Мистический дождь

         Торопясь на обед,  Вера пересекала улицу, не глядя по сторонам. Вдруг  ей  перекрыл дорогу новенький уазик, который остановился перед ней, как вкопанный – с визгом тормозов.  Она в недоумении уставилась на него: «Что за дурацкие шутки!..» - Но, увидев, кто выходит из машины,  тут же расплылась в улыбке – это же  Инютин!  Иван!

        Схватив  ее  за руку, он начал торопливо:
-     Вер! У тебя есть несколько минут, чтобы выслушать меня? Да вижу, что бежишь на обед, но я не задержу тебя!
-      Я слушаю …  -  промолвила Вера, немного удивленная его просьбой – знала, что  он  очень успешный человек, не нуждающийся ни в чем. Занимался своим делом, махнув на демократию рукой.

        Он заторопился:
    -   Понимаешь, этот  невозможный склочный Петечкин, ну, тот, который – «писатель»,  пытается получить  участок - бывшую конюшню, что возле школы.
    -   Ну и что?

   Возмущение его достигло предела – он стал  заливаться краской, начиная с шеи:
   -    А  ты разве не понимаешь, что мой дом – рядом с этим участком? -         Вопрос на Верином лице еще больше разгорячил его: -   Да ты не понимаешь, что ли, что он станет моим соседом, если построит дом? Знаешь ведь поговорку: «Хороший сосед - лучше всякой родни»…

    -   Это да-а-а… - протянула  Вера, не понимая, при чем же здесь она.

    -   Я знаю, что ты  написала заявление, чтобы выделили участок под строительство дома... - Это прозвучало с вопросительной интонацией.

    -  Да. И  нам обещали за речкой.

    -  Не торопись, прошу тебя,  не бери там! Я хочу предложить вам  стать  моими соседями, пока Петечкин не успел его получить. Поедем со мной сейчас, и ты увидишь, какая это земля! Какая там красота, а какой в его конце огромный пруд – хоть утиную ферму открывай…

     -    Ванечка, ты забыл, что у меня есть муж, и он занимается всеми этими делами. В конце концов, дом хочет он, а не я, – пыталась  Вера  посопротивляться.

    -   Ну, хорошо. Твой муж где сейчас? Дома? Пошли к твоему мужу, я  его спрошу, неужели ему за речкой будет ближе, чем возле школы - рядом со мной. И детям вашим же лучше будет - она напротив дома будет! Пошли же!

        И он-таки  уговорил  их с мужем поехать-посмотреть этот участок. Место было, на самом деле, очень красивое. Двадцать пять соток,  тридцать метров ширины;  вишни, сливы, яблони сохранились с давних пор, когда он был еще колхозным двором. А в его конце тихо плескался большой, абсолютно  круглый пруд,  наполненный чистейшей прозрачной водой.  Вера  сразу представила  нежнейшие  лилии и кувшинки на его поверхности и, больше не колеблясь,  согласилась, а потом и не стала  тянуть с оформлением земли. И когда Петечкин в очередной раз пришел в сельский совет  с настоятельной просьбой предоставить ему этот участок, он получил отказ…

         Теперь   вся семья Веры  постоянно  находилась на том дворе, начав строительство дома. А Ваня оказался лучшим соседом, о котором можно только мечтать:  как только себе начинал весной  пахать  огород, бороновать, делал им  то же самое, не спрашивая, а потом звонил и предлагал уже сажать и сеять;   делился семенами;  привозя себе  саженцы  фруктовых деревьев и  кустарников, выделял и им  тоже.
          Более бескорыстного человека  Вера  больше не встретила ни разу. За четыре года  соседства они подружились еще больше. Закончив  сажать или сеять, полоть или убирать  огород,  они  садились на берегу пруда, и, как одна семья, отдыхали:  две его девочки, два мужа, две  жены сроднились крепко.
        Но через четыре года жизнь  так сложилась, что семья Веры вынуждена была продать  участок со всеми строениями, чтобы купить готовый уже дом.  Она призналась в  возникших трудностях Ване, и он решил оставить участок с новостройками  себе.  Разошлись с обоюдными сожалениями.
 

        … Знакомство  Веры с Иваном состоялось  давно, еще когда существовали комсомольские оперативные отряды дружинников - ОКОД. Он  был тогда вторым секретарем райкома комсомола, а  Вера - старшим инспектором по делам несовершеннолетних. Вот они с ним вместе и занимались   правонарушениями несовершеннолетних тогда  большое внимание в советское время уделялось неблагополучным семьям и перевоспитанию  трудных подростков.

        Человек  принципиальный, настойчивый в достижении своей цели,-
«упертый» -  как говаривал он Вере, злясь иногда на ее несговорчивость, она    Ване не давала покоя, если  он  вовремя не выставлял очередной отряд комсомольцев на дежурство.

