Каспийское море

      Сержик жил в большом городе, а бабушка в маленьком. Иногда его привозили погостить и в двухэтажном бабушкином доме было, как на даче. Вообще-то дачи у семьи не было и в детском саду ребята говорили про дачи редко, а про выезд в лес или на огороды - часто. На огородах строили шалаш и это было очень здорово. А в лесу можно было палатку поставить. Ещё лучше! Вот в соседнем дворе у Маринки родители купили и поставили прямо возле своего крыльца. Вся ребятня в гости ходила к счастливице и своих родителей донимали просьбами. И Сержик донимал, но не купили...
      А бабушкин дом почему-то назывался "финским". Про финский нож слыхали? Финским домом тоже можно похвастаться. И садом с удивительной белой черешней, и огородом на приусадебном участке. Тогда выходит, что у бабушки финская усадьба! А это уже так по-особенному, что даже сказать приятно.
      Дедушку Сержик не помнил. Видел фото - он был на руках у очень печальной мамы, стоявшей возле дедушкиного гроба, а сам Сержик там совсем ещё маленький. С дедушкой в памяти связаны военные медали, огромные брюки в бабушкином платяном шкафу и галстуки. У бабушки и мамы тоже побывала в жизни война. Сержик слышал рассказы о бомбёжках эвакогоспиталя, помнил, что бабушке и маме было страшно. Когда он рисовал немецкие бомбардировщики, они всегда горели. Храбрые краснозвёздные истребители побеждали в каждом бою.
      Сколько Сержик себя помнил, у бабушки всегда была немецкая швейная машинка. Это был трофей с фронта и бабушка очень дорожила этим замечательным механизмом. Иногда она разрешала нажимать на решетчатую площадку у самого пола - педаль такая очень большая. Правда, почти всегда снимала приводной ремень и машинка не строчила, зато с этой большой педали движение передавалось на большое колесо и машинка-белошвейка превращалась в паровоз или даже в самолёт. Редкий случай и почти праздник, когда бабушка разрешала погонять швейную машинку на холостом ходу - тогда она  строчила, как пулемёт.
      Когда в детском саду играли в Чапая, умение "строчить" из швейной машинки делало Сержика настоящим Петькой-пулемётчиком! Девочки упрямились и найти Анку-пулемётчицу удавалось редко. Чапаем был лучший друг, как самый большой мальчик группы, с которым не поспоришь.
      И ещё у бабушки была на стене большая политическая карта мира. На карте было много чего, но самым таинственным было море-озеро. Именно в него впадала знаменитая река Волга. У друга Витьки папа водил их семейную машину, названную в честь реки. С прыгнувшим оленем на капоте! Аральское было совсем маленьким и особого впечатления не производило. Его и на карте-то почти не видно.

      Знойное лето выдалось. Бабушка устроила помидорную грядку и спасала урожай поливом - несильная струя из шланга лилась на кусок шифера, чтобы не размыть почву до ямы, и по системе канавок доносила воду до дальних помидорных кустиков. Если не уходила в пересохшую землю по пути, конечно.
      Сперва этот рукотворный ручеёк представлялся рекой Волгой и нёс от растения к растению корабли-щепочки. Но на карте Волга извилистая, а тут всё прямое, как каналы. Вот если бы эти реки-каналы впадали в Каспийское море...

      Бабушка подошла к грядкам и ахнула... В центре помидорной грядки красовалась здоровенная овальная лужа. Местами из неё торчали растения, а счастливый устроитель морей, перепачканный с ног до хохолка на макушке, укреплял берега.

- Ой, лышенько!.. Шо ж ты наробыв?! - только и смогла вымолвить бабуля.
- Каспийское море! - похвалился внук, ещё не догадавшийся, что устройство моря никого не радует.

