12. О насыщенной жизни сенаторов

- Ты ведь никогда еще не возлежал на пирах, Фессал? – засмеялся Каллист.-А тут сразу с дороги – и в триклиний. Видишь, что такое Новый Рим!

Фессал сладко зевнул. Платонида, молчаливая рабыня Горгонии, раскладывала разогретые куски курятины по тарелкам. Ужин, который накрыли для них, вполне мог сойти для голодных путешественников за пир.

- Барин, вот и вещи ваши из гостиницы доставили, - чинно сообщил Трофим. – Извольте взглянуть – точно ли ваши, а то гостинщик не больно-то хотел отдавать. Их уж в спальню вашу отнесли.

- Ну что ж, пойдем, - неохотно сказал Каллист, ставя кубок с вином на белоснежную скатерть. Фессал поднялся вслед за ним.

- А Кесарий еще не вернулся? – спросил Каллист у Трофима, когда они проходили через садик с бассейном и статуями дриад, играющих в салки.

- Нет, барин, - ответил Трофим. – Хозяин, вестимо, скоро уж приедут, - он заговорщицки понизил голос и добавил: - В Потамее они, в асклепейоне, с молодой госпожой Аппианой. Но об этом госпоже Нонне – ни-ни! Молчок!

Каллист кивнул. К ним навстречу по тропинке среди юных миртовых саженцев шла Горгония.

- Каллист врач, пойдемте, я покажу вам ваши спальни, - приветливо сказала она. – Ваш братишка сейчас стоя уснет!

- Нет-нет, - проговорил Фессал, с трудом подавляя зевоту.

Они прошли в перистиль, и Горгония показала им две комнаты, убранные с умеренной роскошью.

- Я хотела бы спросить, Каллист врач – вы предпочитаете спасть на перине или без? Дело в том, что мой брат упрямо спит без перины даже зимой…

- Я тоже без перины сплю, - почти перебил ее Каллист. – Всегда.

- Вы – тоже философ, Каллист врач? – по-матерински вздохнула Горгония.

- И я тоже – без перины, - быстро сказал Фессал, подавив очередной зевок.

- Нет, Фессалион, - категорически сказал Каллист. – Ты будешь спать на перине. Зима. Замерзнешь ночью.

Фессал заметно расстроился, но спорить не стал. Трофим, взяв у Каллиста ключ, уже отмыкал стоявший посреди комнаты дубовый сундук.

- Ваши вещи, барин? – спросил он. – Один только сундук этот? А у молодого барина ничего нет?

- У нас все вещи в одном сундуке.

- Они же братья, Трофим! – сказала с укором Горгония. – А у вас большая разница в годах?

- Восемь лет, - ответил Каллист.

- А я старше Кесариона на шесть, - улыбнулась Горгония. – Вас в семье двое детей, или еще есть?

Каллист замедлил с ответом, извлекая из недр сундука свиток Сорана.

- Понимаете, госпожа Горгония, - начал он, чувствуя себя предателем. – Понимаете, мы ведь с Фессалом вовсе не братья …

Фессал старательно рылся в сундуке. Казалось, если бы он смог, он бы забрался в него с головой.

- Не может быть! – всплеснула Горгония руками и на миг стала похожа на Нонну.

- Фессал – мой ученик, - продолжал Каллист, силком вынимая лемноссца из сундука и крепко обнимая его за плечи. – Ученик, спутник и друг. И брат, конечно – по благородному искусству врачевания.

Фессал густо покраснел и уронил шкатулку с инструментами. Трофим вовремя успел убрать свою ногу.

- Может быть, вы хотите прогуляться по галерее? Там цветут розы. Пойдемте! Эта зима уже так утомила глаз… Фессалион, ты ляжешь отдыхать или хочешь пойти посмотреть на розы?

