Игра в пелеле. Главы 1, 2, 3

                «Я видел сон…  Не всё в нём было сном».    
                Байрон.

                1


        Эта история, которая началась с Фёдором З. уже далёким  маем 198... года похожа на сказку, но давно людьми наблюдательными и  проницательными замечено: многие передряги – вершина айсберга, где под водой наши  мечты, давно забытые слова и прочая эфемерная мишура...

        Весна в том году выдалась ранняя, но какая-то блеклая и засушливая. Фёдор шалопайничал в силу своего темперамента и в недавнем письме знакомому писал: «Веду академический образ жизни – тачки, бабы, папиросы...» Конечно, это была цитата из  фольклора, пресловутое красное словцо; в действительности же и по-большому счёту он кривил душой, за внешней бравадой и показной удалью скрывалась давняя озабоченность и перманентная неудовлетворённость сложившимся положением дел. Подспудный и перезрелый нигилизм, случайный набор стереотипов – вот и весь духовный багаж и опыт приобретенный за тридцать лет безалаберной жизни. Однажды Фёдор ясно понял это, но что-то поменять, что-то предпринять, получалось, увы, только в помыслах и в упованьях… В самые-самые тяжёлые минуты духовной невзгоды он успокаивал себя примером Ильи Муромца. Лежал же человек тридцать три года на печи, а потом сколько подвигов совершил!
Но той весной приступы ипохондрии были чаще и продолжительней, и даже былинный образ воспринимался уже в укор. Вообще-то Фёдор раннюю весну не любил. За два, три случая глубокого восхищения картиной пробуждающейся природы, какое-то постоянное, до мелкой дрожи возбуждение. Его флегматичную натуру эта весенняя лихорадка мучила до первого тонкого аромата распустившихся соцветий сирени. Скорее всего это было слепое совпадение, или какая-нибудь сезонная аллергия, а это так прозаически; и Фёдор придумал теорию, по которой Сирень была его тотемом и так благотворно проявлялась родственная связь. Это было романтично, и развёрнутая версия нравилась наивным особам. Русские девушки любят красноречие. Иное дело поздняя весна – вот здесь Фёдор был в своей тарелке; в смятённую душу возвращались благодушие, уверенность и этакое ленивое барство.
      И вот, ближе к лету, выпал ветреный и с утра хмурый день. Не то чтобы бликов, даже порядочной светотени не было: серо, холодно и скучно. Но к обеду стало разъясняться, повеселело, и Фёдор с удивлением замечал то, что вчера было скрыто солнечным великолепием: сладостная тягость молодых листьев, деревья радостно размахивающие потяжелевшими ветвями невпопад порывам ветра, а наверху, на небе, грандиозное представ-ление облаков и туч, в разрывах которых  сияющий свет и лазурь! И во всём этом движении просто физически  чувствовался пульс таинственной энергии – энергии жизни. «Такие дни сулят самые удачные дела! самые умные мысли!» –  Так думал Фёдор.


                2


        В три часа по полудню Фёдор с видом человека поставившего точку над «i» заплатив кругленькую сумму в кассе комиссионного магазина заполучил старую, более чем двадцатилетней давности, модель фотокамеры. Среднеформатная камера в неплохом состоянии, вдобавок чемодан фотопринадлежностей. Он давно к ней присматривался, всё представляя себе старушку-вдову сдавшую от непроходимой нужды эти памятные вещи. Забытая богом и людьми мыкается бедная со своими старческими заботами и проблемами, а вырученные-то деньги от продажи небось пойдут на ремонт обветшалой могильной оградки дорогого супруга, несомненно чьим когда-то и был фотоаппарат, или же на крайне необходимые лекарства.
        Нафантазировав себе такую безотрадную картину Фёдор сразу захотел прикупить уже припылившуюся камеру, ибо всё равно, лет через пять она станет музейной ценностью. Но денег не хватило, чувства поостыли и получилось как в той присказке: «И хочется и колется…».
Иное дело сегодня: заняв денег Фёдор с лёгким сердцем осуществил задуманное. Ему, как кровь из носа, понадобился аппарат на сто двадцатый тип плёнки; не для коллекции, а для дерзкого проекта сулящего известность и преуспеяние. Проект вынашиваемый давно и уже имевший одну неудачную, даже комическую попытку осуществления. Но сейчас новые обстоятельства давали еще один оригинальный шанс, насколько призрачный, настолько и фантастичный. Были, правда, некоторые сомнения морального толка, но желание испытать этот таинственный фотоматериал в конце концов победили. И Фёдор решил действовать. Уже к вечеру того памятного дня он имел необходимый материал спешно отснятый новой камерой. Теперь предстояло самое главное – подобрать нужный режим и рецептуру проявления. Предстояла интересная ночь, за ночь Фёдор думал управиться.


