4. О конских ристалищах и асклепейонах

- Чем больше дается времени, тем дольше делается дело! - воскликнул Кесарий, в который раз стирая что-то тупым концом стиля на своей вощеной дощечке.

- Чаще поворачивай стиль, - заметил Каллист. (*)

_______________________________________________________
(*)
Античная поговорка. Имеется в виду – чаще исправляй написанное, тем самым его совершенствуя.

- Нашел время шутить! – возмутился архиатр. – Если бы у нас оставалась одна ночь, как тогда, то, я уверен, мы бы прекрасно справились с работой. А теперь и к концу третьего дня не закончили – несмотря на бесценную помощь Маманта.

- Мамант, действительно, очень помог, - кивнул Каллист. – Он отлично отредактировал то, что написал Филагрий. А Филагрий помог нам тем, что все эти три дня в одиночку вел прием больных.

- Святые мученики! – снова воскликнул Кесарий. – Где же Посидоний, наконец?
Словно в ответ на его мольбу в дверном проеме вырос светлокудрый эфеб со свитком пергамена в руках.

- Вот, Кесарий врач, - проговорил он, слегка робея при виде разъяренного каппадокийца. – Все переписано начисто.

- Отлично! – почти выхватил он свиток из рук юноши. Пока архиатр проверял написанное, Посидоний и Каллист замерли, затаив дыхание.

- Хорошо… - наконец, вынес приговор сенатор. – Где твой брат?

- В иатрейоне, с утра, - отвечал Посидоний с видимым сочувствием. – Можно, я пойду, помогу ему?

- До полудня. А потом иатрейон закройте. Сегодня больше приема не будет.

- Ты все-таки решил пойти на ипподром, Кесарий? – удивленно спросил Каллист.

Кесарий открыл рот, чтобы ответить, немного так постоял, и, закрыв рот, глубоко вздохнул. Потом неожиданно  спокойным голосом размеренно и четко проговорил в ответ:

- Нет, Каллист, я не иду сегодня на ипподром. Я буду доделывать доклад для императора Юлиана. Ты, если хочешь, можешь идти. Ребята, вы тоже идите – а то с ума сойдете над дощечками. Вы мне очень помогли, спасибо.

- Я не собираюсь идти на ипподром, - заявил Каллист.

- Кесарий врач, - подал голос Фессал, подняв голову от стола, за которым он сидел, занятый перепиской архиатра. – Я не пойду на ипподром. Я не люблю конские бега. Так что можете на меня рассчитывать.

Посидоний и незаметно пришедший из иатрейона Филагрий, в хирургическом фартуке и с зубными щипцами в руке, стояли рядом и подозрительно молчали.

- Вы-то хоть не отказывайтесь от ипподрома! – неожиданно рассмеявшись, проговорил Кесарий.

- Нет-нет, Кесарий врач, что вы, мы не отказываемся! – заверил его хирург-геракл.

- Вот и хорошо, а то я думал, что вы захворали от непосильных трудов… - ответил Кесарий, быстро подписывая стопку писем, поданных ему Фессалом. – Когда у вас корабль в Александрию?

-Послезавтра, - ответил Посидоний и с чувством прибавил: - Мы очень благодарны вам за все, что вы для нас сделали, Кесарий иатрос!

- Учитесь там, как следует, - с деланной суровостью сказал архиатр. – А ты, Фессал, еще молод для Александрии. Может быть, через год-два.

Фессал просиял и уронил несколько писем.

- Фессал, тебе, наверное, стоит навестить родных на Лемносе? – неожиданно спросил Кесарий, будто что-то вспомнил.  Фессал растерялся.

- У меня нет там родных, - проговорил он.

- Но у тебя же есть там собственность, имение. Ты должен поехать и посмотреть, как там дела.
Гликерий, смиренно потупив очи, унес корзину с письмами.

- Я хочу сделать тебе подарок за твой прилежный труд, - продолжал Кесарий. – Так что узнай, когда корабль на Лемнос, и скажи мне. Я оплачу тебе дорогу в оба конца.