        График комсомольцами нарушался до тех пор, пока  Вере не надоело такое отношение к работе, несмотря на ее сердитые ему звонки об очередном срыве. И она  настрочила доклад первому секретарю райкома партии о состоянии  работы ОКОД. Ваню вызвали на бюро и "пропесочили".

 После  Вера оправдывалась перед  хмурым  и сердитым на  нее Ваней:
        - Ванечка! Ты одного  не понимаешь! Если ребята увидят, что мы нарушили  график  их посещения,  больше не поверят мне, что они под постоянным контролем -  пойдут  творить свои правонарушения. А так они всегда дома, да и их неблагополучные родители наводят  порядок -  хоть один раз в неделю! и ждут  нас. Ведь они не знают, в какой момент мы нагрянем! Этот график мы должны  строго соблюдать, пойми это, да и твои комсомольцы не должны забывать о своих подопечных!

        Ваня, покраснев, пробурчал:

        - А что ты сразу написала  «Первому», могла бы мне сказать, а я бы принял меры!
        -Ха! Ты забыл, наверное, как я тебе уже трижды перед этим звонила о срывах! И что изменилось после первого, а потом и - второго раза?  Хорошо, что у меня есть палочка–выручалочка: добровольная народная дружина. Семен Иванович, спасибо ему, навстречу идет всегда и  дает двух-трех членов ДНД.

         - В общем, я понял – ты  склочница! - произнес  тот в сердцах.

         - А я поняла, ты - человек, не умеющий  держать обещания, и который не может повлиять на своих архаровцев! Они вьют из тебя веревки! Что на этот раз тебе наплели твои «октябрьцы»? Почему не вышли в  прошлую субботу на дежурство? Ты хоть разбирался с ними после моего звонка тебе?

         - Разбирался! У Степки брата забирали в армию. Вот он и «праздновал»,  а с ним – и все его комсомольцы.

         - Надеюсь, ты ему  пригрозил, что  вызовешь всю компанию  на заседание комитета?

         - Не учи меня, как мне их наказывать! -  узкие темные глаза метали громы и молнии, а короткая шея покраснела, лицо покрылось  пятнами гнева.

          Но  Вера-то знала уже, как он отходчив, как добр  и что обида на ее «стукачество» у него скоро пройдет - он и сам болел душой за подростков.

          На самом деле, «урок» даром для него не прошел. "Первый", хоть  и справедливый руководитель, но жестко спрашивает за дело. И теперь, когда  подходила очередь дежурства очередного ОКОД, она была спокойна –  без многочисленных напоминаний комсомольцы сами по графику  выходили на дежурство, а в конце каждого месяца имеющие подшефных «трудных»  представляли  ей   отчеты  о проведенной воспитательной работе с ними, как было установлено.

          Но  Вере все-таки пришлось смириться с тем, что он пугал  комсомольцев  ее "склочностью" и "стукачеством".  Ну, да ладно!  Ей важнее дело…

          …Грянула демократия. В России попросту  «не стало» правонарушителей, беспризорных и  неблагополучных семей. Вера в течение года пыталась продолжать налаженную работу с ними, но, упираясь лбом в равнодушную отстраненность бывших вчера  еще  ярых коммунистов, а сегодня ставших  «настоящими демократами»-оборотнями,  перешла на  другую работу, где уже работала четыре месяца. Под конец   ее  все же сумели обманом («просто поприсутствовать - больше ничего не надо»), заманить на заседание комиссии по делам несовершеннолетних, а потом  и прописать в газете, что она «завалила работу с подростками и неблагополучными семьями».

            Вера долго была в шоке - ведь сразу всем объяснила, что уже назначена на другую должность и  больше четырех  месяцев не занимается той работой. Но свежеиспеченным демократам нужен был козел отпущения, чтобы отчитаться перед  кем-то вышестоящим за состояние преступности несовершеннолетних. Оно  подскочило вверх…

          Не  сказать, что  душа ее не болела и не рвалась  за брошенными   всеми  на произвол  судьбы трудными подростками,  из которых одни не преминули воспользоваться предоставленной свободой, кого  раньше - то  под  страхом, то   под неусыпным контролем -  удерживали  в узде. А многие уже  попали  за решетку…

         И теперь они с Ваней, который не  захотел "перекрашиваться из коммунистов", встречаясь иногда, с болью обменивались новостями о бывших подопечных, угораздивших совершить преступления и сесть на нары...

          Прошли годы и они вновь работали вместе. Вера переехала в город, откуда приезжала каждый день. Ваня каждое утро заходил к ней в кабинет и  рассказывал  свежие анекдоты, смешные случаи, приключившиеся со знакомыми, делился с ней  всем наболевшим. И вот один раз пожаловался, что ему не раз "заворачивали" представление на присвоение звания заслуженного  работника сельского хозяйства. А ведь  в регионе их район занимает давно первые места! 

         Посмотрел на нее и задумчиво произнес:
          -  Ты помнишь, Вера, моего  предшественника, Рудина Сергея Васильевича? Так вот: он похоронил мать, а через месяц получил звание заслуженного... И умер  сразу.
          Вера замахнулась на него рукой:
        - Ну, и что ты хочешь сказать, глупый! У каждого – своя судьба. Не обязательно ведь все примеривать на себя!..