      Погибло больше половины посадок. Кропотливая работа по выращиванию рассады, высаживание на грунт, прополка, поливы и борьба с вредителями... Всё зря. Стихийное бедствие? Даже два! Маленькое "бедствие" пришлось отмывать в тазике с нагретой водой, одежду отправить в стирку. Бабушкины руки с мочалкой были непривычно жёсткими, а сердитой бабушку Сержик увидел вообще впервые. И море исчезло - это "стихийное бедствие" бабушка анулировала в тот же день. Только к вечеру грядка была восстановлена, но прежнего вида не имела. Часть будущих кустиков-кормильцев пропала навсегда.
      Конечно, бабушка пыталась объяснить, зачем нужны грядки и почему не нужна лужа. Но море... Море - такое манящее простором для кораблей и китов, море стало запретным. И даже позорящим. Бабушка одна, ей не легко живётся. Тот, кто наносит вред - вредитель. Таинственные "враги народа" и "вредители" - очень плохие люди. В телевизоре у них всегда противные хитрые лица и они пакостят, даже убивают любимцев. Сержик обиделся. О просьбе поиграть со швейной машинкой можно было и не заикаться.
      Недавно, на майские, над его родным городом летал самолёт и сбрасывал поздравительные листовки. Это было весело, а детвора обсуждала события. Старшие ребята делились знаниями о листовках революционеров-подпольщиков, о партизанах.  Считалось, что разбрасывание листовок - борьба за свободу и справедливость. За это карают полицаи и борцы должны быть осторожными. Опасное благородное дело!
      Обедали молча и раздражение бабушки на сержиково море ощущалось остро, а обида портила Сержику настроение и аппетит. Пока бабушка восстанавливала грядку, внук на кухне нарезал самыми большими портновскими ножницами листочки. Каждый был размером с половину листа отрывного календаря. Сперва рисовал на каждой стороне злую бабушку и подписывал: "БАБА ПАША". Потом стало ясно, что с таким количеством листовок не справиться и до завтра. Новые листовки были с карикатурой с одной стороны и текстом с другой. На всех новых листовках было написано печатными буквами: "БАБА ПАША ДУРА".
      Дожидаться пустой улицы пришлось в кустах смородины. Но вот настал момент и первая пачка листовок полетела на ветер. Все листочки, вдутые обратно на участок, пришлось выкидывать на улицу поштучно. Вечером бабушка Настя зашла в гости к бабушке Паше и потом они долго говорили у калитки. Акция Сержика не удовлетворила - подглядывание за прохожими только огорчало. Никто не поднимал и не читал листовки. От калитки доносились только отдельные слова: "... скаженый... рассада... такый баскый... та шо ж ты робыш... каспийское море...".
      Перед самым прощанием бабушка Настя украдкой что-то передала бабушке Паше и история закончилась ничем. Только неуютно было на душе. Бабушки иногда понижали голос и погдядывали на гулявшего поблизости Сержика. О ком они говорили?

      Лет через пятнадцать Сержик сам расскажет бабушке о своей листовочной "борьбе". Эту историю с порчей грядки будут  вспоминать, когда в семье станут смотреть альбомы с самыми ранними фотографиями. Бабушка скажет, что про листовки ничего не знала и будет удивляться  сообразительности малолетнего внука. А тогда уже через день-два всё забылось и только покачивание головой выдавало бабушкино настроение, когда она проходила мимо разорённой помидорной грядки.
      А жить пенсионерам легче не становилось. Уже не хватало сил на усадьбу и участок. Бабушка переехала в однокомнатную квартиру в "хрущобе", экономила и продолжала хранить в заветной сумочке с документами пачку непогашенных облигаций сталинского займа. Их Сержик помнил с самого раннего возраста. Ещё в том, "финском" доме бабушка давала поиграть этой пачкой красивых бумажек с изображениями тракторов и комбайнов. И было трудно понять, как это сокровище могло быть деньгами, если на них нельзя ничего купить.
      Пройдёт много лет, прежде чем Сержик узнает о причине бабушкиной болезни. Если человек долго живёт без белков, он может потерять память и ум. Бывает и такая дистрофия. Сержик узнает, что старческое слабоумие может быть не только из-за чисто медицинских причин. От нищенства тоже болеют, а подслащённая водичка под названием "чай" не может заменить белки, жиры и углеводы. Даже углеводы - это не только глюкоза. А изменения в коре головного мозга из-за недоедания могут стать необратимыми.
      Листовки с хулой, нашкрябанной детскими ручками, тут не виноваты, конечно. Не напророчил же детсадовец любимой бабушке десятилетия безумия на закате жизни, в самом деле!

      Мама в последний бабушкин день, дежуря у её постели, услышит последний вздох уже недышащего тела. И только через несколько лет признается, что в этом шелесте ощутила облегчение. Не своё.