- Спасибо, Кесарий иатрос, но…

- Ты не хочешь ехать? – быстро спросил Кесарий. – Но тебе надо присмотреть за имением, а то, того и гляди, кто-нибудь приберет его к рукам. Я дам тебе письмо со своей печатью. На всякий случай.

Фессал радостно кивнул.

- Значит, мы остаемся втроем – я, Каллист, Фессал. Хорошо, - размышлял вслух Кесарий. –  Должны справиться. Трофим! – позвал он.

- Да, барин, - ответил верный раб.

- Закрой главный вход, и, если в иатрейоне никого нет, закрой и его тоже. Я не хочу, чтобы нас беспокоили.

- Знамо дело, - с пониманием ответил Трофим. – Вон какие у вас глазоньки-то красные… оттого все, что не спите…

- Хорошо, Трофим, иди. Сегодня можешь пойти на ипподром, поддержать своих «зеленых».
 
- Благодарствую, хозяин, - заулыбался Трофим и уже повернулся, чтобы идти, но Кесарий остановил его:

- Трофим, сколько тебе лет?

- Через два дня тридцать исполнится, - отвечал тот.

- Ну, жди подарка, - засмеялся Кесарий. – Думаю, ты ему обрадуешься.  (*)
(*)По римским законам, до 30 лет раба, как правило, было нельзя освобождать


Трофим растерянно огляделся по сторонам и с укоризной посмотрел на Фессала, тот, отрицая всякую свою вину, замотал головой.

- Я тебя не прогоню, не бойся, - продолжал Кесарий, улыбаясь. – Можешь сам выбрать – остаться мне помогать, или лавочку открыть. Но на свадьбу непременно позови! Отец Трифены ничего против не имеет, он и сам вольноотпущенник.

- Хозяин, Кесарий врач! – воскликнул Трофим, кидаясь к его ногам и вытирая слезы радости.

- Нет, не надо на колени, - остановил его Кесарий. – Не надо. Мой добрый Трофим, я рад, что все это время ты был со мной.

- Я не хочу вас бросать, Кесарий врач!

- Ты и не бросишь. Будешь в гости захаживать, - засмеялся Кесарий. – Какую лавку ты хотел открыть? Рыбную?

- Рыбную! – со знанием дела ответил Трофим. – Здесь, в Новом Риме, это дело – самое прибыльное.

Кесарий, Каллист и молодые врачи рассмеялись.

- Ты теперь креститься должен, Трофим, - раздался назидательный голос.

- А ты, Гликерий, останешься мне помогать, - заметил Кесарий. – Ты же христианин, и не идешь на ипподром.

Филагрий, с трудом сдерживая смех, уткнулся лицом в занавесь. На нежном девическом лице Посидония заиграла улыбка. Даже Фессал рассмеялся.

- Он же за «красных» всегда болеет, Кесарий, - сказал Каллист. – Даже я знаю. (*)
(*)Состязающиеся на ипподроме возницы делились на различные партии – «зеленые», «красные», «синие» и т.д.

- Это он пребывал в гибельном заблуждении до тех пор, пока не принял спасительное омовение в водах крещения, - ответил Кесарий. – Правда, Гликерий?

Гликерий, растерянный, переводил взгляд с Кесария на Трофима и, наконец, завопил тонким голосом:

- Это ты, Трофим, эллин злочестивый, все подстроил!

- Тихо! – отрезал Кесарий. – Ты слышал, что я сказал? За работу!

Филагрий и Посидоний переминались с ноги на ногу.

- Вы велели закрыть иатрейон, Кесарий врач? – наконец, спросил хирург.

- Да, - сдерживая улыбку, ответил Кесарий. – Вы места хотите пораньше занять в амфитеатре? Ну идите… рукоплещите своим «синим».

- Все халкидонцы поддерживают «синих», - с гордостью сказал Филагрий, кладя свою ручищу на плечо младшего брата. Они быстро удалились, и с улицы скоро заслышались их веселые голоса.

