Не будите спящую красотку!

Картинка - фрагмент обложки альбома замечательной певицы. "Обратно в дерьмо" - прикол со смыслом. Кто-то её разбудил, но у этой сказки не было хорошего финала.
Ссылка на песню о повторном пробуждении:
http://www.youtube.com/watch?v=n39gVhAGSX0&NR=1

УВЫ...    
      Я поведаю, как не удалось написать рассказ. Не смейтесь! Иногда начинает казаться, что это рассказ меня "написал". В моей очурбаненной непосильным интеллектуальным напрягом голове уже совсем не те мысли, что копошились сперва, когда слова о пробуждении с поцелуем сами просились на свет.
      Всё началось с попытки разобраться в причинах популярности и в особенностях деталей сказок разных народов. Я про сказки со "спящими" красавицами. Про детали догадаться не сложно - красивая история украшалась каждым рассказчиком на свой вкус. Быт опять же, профессии... Где веретеном укололась, где съела отраву... Пробуждать надо поцелуем - это во всех. Ведь не просто же так - поцелуем! Правда?
      Наш Пушкин нравится больше всех, хоть и назагадывал в своей версии столько загадок, что впору помощи просить. Я, кстати, и просил. Люди с научным складом ума пояснили, что все истории "спящих красавиц" - повесть странствий. Вероятно, странствий их "будильников", а сама идея корнями в архетипах и древнейших мифах о природе и спящих богинях. Да, конечно, но...
      Нет, но ведь из уст в уста и в таких количествах! С версиями для взрослых и юных, и совсем маленьких! Слишком обильно воспринят сюжет и слишком любим. Тут что-то прячется. От замечательной писательницы поступила версия, которой я и сам держался, только она лаконичней сформулировала: это про фригидную женщину. Точно! "Проснётся" от чуда - от любви. А если любви нет, то хоть истормоши её суперкамасутрами, в лучшем случае обеспечишь телесным эрзацем оргазма, а душевно бедняжка так и останется сонной. Не в этом счастье. Вот вопросик! В чём счастье-то? Ну, не в одних только оргазмах, это и вибратору понятно. Один знакомый сириец разбудил сразу двух. Как не вспомнить эту историю?

