Прощай, абориген! Глава 6

Начало:
http://proza.ru/2012/03/03/1982



Сергей разделся и прошел на кухню. Кухня была такой же светлой и уютной, но что-то в ней изменилось после того раза, как он появился в ней впервые. «Новые шторы, — понял он, — и новый цветок в горшке». На столе стояла японская швейная машинка, а вся кухня утопала в белоснежных волнах, вернее воланах.

«Похоже на свадебное платье» — подумал Сергей и присел на табурет.

— Надеюсь, что сегодня ты у меня много времени не отнимешь? Через неделю у сына свадьба, а у меня еще не готово платье для будущей снохи, — сказала Люба.

«А она еще и портниха, — подумал Сергей. — Нет, совсем она не похожа на того строгого прокурора, каким показалась ему в тот первый вечер». Он улыбнулся своим мыслям.

Люба села напротив Сергея и, отодвинув шитье, спросила:

— Ну, что ты сегодня скажешь? Что ты поумнел, наконец? Или опять будем читать лекцию на тему «Дом. Обязанность. Семья»? Но, честно говоря, мне очень не хочется начинать все с начала. Вернее — даже некогда. У меня очень много работы. Мне нужно закончить платье. Поэтому я предлагаю тебе компромиссный вариант: мы сейчас не будем ссориться, а просто расстанемся и сохраним в душе хорошие воспоминания друг о друге. Спасибо тебе за все, но я снова прошу — уходи.

Люба замолчала, подперла голову руками и смотрела на Сергей. Он тоже молчал. Тогда она сделала рукой жест в сторону выхода.Сергей проигнорировал этот жест и опять стал говорить Любе, что не может без нее, что детей он хоть и оставит, но будет всегда им помогать и заботиться о них. Потом он спросил Любу, читала ли она Библию, в которой говорится,что самый тяжкий грех — это убить любовь...

Договорить ему Люба не дала. Она встала, подошла к двери кухни, плотнее закрыла ее и, стараясь сдерживать себя, чтобы не услышал сын, зло заговорила:

— Говоришь, убить любовь — это грех? А человека убить — не грех? Это, значит, ты сейчас меня обвиняешь в том, что я убиваю любовь? А ты не подумал о том, что сейчас не я, а ты убиваешь. Убиваешь меня, женщину по имени Любовь?

—  Ладно, — продолжила она, — пусть я приму твои обвинения в том, что я убиваю любовь. Пусть на мне будет этот библейский грех, но это все же меньший грех по сравнению с тем, который хочешь сделать ты, — осиротить детей. За свой грех я как-нибудь расплачусь. А вот ты за свой грех чем рассчитываться собираешься? Чем его замаливать будешь? Знаешь, у меня там, в комнате, много на полках книжек разных, так вот в одной из них написаны такие слова: «Никогда нигде не построишь счастье на чужой беде». И с автором этих строчек я полностью согласна: счастье на чужой беде построить невозможно. Понимаешь ты: не-воз-мож-но! «На чужих обидах, на чужих слезах», как там написано,оно не строится. А ты хочешь такого счастья — на слезах? Я — нет.

Сергей попытался что-то возразить, но она не дала ему ничего сказать, продолжая отчитывать:

— Послушай, абориген лесной (она специально не называла его по имени, пытаясь разозлить: обидится — скорее уйдет), не вынуждай меня звать сына, чтобы он выставил тебя, поэтому уйди сам, без посторонней помощи. Возвращайся к жене и детям. И запомни, на всю оставшуюся жизнь крепко запомни: я не хищница. Я чужого не беру. Прощай! Передавай привет жене и детям.

И опять захлопнулась железная дверь за спиной Сергея. Выйдя на улицу, Сергей закурил. Было поздно, темно и холодно. Люба жила в спальном районе города, удаленном от центра. Снег слепил Сергею глаза, холодный ветер пробирался под куртку. Он шел и не думал о том, что его дом находится слишком далеко от дома Любы. Он вообще был не способен думать ни о чем, кроме этой женщины. Он понимал, что теряет ее. Теряет навсегда. И еще он понимал, что жить теперь без нее он просто не сможет. Не сумеет. Не сумеет и не хочет.