- Не хотите ли и вы уйти? – спросил Кесарий, быстро, но внимательно прочитывая свои таблички.

- Перестань, Кесарий, мы тебя не бросим, - ответил Каллист. – Но я думаю, что тебе-то как раз и стоит пойти на ипподром.

- Это с чего ты взял?! – возмутился архиатр, отрывая усталый взгляд от записей.

- Потому что там будет император Юлиан. И тебе непременно надо…

- Императора Юлиана там не будет, - перебил его Кесарий. - Он ненавидит ипподромы и конские бега. И в этом мое счастье. А несчастье мое в том, что он любит жертвоприношения, на которых должен присутствовать сенат в полном составе. Я скоро его гимн Матери Богов наизусть знать буду. Хоть бы он разок в асклепейон сходил, что ли… тогда бы я лучше бы представлял себе, что там можно реформировать.

- Но ты же бывал в асклепейонах, Кесарий! – удивился Каллист.

- Я же там только оперировал, и особенно не интересовался, как у них там все поставлено, - ответил со вздохом Кесарий. – Знаю, что есть абатон… там священный сон происходит… во время него я и оперировал, а больные думали, видимо, что это сам Асклепий или Махаон с Подалирием… ну, вот и все, пожалуй. А теперь надо реформировать асклепейоны, чтобы они стали соответствовать  благородной религии Гелиоса.

Он в сердцах бросил восковые дощечки на стол.

Все трое приуныли.

- А он заставляет сенаторов жертвы приносить? – спросил Каллист сочувственно.

- Нет, пока не заставляет, - ответил Кесарий. – Ты что думаешь, я там жертвы Гелиосу приношу? Просто стою, и все. Работа такая у меня. Сенаторская.

- Я так и знал, что ты не принесешь никогда жертвы, - сказал Каллист.

- Смешной ты, Каллистион! – немного раздраженно сказал Кесарий. – Неужели ты, как мой папаша, думаешь, что для меня Христос ничего не значит по сравнению с сенаторской тогой?

- Я так не думаю, - решительно возразил Каллист.

- Кстати, ты письмо ему написал?

- Кому? – переспросил Каллист.

- Папаше моему, конечно! – вскричал Кесарий.

- Папаше? – удивился Каллист, но Фессал незаметно толкнул его ногой под столом. – Твоему родителю? Написал, конечно. Ты же подписал его сегодня утром.

- Подписал? Что-то я не помню.

- Кесарий врач, вы все подписали, и я отдал корзину с письмами Гликерию. Почта уже ушла, - ответил Фессал.

- Ушла так ушла, - сказал Кесарий. – Папаша все равно считает, что я эллином становлюсь – медленно, но верно.

- Да какой из тебя эллин! – возмутился Каллист.

- Эллин? – переспросил Кесарий, и в его синих глазах появился луч надежды. – Эллин! Ты же эллин, Каллист! И ты, Фессал! Что же вы молчите! И эти… Диоскуры, которые на ипподром ушли вприпрыжку - тоже эллины! Гликерий, беги за ними – пусть возвращаются!

- Да они ни разу в асклепейоне не были, - подал голос Фессал. – Их отец терпеть не мог асклепейонов и жрецов.

- Да? – с сомнением переспросил Кесарий. – Тогда им повезло. Гликерий, оставайся здесь. И не сиди в углу с таким кислым видом.

Раб, поддерживающий «красных», печально взглянул на жестокого хозяина и натужно улыбнулся, а после прислонился спиной к выбеленной стене.

- А мне всего-то двадцать годков, - словно про себя заговорил он. – Целый век еще вольной ждать.

- Что-что? – переспросил Кесарий. – Просишь, чтобы я продал тебя патрицию Филиппу? Хорошо, подумаю.

Гликерий побледнел и смолк.

- Итак, - произнес Кесарий. – Каллист, вспоминай все, что тебе известно об асклепейоне!

