завибрировал и ушел в сторону. Второй удар был более удачен: острие прошло аккурат между ребер. Кончик лезвия едва дотронулся легкого, и в уголках рта жертвы мгновенно выступили большие сочные красные капли.
 

Небольшая кровавая клякса пустила свои корни по одежде, будто кто-то случайно опрокинул чернильницу на чистый белый лист бумаги. С каждым новым вздохом пятно становится все больше и больше. Вот оно уже не алое, а багровое. Оно темнеет сильнее и сильнее, так что становится сложно понять, каков его истинный оттенок. Да и нужно ли вглядываться в этот поток эритроцитов, тромбоцитов и лейкоцитов? Куда интереснее смотреть в остекленевшие глаза. Они испуганно смотрят куда-то мимо меня. Зрачки расширены, вокруг плещется угасающее зеленовато-синее море.

Валгалла уже распахнула для нее свои врата. В просторном зале накурено. Могучие воины пьют разбавленное водой вино, едят жареное на углях мясо и ждут ее ласк. Чуть поодаль в печи горит рыжее пламя. Пахнет хвоей, табаком и потрескивающими в огне ветками. На стенах развешаны коптящие факелы. Широкие дубовые столы ломятся от снеди. Между нехитрых блюд в грубых деревянных чашах, плачут массивные желтые свечи. Раскаленный воск выливается через край на затертую клетчатую скатерть и там застывает.

А может, ничего этого нет? И все, что нарисовало воображение – обман? Есть только этот стеклянный взгляд, а за ним лишь вакуум и чернота: сон без снов среди заблудившихся звезд бескрайнего космоса. Там черные дыры жадно вдыхают в свои воспаленные ноздри млечный путь. Размолотый кофемолкой порошок прожигает насквозь уходящее навсегда сознание и безжалостно стирает обрывки памяти. Слов больше нет. Нет мыслей, чувств, страхов. Мир еще не родился – мир спит вместе с ней, чтобы в один прекрасный момент проснуться. Чтобы, наконец, приподнять тяжелые шторы век, напрячься всем телом и пролиться на грешную землю малиновым дождем. Забрызгать сладким ягодным соком дома, проспекты, бульвары, аллеи, трамваи, автобусы и одинокие дирижабли. В один единственный раз ощутить подлинную свободу от себя, пока бездыханный труп трогательно лежит у моих ног на размокшей земле.

Почва хлюпает, чавкает и клокочет под подошвами моих сапог. Над головой слышны раскаты грома. Сверкает молния. Где-то вдали гремят проржавевшие небесные литавры, сотрясая нутро. Я стою в одиночестве под напором атмосферных осадков и чего-то жду. Но ничего не происходит.

В руке по-прежнему зажат итальянский выкидной стилет. Рукоятка до омерзения липкая. На лезвии разводами застыла сворачивающаяся кровь.

Здесь больше нечего делать. Я ухожу прочь, в сторону автобусной остановки. За спиной, свернувшись калачиком, осталось лежать мертвое тело. Надеюсь, что завтрашний день будет к нему более благосклонен, чем сегодняшний.

В голове прочно засел безликий женский призрак. Измазанное губной помадой размытое лицо перемешалось в некое подобие томатного супа.

Очередная безликая тень устремилась за мной в след, как сотни других таких же безымянных жертвенных агнцев. Они, молча, идут за мной нестройными рядами, а я шагаю от них прочь, ускоряя шаг. Скрываться от мертвых бесполезное занятие. Поэтому я просто шагаю без надежды на бегство.

На языке застыл вяжущий металлический привкус – проклятая мигрень вежливо стучится по вискам своим молоточком. Эйфория сошла. Но меня все еще штормит время от времени. Так будет еще где-то с четверть часа, пока по нервным окончаниям будут гулять остатки опиума. Опийные все еще алкалоиды раскачивают лодку с нервной системой.

Пейзаж пугает четкостью линий. Целлулоидная пленка кадр за кадром отсчитывает пройденный мною путь. Тяжелое похмелье позади, а впереди – похмелье от жизни. В глубине души скребутся кошки. Вокруг пасмурно и сыро. Полная луна скрылась за черными как смоль облаками. Редкие фонари тускло освещают мой путь. Холод пробирает до костей.

Хочется две вещи: «Кровавую Мэри» и спать.