Он шел, ничего не замечая вокруг, не видя снующих мимо него редких автобусов, и когда он прошел уже почти два десятка километров и оказался на железнодорожном мосту, он понял, что плачет. Слезы замерзали на его щеках, но он даже не пытался смахнуть их с лица. Шел он уже более трех часов, город давно остался позади, а до его дома еще очень далеко. Была глубокая ночь, но останавливать попутную машину Сергей не хотел: он не мог допустить, чтобы кто-то увидел его в таком состоянии. И он, натянув поглубже шапку, продолжал свой путь. Он был охотником и преодолевал и не такие расстояния.


Дверь открыла жена и по виду Сергея поняла, что он опять получил «от ворот поворот». «Дай Бог здоровья тебе, добрая женщина, — мысленно произнесла Галина и закрыла дверь на крючок. — Видно, ты не злыдня, сама, поди, хлебнула лиха, раз не отнимаешь у меня мужа, а у моих детей — отца. Спасибо тебе. От меня спасибо и от моих кровинушек», — шептала она, как молитву.

Когда Галина зашла в комнату, Сергей уже лежал на диване, уставившись в потолок, и молча курил. «Гляди-ка, опять не лег со мной», — подумала она и молча прошла в спальню. Она понимала, что Сергею сейчас не сладко. «Ладно, родной, ладно, покури, подумай. А мука-то все равно перемелется». И еще добавила про себя: «Надо бы с ним сейчас поласковее быть. Ведь, поди, ему шибко плохо...» А вскоре она уже мирно посапывала, как посапывает ребенок, набегавшись за день.

Прошла еще неделя, и Сергей опять засобирался в город. Галина видела, что он что-то долго искал в комоде, перебирая какие-то бумажки, но ни о чем не спросила. «Деньги что ли ищет, — подумала она, — так они не там лежат. Он знает где. На полочке в серванте. Ну, да ладно, сам разберется. Не буду лезть в душу с расспросами». И она пошла на кухню готовить обед: скоро дети вернутся из школы, надо кормить. Галина видела, как муж оделся, потом постоял, задумчиво глядя куда-то мимо нее, и вышел из дома. Она смотрела в окно, как он закрыл щеколду калитки и медленно направился в сторону сельсовета, на стоянку автобусов. Поняв, куда собрался ехать ее муж, Галина отошла от окна, бросила взгляд на висевшую в углу икону и прошептала: «Матерь Божья, помоги мужику справиться с бедой. Ради деток помоги!» А потом, глядя куда-то в потолок, она опять начала шептать, обращаясь уже не к богам, а к той, незнакомой, женщине: «Прогони его, заклинаю тебя, прогони опять. Накричи на него, да так накричи, чтобы он на всю жизнь на тебя обиделся. А он гордый, я знаю, он потом сам ездить перестанет. Прошу тебя, образумь мужика. Измаялся он совсем и нас всех измаял». Выполнив этот очередной ритуал, Галина вздохнула, постояла еще под образами и пошла на кухню.


Сергей вошел в уже знакомое ему здание, поздоровался с дежурным и только собрался сказать, что он пришел к Любовь Сергеевне, как дежурный опередил его:

— Проходите, проходите, я Вас узнал. Вас нельзя не запомнить, у вас одна борода чего стоит. Идите, Любовь Сергеевна у себя.

Сергей подошел к знакомой двери кабинета, немного постоял и робко постучал.

— Да-да, входите, — услышал он голос Любы и вошел в кабинет.

Любовь Сергеевна сидела за столом и что-то писала. На ней было красивое коричневое платье и серый вязаный жилет. На груди блестела золотая цепочка с какой-то подвеской. Сергей стоял и молча любовался женщиной.

Любовь Сергеевна закончила писать, взглянула в сторону вошедшего и, узнав  Сергея, тяжело вздохнула. Потом она отложила ручку и стала барабанить пальцами по крышке стола. Внутри у нее опять закипала злость. «Что же делать, что же мне с ним делать? — думала Любовь Сергеевна. — Похоже, этот абориген действительно серьезно влюбился. Несчастный, как же мне его жалко. Да за что же мне все это?»

