Командировочные заморочки

                Командировочные заморочки. Байки о былом
                (воспоминания инженера 60-х-70-х)


                Оно вроде бы и есть

       Плановое хозяйство в нашей огромной Стране отличалось одной особенностью: всегда, везде и всего не хватало для «удовлетворения постоянно растущих потребностей трудящихся». Не хватало гостиниц для большинства трудящихся, поездов для этих самых трудящихся. Страна развивалась, росли как грибы фабрики и заводы, тяжелела военная мощь, развивалась промышленность, и вместе с этим ростом все больше чего-нибудь не хватало. Оно вроде бы и есть, и даже много, больше, чем в других странах, но его нет. Для того, чтобы оно было и у тебя, надо было, чтобы кто-то оттуда позвонил туда, где ты по этому звонку и получишь то, что тебе надо.  Поездки в командировку представляли для командировочных определенные проблемы. При этом совершенно не важно, выполняешь ли ты задачу государственной важности, или решаешь свои собственные задачи. Человек на то и гомосапиенс, чтобы приспособиться в этой обстановке, научиться вертеться ужом, но, преодолевая трудности, решать поставленные задачи. И самым главным в воспитательной работе того времени было то, что  человек преодолевал все эти трудности в интересах общего дела. 


                В Таллине

       Помню одну из командировок в г. Таллин. Приехал, когда завод уже не работал. На улице жара. Упарился. Номеров в гостиницах нет. В каком-то полуавтоматическом режиме просто так зашел в магазин. Людей в магазине много. Повернул налево и тут же налетел на какого-то мужика. Извинился. Хотел пройти мимо, опять навстречу тот же мужик. Кругом почему-то хохочут. Я вышел из утомленно-безразличного состояния и увидел того, с кем столкнулся. Это был я… в большом, во всю стену, зеркале. Выражение лица – глупее не придумаешь. Повернулся и, под веселый хохот окружающих, вышел.   
       В одной из гостиниц узнал, что за городом, в одном из пансионатов есть места. Приехал. Встал в очередь. Очередь подошла. Миловидная девушка взяла мой паспорт и стала его изучать.
       – Шаров Павел Павлович, – помог я ей.
       Получил ключ. Вошел в двухместный номер и, в чем был, упал на кровать. Умотался на жаре страшно.  Мозги почти отключены. По телу распространяется благодать. Оно расслабилось и отдыхает. В полудремотном состоянии услышал телефонный звонок. Лениво взял трубку.
       – Паша! – очень громко раздалось в трубке, – ну и дуррак же ты, Паша! Ты чего наделал, идиот?! Ты хоть понимаешь, чего ты наделал?! – орала трубка.
       Состояние расслабленности как рукой сняло. Я вскочил. Волосы на голове зашевелились. Глаза вытаращились. Даже трехлитровое очистительно устройство под названием клизмотрон, даже удар кувалды между здесь не смогли бы тонизировать меня так, как тонизировал этот громкий, взволнованный мужской голос.
       – Ты хоть понимаешь, чего теперь придется делать? – продолжал орать «доброжелатель» – Ну и дурак же ты, Паша! Есть на свете идиоты, но такого я еще не встречал! У тебя хоть мозги есть или там мякина? Телячий помет у тебя там, Паша! Понял?!
       Я постепенно приходил в себя от того шока, в который вогнал меня этот «дружеский» голос в трубке. Поскольку напор эпитетов «доброжелателя» в мой адрес не ослабевал, а по сути того, что он хочет сказать, ничего не было сказано, я начал постепенно соображать. И когда я заметил, что громы и молнии в мой адрес начинают повторяться, я, наконец, все понял. «Шутят, гады!»
       – Постой, постой орать, – закричал я так же громко, – а ты знаешь, что ты телячий хвост, верблюжья слюна, валяный сапог с дыркой, пузырь ты надутый сероводородом, а на нем твоя противная рожа нарисована. Сейчас лопнешь со смеху, и соседям твоим придется противогазы раздавать.
       В трубке раздался дружный хохот нескольких участников розыгрыша. Я повесил ее на рычаг, снова лег, но той благодати расслабленности уже не приходило.
       Через полчаса, когда усталость прошла, ко мне снова позвонили:
       – Здравствуйте, - произнес мягкий, обворожительный женский голосок, – вы уже отдохнули?
       – Да, – ничего не понимая, ответил я.
       – А почему вы отдыхаете один? Разве у вас нет желания отдохнуть с красивой девушкой?
       Я завороженно молчал.
       – Ну, что вы остолбенели? Пригласите девушку выпить кофе.
      Столбняк прошел, я, наконец, очухался.
       – Спасибо за предложение, но я сейчас ухожу.
       – Да? А что же мне теперь делать? Подождать?
       – Нет, девушка, вам лучше позвонить в другой номер.
       Когда в нашем двухместном номере появился мой сосед, я рассказал ему про эти звонки.
       – А! Эту компанию я вам за ужином могу показать. В углу зала все время сидят, водку пьют. Один командировочный клюнул на голосок, подружился так сказать. Так она его в лес увела, а там его эти сутенеры освободили от всего лишнего до трусов. Один паспорт в зубах оставили.
       Вечером я действительно увидел эту компанию, в шуме которой выделялись два, похожих на колокольчики, голоса миловидных девушек.
              «Вот черт! – подумал я, – а ведь от божества не отличишь. Животный мир многообразен. Век живи, век учись. Все равно дураком умрешь».