Расстройство личности в очередной раз затеяло со мной игру в кошки-мышки.  И я, повинуясь неясному инстинкту, играю с ним в эту бесполезную для нас обоих игру. Таков быт еще не сошедших с ума хирургов. Постоянное недосыпание превратилось в издержки профессии. Легкая раздражительность, головная боль и беспричинные приступы тревоги стали моими постоянными спутниками. Еще немного и нервный срыв обеспечен. То и дело мерещатся истлевшие куски человеческого мяса, разбросанные по дороге части тел и внутренних органов. На фонарных столбах слабо мерцают фиолетовым светом еще бьющиеся сердца. Они монотонно отстукивают, вторя бьющимся об асфальт дождевым каплям.

На остановке пусто. Это и не удивительно. Ржавая конструкция с навесом укрыла меня от потока ледяной воды. В такой ливень все вменяемые люди сидят дома, попивая чай возле зашторенного окна.

Я чувствую, что коченею: зуб на зуб не попадает, руки дрожат. Какого черта я тут делаю? Особенно если учесть весь ужас недавних событий...

Издали слышится грохот. Две светящиеся бусинки выглядывают из темноты. Они неспешно двигаются в мою сторону, становясь ярче и ярче. Пауза. Последний рейсовый автобус со скрипом распахивает мне свои двери. Добро пожаловать в маленький уютный мир, где тепло и сухо.

Далее следуют полчаса спокойствия.

За окном глубокая ночь. В разбавленном желтоватым светом черно-синем мраке голые ветви деревьев чем-то похожи на нервные волокна. В такие минуты можно вполне сойти с ума. Остается закрыть глаза и расслабиться.

По телу расползается судорожный озноб. Нечто склизкое и тошнотворное копошится в моем теле подобно червю. Кисти рук прошила насквозь тонкая острая проволока. Стальные нити впились мне в позвоночник, причиняя адскую боль. Словно куколка, подвешенная на нитках, я совершаю механические движения. Из ран на ладонях вытекает тонкая кровавая струйка. Подошвы сапог скользят по полу - черно-белая шашечка из кафеля тает под ногами подобно мороженому. Еще немного и твердая блестящая поверхность превратится в зыбучее сливочно-шоколадное месиво.

Если поднять взгляд вверх, то в глаза начинают бросаться подвешенные за ноги, обезглавленные человеческие тушки. Покачиваясь и шелестя, они перешептываются друг с другом.

Между полом и потолком бродят невзрачные тени бывших людей. Им больше нечего терять. Даже кандалы с цепями у них отняли. Ничего не осталось у бесплотных призраков – ни рода, ни племени, ни отчизны. Из их праха давно растут зеленоватые цветы зла, а даты истерты до дыр.

Посреди этой мешанины я отыгрываю чужую роль. Сценария нет, как и смысла. Импровизация и только импровизация позволяет мне существовать, а, следовательно, мыслить. Мои руки как ходят из стороны в сторону. На изгибах кости, будто хрусталь, крошатся в труху. Кости растрескались, но боль совершенно не ощущается из-за своей невыносимой силы. Тяжелым прессом боль давит меня, выжимая последние соки...

Я открываю глаза и обнаруживаю себя на пороге большого массивного пятиэтажного здания, облицованного большими каменными плитами. С географической точки зрения это выглядит так: по левую сторону тянется сретенская улица, а справа – первая мещанская. На сретенке находится крестьянский базар, зловонные мясные ряды, лавки скупщиков краденого, ломбарды и букмекерские конторы. На первой мещанской улице расположены доходные дома, дома терпимости, три-четыре шикарных особняка, трактир,  ночлежка, церковь святой Марии Магдалины, районный совет рабочих депутатов и райком партии. Если повернуть на первую мещанскую и пройти в сторону Рижского вокзала, то мы быстро оказываемся у искомого дома. Тут, почти у самого неба – на чердаке – находится моя небольшая съемная квартира.

Покопавшись немного со связкой ключей, я отпираю дверь. Оказавшись внутри, я запираю за собой и отправляюсь к себе, стараясь ничего не опрокинуть по дороге. Далее все обыденно и буднично: скрип лестничных ступеней, звон ключей, щелчки замка, скрип двери и вот он, дом, милый дом.

Истертый кожаный плащ отправляется на вешалку. Вся остальная одежда раскидывается хаотично по полу.

Пока блузка, стоптанные сапоги и рваные синие джинсы на полу устраивают свальный грех, я отправляюсь в ванную комнату.