- Об асклепейоне? – задумался Каллист. – Так я тоже там не был… только один раз, когда с тобой встретился.

- А ты, Фессал? У вас же там асклепейон на Лемносе не один, ручаюсь?

- У нас не асклепейоны, Кесарий врач, - печально ответил лемноссец. – У нас гефестионы. Храмы Гефеста. Там грязью лечат.

- Святые мученики, меня бы кто грязью полечил… или императора нашего… - вздохнул безнадежно Кесарий.

- Все в руках Божиих, - раздалось в неожиданной тишине бормотанье Гликерия. – Будет на то воля Божия – раньше срока вольную получу, не будет – так рабом и умру, лишенный даже выходного дня.

- У тебя каждый день – выходной, - заметил Кесарий. – Ты нужник вымыл?

- Вымыл, - ответил гордо Гликерий.

- Молодец, - ответил его хозяин. – А теперь замолчи, не то я тебя убью.

- Без суда раба убить никак невозможно по закону, - заявил Гликерий.

- Значит, умрешь в своих беззакониях, - ответил  Кесарий, о чем-то напряженно думая. Гликерий в своем углу размышлял над словами хозяина.

Вдруг архиатр вскочил и, хлопнув ладонью по столу, вскричал:

- Эврика!

- Что с тобой? – поинтересовался Каллист. – Ты переутомляешься, Кесарий, честное слово. Шел бы ты, поспал… а мы тут с Фессалом что-нибудь придумаем.

- При чем тут спать?! – возмутился Кесарий. – Я догадался, как узнать про асклепейоны!

- Послать за Митродором? – предположил Каллист.

- Митродора я в первую очередь опросил. Он весьма недоволен бездуховностью и жадностью их служителей, и предпочитает общаться с Асклепием Сотером напрямую. Толку от Митродора в этом смысле никакого. А вам, друзья мои, я просто задам несколько вопросов. И уже по вашим ответам проведу реформу асклепейонов… думаю, что она так на бумаге и останется, если даже Юлиан ее и подпишет. Итак – почему ты, Каллист, не пошел в асклепейон?

- Как – почему? – опешил Каллист. – Ты же сам знаешь. Иасон в Пергамском асклепейоне не взял меня, потому что мой дядя был сослан.

- Я не про Иасона и не про Пергам. Есть же другие асклепейоны, поменьше. Почему ты не пошел туда? Или почему на Косе не остался – там же очень древний асклепейон?

- Что ты глупости спрашиваешь? – разозлился Каллист. – Знаешь, сколько место младшего жреца стоит? Поболе, чем годовое жалованье сенатора. Я думал, что Иасон по дружбе с дядей возьмет меня бесплатно…

- Вот! – победно заявил Кесарий, обводя взглядом недоумевающих товарищей. – А ты, Фессал, почему покинул родину и приехал в Никомедию?

- Потому что Леонтий архиатр взял меня бесплатно в ученики, по Гиппократовой Клятве, - ответил растерянно лемноссец. – Он учился у моего деда.

- Тебя тоже не взяли бы бесплатно в ваш гефестион?

- Конечно, нет. Туда и платно-то не всякого берут. Надо быть из рода жрецов Гефеста… или хотя бы из знатного жреческого рода. А мои предки были врачами, но не жрецами.

- Итак, - подытожил Кесарий. – Каждый асклепейон отныне должен оказывать безвозмездно помощь попавшим в беду потомкам врачей, чтобы те могли получить врачебное образование. При этом следует запретить заставлять таких молодых людей отрабатывать свой долг в асклепейоне. За каждым асклепейоном должно быть закреплено определенное число мест – в зависимости от его значимости и богатства. Так, например, наш соседний асклепейон мог бы устроить двух-трех юношей, а Пергамский – не менее пятидесяти.

- Иасон лопнет от жадности! – весело воскликнул Каллист. – И, конечно, жилье, питание, одежда, инструменты – все за счет асклепейона! Доступ в библиотеку без ограничений!

