7. Об игре в мяч, неофитах и асклепейоне

Предыдущее - http://www.proza.ru/2011/06/09/440

- Дядя Кесарий, а мы домой сейчас? Ты же обещал, что мы пойдем в зверинец… и может быть, на ипподром…
- На ипподром мы не пойдем точно. Там нам нечего делать.
- Дядя! Ты прямо как бабушка говоришь…
- Аппиана, там правда, нечего делать – скачек нет, ипподром закрыт. В другой раз.
- В другой раз я уже выйду замуж, и мне ничего-ничего-ничего уже будет нельзя. Только сидеть и прясть.
- Что-то я сомневаюсь, что ты умеешь прясть.
- Я не умею. Все равно всю жизнь потом прясть – что раньше времени начинать. Выйду замуж и научусь. Сразу на следующий день после свадьбы.
- Правильно.
- А в зверинец? Зверинец открыт! Когда наши носилки мимо проносили, я видела – он открыт.
- В зверинец завтра. Мне надо сегодня ехать по делам.
- Ты же был по делам во дворце!
- По другим делам.
- Можно с тобой?
- Нет, Аппиана. Сейчас мы возвращаемся домой, и ты остаешься с мамой и бабушкой.
- Они еще не вернулись!
- Тогда я отведу тебя к Олимпиаде.
- Дядя!
- Что?
- А я видела, как император с тобой разговаривал.
- Как это тебе удалось?
- Мне показали госпожа Афродисия и госпожа Агриппина с галереи. Ну, эти две матроны, которые так наряжены, что бабушка ни за что не поверит, если я ей расскажу. Они все время про тебя расспрашивали, а потом, когда увидели вас с императором, чуть на перила не залезли, чтобы лучше видеть. А о чем с тобой говорил император?
- Так… ни о чем, собственно…о разных государственных делах, Аппиана. Что ты сказала этим матронам на перилах?
- Да ничего…- пожала плечами девочка. – Сказала, что у меня двое дядей, и они оба никогда не женятся. Не женись на них, дядя Кесарий – они такие глупые.
- Не женюсь, это точно. А тебе нравится Никовул?

- Никовул? Да, у него глаза синие, как у тебя, дядя Кесарий. И он высокий, как ты. Конечно, если было бы можно, лучше было бы, чтобы ты на мне женился. Но это нельзя, - вздохнула Аппиана.

- Вы с ним разговаривали?
- Да… Он смешной такой…спрашивал, умею ли я в мяч играть.
- Но ты ведь умеешь?
- Да, я ему так и сказала – «меня дядя научил». Он расстроился, потому что он хотел сам меня научить. Теперь не знаем даже, что будем после свадьбы делать.

Аппиана снова вздохнула.

- А больше было нельзя разговаривать, потому что это неприлично. Девочкам вообще большую часть вещей делать неприлично. Разговаривать - нельзя, косметику - нельзя, на лошади верхом - нельзя, плавать в речке - нельзя…

- В Ирисе никому нельзя плавать! Ты слышала, Аппиана?

Кесарий повернул племянницу за плечи к себе и, приблизив к ней лицо, серьезно повторил:

- Обещай мне, что ты никогда не будешь даже играть рядом с Ирисом. Даже хороводы водить на берегу!
- Хорошо, дядя Кесарий. Я помню, ты мне говорил, что там можно утонуть.
- Молодец. Смотри, не забудь про свое обещание.
- Я не забуду. А можно мне с тобой по делам?
- Я подумаю.

Аппиана высунулась из паланкина.

- Как много кругом народа! А у нас – самые красивые носилки на улице… Вон, смотри, Олимпиада со своей мамой! Олимпиада тоже наружу выглянула! Рукой мне машет! Я ей тоже помашу! Ой!

Кесарий вовремя схватил девочку за тунику.

- Осторожнее, маленькая госпожа, - сказал наставительно раб-носильщик, на голову которому чуть не свалилась племянница константинопольского архиатра. – Извольте дядюшку вашего слушаться.