                Привет от Александра Мамедовича          

       Когда командировка носила плановый характер, когда тебя ждали там, куда ты едешь, вопрос с размещением в гостинице как-то решался. В Министерстве была своя небольшая гостиница, для попадания в которую нужно было своевременно подсуетиться, чтобы получить соответствующую бумажку в соответствующем кабинете. Для того, чтобы забронировать гостиницу на предприятии, куда собрался ехать, нужно было заранее созвониться, установить срок приезда и только после этого быть спокойным, что на улице не останешься. Были и более простые способы.
       Один из таких отработанных способов предложил мне когда-то мой бывший одноклассник, Александр Мамедович Кусакин – директор завода РИАП. Нужно было в одной из гостиниц близ ВДНХ, кажется «Ярославская», вложить в паспорт трешницу и, когда быстро двигающаяся очередь желающих попасть на ночлег и получающих однообразный ответ «мест нет», дойдет до тебя, сунуть администраторше паспорт и сказать: «Вам привет от Александра Мамедовича». Администраторша незаметно извлекает из паспорта «привет» и выдает вам талончик для заполнения. Естественно, что администраторша «приветы» Сидоров Зигизмундовичей, Артовазов Шаевичей и прочей незнакомой национальной мешанины принимать побаивается, охраняя свою честь, достоинство и хлебное рабочее место.
       Однажды мы вчетвером столпились около обозначенного окошечка администраторши, я вложил в свой паспорт пятнадцать рублей, собрал с ребят паспорта, произнес заветные слова и получил четыре листочка для заполнения. Через десять минут мы, расположившись в номере гостиницы, весело разливали пузырь за удачное начало командировки. Николаев Иван Михайлович вдруг заговорщицки заявил мне:
       – А я в паспорт пятерку вложил для гарантии.         
       Я был в трансе, сообщил остальным о «героическом» поступке Вани, и мы хором решили: «Этому не наливать. Он свое выпил… с администраторшей».