- Отпуск ежегодный с оплатой! – добавил Кесарий. – И еще – три раза в год проверка того, как происходит обучение и в каких условиях живут эти молодые люди. Далее, по окончании – испытание независимой комиссией из столичных архиатров. Самые талантливые молодые врачи могут рассчитывать на обучение в Александрии за государственный счет.

- Принимать всех потомков врачей – из эллинских и христианских семей! – добавил Фессал.

- Очень верно, - похвалил Кесарий, поспешно делая наброски на воске. – Отдельная глава – про гефестионы, с тем, чтобы туда принимали детей из не-жреческих врачебных семей… Так, про бесплатную помощь всем нуждающимся, без различения веры и происхождения мы написали…

- Да, Юлиан же ставил в прошлой речи перед жрецами в пример иудеев, которые помогают своим единоплеменникам, и христиан, которые помогают даже чужим!  – заметил Каллист. – Так что ты чутко отзываешься на мечты императора.

- Отлично! Сейчас рассчитаем расход на обучение врача в среднем асклепейоне, и прикинем… Фессал, дай мне список асклепейонов… И непременное устройство ксенодохиев при асклепейонах. Каллист, план и описание моего ксенодохия у тебя?

- Да, все переписано начисто, посмотри сам. А не прикрепленных к  асклепейонам ксенодохиев не будет?

- Будет. Во всяком случае, императору весьма нравится эта идея. Так что, возможно, уже к осени мы откроем ксенодохий! – воскликнул Кесарий.

На пороге показался Трофим.

- Барин, - проговорил он. – Дозвольте, я с вами сегодня останусь, заместо вот этого-то болвана. Он же ничего толком ни подать, ни сделать не может. Пусть бы его шел на ипподром свой.

Кесарий посмотрел на пригорюнившегося Гликерия. В глазах раба стояли крупные слезы.

- Иди, Гликерий! Живо убирайся прочь, чтобы я тебя не видел! – крикнул Кесарий. – И ты, Трофим, иди. Все уходите! Трофим, передай всем рабам – и чтобы дома никого не было, пока ваши конские бега не закончатся.

…Когда дом опустел, Кесарий оторвался от пергамена, куда он переписывал оставшуюся часть доклада, и сказал немного раздраженно:

- Все равно ипподром рядом. Можно туда и не ходить – здесь все будет слышно. А закроешь ставни – темно.

- Да, - печально ответил Каллист. – Кажется, уже началось.

Издалека слышался словно шум надвигающейся грозы – это были овации, которыми встречали возниц на квадригах.

- Сегодня Диодор за «красных», Феопомп за «зеленых», - сообщил Фессал.

- Это какой Диодор? Из Ликии? – с деланно небрежным видом спросил Каллист.

- Ну да, - печально кивнул Фессал.

Они замолчали, погруженные в свою работу. Лишь иногда, по шуму, доносящемуся из окон Каллист или Фессал делали краткое, но глубокомысленное замечание: «Красные» берут верх» - «Нет, «зеленые» догоняют». «Нет, «красные» снова впереди».

- Святые мученики! – взмолился Кесарий. – Откуда вы все это знаете?!

- Слышно, как поддерживающие «красных» и «зеленых» кричат, - объяснил Фессал. – У них разные речевки, и даже, когда слов не слышно, по ритму можно догадаться. А «синие» отстают безнадежно.

- Ясно, - ответил Кесарий. Снова наступила тишина, на фоне которой все нарастающий гул ипподрома напоминал далекую бурю.

- Феопомп вышел вперед, - заметил Каллист. – «Синие» плетутся в хвосте.

- А Диодор? – спросил Кесарий.

- Ты тоже за «красных»? – удивился Каллист. – Ты же за «синих» был.

- Я за «крапчатых»! (*) – ответил раздраженно Кесарий. – Давай не отвлекаться!
_______________________________________
(*) несуществующая партия
_________________________________________
- Феопомпа преследует Диодор! – сообщил Фессал. – Диодор догоняет…

Раздался грохот.