- Ой, простите, - вежливо сказала Аппиана, залезая на подушки рядом с дядей и утыкаясь личиком в его колено.

- Аппиана, так тебе понравилось во дворце? - с улыбкой спросил Кесарий, продолжая разговор.

- Очень! Там такие лестницы, и залы, и статуи, и сады…и все такие наряженные…и ты с императором… Я все Молпадии расскажу – она никогда во дворце не была. У них же нет родни в Новом Риме.

- Аппиана, ты только не хвастайся перед Молпадией. Она расстроится, и это будет по твоей вине.
- Да, она расстроится, бедная… Знаешь что, дядя? – погрустневшее лицо Аппианы просияло. – Можно, мы приедем в следующий раз с Молпадией, и ты ей тоже покажешь дворец? Давай?

- Давай, - засмеялся Кесарий.

+++
Когда шестеро носильщиков осторожно опустили паланкин с Кесарием и его племянницей во дворе дома архиатра, Аппиана стремительно выскочила из них, сказала каждому из рабов «большое спасибо» и понеслась в дом, весело крича: «Мама! Бабушка!» Кесарий улыбнулся, провожая ее взглядом.

- Она словно птичка какая у вас, хозяин, - сказал здоровенный темнокожий нубиец.

- Словно бабочка, - поддержал другой.

- Добро пожаловать, хозяин, - чинно подошел к архиатру молодой раб в длинной тунике.

- Гликерий, госпожа Нонна и Горгония не вернулись?

- Нет, господин. Они желают поклониться святыням Нового Рима и будут нескоро.

- Отлично. Закладывай повозку, я еду в Потамей. Ты едешь со мной.

- В Потамей?!

- Потрудись не переспрашивать и займись повозкой.

- Как изволит господин, - торжественно произнес Гликерий. – В его воле приказать мне заложить повозку, но ехать в Потамей он меня заставить не сможет.

При этих словах он высоко вскинул остриженную голову.

- А что такое не то в Потамее? – слегка сдвинул брови Кесарий.

- Скверны эллинские! – воскликнул Гликерий и сплюнул в сторону.

- Ты рехнулся, Гликерий? – тихо и задумчиво спросил архиатр. – Френит настиг в непосильных трудах?

- Я не оскверню ризу крещальную прикосновением к нечистоте языческой!- гордо произнес Гликерий заученную фразу.

- А как же ты раньше со мной в асклепейон ездил?

- Тогда я не был просвещен спасительным крещением и слушался господина своего, влекущего себя и меня к погибели!

- Это я тебя к погибели влек?! – заорал Кесарий так неожиданно, что Гликерий подпрыгнул на месте. – Это я-то, который тебе из-за крещения отпуск дал?! Ты восемь дней бездельничал! Забыл?! А на огласительные беседы тебя кто отпускал?! А?! Кто?! Отвечай! А кто денег дал на свечи и хитон белый, чтоб ты крестился, как люди?! Поедешь в асклепейон, там больные ждут! Собирайся!

- Не поеду, - торжественно возгласил Гликерий, уже успевший прийти в себя и принявший снова позу, которую он недавно видел в росписи храма мученика Георгия.

- Ты мне тут святого Георгия перед Диоклетианом не изображай! Сейчас я тебе покажу такого Диоклетиана! Ты слышал – больные ждут? Меня в асклепейон вызвали к больным, а не жертвы Асклепию приносить! Шевелись, едем, заповедь Христову выполнишь хоть раз!

- Не страшат меня угрозы моего господина. Об одном молюсь – чтобы Бог просветил его разум и утешил слезы его матери…

- Так! – схватил Кесарий раба за грудки. – Признавайся, аспид и василиск, что ты сказал госпоже Нонне?

- Благочестивейшей родительнице господина моего ничего я не говорил, лишь сострадал в ее скорби о том, что сын ее отломился от маслины благородной…

- Сейчас я прикажу наломать розог от древ неблагородных и тебя выпороть, наконец, хоть раз, - решительно сказал Кесарий, отталкивая Гликерия так, что тот едва не упал. – Трофим! Трофим!