                Баблаян          
      
    Бывали случаи, когда надежды на обладание заветной койкой в гостинице отработанными способами по разным причинам рушились, и приходилось рассчитывать на авось. Так получилось со мной однажды вечером, когда я вынужден был сесть около ВДНХ на троллейбус N 5 и ехать в гостиничный комплекс: «Заря», «Алтай», «Восток». Обойдя все эти гостиницы и получив однообразный ответ «мест нет», я пристроился в очередь верящих в чудо граждан к стойке администратора гостиницы «Заря». Потолкавшись там, я вдруг узнал, что из одного из корпусов гостиницы выезжает группа спортсменов. Я увидел в холле гостиницы дверь с надписью «информация о свободных местах в гостинице Заря». Я зашел. Солидная женщина обратила на меня удивленный взгляд.
       – Вам чего, гражданин?
       – Мне то, что написано у вас на двери, мне нужна информация о свободных местах.
       – А вы кто?
       – Я инженер. Моя фамилия Шаров.
       – Вот что, инженер Шаров, мест нет, и не будет.
       – Как нет? А из корпуса N 2 только что выехала группа спортсменов.
       – Ах, вы уже и это знаете!
       – Да, но я бы хотел узнать это от вас.
       – Так вот, я уже сказала – мест нет, и не будет.
       – Что, вообще никогда не будет или только для таких, как я, инженеров не будет?
       – Что вы имеете в виду?
       – Я имею в виду, что это кабинет, где можно получить информацию о свободных местах, а не дезинформацию.
       – Ну, вот что! Не мешайте работать, а то я сейчас милицию вызову.
       – Милицию? Уважаемая мадам, снимите вывеску на двери и продолжайте, как вы ошибочно выразились, «работать». Прощайте. Желаю вам… сгореть на этой работе.
       Я снова выстроился в очередь и стал ждать вместе со всеми «у моря погоды». Чем-то все это должно кончиться. Раздался звонок. Администраторша взяла трубку.
       – Что? Баблаян? Сейчас посмотрю. Нет, Баблаян у нас не останавливался.
       Мы унылой толпой стояли в очереди. Снова звонок. Администраторша снова отвечает:
       – Нет, Баблаяна здесь нет.
       Через две-три минуты снова:
       – Молодой человек, я вам уже сказала – нет тут никакого Баблаяна! А мое какое дело – вы звонили или не вы!
       Еще через две-три минуты:
       – Послушайте, я не знаю, вы это звонили или не вы, но я уже тысячу раз вам отвечала, что Баблаян здесь не живет. И передайте всем вашим: нет тут Баблаяна!
       Потом еще:
       – Баблаян здесь не живет и жить не будет! Если он сюда приедет, он вообще жить не будет!
       Очередь впереди меня постепенно редела, и вот, наконец, подошла и моя.
       – Девушка, скажите, а ждать имеет смысл?
       – Нет, не имеет, – зло огрызнулась на меня милая администраторша.
       – А чего это вы на меня, как на Баблаяна, окрысились?
       – Что?! Вон отсюда! Освободите стойку. И вообще, нечего вам тут всем делать. Сегодня мест не будет.
       Я плюнул и решил ехать к родным. Отдохнуть у родных – дело хорошее, но нагружать их своим присутствием как-то слишком часто неудобно. Сегодня придется нагрузить. В расстроенных чувствах я вышел из гостиницы, увидел вблизи телефонную будку, набрал номер администраторши, который подсмотрел в фойе гостиницы, и позвонил:
       – Алло, позовите, пожалуйста, Баблаяна.
       Услышав визг в телефонной трубке, я удовлетворенно положил ее на рычаг, сел в троллейбус и поехал к станции метро. По дороге я еще раза три звонил рассвирепевшей администраторше по поводу ненавистного ей Баблаяна и, удовлетворенный её реакцией, продолжал свой путь к родственникам. Когда я, наконец, к ним приехал, я первым делом поднял трубку, набрал номер администраторши и прочитал ей сочиненное по дороге четверостишие: 
                Я в гостинице Заря
                Проторчал сегодня зря.
                Ладушки, ладушки,
                Буду жить у бабушки.
      
       – Алло! Это кто говорит? – ничего не понимая, произнесла администраторша.
       – Это? Долбаян, в душу его мать!


                Гостиница на рельсах

       Как-то, мы с Виталием Насоновым стояли в очередь к администратору гостиницы Октябрьская, которая расположена рядом с Московским вокзалом, в Ленинграде. Стоять было, в общем-то, бесполезно. Стояли в основном, чтобы обдумать, куда деваться. К нам подошел мужик в кителе и фуражке железнодорожника и сказал:
       – Ребята! Кто со мной? Гостиница на колесах, один рубль в сутки.
       Половина очереди молниеносно перестроилась и весело затопала за железнодорожником. Гостиницей оказался пустой вагон на запасных путях. Матрацев, белья не было, но мест хватало всем. Заняв нижние полки, народ побежал по магазинам, и вскоре вагон содрогался русскими народными песнями, прерываемыми речитативом со словами, которые обычно пишутся на заборах. Гостиница нам понравилась. Мы с Виталием распространили информацию о ней в ГНИПИ, где работали, и вскоре до нас стали доходить слухи, что железнодорожник уже не ходит по гостиницам в поисках клиентов. Клиенты со всего Советского Союза сами заселяются в «нумера», а он приходит только один раз вечером и собирает по рублю с носа.
       Однажды Виталий Насонов приехал из очередной командировки в Ленинград и рассказал, что гостиницу на колесах прикрыли.
       – Понимаешь, какому-то дурному начальнику вздумалось прицепить вагон и отправить черт-те знает куда. Оказалось, что в это время там подвыпившие командировочные находились в состоянии конфронтации, то есть, если говорить проще, били друг другу морды за право обладания нижними полками. Появилась милиция и устроила нарушителей порядка распределения лежачих мест, в другую гостиницу, называемую в настоящее время образным словом обезьянник. А вечером, когда появился известный нам железнодорожник, его уже ждала милиция.
       – Ну и что?
         – Что, что! Оказалось, что он вовсе не железнодорожник. Просто мужик зашел в магазин, купил себе китель и фуражку и начал решать наболевшие социальные проблемы в Стране.
                «Жаль, – подумал я, – вот ведь штука какая, простой мужик купил на свои кровные деньги амуницию и начал решать социальные проблемы Всесоюзного масштаба, а те, кому эту амуницию выдают бесплатно, решать эти проблемы никак не хотят».