-  На розы… - выговорил Фессал, борясь с судорогой нижней челюсти. – Я бы хотел Кесария врача подождать…

- Заклинаю вас святыми мучениками, Каллист врач – не проговоритесь  маме про асклепейон! Она уже и так думает, что брат хочет стать эллином. Это Гликерий к ней пробрался спозаранку с умывальником, а я и не углядела… И еще, если можно, - добавила она, в упор глядя своими огромными черными глазами на вифинца. – Не могли бы вы, Каллист врач… - впрочем, Каллист в ее тоне не услышал никакого «бы», - так,  вскользь, к слову…знаете ли… при нашей матери… припомнить какой-нибудь случай из жизни Кесария… ну, вы понимаете… подходящий для того, чтобы уверить маму в обратном. От вас, как от эллина, это будет звучать убедительно.

- Хорошо! – ответил Каллист, смеясь. – Я не знал, что для христиан самое надежное свидетельство – это свидетельство эллинов.

- Это именно так, - серьезно ответила Горгония. – Ну что, поражены вы нашим каппадокийским коварством?

- Нет, - пожал плечами Каллист. – Не поражен.

Они вернулись в дом и стали прохаживаться по галерее среди цветущих в изящных вазонах белых, алых и желтых роз.

- Что за чудные розы здесь! Как будто весна пришла… - восхищенно произнес Фессал.

- Это каппадокийские розы, - говорила Горгония, нервно наматывая и разматывая край своей столы на кисть левой руки. – Кесарий любит их, мы в прошлый раз привезли ему – целую повозку пришлось снаряжать! Абсалом еще тогда с нами ездил, это молочный брат Кесария… Он за ними всю дорогу и следил, влажными тряпочками обертывал, а потом здесь их пересаживал. Как они разрослись! Все в цвету… А у нас в Арианзе еще не зацвели. Странно, правда?

- Да, странно. Я всегда думал, что в Каппадокии климат теплее, чем в Вифинии и Новом Риме, - ответил Каллист, чувствуя, что волнение Горгонии начинает передаваться и ему.

- У нас лето жарче, чем здесь, на море, а зимы холоднее, - отвечала Горгония, вглядываясь в быстро темнеющее небо… Да, и еще, конечно – у нас розы в саду, а здесь все-таки в доме. Теплее. Боже мой – опять гонец! – в тревоге воскликнула она. - Кесария ждут в сенате! Каллист врач, далеко этот аскле… Потамей?

- Около часа езды верхом…  на повозке – немного дольше.

- Трофим привез больного фракийца больше трех часов назад, еще вы не пришли, и было совсем светло… Кесарий должен был ехать с Аппианой верхом – так сказал Трофим. Боже мой… Они должны были обогнать повозку!

- Не волнуйтесь так, госпожа Горгония, - сказал Каллист. – Может быть, они задержались у переправы. Мы, например, сегодня простояли на вифинской переправе долго…
 
- Но это ведь не через залив! Они же остались на этой стороне!– воскликнула Горгония, заломив руки.- У них переправа просто через реку. Там мост.

- Может быть, там тоже полно народа, - некстати вмешался Фессал. – Сейчас такие беспорядки на дорогах… вот мы сегодня ехали из Никомедии…

- Да, интересно, случилось что-то или это просто совпадение? – философски произнес Каллист.

- Разве вы ничего не знаете, Каллист врач? – вскинула Горгония безупречные брови. – Племянник императора Констанция Юлиан…

Она не успела договорить.

Всадник на вороном коне влетел во двор на полном скаку. Он прижимал к груди что-то большое и нелепое, завернутое в плащ.

- Аппиана!.. – вырвался из груди Горгонии дикий крик. Каллист и Фессал отшатнулись.

Через мгновение сестра Кесария перепрыгнула через ограду вниз, во двор, и, прихрамывая, побежала к всаднику.

- Говори, говори, говори! – кричала она, колотя его судорожно сжатыми кулаками. – Говори! Она умерла? Говори!..

Она порывисто выхватила сверток из рук Кесария. Тот не сумел его удержать, и заспанная Аппиана вывалилась на землю из плаща, одетая так же, как Афродита при своем рождении из морской пены.

- Негодница! – завопила Горгония, увесисто шлепнула дочь пониже спины, замотала ее в плащ и потащила в дом. Кесарий, кинув поводья рабу, бросился ее догонять.