ЕСЛИ Б Я БЫЛ СУЛТАН

- Ты меня сейчас пустишь в комнату.
- С чего вдруг?
- Не вдруг. Мы её поили, а ты захапал. Не выйдет!
- Выйдет, выйдет. Антрекот из тебя выйдет. Я в своей комнате хозяин, а тебя там не стояло.
- Тогда гони её в коридор или будем драться.
- Можно и подраться. Только сперва хорошо бы подумать. Я бы тебя отметелил. Не нравишься ты мне. Но сдерживаюсь однако. Не любопытно, почему?
- Ну?
- В этом конкретном случае про нас точно скажут, что два идиота не поделили пьяную тёлку и всем доказали, что идиоты. Общественность осудит, комсомол заклеймит, деканат отчислит. За аморалку. Дошло? От тебя самого винищем разит. Если хочешь скандала, то добавь попытку изнасилования и собирай вещички на родину. Это, если ты и твои собутыльники приметесь меня колотить и вам удастся до неё добраться. Кстати, не факт, что у вас получится. А если я вас уделаю, над вами ещё и смеяться будут. Я в любом случае получаюсь благородным спасителем. Ну, напрягись! Всем выгодней эту фигню замять, а не выпендриваться.
- Это ты выпендриваешься и на халяву трахнуть хочешь!
- Не хочу и не буду. Она только в постель залезла, как вырубилась пьяным сном. В отключке она. Понял?
- Не будешь? А на хера ты её впустил и в постель положил?
- Она попросила, я впустил. На ногах она почти не стояла. А мне в койке не мешает. Только трахать пьяное тело мне впадлу. Это не слаще онанизма. Пусть спит себе, только бы не обблевалась.
- А я тебя туда не пущу.
- А меня это не фачит. Привет!
     Я обошёл гневного ревнивца и пошёл в свою комнату. Держался храбро, но это на вид. Внутри-то был уверен, что схлопочу удар в спину. Но обошлось. Голенькая красотка сопела под моим одеялом. 
      Когда я открыл дверь на стук и она вбежала, обдав меня парами, хоть спичек не зажигай, из пьяного лепета я понял, что сдуру напилась, а теперь поильщики хотят её поиметь, а она не хочет. Это была отвергнутая подруга Кайса и она всегда казалась мне привлекательным объектом. Конкуренция двух ярких девиц закончилась не в её пользу, но я видел, что Кайс и она были не в ссоре - просто объяснились цивилизованно и не враждовали. Созерцать её было в самом деле приятно, но посягать в обычных обстоятельствах бессмысленно - она явно хотела женить Кайса на себе и блудить на стороне склонности не проявляла. А конспиративно от хорошего человека - как-то было... Не по-товарищески, что ли. Кайс - отличный правильный парень. А сириец он или марсианин, мне было не важно. Сейчас было важно, что она как бы перестала быть "официальной" подругой Кайса, а с избранницей, победившей мою пьяную гостью, у Кайса намечался брак. Руки развязаны!
      И вот она быстро разделась и улеглась в мою постель - я сказал, что могу разместить её только в своей, соседи по комнате в общаге отсутствуют, но их постели без их разрешения неприкосновенны. Она не спорила, юркнула, как пьяная мышка, и затихла. Лифчик и трусики с неё снял я и её тело не возражало. Оно делало вид, что крепко спит. Тут и заколотил в дверь кто-то. Я открыл, мимо меня вихрем промчался мой земляк с младшего курса и рухнул на койку соседа по комнате. Он тоже притворился пьяным до бессознательности. На попытки добудиться реагировал мощным алкогольным выхлопом и бормотанием. Ничего не оставалось, как водрузить его себе на плечи и вынести в коридор, где он внезапно пробудился и даже относительно внятно высказался. Даже не очень шатаясь.
      "Отбитая" у ворога одалиска катастрофически игнорировала ласки! Ничем её было не пронять. Чуть учащалось дыхание, но тело на все амуры откликалось показательным беспробудным сном, хоть и понятно было, что не спит. И ей было понятно, что я об этом знаю. В конце концов, юмор победил похоть и мы мирно проспали до утра без секса. Она миниатюрная, спать с ней в обнимку было уютно, как с подушкой в детстве. Только у моей детской домашней  подушки не бывало такого винного аромата. Утром сквозь сон я учуял, что одевается на выход, полюбовался сквозь ресницы... Даже с бодуна голышом хороша! И расстались без формальных прощаний. Только чмокнула с тихим "спасибо" и унеслась. А я с хорошим настроением принялся досыпать. А с земляком больше не здоровались.
      В те далёкие доперестроечные годы за дружеские отношения с иностранными студентами можно было поплатиться - стукачи не дремали. А за мной уже числились длительные отношения с афганкой, странная "любовь" с чешкой и какие-то сомнительные отношения со студентками из стран Африки. Соотечественниц это впечатляло, но реагировали только конспиративно - открыто любезничать со мной рисковали только самые отчаянные девчонки. Я же гуляка! Жоржи Амаду в своей "Донне Флор" здорово описал, как работает репутация. Блин, только что с ней делать, с этой репутацией, во время сессии? Учишься-то на врача, а не на гуляку...
      Какой ангел уберёг от повестки в навязчивые органы? Думаю, что спасала  репутация шустрого в добрачных связях и любителя поплясать с приятными последствиями - неприятных в виде споров о женитьбе и абортов за мной не числилось, даже венерологи на меня не имели компромата. Сам себе колоть бициллин и лопать трихопол с фазижином быстро научился у старших товарищей. "Врачу: излечися сам!" На кой ляд хозяевам стукачей аполитичный разгильдяй? Те же ангелы уберегли от криминала, хоть сам и не берёгся особо. Зато о "спящих" красавицах имею мнение не со слов.
      Кстати, о чешке...