- Умоляю не о помиловании – сладко мне будет пострадать за Христа от руки палача, умоляю об одном – обратитесь к вере матери вашей, подобно как и Панталеон врач некогда обратился от идолов к вере матери своей! Не езжайте в скверное асклепиево капище! Принесите покаяние, и Христос примет вас, как блудного сына, как мытаря…

- Не надо мне твоих проповедей, чучело! У меня, к твоему сведению, отец - епископ, брат - пресвитер, мать – диаконисса! Если захочу проповедь, есть кого послушать…- архиатр бессильно махнул рукой.

- Трофим, мой добрый Трофим, - обратился с отчаянием в голосе Кесарий к поспешно подбегающему к ним лидийцу, - скажи мне, друг мой, ты еще не крестился?

- Шутить изволите, барин, - ответил Трофим. – Нам такое дело вовсе не сподручно. Нам баловаться некогда. Чай, работы полно.

Он бросил осуждающий взгляд в сторону Гликерия.

- Слава святым мученикам! Трофим, закладывай повозку, едем в Потамей, в асклепейон. Если тебе надо, бери любого петуха и лепешек сколько хочешь. И выходной даю тебе завтра.

- Благодарствуем, барин, - поклонился Трофим.

- А этого… - он кивнул в сторону Гликерия, - этого бездельника…

- Выпороть его? Давно пора. Я сейчас распоряжусь, - заторопился Трофим.

- У тебя составлен список, кто чистит отхожие места в следующем месяце?

- Виноват, барин, еще не составил.

- Не  трудись. Весь следующий месяц этим занимается Гликерий. А там посмотрим.

- Вы же его к клинике определили, барин, - с сомнением проговорил Трофим.

- А теперь не к клинике. Пусть запряжет повозку и прямо с сегодняшнего дня идет, работает… Ты слышал, неофит? Шевелись! – гаркнул Кесарий на уже приготовившегося к жестокому телесному наказанию, и потому несколько растерянного Гликерия.

- Трофим, приготовь мне хитон, плащ и проверь, все ли уложено в дорожном сундуке – инструменты, лекарства… все по списку. Ты знаешь.

- Да, господин, - сказал лидиец, явно жалея, что Гликерия не высекут.

- И передай молодой госпоже, чтобы она быстро собиралась, если хочет, чтобы я ее взял с собой! – крикнул ему вслед Кесарий.

+++
Солнце уже миновало полдень, и прозрачный зимний фракийский воздух наполнился нежным, едва ощутимым, ароматом согретых полей и рощ. Новый Рим был далеко, стены его уже пропали из виду. Дорога шла то в гору, то спускалась вниз, к ложбинке, где весело журчал Ликос. Заглушая шумное журчание воды на каменистых порожках своим неудержимым, победным щебетанием стрижи и вертишейки то взмывали над ним, теряясь в светлом небе, то стремглав проносились над дорогой, почти под копытами лошадей.

- Тпр-ру, - удерживал поводья Трофим. – Эх, хорошо как! Весна приходит! Спасибо вам, хозяин, что взяли с собой. А то в городе все не так… даже дышать тяжело. Особенно, когда через улицу у Каллипсоев начинают благовония варить. Сирийским нардом  воняет, задохнуться можно.
- А у Молпадии кошка очень любит сирийский нард. Мы как-то ей целый пузырек дали вынюхать маминых духов, который ей папа из Антиохии привез.

Аппиана встала на колени на сиденье, повернувшись спиной к лошадям.
- Не смотри на солнце, Аппиана – ослепнешь! – Кесарий отвлекся от чтения каких-то вощеных табличек. – Ты слышишь меня?

- Я просто, дядя, думаю, как император Константин там буквы увидал «Хи» и «Ро». И надпись: «Этим победишь».

- Нельзя смотреть на солнце в полдень, если ты не орел… и не император Константин, - решительно положил свою большую ладонь на глаза девочки Кесарий.

Она засмеялась, пытаясь освободиться, но Кесарий, шутя, удерживал руку.

- Расскажи, что ты видишь? – спросил он.