- Горгония… - донесся до гостей его растерянный голос, - Горги, ты понимаешь…

- Святые мученики! Как хорошо, что ты уехал от нас в Новый Рим! С таким дядей Аппиана была бы опозорена навек! Никто бы замуж не взял!

- И очень хорошо, я бы всю жизнь с дядей Кесарием прожила, - гордо заявила Аппиана из-под плаща. – Не ругай его, мама!

- Горги, девочке надо приготовить горячую ванну… а пока растереть, как следует, кипарисовым маслом…

- Сама знаю, что делать, разберемся без тебя! Говори, что ты натворил! Пожар? Разбойники? Наводнение?

- Видишь ли, Горги, - Кесарий аккуратно положил на пол мокрый хитон Аппианы. – Девочка любит водяные лилии…

- И?! – продолжила Горгония.

- … она потянулась за листком на воде, он показался ей похожим на цветок, и я не успел ее удержать!

- Она упала в воду? Зимой? Что же ты молчишь, ее надо в горячую ванну! Трофим!

- Уже наливается, госпожа.

- Святые мученики, хоть один вменяемый человек в этом доме…

- Горги, позволь мне отнести Аппиану… она тяжелая, тебе нельзя ее таскать.

- Тяжелая! Так ты ее не удержал, и она с берега – бултых? А ты почему сухой? Кто ее из пруда доставал?

- Я и доставал… Трофим, кипарисового масла в ванну!

- Где вы нашли пруд?! Зачем туда полезли?!

- Внученька! Сынок! Дети мои, что случилось?

Нонна, заслышав из своей спальни шум, прервала молитву и с удивлением обнаружила, что в бане зажжены светильники.

- Бабушка, ты только не ругай дядю, - высунулась Аппиана из ванны, упираясь пальцами ног в поперечную перекладину. – Просто мы переправлялись через реку… верхом… на Буцефале дядином… он очень умный… как Юлий Цезарь с Александром Македонским… Я хотела быть, как нимфа, с лилией водяной в волосах…
- Почти что стала! Как ты только догадался ее вытащить из воды, Кесарий! Удивляюсь!
- Святые мученики! Александр! Кесарий! Тебе надо спешить в сенат! Где вы были с девочкой?..
- А потом мы сушились… дядя костер развел… потому что до города далеко…
- Так где же вы были?..
- В асклепейоне, бабушка!
-…
- Ну что, довел мать, василиск?! – голосом старшей Мойры сказала Горгония после того, как они с братом подхватили с двух сторон потерявшую сознание диакониссу.



+++
- И вот, значится, госпоже Нонне стало дурно – после того, как, то есть, молодая госпожа про асклепейон проговорилась… Ну, дитя еще, сболтнула лишнего…Госпожа Нонна сейчас в спальне своей, и хозяин, сын ее, то есть, с ней… Добрый вечер, господин легионер! Дома, дома барин! Приехали! Собираются!

- Мне нужно видеть твоего господина. Его требуют срочно в сенат.

- Сейчас, сейчас, господин легионер, сейчас я его покличу… день-то какой сегодня суматошный…Эй, Гликерий, накорми господина легионера! А я живо, я – одна нога здесь, другая там…


…Трофим появился на пороге комнаты Нонны, держа в руках тогу Кесария.

- Вас в сенат просят, барин, - невозмутимо промолвил он. – Извольте переодеться. А коли матушку боитесь без надзора оставить, так вот и ширма. Зашли за нее – и переодевайтесь.

Кесарий, стоящий на коленях у постели матери, поднял голову, непонимающе посмотрел на Трофима, на сестру.

- Миртовое масло… Мама, что же ты…

Он стал целовать руки старушки, лежавшей в глубоком обмороке. Наконец, она пошевелилась и едва, одними губами, проговорила:

- Александр… поезжай срочно в сенат… тебя обвинят в измене…тебя сошлют…

- Видите, барин, и матушка ваша то же самое говорит, - заметил Трофим, раздвигая ширму с бабочками и ирисами.