- Квадриги столкнулись! – воскликнул с отчаянием Каллист.

Фессал неуклюже взмахнул руками и пролил чернильницу. Крик толпы, переходящий в вой, заполнил своды дома архиатра.

- Фессал! – заорал Кесарий, спасая пергамен от стремительно разливающегося по мрамору чернильного моря. – Фессал, Гефест тебя побери! – тут он добавил какое-то каппадокийское слово.

Каллист принялся помогать другу спасать пергамен.

- Убирайся немедленно! Убирайся на свой Лемнос! – продолжал кричать Кесарий на несчастного Фессала, который дрожащими руками все еще держал уже ненужное перо.

- Убирайся отсюда, я тебе сказал! – прогремел архиатр, и Фессал в мгновение ока исчез.
Каллист молча смотрел, как чернила стекают на пол.

- Трофим! – позвал Кесарий.

- Ты же всех рабов на ипподром отправил, - заметил Каллист.

Кесарий что-то снова пробормотал по-каппадокийски.

- Пойдем в иатрейон, там стол есть, - сказал он, наконец.

- Давай я вытру чернила, - предложил Каллист.

- Еще чего надумал! Гликерий вернется, пусть моет, - ответил Кесарий.

Они перенесли листы пергамена и вощеные таблички в иатрейон, сели за стол и молча продолжали работу. Каллисту было жаль Фессала, но говорить что-либо сейчас Кесарию он тоже не хотел. Архиатр  сидел, то и дело роняя голову на грудь, как человек, борющийся со сном - следствием смертельной усталости. Каллист уже подумывал о том, не принести ли ему вина и холодного мяса из погреба, чтобы пообедать на ходу, а заодно и позвать несчастного Фессала, как в дверь иатрейона постучали.

- Не открываем, - спокойно сказал Кесарий. – Нас нет дома, мы на ипподроме.

Стук повторился, настойчивый, сильный, кто-то колотил в дверь, словно цепляясь за последнюю надежду.

- Кесарий иатрос! Кесарий иатрос! – раздались женские голоса снаружи. – Спасите, спасите, Кесарий иатрос!

Кесарий отбросил пергамен в сторону, встал и пошел к двери. Каллист последовал за ним.
В вечернем золотом свете заходящего солнца на пороге стояла рабыня Митродора Лампадион, без покрывала, с золотой нитью в темных волосах, а рядом с ней – плачущая женщина, закутанная в покрывало.

- Кесарий иатрос! – вскричала Лампадион, падая на колени перед архиатром. – Только вы сможете его спасти! Прошу вас, умоляю!

Вторая женщина, рыдая, вместе с Лампадион упала к ногам Кесария.

- Немедленно встаньте и объясните, в чем дело, - устало сказал Кесарий.

- Феопомп… - проговорила сквозь рыдания женщина в покрывале.

Только теперь Кесарий и Каллист увидели, что позади женщин стоят четверо сильных мужчин, одетых, как цирковые артисты. Они держали носилки с окровавленным телом.

- Несите в иатрейон, - коротко сказал Кесарий.

Изувеченное тело Феопомпа внесли в лечебницу. Каллист приготовил инструменты. Кесарий велел женщинам ждать в прихожей и не заглядывать в иатрейон, чтобы не отвлекать врачей.

- Страшное дело – эти конские бега, если подумать, - проговорил Каллист, надевая хирургический передник. – Сколько жизней ни за что ни про что уносят.

Возница лежал недвижимо, казалось, что он даже не дышал. Архиатр взял Феопомпа за окровавленное запястье – в кулаке его были сжаты обрывки поводьев -  и долго искал пульс. Каллист тем временем поднес к его губам отполированное до блеска медное зеркало. Оно затуманилось.

- Пульс малый, слабый, редкий, - сказал Кесарий, и стал ощупывать руки и ноги Феопомпа.
Потом вместе с Каллистом они быстро стали накладывать лигатуру за лигатурой.

