Его Величество

Я выглядываю в окно: солнце  бросает мне свой самый яркий лучик в лицо и я невольно щурюсь, ощущая, как с его теплом в душу врывается волна пробуждения. Ресницы медленно вздымаются вверх и мир вокруг окрашивается в фиолетовые тона. На миг. Фиолетовые краски расплываются разноцветными кругами и детская площадка за грязным стеклом обретает свои цвета.
 
Я каждый день подхожу к окну, едва проснувшись, словно какая – то неведомая сила тянет меня сюда поприветствовать мир, то тонущий в густом осеннем тумане, то пестрящий красками лета и весны, то беспробудный, окутанный в долгий зимний сон.
На дворе лето, и маленький палисадник под окнами вздымающейся над ним четырехэтажки, уже тянется к солнцу желтым пятном одуванчиков и редкими цветками, спрятанными от людских глаз шиповника. И только я знаю, что 2 самых маленьких цветка ещё вчера были неприглядными зелеными бутонами.

Я живу на четвертом этаже, потому всегда радуюсь, как близко ко мне висит жаркий, раскаленный круг солнца, каждый божий день заставляющий меня распахнуть окно и купаться в его ласковых, любящих лучах.

Я совсем как ребенок, что разорвал сонное царство раннего утра тихим скрипом несмазанных качелей, и взор мой невольно падает вниз. Толика укора щекочет глаза и по лицу пробегаются первые признаки недовольства, но все они тают, как последний снег, растопленный апрельскими лучами. Девочке на качелях  от силы лет пять. Я не вижу ее лица – зрение в минус один размазывает ее черты в мутное пятно – но отчетливо вижу белый праздничный бант на жидких волосах пшеничного цвета и вязаную кофту на размер больше поверх просторной футболки и простенькой юбочки в складку. Девочка держится ручонкой за железный подлокотник и  умудряется жевать яблоко в свободной руке. А качели все скрипят и скрипят…и их скрип, как ни странно не только не рождает в душе мольбы остановиться, но напротив! – растягивает губы в сонной, еще робкой улыбке, перенося все мое существо сквозь призму многих лет в  беспечное солнечное детство…

Я вижу те самые качели, что когда-то стояли во дворе у бабушки и своей высотой и размером восхищали даже самых искушенных и капризных детей. Они притягивали как магнит всех соседских ребят, служа не только предметом всеобщего веселья, но и являясь первой и единственной забавой во всей округе. Их гордая величавость касалась железными брусьями  самого неба, играла с проплывающими мимо облаками и, казалось, тонула в них. Они смотрели на нас свысока, и в душе щекотало легкое чувство страха, как перед божеством, что презренно смотрит с небес на смертных и решает их судьбы одной своей мыслью. Качели любили нас. Они показывали нам свое самое святое – бесконечную глубину Небесного Царства. Взмах – и подхваченные неземным течением мы окунались в его просторы, как птицы, которых так легко можно было достать рукой! Взмах – и сильные, обволакивающие руки Ветра несли нас до самого Солнца в Королевство Свободы и Счастья!

Я трогала Небо руками. Небо обнимало меня ласкающим теплом и наполняло своей оживляющей силой. Мгновения, проведенные в его обществе, останавливали привычный земной бег времени на час, а то и на два… Это была тайна, которую раскрывали нам Качели, нам, чистым, непорочным существам, всякий раз с искренним восхищением касавшихся его железной опоры, словно спрашивая разрешения вновь коснуться святости голубой, манящей глади. Они отказали лишь однажды, взметнув одного из нас ввысь и тряханув своей огромной, карающей рукой,  как щенка за шкирку. И мы в который раз ощутили свое жалкое, ничтожное существо, когда Небо выплюнуло из своих объятий мою сестру и отшвырнуло ее на землю.
Человек оказался сильнее. Уже на следующий день мы все с замиранием сердца и болью, смешанной с жутким чувством вины, наблюдали, как грубые мужские руки жалкого человечишки осмелились коснуться Его Величества Качелей…

Скрип….Скрип…. Девочка на качелях доедает яблоко и бросает огрызок перед собой. Он падает ей под ноги и она тут же про него забывает. Она кажется мне грустной в это светлое, радостное утро, хоть я и не вижу ее лица, скромно опущенного вниз. Она смотрит на свои голые коленки с какой-то невероятно взрослой печалью в серо-зеленых глазах и я , словно оторвавшись от земли лечу к ней и уже различаю не только цвет ее задумчивых глаз, но и жуткую боль, застывшую на синеватых губах, как проказа, мешающая расцвести бутону! Ее лицо так близко от моего, но она не спешит увидеть меня, отчаянно рвущуюся к ней сквозь бетонную стену, вдруг выросшую на пути! Она вздыхает так тяжело и так угрюмо, словно старуха, навсегда прощающаяся с белым светом и наконец поднимает на меня свои покрытые пеленой глаза и я отражаюсь в них, как в зеркале. Ее вздернутый нос пробует воздух, она видит меня, ошеломленную, вросшую в землю и медленно отводит глаза в сторону. Я знаю, что сейчас она будет делать. Я чувствую каждый ее шаг, устремленный на игровую площадку. Я иду ее ногами и почти ощущаю ее маленькое тело и даже привкус яблока на губах.

- Идем? – тихо говорит она и протягивает мне свою белую ручку. Я в нерешительности стою в раздумьях, ветер, взявшийся из ниоткуда, треплет мои не расчесанные волосы. Я протягиваю руку, но не могу дотянуться.
- Идем же! – звонко повторяет она и на ее лицо прыгает добрая детская улыбка. Она ждет меня, на полушаге от своей цели – огромных, неземных размеров Качелей – а я медлю и  страх пронзает меня тонкой иглой.
Я слышу ее смех, резанувший меня по ушам, и уже вижу, как несется она навстречу небесному светилу, хватается за ветер руками и вновь  оказывается так близко к земле, что хочется поймать ее на руки в одолевшем материнском страхе, но очередной взмах и она улетает в облака под громкий смех, ручейком пролившимся над миром!
- Идем же! – слышу я в последний раз и небо проглатывает ее своей огромной пастью. И лишь отдаленный, тихий скрип качелей отдается молоточками в гудящих висках.

Я вновь ощущаю жар утреннего солнца, врывающегося сквозь открытое окно. Оно проникает мне в оледенелую душу и растапливает горечь недавней потери. Фиолетово-розовые круги на редкость медленно рассеиваются и пестрящая всеми цветами радуги игровая площадка приобретает свои очертания. Я отчаянно пытаюсь найти в ней ту самую девочку, что в минуты вязкого забытья казалась мне явившейся из призрачного детства. Её нет. Площадка пуста в этот ранний, еще не оживший день. И два зеленых бутона, показавшихся из зарослей кустарника еще не расцвели в багрово-алые цветы.

Сегодня меня не стало. Огромная синяя пасть разверзлась надо мной в минуты радостного пробуждения и я вновь увидела ребенка в вязаной кофточке и ситцевой юбке до колен. Она простирала мне руку и я запоздало за нее ухватилась. Никогда еще Небо не обнимало меня так сильно. От его объятий щемило кости, но чувство, с которым так восхищенно смотришь на уплывающую под ногами землю, затмевало любую боль…