ДЕВУШКА СО СВОИМ ПОЛОТЕНЦЕМ

      Зелёный первокурсник в первые дни общежитской адаптации всего стремается. Если свободен, даже не всегда сообразишь, чем заняться. Вчера ты был домашним, сыном при родителях, десятиклассником, а сегодня ты числишься взрослым, хоть восемнадцать тебе исполнится только через несколько месяцев. А вокруг... О! Этот мир старшекурсников и почти ровесников - мир опасных чудес, волнующих открытий. Некоторые открытия оставляют противный осадок.
      Я её заметил в первый же день - стройная блондинка в атипичных голубых обтягивающих джинсах, в элегантном пушистом свитере с широким воротом, сабо на ножках, полосатые носочки видно... А воображение моментально дорисовало всё, что скрыла одежда. Она заметила, что глазами я уже съел её до хрупких косточек и улыбнулась.
      Я, конечно, сразу же разузнал и облом испытал тоже сразу. Это была Вилма - подруга председателя общажного студсовета, да ещё и иностранка! Наши не пляшут. Облизнись, салага и засохни. Эта красотка-третьекурсница не для тебя. Я видел, что она оценила мои восхищённые взгляды и стал с ней здороваться. Она кивала, иногда отвечала. Ладно, ей до выпуска ещё три года, а мне пять с половиной. Время лечит и можно заставить часы работать на нас. До седин далеко.
      Но конкурент силён. Её жених, а статус был именно такой - неформальный лидер элиты выпускного курса, а в нашей общаге он почти босс. Для мелких первогодков - точно босс! Он член парткома института, после армии, из отличников и собой богатырь. Рост, стать - завидный жених. Поговаривали, что его почти окрутила сокурсница, но перед Вилмой он не устоял и наша шестикурсница отпала, а он и Вилма теперь - самая красивая пара общаги. А то всего института!
      Я попал третьим в комнату четверокурсника из Эфиопии и нашего с третьего курса. "Прописали" меня в щадящем режиме и даже учинили что-то вроде шефства - настолько желторотым пацанёнком я им казался, что сурово гонять меня, как это было принято, не стали. Я это понял значительно позже, а тогда привыкать жить "в людях" приходилось скоропостижно и взрослой жизни учиться на ходу.
      Кто-то из младшекурсников ломался и не постигал науку советского общежития в интернациональных условиях, находили средства и сбегали снимать комнаты в городе, кто-то спивался, кто-то просто погружался в депрессняк и скисал. Отсев продолжался до третьего курса. С четвёртого и последних вышибали только самых несгибаемых лентяев и пьяниц.
      За драки и аморалку обычно песочили в деканате и дрючили по комсомольской линии, но те, кто пополнял ряды стукачей, уже не очень боялись отчисления - за фарцовку попадали под микроскопы ментов и чекистов, а осведомителей могли и отмазать от оргвыводов институтского начальства. В армию никому не хотелось. Сплетен об этой советской специфике было много, но всё это было потом, а первый курс заканчивался, в уклад общаги я вписался.
      Эфиопский студент перешёл на пятый курс, как президент общажного интерклуба, получил льготу, наш советский студент-сосед женился и ушёл в семейное общежитие, а я был зачислен в младшие братья. В семье иностранца было пятнадцать детей, а мой иностранный сосед по комнате - старший. И мы побратались. Он воспользовался льготой и мы перехали по коридору в двухместную комнату. Через две комнаты от нас жила Вилма. Конец второго семестра, летний стройотряд, переход на второй курс и мы соседи. Сентябрь подарил продолжение. Настало моё время. Мне было, что вспомнить.
      Тогда, в один из первых дней в общежитии, я болтался по коридорам и зашёл в холл с телевизором. Смотрели хоккей. Наши играли с чехами. Вилма молча болела за земляков, человек пятнадцать-двадцать с разных курсов шумно болели за наших. Перед чёрно-белым телевизором стояло несколько рядов счетверённых стульев с откидными сиденьями - списали в общежитие из лекционных залов института. Передние ряды сидели нормально, в задних старались разместиться повыше.
      Я нашёл место у неё за спиной и ревниво разглядывал затылок её престижного возлюбленного с большим вниманием, чем экран телевизора. Нет, вру! Она привлекала гораздо больше и была в сантиметрах всего. Кровь бросалась в голову.
      Не шутите про флюиды - они есть. Вилма почувствовала взгляд. Они не разговаривали, но он явно был при ней гарантом пристойного поведения воспалённых болельщиков. А за спиной я с флюидами. Он, имея власть председателя студсовета и авторитетного старшекурсника, согнал со спинки стульев единственного неправедно сидящего зрителя - меня. Остальные продолжали шумно переживать хоккейные страсти, сидя на спинках несчастных стульев и ногами на откинутые сиденья не давили. Так же сидел и я. Вот только флюиды мои были не хоккейные. Она спрятала лицо в высокий воротник свитера и не подавала вида, что понимает скрытый смысл происходящего, а я просто ушёл. Сидеть "как положено", явно не видя экрана и делать вид, что занят невидимым хоккеем? Лучше уйти.
      Я не злопамятный. Я просто злой. И на память не жалуюсь. Шутка.