- Он под копыта коней упал? – спросил Каллист, выглядывая в прихожую. Лампадион, оставив свою подругу, заглянула в иатрейон.

- Да, он вылетел от удара из колесницы, и попал под коней Диодора. А Диодора отшвырнуло к трибунам, он ударился головой о перила и раскроил себе череп…

Спутница рабыни Митродора в голос зарыдала.

- Это подруга Феопомпа, Мелисса, - пояснила Лампадион.

В прихожую вышел Кесарий.

- Не надо рыдать, - сказал он. – Ваш Феопомп не сломал ни единой кости, а кровь – от глубоких ссадин, наверняка раны от обломков колесницы. Сейчас зашьем, и опять будет квадригой править… правда, не очень скоро.

Он поспешно увернулся от Мелиссы, упавшей к его ногам, и скрылся в иатрейоне.

- Вот ведь счастливая судьба, - промолвил Каллист. – Упасть под копыта коней и не быть затоптанным. Вывих плеча, несколько поверхностных ран – и все. Только крови много – вот женщины и испугались.

- Кони очень редко топчут людей, - заметил Кесарий, зашивая огромную рану на затылке Феопомпа. - Они даже в бою перешагивают через упавших.

Вдалеке раздался грохот.

- Что это еще такое? – спросил Кесарий.

На пороге стоял бледный Фессал, за его спиной виднелся дорожный сундук.

- А ты куда собрался? – поинтересовался архиатр.

- На Ле…Лемнос, - пролепетал секретарь.

- На какой это Лемнос на ночь глядя?! – воскликнул Кесарий.

- Вы же… вы мне сами сказали, Кесарий архиатр, на Лемнос убираться, - заикаясь, ответил Фессал.

- Но головой-то думать надо! -  с раздражением произнес архиатр. – Бери нож, лигатуры, иглу и иди сюда!

Фессал, не помня себя от радости, присоединился к врачам. Феопомп застонал, зашевелился. Каллист напоил его вином – тот глотал жадно и долго.

Кесарий снова вышел к Лампадион и Мелиссе, и чуть не упал, споткнувшись о сундук лемноссца, оставленный в дверях.

- Как он, Кесарий архиатр? – проговорила Мелисса, протягивая руки к врачу.

- Раны зашили, вывих вправили, он уже вина глотнул, понемногу приходит в себя, - отвечал тот, с силой отшвырнув загремевший сундук в сторону. – Все обойдется. Пока пусть побудет у меня в лечебнице, а через несколько дней вы отнесете его домой. Вот вам деньги, чтобы купить лекарства на первое время – думаю, что никаких выплат вы не получите, раз проиграли.

-Благодарю вас, благородный Кесарий иатрос! – сквозь слезы едва вымолвила Мелисса.

- О, я так и знала, что вы сможете его спасти! – воскликнула Лампадион. – Асклепий благословил вас своим искусством, Кесарий врач!

- Ты говоришь прямо, как твой хозяин, Лампадион, - улыбнулся Кесарий.

Девушка погрустнела:

- Митродор больше не мой хозяин.

- Как так?! – удивился архиатр.

- Он поспорил с каким-то никомедийцем, что «синие» проиграют. А тот поставил на «синих». И «синие» победили – хотя были все время в хвосте – потому что Феопомп и Диодор столкнулись.

- И? – спросил Кесарий.

- Митродор был так уверен, что «синие» не придут первыми, что дал слово отдать меня этому никомедийцу, если проиграет спор, - вздохнула Лампадион. Она не плакала, глаза ее были странно сухи, только верхняя губа подергивалась.

- Лампадион, - серьезно сказал Кесарий. – Я поговорю с Митродором – он выкупит тебя назад.

- Не выкупит, - строго и тихо сказала певица. – Этот никомедиец давно хотел заполучить меня. Он никому меня не продаст.

- Не бойся, - ответил Кесарий. – Я не оставлю тебя в беде.

- Да сохранит вас мать Исида, - промолвила Лампадион.

________________________________