Не включая света, нагибаюсь над раковиной и дрожащей рукой поворачиваю ручки крана. Слабый напор ледяной воды льется мне в ладони. Кое-как смыв с рук кровь, отправляюсь в душ.

В душевой кабинке с подачей воды лучше, но воды хватает лишь на десять минут контрастного душа.

Завернувшись в полотенце, я покидаю ванну.

На столе в комнате тлеет огарок свечи. На столе кружка со вчерашним чаем, вазочка с сушками и томик Канта в оригинале. Напротив небольшое деревянное окно с грязными стеклами, а за окном ночь. Из оконных щелей тянет сквозняк. За окном не видно ни зги, лишь откуда-то с улицы доносится рокот сверчка.

Прогорклый вкус заварки вяжет рот. Не спасают положение три кусочка сахара и ломтик лимона. Чай с оптимистичным названием «Бодрость» на поверку оказывается помоями.

Еще один бездарно прожитый день позади. Очередная маленькая смерть под названием «сон» наступает незаметно. Глаза закрываются сами и мир исчезает. Я падаю вниз, а в это же время звезды палью рассыпаются по бездонному космосу. Планеты выстроились в ряд. Они с шипением пролетают сквозь меня маленькими янтарными шариками. А я смотрю из стороны в сторону, в надежде увидеть другие вселенные. Но вижу лишь бесконечный звездопад. В такие минуты мне кажется, что я могу поведать невидимому слушателю все тайны вселенной. На каких орбитах, где и когда парят мертвые космонавты в истлевших скафандрах. Какие планеты погибли, а какие явились миру яркой вспышкой. О, мироздание, я раскачиваю тебя мыслью, но ты равнодушно смотришь на мои жалкие попытки.

Я падаю и падаю, пока, наконец, твердая поверхность не прервала мой полет.

Шум. Брызги воды летят в разные стороны. Мой полет закончился...

Сантиметровый слой воды покрывает растрескавшийся черно-серый настил. Мутная вода слегка подрагивает от монотонно падающих откуда-то сверху капель: проржавевший водопровод дал течь. Импровизированное соло жестяных труб подхватывает сквозняк и уносит в распахнутый настежь дверной проем. Глухое эхо несется по коридору прочь.

Остатки светло-фиолетовой кафельной плитки висят на стене рваными неровными заплатами. Кафельные обломки разбросаны по полу. Неуклюжие айсберги возвышаются над водой посреди окурков, мусора и слизи. Их кривое отражение расплывается большим чернильным пятном.

Слева на грязной стене висит мигающая галогенная лампа.  От лампы к потолку тянется спутанная змея трескучих искрящих проводов – это придает ощущениям остроты. Один неловкий поворот и тончайшая линия жизни оборвется, навсегда исказив нежность, живущую в сердце моем. Распроданный на органы мир изумленно покачнется и растает. Гнетущий сон кончится. Но пока нелепые случайности судьбы милуют.

Лампа светит себе и ждет своего рокового выстрела. А вода все течет с потолка, как делала это все дни до этого.

Тошнота тугим комом бежит по пищеводу.

Я делаю шаг в сторону узкой кабинки с большим треснутым унитазом. И падаю перед ним на колени.

Рвотный позыв вхолостую прошелся по пищеводу. Остатки вышедшей вон желчи нарушают кислотно-щелочной баланс. По стенкам расколотого фаянса стекает густая светло-коричневая рвотная масса.

Сердце крепко сдавлено в тисках: с двух сторон идет наступление иноземных войск. Еще немного и огонь прожжет грудную клетку. Стоит сделать движение, как бегущие по венам реки мгновенно прекращают свой ход.

Приходится приложить не дюжие усилия, чтобы подняться на ноги.

Пошатываясь, я выхожу из уборной вон. За спиной слышен шум дождя – рукотворно и лживого, как вся обстановка вокруг.

Впереди черным квадратом простирается длинный коридор. В его конце виден свет. Этот «свет в конце тоннеля» манит к себе. И я послушно иду на этот свет.

Заветная цель не становится ближе. Хотя, цель ли это? Вопрос.

Мимо летят дни, недели, годы, а я иду себе прямо, пока в один прекрасный момент передо мной ни выросла дверь. Даже не дверь, а какой-то изорванный лист железа, неравномерно покрытый зеленой краской. Он уныло висит на верхней петле, качаясь из стороны в сторону на сквозняке. От прикосновения дверь с грохотом падает. Раздается эхо. И вновь слышны завывания сквозняка.

Я делаю шаг через порог...