      Как же она была хороша! Мой африканский старший брат ушёл в гости к землякам и мог не появиться аж до завтра, я остался в комнате один в субботний вечер. Весь мир мой! Кстати, я узнал о существовании Милли Джаксон от него и именно этот диск много раз слушал, благодаря ему. Эта песня (про то, как Милли снова полюбила) с того далёкого 1976-го года моя любимая.
      Вилма постучалась и вежливо вошла. Выглядела она привлекательно, как всегда, но какая-то боль ощущалась. Она сказала, что нездоровится и попросила массаж. Вы понимаете? Она села верхом на стул и подставила спину. Топлесс с тыла! Если это не намёк, то я просто не знаю... Насчёт топлесс я приврал. Это был массаж шейно-воротниковой зоны, но я бы сказал не массаж, а "массаж". Я ведь не умел, а она постанывала и говорила, что получается нормально, даже хорошо...
       У этого приятного эпизода есть преамбула. Когда второй курс только собирался начаться, Вилма приехала из своей Чехословакии и обнаружила, что её возлюбленный пал жертвой беременной советской сокурсницы, парткома и деканата. Век хорошего распределения не видать! И членство в партии не поможет - наоборот. Ему угрожала жестокая трёпка по партийной линии и карьерные тормоза могли включиться на долгий срок. И он сдулся - Вилму побоку, на беременной женился, от оргвыводов увернулся. И получил приличное распределение с шансами не прокиснуть в участковых пахарях в замшелой провинции. Только брак их продлился меньше года. Дитя родилось  и стало безотцовщиной.
      В тот ужасный для Вилмы день я всего лишь хотел какой-то чепухи - соли или сахара, это не важно. Стучался в ближайшие комнаты по кухонной нужде, а за её дверью услышал невнятный звук. Решил, что разрешили войти и вошёл. Она лежала, сцепив зубы, на спине и выглядела больной. С таким лицом терпят острый приступ аппендицита, если не перитонит. Поверьте, уж сейчас я знаю, как это выглядит. А тогда только понял, что ей очень худо.
- Вилма, привет... Эй, тебе плохо?
- Чего тебе надо?
- Мне надо... Да что с тобой? Могу помочь?
- Не можешь.
- Я посижу с тобой?
- Зачем?
- Да просто... Ты здорова?
- Да... Чего ты хочешь? Что тебе надо?
- Уже ничего.
- Так и иди.
- Нет.
- Что нет? Уходи.
- Не уйду. Что случилось? Тебе плохо?
- Мне плохо...
- Вызвать "скорую"?
- Нет...
- Тогда я просто посижу с тобой.
- Почему люди сволочи? Себе не получат, у других отнимут? А? Почему?
- Когда кому-то радостно, обязательно рядом будут те, кому радости не хватило. Тебя такие обидели? Которым не хватило?
- Такая... Но их было много. Это не обида. Они отнимают жизнь. Ты не поймёшь.