                3


        Коротки летние ночи. Кажется только петухи пропели полночь, а уже упала утренняя роса предвещая погожий день. Фёдор стоял на балконе с чашкой кофе наблюдая за пробуждающейся улицей. Жизнь в провинциальном южном городке ещё не потеряла социалистической безмятежности и некоторой размеренности; хотя над страной уже реяли ветры перемен суля кому трагические потери, кому надежду и желанные приобретения. Великий зигзаг истории начинался очередной большой смутой, а пока тугой сдобный запах из недалёкой пекарни кружил голову, звук гулких в предутренней тишине шагов выдавал редких прохожих: кто-то рано спешил к заботам нового дня, а кому-то не хватило и прошедшей ночи. Нежно прильнув друг к другу фланировала влюблённая парочка. «Совсем ещё молодые, первая фаза, – определил Фёдор, – такого заряда нежности, преврати её в электричество, хватило бы наверное на весь город... Или мир?..» – грустно улыбнулся он своим мыслям. Появился и «отрицательный» персонаж, нахохлившийся молодой человек с подпрыгивающей неверной походкой, видимо, переночевал где бог «послал» после обильного возлияния, и вот теперь продрогший, поторапливается, настороженно озираясь и сторонясь встречной пары. Со смешанным чувством взирал Фёдор на уличную сценку; в маленьком спектакле отразился и его ранний романтический период, с необузданностью чувств и безоглядностью поступков, когда всё так легко давалось и, увы, многое, многое безвозвратно ушло...
        И тут во всей полноте вспомнилась та, уже далёкая томная ночь, с мелодичным piano цикад и необыкновенно близкими лучистыми звёздами; долгий глубокий взгляд, когда всё понятно без слов, и то чувство необыкновенной легкости и счастья, когда она бесконечно родная и близкая впервые пошла рядом с Фёдором рука об руку, так трогательно держась чуть влажной и такой покорной ладошкой...
Воспоминание прервал противный писк таймера – вышло время, пора менять растворы. И ещё всеми чувствами там, в августовской ночи, Фёдор  допустил ошибку, вынул плёнку из проявителя не отфиксировав её. И только увидев характерный «засвеченный» молочный цвет осознал это. Катарсис пережитый им в считанные минуты перед этим досадным промахом превратил всенощный эксперимент в какую-то суетливую, ненужную затею. На смену лихорадочному ожиданию пришло равнодушие и усталость. Предыдущие пробы искомого не дали, даже не позволили определить верного направления. Все, кажется, известные себе варианты Фёдор использовал, в общем исчерпался; и беззлобно ругая своё простодушие и доверчивость, наскоро разобрав постель, оставив все склянки и химию как есть «до завтра»,  улёгся спать. И уже засыпая, в полузабытье, он отметил промелькнувшую мысль: «Неплохо бы попробовать позитивную схему... на засвеченном-то кадре...»
Спал Фёдор плохо, мешали то ли остатки ночного возбуждения, то ли яркий дневной свет. Путались какие-то обрывки снов, но перед пробуждением отчётливо приснилось, как попал он в какой-то канал, ровное, но полное скрытой мощи течение, крутой скользкий глинистый берег, хоть и рядом, но никак не выбраться, не зацепиться; сил хватало только бороться со струями змеиными кольцами обхватывающими руки и ноги... И вдруг на берег выбежала Эльвира, прижав руки к груди она беззвучно что-то кричала Фёдору вслед, а течение вынесло его уже на середину и впереди был виден поворот, за которым слышался нарастающий грозный гул. Фёдор понимал, надо бы грести к пологому берегу, там спасение, но всё ближе и ближе поворот, всё больше и больше отчаянье...
        Короткий отрывистый звук вернул Фёдора к действительности. Душная комната и сбитая постель были самым надёжным, самым желанным сейчас для Фёдора местом. Окончательно поняв, что ему ничто не угрожает он сбросил с себя одеяло и лениво соображал: «Что же мне могла кричать Эльвира? От испуга? Или пыталась что-нибудь подсказать? Успел бы я выгрести?..» Фёдор хотел было употребить заклятие от кошмаров: «Куда ночь – туда и сон», – которому в детстве научила его мама, но не решился, ведь там он видел Эльвиру...
Со стола что-то часто закапало, а потом и вообще полилось. Кинувшись к нему он увидел разлившуюся лужу отбеливателя, лопнувшую пополам ванночку, подмокающий справочник и всякий хлам оставшийся после ночных экспериментов: «Так вот, что это так трахнуло, – удивлялся Федор сбрасывая в другую кювету подмокшие бумаги и негативы, – вот это я намутил отравы». Пока он придумывал чем бы вытереть ядовитый раствор, лак под ним зеленел и покрывался сыпью мелких пузырьков, но Фёдор как зачарованный смотрел на оставшийся в луже тот самый засвеченный негатив. А на нём всё явственней проступало то, чего он не мог добиться ночью.