         Но Ваня только покачал головой: только два месяца назад  он  ездил  на родину – хоронить мать. Приехал удрученный, несчастный.

Он тогда ей признавался:
       - Веришь, как будто  от меня  отрезали  очень важный орган  и теперь ощущаю, что мне его не хватает. А ведь раньше мог два года подряд не ездить домой, не видеть маму…  Но я знал, что она  есть, что  болеет, но - на ногах,  и  был спокоен. А теперь… Эх! -  поднял он раненые глаза.-  Но, раз суждено умереть, пусть так, как мама  – заснуть и не проснуться!..  Вечных  ведь нет…   Значит, надо молиться, чтобы умереть быстро, без мучений. -        Видно было, что Ваня не расставался с мыслями о матери с тех пор, как ее потерял.

Вера согласно погладила его легонько по рукаву:
         -   А кто об этом не мечтает, Ваня?!

         …Утром в пятницу он явился  на работу разодетый, несмотря на жару, в серебристый костюм и галстук в тон, весь сияющий.

Встретив его в коридоре,  Вера всплеснула руками:
          -   Ах, Ванечка! Как «денди лондонский одет, и, наконец, увидел свет»?

          Приблизив  голову  к ее  уху,  он прошептал:
         -   Т-с-с-с! Еду получать  награду…

          Вера в изумлении уставилась на него:
          -  А ты мне не говорил!

          Он виновато проронил: 
          - Я боялся сглазить - ведь могли, в который раз, вернуть, не подписать, мало ли что… А теперь  еду к  трем часам - уже получать!- В  голосе  прорвалось  ликование.

Вера  бросилась его обнимать:
         -  Ох! Ни пуха ни пера, Ванечка!

         ... Вечером, возвращаясь  в город  домой, на маршрутке,  Вера увидела  на дороге погибшего молодого человека с белым искусственным лицом, голова которого покоилась в луже крови. Он  лежал  на слепящем еще солнцепеке с открытым лицом, а люди почему-то суетились над девчонкой, которая  его сбила на скутере. И это несоответствие яркого дня и неожиданной уродливой смерти ее так поразило, что всю дорогу она размышляла о смерти…

         Подавленная этими мыслями, медленно поднялась на этаж и тут, уже переступая порог дома, услышала звонок. В тревоге и нетерпении  шаря в сумке в  поисках телефона, предчувствовала, что услышит  что-то ужасное.

Наконец, поднесла  трубку к уху:
        -   Алле!

        -   Ты уже знаешь? - раздался в нем бесцветный голос.

        -   Ш-ш-што?.. Шшшто… - прошелестели вмиг пересохшие  губы.

        -   Ваня умер в шесть часов вечера.
        -  ?

        -  В  три часа получил награду … -  в голосе звонившей Наташи, тоже  их сотрудницы, послышалось рыдание…

         -   Как… умер?! Где-е-е?

         Очень боялась услышать ответ.

        -  У себя дома... прямо  на пороге…

Как сомнамбула, Вера  прошла в комнату и опустилась на диван. «Боже, как же все несправедливо! Он успел порадоваться своему счастью всего три часа!  Что же ты, Иван, радости не перенес?..»,  - раскачивалась она, вспоминая его сияющие счастливые глаза утром. – Да, и  что за мистика? То же самое, что и с  Рудиным, то же самое… Неужели ты это чувствовал, Ваня? Иначе зачем ты мне говорил тогда  о нем?»

         ...Процессия из машин протянулась на три километра. После выноса  гроба дождь начал накрапывать, а ближе к кладбищу припустил так, что  все мгновенно промокли: и те, кто под зонтом, и те, кто – без…

         Все переживали, как же это так  – разверзлись хляби небесные. Гроб  пока оставили в газели, пока идет траурный митинг. Секущий дождь усиливался. И не было никакой надежды, что он, хоть на мгновение, прекратится: над головой  продолжали висеть набухшие, переполненные тяжелыми каплями, черные тучи.

         Несмотря на непогоду, напутственные слова  произносились минут пятнадцать-двадцать друзьями, родными, сослуживцами…  Никто  не  обращал внимания  на беспрерывно бегущие по лицам  мокрые дорожки...

         Но, как только взялись за гроб, чтобы выдвинуть его из газели наружу, дождь вдруг прекратился, как  будто его перестали лить из ведра… И, будто он одушевленный и понимал все, что происходит, дождался, пока последний  желающий не попрощается с Иваном.

         Ждал, пока его новый дом не укроется землей и  живыми яркими венками и цветами…

         Ждал, пока все проводившие   его  в последний путь обратно не переступят ворота кладбища и не сядут в машину.

         И  тогда  только он хлынул с новой силой… Вера забралась в машину последней, с прискорбием признавая, что не стало на земле еще одного человека с большим сердцем...