      Такой убитой я Вилму больше не видел никогда. Этот вид... Измятой стальной магнолии... Мы ещё немного поговорили, я дождался слёз, попытался укрыть её покрывалом, но она отказалась. Один из последних вечеров августа  был тёплый. Сумрак в пустой комнате и тишина в коридорах шумной обычно общаги... Я не думал о суициде. Сейчас подозреваю, что думала она, но это лишь подозрения. Стальная магнолия и под прессом - сталь.
       Начался семестр, а в общежитии появилась "девушка со своим полотенцем". Так её прозвали за привычку после душа возвращаться к себе в роскошном махровом халате. Молва доносила, что она ни разу не дошла вечером из душа  спать к себе, не подцепив какого-нибудь вожделеющего парня. Злословили, что перетрахано было всё мужское население общаги. Кроме Ангела. Ангел - болгарин, её сокурсник. Ему было почти тридцать, в Болгарии ждала жена и дети. Он устоял. С ним только киряла, но его соседа вовлекла. Это был мой сокурсник. Однажды в субботу он пришёл ко мне за йодом. Вся спина была исполосована, будто его батогами лупили. Он с восторгом делился, как горяча Вилма, как стонет и теряет голову, как драла его ногтями, пока он ... Вы понимаете...
      Они наклюкались водки с дольками лимона, она потеряла контроль и он её соблазнил. В его подаче получался половой гигантизм и страстная иностранка. Не любовь, но очень круто. Позже я узнал, что мой сокурсник потерпел фиаско - сам был настолько пьян, что не вставил бы и палец в ноздрю. А Вилма всерьёз хотела его поиметь. Да, это не любовь. И даже не внезапная страсть, не похоть. Это месть. "Девушка со своим полотенцем" отнимала парней у их подруг, трахала, кого хотела, могла позволить себе роскошь игнорировать чьи бы то ни было матремониальные планы и не принадлежала никому. В крольчатнике завелась тигрица.
      Мы были почти соседями очень недолго. Наше общежитие планировалось П-образным, но в ту пору перемычка корпуса не соединяла. Вахта закрывала двери в час ночи и прорваться было сложно. Зато жители первых этажей стали очень уважаемыми персонами - попасть в свою комнату можно было и через окно, только бы открыли. Дежурным вменялось в обязанность следить, чтобы в теплое время окна кухонь были на ночь закрыты, да только быстро запарились стёкла вставлять. Как-то сам собой установился порядок и окна были открыты почти всю ночь, вахта отсыпалась, жители первого этажа такой порядок одобряли. Не сомневаюсь, что в большинстве случаев окна в кухнях открывали именно они. Но секретно. Вилма жила во втором корпусе на четвёртом этаже. Мы со старшим африканским братом - в первом на пятом. И вот суббота, я до утра свободен творить, что хочу, а под моими пальцами стонет Вилма и говорит, что ей уже лучше. Но не уходит.

       Я считал себя влюбчивым. Одна тогдашняя подружка сказала, что не влюбчивый, а въёбчивый. Из песни слов не выкинешь, я бы охотно не применял запретные слова, но это заменить нечем. Дело молодое, бывает эротический зуд, идёшь на танцульки, чтобы найти одноразовую подружку и унять хотимца. Если народ из твоей комнаты не разбежался по своим делам, приходится устраивать график занятости или мириться с присутствием зрителей. Потом, конечно, зрители уже не смущают. С Вилмой всё не так.
      Разминал её шейно-воротниковую зону, она постанывала, а я думал о признаках. По всему было видно, что сегодня намеченные цели не захотели быть мишенями для её секс-атак. Отсюда подавленная агрессия, головная боль и визит ко мне. Не впервой.
      Я уже не раз превращался для неё в "жилетку". В меня можно поплакаться, она это знала. А я хотел стать полноценным объектом, но не для атаки. Я хотел стать личностью, о которую Вилме не захочется точить коготки, покорять или унизить. Ей должно было захотеться ко мне под крыло. Попробуйте обнять и прижать к сердцу большого сердитого колючего ёжика! Ещё во времена нашего недолгого соседства она стала захаживать к нам со старшим названным братом в гости. Сидели как-то за чаем, трепались о том, о сём...
      Вилма вышла к себе за конфетами к чаю, а брат сказал:
   - На пару часов оставишь нас? Я мигну, как договаривались.
   - Окэй. Чай-то допьём или ну его?
   - Допьём, и конфет доедим. Может и не мигну. Я пока не понял. Понял?
   - Договорились. Сегодня я стаканы мою.
   - Ладно. Ты недоволен? Что?
   - Нет, не то. Она мне тоже нравится, но выбрала тебя. Ни пуха!
   - К чёрту! Потом поговорим.
      Я вернулся с помытыми стаканами и он мигнул. И мы поговорили. Потом.
   - Ты всё ещё недоволен? - спросил брат.
      Мой названный африканский старший брат старше на восемь лет. Мы побратались не показушно и без каких-то экзальтаций. Он стал на несколько лет таким старшим товарищем, какими бывают только настоящие старшие братья. А кровного у меня не было. Я видел фото его семьи - с маленького чёрно-белого снимка на меня смотрело четырнадцать детишек, его папа и мама. И он. Ему там было семнадцать - как мне, когда мы познакомились в мой первый день в общежитии. И вот женщина досталась ему, а не мне. Он спросил. Надо ответить...
   - Вилма выбрала тебя. Я доволен. Вилма выбрала не меня. Я недоволен. Что тут ещё скажешь? Она будет твоей подругой?
   - Вилма никому не подруга. Тебе не кажется, что она хочет нас поссорить?
   - Да? Я не заметил - озадачился я, ведь и в самом деле явных признаков стравливания не было.
   - Из-за неё Фарук с Мухамедом подрались и теперь не разговаривают. Это и с другими случалось. Она яйцегрызка.
   - А что мы можем? Давай действовать, будто не догадываемся. Если она будет спать с тобой, а со мной заигрывать... А пусть! Ты не ревнуешь?
  - Братик, ты с ума сошёл? Вилма любит крутить мозги, а яйца просто под руку попадаются. Какое тут ревнуешь? - даже начал сердиться брат.
   - Вот и пусть! Пусть она думает, что у неё всё получается, а мы будем брать из её интриги только то, что нам нравится. С ней хорошо?
   - Ну... Ничего, можно - улыбнулся брат своей лучшей амхарской улыбкой. - А ты хочешь?
   - Её-то? Конечно, хочу! Она мне давно нравится.
   - Я заметил. Только... Если влюбишься, пропал.
   - Ага, я влюбчивый. Но голову не теряю.
   - Ну-ну. Влюбчивый? Помнишь, что тебе твоя первая Наташка сказала? Ты въёбчивый, а не влюбчивый. Вот так и действуй!
   - По рукам!