- Кесарий, это не удар, это просто обморок, - произнес Каллист. – Собирайся! Скорее! Тебя разыскивают с обеда…

- Шевелись, братец, - добавила Горгония. – Не хватало нам еще, чтобы тебя сослали!

- Что вы такое все говорите?! – возмутился Кесарий. – Я никуда не пойду. Я останусь рядом с мамой.

- Александр, иди скорее, дитя, - простонала Нонна. – Мне уже лучше.

- Так ты  н и ч е г о   н е   з н а е ш ь?! – страшным шепотом проговорила Горгония. – До сих пор  н и ч е г о   н е   з н а е ш ь ?!

- И знать не хочу, - заявил Кесарий.

- Римская империя – в надежных руках, воистину! Отечество в опасности, а мужи в тогах ничего не хотят знать!..

- Горги!..

- Трофим, помоги хозяину одеться! Платонида, не таращь глаза, а пойди, проследи, в постели госпожа Аппиана или нет. Если она не там, то ты у меня получишь! К твоему сведению, о брат мой, пока ты собирал кувшинки со своей племянницей, Юлиан провозгласил себя кесарем и благородно предложил императору Констанцию разделить с ним царство! Ни больше, ни меньше! Император не согласен, как легко ты можешь догадаться! В стране – гражданская война, а ты ничего не хочешь знать!..

- Юлиан?.. – выдохнул Кесарий.

- Юлиан?.. – переспросил Фессал.

- Не может быть… - пробормотал Каллист.

- Так что, никто ничего не знал?! – обвела Горгония собравшихся огромными горящими глазами.

- Александр… - прошептала Нонна во внезапно возникшей тишине.
- Да, мама!..
- Почему ты сразу не сказал мне, что хочешь стать эллином…
- Эллином?!
- Дитя мое, отец тебя проклянет…

- Мама, я не собираюсь становиться эллином!

- Нет? – Нонна села на постели и тут же мягко опустилась на подушки – Каллист и Кесарий ее поддержали.

- Мама! – с укором проговорила Горгония. – Почему ты так плохо думаешь о своем младшем сыне? Чем он это заслужил?

- Дитя мое… - Нонна протянула руки к Кесарию, потом к Каллисту и растерянно прошептала: – Каллистион, так это ты ездил в асклепейон?

Каллист был готов согласиться, но, едва он начал кивать, получил очень чувствительный толчок в ребра, и выдохнул:

- Нет, госпожа Нонна.

«Неужели это Горгония его толкнула? Благие боги, что за женщины в Каппадокии…Нет, не может быть. А кто? Кесарий? Как он дотянулся?»

- Никто не ездил в асклепейон, мама, - сказала Горгония.

- Так, дети мои, послушайте…- Нонна уверенно села среди подушек, держась за плечо сына. – Объясните мне, откуда вся эта речь об асклепейоне? Откуда Аппиана это взяла?

- Аппиана? – Кесарий стал на колени, и его лицо оказалось чуть ниже лица Нонны. – Мама, я, конечно, неправ… я обманул Аппиану. Ей так хотелось посмотреть на священных ужей…

- Святые мученики! Горгония, я же просила тебя прекратить эту дружбу Аппианы с Молпадией! Спасибо, Каллист, дитя мое – этот настой очень бодрит… Откуда она узнала про ужей?
- Молпадия не при чем, - быстро сказала Горгония. – Аппиана увидела священных ужей…
- Горги! – в ужасе вскрикнула Нонна. – В доме змеи?!

- Мама! У Филагрия и Посидония, - при этих словах Горгонии братья, стоящие у ног диакониссы одновременно судорожно вздохнули, - серебряные ужи на инструментах. Вот и все.

- Да, именно, - произнес Кесарий, вытирая пот со лба. – И девочка стала просить отвезти ее в асклепейон. Пришлось ее обмануть. А ездили мы в загородное имение Митродора. К сожалению, его не было дома, но я давно обещал посмотреть заболевших рабов в его валетудинарии. И змеи… то есть ужи, у него есть. Ручные. Аппиана осталась довольна.