- Ой, я все равно солнце вижу…оранжевое…нет…зеленое… нет…уже фиолетовое … и оно сияет, а кругом тьма… Здорово! Мы теперь будем так с Молпадией играть.
- Нет, вы не будете так играть. Я запрещаю. Veto, как раньше трибуны в сенате говорили. Еще видишь это солнце?
- Да-а… фиолетовое и маленькое такое. А почему это так, дядя?
- Солнечные лучи вызывают застой лептомеров – таких частиц маленьких – в канальцах хрусталика. А хрусталик знаешь что такое? Это как раз то самое место, где пребывает сила зрения. Если в нем происходит застой, то человек может полностью зрения лишиться. И еще может катаракта образоваться – лептомеры сгустятся перед хрусталиком, образуется такая жидкость мутная, через нее тоже очень плохо видно.

- Ой, я тогда не буду на солнце смотреть… А ты можешь такое вылечить?

- Боюсь, если ты ослепнешь от солнца, то не смогу.

- А как же ты катаракты удаляешь?

- Удаляю, но после этого прежнее зрение полностью не возвращается. Понимаешь ли, человеческий глаз – это очень сложное создание Божье. Если ковырнуть его иглой, даже самой тонкой, можно принести больше вреда, чем пользы. Поэтому катаракту сначала пробуют лечить коллириями, кровопусканиями, ваннами, диэтой…И только когда зрение полностью исчезает, офтальмикос может брать свою велони, иглу.
- Офтальмикос – это врач?
- Да, врач, иатрос, который занимается глазными болезнями, а может быть и ремесленник. По-всякому бывает… Вот мы как раз едем в асклепейон катаракты удалять.
- Как интересно! А можно будет посмотреть?
- Можно.
  С этими словами Кесарий убрал руку с глаз Аппианы.

- Видишь, мы уже подъезжаем. Кипарисовая роща началась.

Под скамьей забеспокоился, забив крыльями, черный петух.

- А зачем Трофим петуха везет? – спросила Аппиана, гладя взъерошенные перья птицы.

- Понимаешь, ему надо… В-общем, я ему позволил, - быстро проговорил Кесарий и открыл крышку большого оплетенного прутьями ящика. – Видишь, это велони? – достал он изящную иглу.

- Серебряная! Ой, на ушке что-то написано… Это же «Хи» и «Ро»! Это тебе на заказ делали?
- Да, у меня несколько таких… А это – разные коллирии. Глазные мази. Видишь, в специальных трубочках. Можно выдавливать.

- Ой, как вкусно пахнут! Ты их сам делаешь?

- Какие-то сам, какие-то ученики делают под моим наблюдением, а некоторые приходится покупать…вот эти, из Лаодикии. Правда, эти мне подарили, я не покупал.

- А что тут еще? – Аппиана заглянула в сундук. – Ножи… ой, сколько ножей… ой, какие щипцы…это для чего? А это какая страшная штука! С винтом!

- Приехали, хозяин! – весело крикнул Трофим.

Повозка резко остановилась.

- Приветствую Кесария врача! – раздался странный голос – высокий, непонятно, мужской или женский.

Из глубины рощи навстречу к ним шел человек в белоснежном хитоне и белом шерстяном плаще с золотистой каймой. Плащ почти скрывал его сандалии, но Аппиане показалось, что ногти на ногах у незнакомца покрыты какой-то блестящей краской.

- Приветствую Фалассия асклепиада!

Незнакомец издалека распахнул объятия, но, приблизившись, просто протянул Кесарию руку – тот коротко ответил на рукопожатие.

- Рад, рад тебя видеть! Выручаешь нас…благослови тебя Пэан! – незнакомец дважды прижался своей щекой к щеке Кесария и чмокнул воздух. - О, прости, не то хотел сказать…А это кто с тобой? Сестренка?
- Нет, это моя племянница, Аппиана.
- Милое дитя… Сколько тебе лет, маленькая нимфа? Десять? Одиннадцать, наверное?
- Четырнадцать! – надула губы Аппиана.
- Она у нас стрижик-воробушек, - обнял девочку Кесарий.
- У меня нет дочерей, вот и ошибаюсь, - добродушно сказал Фаллласий, оттопыривая нижнюю губу и поглаживая густую русую бороду, уложенную на груди безупречными прядями. – У меня двое мальчишек.