      Так и повелось. Вилма заходила как бы в гости на рюмку чая, мы гостеприимно общались, потом брат подмигивал и я их оставлял. Когда мы с ней оставались ненадолго наедине, она умела так выразительно отмалчиваться или трепаться на отвлечённые темы, что это стимулировало к ухаживанию. Однажды напрямик спросила, нравится ли мне. Я не скрыл. Конечно! Нежные объятия, быстрые ласки... Когда вернулся в комнату брат, мы уже сидели, как ни в чём не бывало, перетирали какую-то чепуху. Он подмигнул, я быстро выдумал предлог и слинял на пару часов, а перед уходом засёк взгляд Вилмы. Она что-то стала подозревать. И задумалась.
      Скоро выдался выходной и брат отправился в общагу финансово-экономического с ночёвкой. А Вилма пришла на ночь глядя ко мне. В своём роскошном махровом халате. После душа.
      Что тут сказать? Она пришла заставить меня трахнуть себя. Когда удавалось глянуть в её глаза... Видели когда-нибудь удава с голубыми глазами, который решил, что вы кролик? Удав обнимает вас, целует, распахивает халат, а под халатом только тело. Она обжигала, я хотел и это было очень заметно. Мне надо было впитаться в неё всем, чем одарила природа. Руки, губы... Всем! Вот только влажной физиологической реакции с её стороны не было. Роль готовой к соитию она исполняла мастерски, но физиологию обдурить сложно. Я объёрзал её со всех сторон, что только не вытворял, но так и не вошёл обычным для мужчин и женщин способом. Какой-то жестокий запрет я ощущал настолько явственно, что в душе назревал взрыв от перегретости любовным паром. Надо было что-то делать и могла спасти боль.
      Мы сделали паузу в коечной возне и закурили. Она молчала и курила с почти закрытыми глазами. Выглядела невозмутимой, а во мне клокотало. Я быстро затягивался и на сигарете вырос красный жгучий столбик почти двухсантиметровой длины. Весь этот столбик я затушил о своё предплечье. И полегчало! Кожу я прожёг до росткового слоя. Когда убрал погасший окурок, на руке дотлевал последний огонёк. Лицом не дрогнул, звуков не издавал. Мы молчали. Вилма всё видела, но не вмешивалась. Глаза удава куда-то испарились, она о чём-то думала. Мы ещё немного полежали рядом, потом она молча встала, спрятала тело в халат и ушла. А я остался разглядывать свой ожёг.
      Автостоп проигрывателя давно убрал тонарм на стойку. Боб Марли пел нам: "No woman no cry"...  Это под наш первый поцелуй. Потом было не до проигрывателя с пластинками.
 
       Загляните сюда, Боб споёт и вам:

http://www.youtube.com/watch?v=jGqrvn3q1oo

       А тогда я убрал пластинку в конверт, смазал ожёг мазью и залёг слушать Милли Джаксон. Милли была снова в любви. А Вилма ушла искать место, где бы дождаться утра. Она уже переехала в другой корпус, в окно второго корпуса не полезет, двери вахта наверняка закрыла, ведь третий час ночи... А мишеней для неё полно. Или будет ночевать у польской подруги? Я слышал, как стучат по линолеуму коридора её сабо. Затихает... Верил, что ещё появится, но не сегодня. В комнате пахло палёным. А я думал, что всё ещё только начинается. Да, Милли Джаксон? Кто-то снова в любви, но ещё об этом не знает? Пой, Милли. Сегодня ты поёшь для меня...