- Зачем ты потакаешь Аппиане, Александр? – говорила Нонна, пока сын с помощью Трофима поспешно облачался в тогу.

- Мама, видишь, все хорошо – не переживай. У Кесария нет своих детей, поэтому он никогда не поймет, как с ними надо обращаться…- сказала Горгония, гладя мать по голове. – И тебе не надо было вовсе слушать всяких рабов, переболевших френитом… Если так переживать, то можно и умереть, а это самоубийство и грех.

- Да, этот Гликерий твой – странный, Александр. Он, мне кажется, заговаривается. Я сначала не поняла, а теперь вижу… И Каллистиона в дом не пустил… Ты бы дал ему какую работу попроще, а то он совсем ни к чему не пригоден у тебя… Беды бы не вышло…

Кесарий промолчал, накинул поданный Трофимом плащ.

- Мама, немедленно ложись спать и не думай ни про каких рабов. Я вернусь на рассвете, не вздумай опять волноваться.

- Раз ты едешь без Аппианы, никто даже и не подумает волноваться, - заметила Горгония. – Давай же, быстрее! Спасай отечество! Дома полно врачей, присмотрят за твоей матерью!

- Каллист, - проговорил Кесарий, пожимая другу руку. – Прости… суматоха… я очень рад тебя видеть.

- Поезжай, поезжай, - заторопил его Каллист. – За госпожу Нонну и Аппиану не волнуйся.

- Мы тебе будем записки в сенат с Трофимом посылать, - предложила Горгония.

- Иди, сынок! Не задерживай его, Горги!


+++
- Фессалион, дитя мое, так ты не брат Каллиста? А вы так похожи. Откуда же ты?

- С Лемноса.

- Ты, наверное, из эллинской семьи?

- Да, - ответил Фессал.

- Ты при асклепейоне учился, наверно? – спросила Нонна приветливо.

- Нет, госпожа Нонна, у нас нет асклепейона – у нас гефестион… и грязи… лечебные… но я там не учился. У нас не было иеревсов в роду. Просто врачи. А в Новом Риме… вот сегодня, когда приехали… мы ходили в базилику с Каллистом врачом. К Пантолеону Вифинцу.

- Видишь, мама, - поспешно сказала Горгония, одобрительно кивая Фессалу. – Все, кто знает Кесария близко, начинают интересоваться нашей верой.

- Да, - сказал Каллист. – Я, например, так заинтересовался, что стал посещать огласительные беседы. В Никомедии. Но потом перестал, потому что там катехизатор – арианин. Пресвитер Пистифор. А меня никейское христианство интересует. Ваш старший сын, Григорий, рассказывает гораздо лучше Пистифора.

- Григорий? – заулыбалась Нонна. – Он, кстати, передает тебе привет. Ждет в гости.
Горгония сделала незаметный знак оторопевшим Филагрию и Посидонию, и они выскользнули из спальни.

…Во дворе один нубиец седлал игреневую кобылу, другой вытирал Буцефала.
- Запомни на всю жизнь! – говорил тихо и веско Кесарий, держа трясущегося от ужаса Гликерия за шиворот и влепляя ему на каждую фразу по оплеухе, - что, если сюда придет – какой-нибудь эллин - если придет огнепоклонник-перс - если придет иудей - или даже индийский гимнософист, в чем мать родила -  или любой христианин - никеец или арианин – омиусианин – омоусианин - омий или аномей - и постучится в эту дверь – то ты ее откроешь - и их впустишь! Если тебя не научили этому  - на ваших катехизических беседах - так я тебя научу! А чтоб лучше помнилось – ты получишь сорок розог! Чтобы это, как пропись, записалось на твоей шкуре!

Он отшвырнул скулящего Гликерия, схватил поводья у нубийца, и умчался во тьму.
- Хозяин твой не на носилках, что ль, поехал? – спросил удивленный легионер у Трофима.
- Нет, господин легионер, как видите, сами верхом поскакать изволили! – гордо ответил Трофим.