Страшный суд

Мы сидели с Владимиром Ивановичем на подоконнике подъезда какого-то сталинского дома в центре Москвы и курили, сплевывая на бетонные плиты.
Последнее время нас просто задолбали кредиторы. Приходили с утра до вечера в офис и требовали деньги, которые мы вложили в государственные облигации, но по ним наступил дефолт, вот и растворилось всё.
Больше всего  доставалось Владимиру Ивановичу, президенту. Менты, у которых мы тоже брали деньги, сажали в КПЗ, а бандиты (мы их общак пускали в оборот) били бейсбольными битами по пальцам, отчего руки пухли и краснели, так что невозможно было сжимать ладонь и нести дипломат.
Меня, хоть я генеральный директор, никто не трогал. Мне  было двадцать три года, и  никто не верил, что в таком возрасте можно что-то своровать самостоятельно.
— Самое главное, — вдруг сказал ВИ, потирая красные руки, — сжечь все бумаги: договоры, сделки, контракты.
Повернулся в мою сторону и добавил:
— Выйдем, ты налево, а я направо. Пойдут за мной, а ты в офис.
Не знаю, пошел ли кто за нами, но я спокойно направился в офис: поднялся на третий этаж, открыл железную дверь тяжелым овальным ключом и приблизился к несгораемому шкафу с папками.
Казалось, что в офисе никого не было, но когда я стал складывать договоры в прихваченный в подсобке мешок, кто-то положил мне руку на плечо.
Это оказалась Тамара Ипатьевна в своей бордовой вязаной шали. Последний раз мы виделись перед дефолтом в тире, где главная бухгалтерша из мелкашки выбила больше всех. Теперь она стояла и смотрела на меня, потому что не хотела, чтобы я сжег бумаги. За утерю бухгалтерии уголовную ответственность несла она, а я не нес и ВИ не нес.
Когда я набил полный мешок, она загородила проход, и я попросил:
— Не загораживайте, пожалуйста, проход, Тамара Ипатьевна, — но она схватила мешок и стала вырывать его у меня, а я сопротивлялся.
Если бы пришел Владимир Иванович и трэйдер Андрюха, мы бы втроем сумели забрать у нее бумаги, а так мы сопели и пихались в проходе. Несмотря на свой шестидесятилетний возраст, Тамара Ипатьевна оказалась очень хваткая, и мне, молодому, только после четырех пинков удалось опрокинуть бухгалтершу на пол, к тому же Тамара Ипатьевна потеряла очки и близоруко шарила по полу, когда я победно вылетел к лифту.
Внизу оказался Андрюха на Шестерке. Он помог мне загрузить мешок с бумагами в багажник, и мы поехали на Люберецкую свалку.
Там мы все подожгли и философски наблюдали за огнем, курили Мальборо. Огонь весело скакал по бумагам и показывал нам своё «ку». Договоры, сделки, контракты мигом пожирались им, и нам всерьез казалось, что жизнь подошла к концу, мир подошел к концу, что завтра наступит Апокалипсис. Прискачет всадник на красном коне и затрубит в древний рог и всех брокеров, трэйдеров, генеральных директоров, президентов, фронт-офис, бэк-офис, ментов, бандитов и вкладчиков призовут на Страшный суд. Только Тамару Ипатьевну не призовут.
Она подошла к концу, попросила сигаретку, хотя сама не курила, села рядом с нами и стала наманикюренными пальчиками ковыряться в золе.