      Нашу общагу проектировали экономные люди. Моя кровать стояла у стены, в стене была электрорезетка. У соседок за стеной такая же торчала и они тоже напихали в неё тройников и удлинителей, как и мы. Розетки болтались, иногда искрили, но это не главное. Дырка-то для розеток в стене - сквозная! Когда в нашей комнате тихо, можно через эту розеточную дыру слушать девчачьи разговоры. В щель даже подглядывать можно, только не очень любопытно. С некоторых пор я заметил, что три соседки с младших курсов стали на меня поглядывать с осторожным интересом и даже с какой-то опаской.
      После того "массажа" воротниковой зоны Вилма стала часто заходить ко мне. И просто так, и переспать. Она никогда меня не царапала и не кусала. Других "расписных красавцев" я видел и догадывался, что это могло быть её творение. Но мы с ней добрались до этапа, когда тело откликается всем, что только есть в природе. Бывало, взлетали вместе, но чаще она делала мне подарки.
      Когда танцоры импровизируют согласно, а репетиции больше не нужны, остаётся только танцевать почаще. И всё получается само! И за звуками мы не следили. Как оказалось, к нашим голосам и коечным скрипам прислушивались соседки через дыру в стене. Электрорезетка почти не заглушала звуков, сколько вилок в неё не суй. Забавно, но ласкательное у Вилмы было "Вилка". Когда я понял, что наши эротические концерты слушают минимум трое за стеной, почему-то перестал пользоваться ласкательно-уменьшительной версией её имени и больше никогда не называл её Вилкой.
      Мой африканский брат слал письма из Саарбрюкена - закончил наш ВУЗ и вживался в новую жизнь в Германии. Я пару раз писал ему о нас с Вилмой, но он эту тему в ответах обошёл. Я знаю, почему...
      Однажды Вильма пришла к нам хмурая. Ещё не сошла корка с моего ожёга. Брат налил чай. Она смотрела на стакан, но не отпивала.
   - Пей, остынет, - сказал брат.
   - Ничего... За чай спасибо, конечно... Но лучше скажи... Что происходит? И он пусть скажет! - кивнула она на меня.
   - Ты не можешь тут требовать, - невозмутимо сказал брат. - Ты сама скажи, что думаешь.
   - Думаю, что вы издеваетесь. Вы всё друг про друга знаете. Точно? Всё-всё?
      Брат кивнул и я не отпирался. Она молча всматривалась в наши лица и не видела ничего, кроме вежливого гостеприимства.
   - И что это значит? Пусть он скажет, - опять кивнула она на меня.
      Брат вздохнул и хотел нагнать строгости, но потом глянул на меня и передумал. Кивнул, соглашаясь.
   - Ты мстишь всем? - спросил я, а Вилма не ответила, только лицо как-то немного осунулось, помрачнело. - Ты мстишь. А мы тебе не враги. И ты мне нравишься. - добавил я спокойно, а Вилма бросила на меня острый взгляд и снова упёрлась в стакан. - Ты злишься и боишься, что снова будет больно. Нас не бойся. Не предаём. Мы друг друга не предаём и тебе не сделаем больно. Это и происходит...
   - Ладно... Поговорили. Пошла я.
      И ушла, так и не выпив ни глотка нашего чая. Теперь на её стакан внимательно смотрел я, а брат походил по комнате и сказал:
   - Больше не буду с ней спать.
   - А я?
   - А ты? Как хочешь. Ты уже взрослый. Решай, как мужчина.
      За те несколько недель, что Вилма не ходила к нам, брат добился взаимности с полькой, подругой Вилмы. Я желал ему успеха. Мы знали про  жениха в Гданьске и католические взгляды. После их короткого бурного романа мы стали просто друзьями. Все вместе! И Вилма стала снова приходить к нам, но приятные шалости доставались только мне. Сексуально-бойцовских аспектов в разговорах больше никогда не касались - мухи отдельно, котлеты отдельно.