Аппиана посмотрела на него более приветливо. Жрец Асклепия потрепал ее по волосам одним пальцем. Они пошли по аллее. Кесарий, крепко держа племянницу за руку, молча слушал Фалассия, а сзади с сундуком на плечах и петухом подмышкой тащился Трофим. Увидев статую юной девушки, кормящей огромную змею из чаши, он приостановился, коснулся ладонью своей щеки, шепча: «Ио, ио, мать Гигиея! Ио, ио, Пэан!».

- Желает, чтобы ему гипоспафизм провели… Оракул наш так сказал. Никак не отговорить. А что мы можем поделать?

- Что ж вы не следите за оракулом? – усмехнулся Кесарий. – Раз сам такое советует, сам бы и проводил. Зачем гипоспафизм советовать, когда все в асклепейоне бояться его делать?
- Оракул сказал все, как ему было велено…- терпеливо объяснял Фалассий.- У нас теперь толкует мой двоюродный племянник, Гипподам. Ты не представляешь, Кесарий врач, этот купец хотел сначала вообще перискифизм. У нас у всех дар речи пропал, будто Трофония Лейбадейского встретили. Оказывается, ему оракул в другом асклепейоне, в Перинфе, перискифизм посоветовал и к нам оперироваться отослал. Наверняка Гигиен решил нам напакостить. Мы еще с того случая камнесечения с ним на ножах. Наконец, уговорили этого купца снова оракул спросить. Так что гипоспафизм для нас – уже большое облегчение. Выручишь? Епископ Пигасий говорил, что вы с ним говорили…
- Да, конечно. Я же приехал.
- Мне так совестно отрывать тебя от дел, дорогой Кесарий, - нежно проговорил бородач в белом хитоне и едва коснулся плеча константинопольского архиатра – пальцы скользнули по ткани. – Но боги дали тебе обе правые руки…Это редкий дар, редкий. Сколько ты хочешь за гипоспафизм?
- Мы же говорили – я или консультирую бесплатно, или не консультирую здесь вообще. И епископ Пигасий знает об этом условии.
- Да, я помню, помню… Помню, милый мой Кесарий! Ты должен соблюдать осторожность…
- Я не боюсь слухов. Я не хочу зарабатывать в асклепейоне. Вот и все. Это только одна операция?
- Пожалуй, если ты можешь…Еще вторая…но ... Они могут подождать.
- Зачем ждать? Что за операция?
- Убрать птеригиум. Подождут, можно и в следующий раз. Не баре.
- Я сделаю сегодня.
- Кого ты хочешь помощником? Возьми Гипподама. Пусть учится, пока есть у кого.
- А еще больные есть? Трихиазис, катаракта, офтальмия, эпифора, язвы роговицы… Могу позаниматься с Гипподамом.
- Если желаешь…больных много. На этой неделе мы принимаем в основном, глазных больных. Я пришлю еще молодых иеревсов с Гипподамом, если желаешь, Кесарий врач, - вкрадчиво проговорил Фалассий.
В глубине кипарисовой рощи белел особняк с колоннами из голубоватого мрамора.

- Это и есть храм Асклепия? – спросила Аппиана шепотом, слегка потянув дядю за плащ.

- Нет, маленькая нимфа, - ответил Фалассий. – Это дом для служителей. Асклепейон в другой стороне. Вы сейчас отдохнете в комнатах для почетных гостей, пообедаете, а потом дядя пойдет со мной на абатон, а ты можешь поиграть в саду, на качелях покачаться…

- Я пойду с дядей! – воскликнула Аппиана.

- Хорошо, хорошо, улыбнулся Фалассий, и его правильное лицо расплылось в благостной улыбке, от которой снова некрасиво оттопырилась его отвислая нижняя губа.

Продолжение - http://www.proza.ru/2011/06/09/442