                В гостях у Гриши Татуляна

       Гриша Татулян часто приезжал к нам в Горький принимать наши, в том числе и мои, разработки по измерениям СВЧ мощности. Мы сдружились и я, иногда появляясь в Ленинграде, заходил к нему в гости. Жил он на Нарвском проспекте, в доме на седьмом этаже. Занимал одну комнату. Достопримечательностью из мебели у него была огромная куча книг посреди комнаты. Кроватей не было. Были что-то вроде тюфяков на полу, где он и спал. Правда, не всегда в одиночестве. Я иногда приезжал к нему, обнаруживая там то одно, то другое эфемерное существо женского пола. С одной его девочкой мне пришлось однажды пройти под ручку. Так я боялся, как бы неосторожным движением не сломать эту тонкую, как тростиночка, ручку. Удивительно, армянин, а на дух не принимает крупных женщин.
       Знакомил меня Гриша и со своими друзьями в Ленинграде. Конечно, с армянами. Один такой друг – архитектор, получивший за свои заслуги собственную мастерскую в подвале жилого дома – показывал мне свои подземные хоромы, обставленные макетами его скульптур, включая абстрактные сооружения.
       – Вот, например, – спрашивал он меня, – какие ассоциации вызывает у вас эта скульптура?
       Скульптура изображала нечто округлое, соединенное с таким же округлым, но меньшего размера. Я подумал и сказал академику:
       – Задница… рассимметрированная.
       – Грубовато, но, похоже, – захохотал академик.
       Закипел чайник. Гриша приказал мне подготовить лимон, а сам взялся откупоривать бутылку армянского коньяка. Я спокойно срезал кожуру с лимона и стал нарезать колесики на блюдечке.
       – Вай, вай, – удивленно и возмущенно заверещал академик, – ты же лимон испортил. Понимаешь, весь вкус в кожуре.
       Поздно вечером мы шли втроем по улице и обсуждали книгу, которую вот вот должен написать Гриша, придумав уже для нее название «О нарды». В связи с поздним временем решено было, что я останусь ночевать у Гриши. На одном из его тюфяков. 
       Я полистал одну из валяющихся на полу книг и решил выйти на улицу подышать свежим воздухом перед сном. Было около двенадцати ночи. Возвращаясь, постучал в стенку на лестничной клетке. Через эту стенку была комната Гриши. Он просил не звонить, так как соседи в коммунальной квартире ему житья не дают, придираясь по каждому случаю. Особенно когда их будят поздние звонки. Стучал, стучал. Напрасно. Стал тихо орать. Получился скулеж. Вышел на улицу. Задрал голову. На седьмом этаже у Гриши горит свет. Стал орать громко:
       – Гриша! Гриша! Я Паша!..
       «Ни себе фига. Как же попасть туда?... А! Вот как! Вынуть резинку из трусов и сделать рогатку. Не, не получится, седьмой этаж. И стекла побить можно. Тогда придется ночевать в милиции. Нет, пора смываться». И я потопал по ночному Ленинграду.
       Нашел гостиницу. Регистратура закрыта. Знакомая табличка «Мест нет». Время – полночь. На полу спят граждане великой страны Советов. Кто сидя, кто лежа на своих пожитках. Что делать? Нашел какую-то газету, расстелил, лег и тут же отключиться. Ночью инстинктивно искал место потеплей. Нашел. Хорошо. Проснулся часа в четыре утра. Лежу на наиболее выделяющейся части здоровой тети, ретировался, снова заснул. Я по режиму сна – сова. Поздно засыпаю, еще позднее просыпаюсь. 
       Так вот, я чувствую, что мне спать кто-то мешает. Пинают, стучат каблуками, гудят. Проснулся часов в девять утра. В середине зала, на полу один я. Кругом снуют люди, кто-то спотыкается об меня, кто-то ругается: уберите, мол, это бревно отсюда. Я вскочил, отряхнулся, подошел к окошечку регистратора и в знак благодарности за доставленное удовольствие лицезреть чучело, валяющееся на полу, получил номер в гостинице.
       – Ты что, Гриша? – заорал я в трубку, когда к ней подошел Гриша.
       – Прости, Паша. Заснул на стуле. Заходи вечером.
       – Спасибо, Гриша… за гостеприимство.