Удар. Боли нет – удар прошел смазано. Клинок распорол вымокшую до нитки блузку, а после распорол кожу до мясных волокон. Скользнув по ребру, сталь разворотила мягкую ткань. Нож непривычно завибрировал и ушел в сторону. Второй удар был более удачен: острие прошло аккурат между ребер. Кончик лезвия едва дотронулся легкого. Клокочущая пена мгновенно заполнила полость рта, и в уголках рта выступили капли.

Вечный покой обретен. Жизнь осталась где-то позади. Она неуклюже сбилась на обочину дороги, да там и застыла. Нелепая и бездарная – она скорчилась в позе эмбриона, увязнув по горло в пыли. Застыла в ожидании, но чуда не произошло. Выдуманные по образу и подобию homo sapiens божества молчат. Эволюция идет своим чередом. Из поколения в поколение передается великое наследие, но благодарные потомки бездумно развеивают по ветру все, что попадается им под руку. Я лечу над землей, подобно крупице праха. Надо мной проплывают бескрайние просторы Российской Империи.

С высоты люди кажутся мелкими муравьями, которые только и заняты поиском смысла своего существования. Они сжигают себя в огне своих заблуждений, а я бесцельно лечу мимо них вдаль. Горизонт завален немного вправо. От этого закат кажется лужицей красно-желтой крови, что льется из воспаленных глаз мироздания. Вся эта густая гнойная кашица стекает прямиком в подрагивающую морскую гладь, образуя некое подобие яичницы.

Завтра будет завтра.

Спустя четыре часа я проснусь, а пока позвольте мне побыть бесплотной тенью – фантасмагорией под «волшебным фонарем».

Валгалла вот-вот появится за горизонтом. Там уже вовсю идет пир. Не хватает только меня. А пока – пока...

Я открываю глаза.

Салон автобуса по-прежнему пуст. Даже водитель ушел в дождь, не дождавшись меня.

За окном глубокая ночь. В разбавленном желтоватым светом черно-синем мраке голые ветви деревьев чем-то похожи на нервные волокна. В такие минуты можно вполне сойти с ума.

На остановке пусто. Это и не удивительно.

Я поднимаюсь с места и выхожу прочь.

Через секунду я обнаруживаю себя на пороге большого массивного пятиэтажного здания, облицованного большими каменными плитами. С географической точки зрения это выглядит так: по левую сторону тянется сретенская улица, а справа – первая мещанская. На сретенке находится крестьянский базар, зловонные мясные ряды, лавки скупщиков краденого, ломбарды и букмекерские конторы. На первой мещанской улице расположены доходные дома, дома терпимости, три-четыре шикарных особняка, трактир,  ночлежка, церковь святой Марии Магдалины, районный совет рабочих депутатов и райком партии. Если повернуть на первую мещанскую и пройти в сторону Рижского вокзала, то мы быстро оказываемся у искомого дома. Тут, почти у самого неба – на чердаке – находится моя небольшая съемная квартира.

Покопавшись немного со связкой ключей, я отпираю дверь. Оказавшись внутри, я запираю за собой и отправляюсь к себе, стараясь ничего не опрокинуть по дороге. Далее все обыденно и буднично: скрип лестничных ступеней, звон ключей, щелчки замка, скрип двери и вот он, дом, милый дом.

Истертый кожаный плащ отправляется на вешалку. Вся остальная одежда раскидывается хаотично по полу.

Пока блузка, стоптанные сапоги и рваные синие джинсы на полу устраивают свальный грех, я отправляюсь в ванную комнату.

Не включая света, нагибаюсь над раковиной и дрожащей рукой поворачиваю ручки крана. Слабый напор ледяной воды льется мне в ладони. Кое-как смыв с рук кровь, отправляюсь в душ.

В душевой кабинке с подачей воды лучше, но воды хватает лишь на десять минут контрастного душа.

Завернувшись в полотенце, я покидаю ванну.

В комнате за столом дремлет мой двойник. Порой мне хочется достать из лежащего на полу плаща элегантный итальянский стилет. Неслышно подойти к ней. Тихо-тихо. Тут же после щелчка сделать роковой выпад. Чтобы все было кончено. Но я не могу – я призрак. Я «Оно» без «Я». Все, что я могу, сказать: «Любовь Михайловна, просыпайтесь».

Еще одна бездарная ночь позади. Очередная маленькая смерть под названием «утро» наступает незаметно. Глаза закрываются сами и мир исчезает. Я падаю вниз...