      С той общежитской поры прошло лет тридцать. Даже почти тридцать пять. Я уже дедушка и с компанией моего прямого потомка общаюсь с удовольствием. Мне не кажется, что между нами черта и дистанция в целую жизнь. Лица из прошлого отлично уживаются в моей голове с лицами из вчерашнего дня. Моему ребёнку сейчас столько же лет, сколько было африканскому брату, когда он навсегда покинул Ленинград. Я провожал его с Варшавского вокзала.
      Когда возникла идея писать рассказ с исследованием секретов "спящих красавиц", самые неожиданные суждения были как раз из гущи этой молодёжной компании. Но эта тема их не очень интересовала. Я рассказал им историю "девушки со своим полотенцем" вкратце. Один парень разглядел в Вилме признаки роковой женщины. Тут мы немного поспорили. Артём, так его звали, настаивал, что настоящая роковая женщина знает это своё свойство и может даже такой сама назваться, а я считал, что Вилма не стала бы так себя называть, хотя наверняка гордилась бы, если бы такое про себя услышала.
      Роковая... Фам фаталь... Мне казалось, что она была спящей красавицей, а рыцарь, разбудивший её, к несчастью, оказался с говнецом вместо чистого сердца под блестящим доспехом. Я хотел написать рассказ о другой разбуженной принцессе, ушедшей в русалочки, о её горьких губах, о моих безуспешных попытках пробудить её ближайшую подругу, но лицо Вилмы всё чаще всплывало перед глазами.
      Когда Вилму принялся окучивать шустрый первокурсник из Калининграда, мы уже редко встречались. Она назначила его своим избранником и он следовал за ней, как на верёвочке. Был младше лет на пять-шесть, далеко не принц и тем более не тот король, каким казался видный красавец-старшекурсник в замшелом  советском 1975-м году.
      На старших курсах я оставил общежитие в анамнезе, а на съёмных квартирах совсем другая жизнь. До выпуска работал на скорой и множество "спящих красавиц" проснулось с моим скромным участием. Только не было в этом той радости, какая бывает впервые. Как в фальшивых новогодних игрушках.
      Последняя попытка сочинить внятную историю была в сауне.

      Решительно газуешь, но кто-то коварный склеил газ и тормоз. Вместо рывка к горизонтам энергично рычишь и... Подпрыгиваешь на месте. Мог бы даже взлететь, так сильно подпрыгиваешь. Но не летишь - ведь одновременно пытаешься ещё и присесть! А горизонт отодвигается.
      Примерно об этом мы беседовали с Артёмом в парилке и предбаннике. Все уже упарились и ушли в дом, а мы застряли - зацепились языками, что называется. Догорали последние поленья, жара хватит ещё захода на два, а темы всё не иссякали. С феномена "фам фаталь" переходили на судьбоносные встречи, на его рассказ и победу в конкурсе, потом опять застревали на теме "спящих красавиц" и соглашались, что пробуждать красоток стоит только хорошо подумав. Не уверен? Не пробуждай! Или научись красиво и безболезненно уходить. Не будь гадом.
      Артём соглашался из вежливости. Он слыл в компании неотразимым сердцеедом, а я вдруг почувствовал, что мне лень подбирать самые убедительные аргументы. Пива в мешке ещё хватало, но в меня уже не лезло, а он всё отхлёбывал. Я трезвел, он хмелел, становилось забавно. Пора баиньки. На паузе в спальне стоял "Фоллаут", перед баней моя героиня только-только разгромила корабль пришельцев и собиралась тащить безумное количество трофеев в Мегатонну. День удался. По пути из баньки я ещё успел сгрузить Артёму байку о кайфе от чтения Германа Гессе. "Игра в бисер" - шедевр! А вы не знали?
      Ночью снился царевич Елисей. Он бился о хрустальный гроб, целовал спящую возлюбленную, а потом говорил ей, что спящей она ему нравилась больше. Как настоящий рыцарь, он брался проводить её к родне, а потом их дороги должны разойтись. И грустный Пушкин не хотел об этом писать продолжение сказки. Только братья в лесу обрадовались бы возвращению красавицы. Не очень верится, что отвергнутая Елисеем царевна будет счастлива. Красивая сказка разлеталась, как гроб хрустальный. Вдребезги!
      Так я и не написал рассказ о медсестричках из санатория, где была медбратская практика. Там я на несколько месяцев нашёл спящую красавицу, но она так и не проснулась. Может, напишу ещё... Или не надо? Пусть спят, пока не явится к ним принц с любящим сердцем, не способным предать.