Любовь Сергеевна понимала, что во всем виновата она сама. Не подсела бы она тогда к нему в санатории, ничего бы и не было. Жил бы парень себе спокойно дальше и знать ее не знал. А теперь вот получай, дорогая Люба, за свою болтовню на всю катушку.

А Сергей так и стоял у двери, навалившись на косяк и не сводя с Любы своих смоляных глаз.

«Так что же мне все-таки с ним делать?» — лихорадочно думала Люба, но ни одного варианта ответов придумать не могла. Мысли в голове сплетались в один сплошной клубок.

Сергей молчал.

— Ну, что, так и будешь стоять, как соляной столп? — спросила Любовь Сергеевна и показала рукой на стул.

Сергей прошел и сел напротив нее. Он долго смотрел на Любу, но как только   она собралась сказать что-то, Сергей опередил ее:

— Не надо, не говори ничего. Помолчи...

Люба удивленно посмотрела на Сергея.

Он полез в карман куртки, достал оттуда какую-то бумажку и молча положил перед Любой на стол.

— Вот, — сказал он, — это моя фотография. Я хочу подарить ее тебе, чтобы ты помнила, всю жизнь помнила, что есть на земле человек, который тебя любит.
Очень любит и будет любить всегда. Спасибо тебе, Люба, за то, что ты была в моей жизни.

«Была», — удовлетворенно отметила Люба.

А Сергей, не сводя глаз с Любы, продолжил:

— А знаешь, Люба, я ведь только сейчас, с тобой, узнал, что на свете есть любовь. Раньше я этого не понимал. И еще я понял, что стоит жить на свете только из-за того, чтобы хоть один раз испытать то, что я сейчас испытываю. Да, стоит.

Сергей замолчал и долго сидел, опустив глаза в пол. Потом он еще раз посмотрел на притихшую Любовь Сергеевну и сказал:

— Еще раз, Люба, спасибо тебе за то, что ты была в моей жизни.

Сергей протянул через стол руку, дотронулся до руки Любы и крепко сжал ее. Потом он встал и медленно направился к выходу. Взявшись за дверную ручку, он задумчиво покрутил ее, затем обвел каким-то отсутствующим взглядом кабинет и, остановив взгляд на Любе, тихо сказал:

— Будь счастлива, Люба. Обязательно будь! И... прощай.

Затем Сергей резко открыл дверь и быстро вышел из кабинета.

Любовь Сергеевна сидела, обхватив голову руками. Ей было очень жалко Сергея, этого красивого и умного парня, которому она невольно причинила такие страдания. Потом она встала, подошла к окну и долго-долго смотрела на удаляющегося Сергея. Когда он скрылся за поворотом, она вернулась к столу
и села в кресло. Она слышала, как по коридору застучали каблучки женщин: рабочий день закончился.

«Хоть бы никто не зашел», — подумала Любовь Сергеевна, а потом встала и закрыла кабинет изнутри на ключ. Видеть сейчас она никого не хотела.

Вернувшись к столу, она взяла оставленную Сергеем фотографию, с которой на нее смотрел высокий молодой человек с огромными карими глазами и аккуратно
подстриженной бородкой. Но глаза у него были почему-то очень грустными.

Любовь Сергеевна тяжело вздохнула. "Ну, вот и все. Прощай, абориген", - подумала она. Потом она поднялась и стала собираться домой. Рабочий день закончился и для нее. «Надеюсь, что для меня сегодня не только рабочий день закончился, но и это тоже», — подумала она, глядя на фотографию. Тяжело вздохнув, она убрала ее в стол и вышла из кабинета.

На улице горели фонари, с неба падали крупные хлопья снега. «Как тогда, в ту злополучную ночь», — подумала Люба.

Завтра наступала новая жизнь.
Жизнь без Сергея.




Жду очень краткую рецензию, чтобы понять, стоит ли писать еще.