      
                Афанасий, семь на восемь, восемь на семь          

       Однажды к очереди граждан, выстроившихся у окошечка администраторши, подошел дед, у которого не было одной руки, а вместо пятерни из рукава торчал металлический крючок, которым он ловко поддевал и носил сумку с продуктами. Дед пригласил к себе на квартиру, недалеко от Мытищ. Я согласился. Мне давно уже хотелось найти такое гарантированное пристанище в Москве на всякий случай. У деда мне понравилось, и я у него и у его средневозрастной жены тети Ани стал желанным гостем. Приезжал к ним в любое время, вынимал желанную бутылку водки, пил чай с вареньем, а утром оставлял два рубля и уходил. Звали деда Афанасий. Дед попросил меня расширить контингент посетителей его домашней гостиницы. Для того, чтобы деду не влететь в неприятности, я придумал пароль:
       – Тебе позвонят и скажут: «Здравствуй Афанасий, семь на восемь, восемь на семь». Значит, это от меня.
       Клиентура деда Афанасия расширялась. Он был доволен, но все больше и больше приходилось «употреблять», поскольку каждый посетитель тащил в кармане высокоградусный бутылец.
       Мой кайф у деда Афанасия кончился неожиданно. Однажды я пришел к нему в одиннадцатом часу вечера. Дядя Афанасий потирал руки, поглядывая на мой оттопырившийся карман: какую бутылку я сегодня притащил? Выпили, я, как всегда, почувствовал себя в теплоте гостеприимного дома, пил чай, хвалил хозяйку за угощенье. А та, проникнув ко мне уважением, изо всех сил старалась угодить мне, наливая из самовара очередную чашку чая. Изрядно выпившему Афанасию, очевидно, не понравилось это радение (приревновал). Он замахнулся на тетю Аню своим жутким металлическим крючком, заменяющим кисть правой руки:
       – Чего раскудахталась, курица!   
       Тетя Аня стушевалась, не понимая причины возмущения Афанасия. Я представил себе, как окончательно съехавший с катушек Афанасий с перепою дубасит меня, спящего Пашку, по башке металлическим крюком. «И ведь никто не узнает, куда я сгинул», – подумал я. Поспешно вспомнил, что мне сегодня надо обязательно быть у родных, поблагодарил за угощение, положил на стол два рубля, радушно распрощался, вышел и… забыл туда дорогу.
               

                В Кишиневе

       В Кишинев я приехал поздно вечером. Кое-как устроился в гостиницу и побежал в соседний ресторан чего-нибудь съесть. Время полуночное, около двадцати четырех, Официант, здоровый дядя, подошел и доложил, что через полчаса ресторан закрывается и, что он мне может предложить только холодные закуски.
       – Послушай, дорогой, посмотри на меня. Найди чего-нибудь пожрать, весь день ничего не ел. И бутылку сухого вина в придачу… а?
       Официант ушел. Возвратился он с бутылкой сухого вина и с половиной огромной утки, которая не убиралась на блюдо. Я усомнился в том, что я сумею съесть эту утку за полчаса. Но начало положено, пора было вступать в схватку со временем. За полчаса я усидел утку с бутылкой вина и приготовился выслушать жесткий приговор по поводу цены этой утки. Официант подошел.
       – Ну и как? Ловко ты ее смолотил. С тебя три рубля.
       – Как, – говорю, – три рубля? Три рубля только вино стоит. А за курицу, то есть за утку?
       – Да за нее ничего не надо. Я ее в углу нашел. Кто-то из поваров, наверное, себе приготовил, да и забыл.
       – Прости, дорогой, а когда приготовил? … и забыл.
       – Ну, уж этого я не знаю. Может сегодня, а может, когда раньше.
       «Какие добрые люди в Молдавии, – подумал я, – особенно когда находят в каком-нибудь углу какую-нибудь курицу или утку».


                Второпях
   
       «Поспешишь – людей насмешишь», - гласит поговорка. Так уж у меня всегда получалось, что я всегда рассчитывал время, и, в большинстве случаев, попадал туда, куда мне надо, во время. Но жизнь многообразна, сложна и непредсказуема. Очень часто какая-нибудь мелочь приводила к сбою нормального ритма событий, после чего летишь, как угорелый, чтобы наверстать упущенное время.
       В данный момент я летел в камеру хранения Белорусского вокзала за чемоданом. До отхода поезда пять минут, плюс две минуты предполагаемого опоздания его отхода, итого – семь минут, а мне надо схватить чемодан, вылететь на платформу и заскочить в любой из последних вагонов. « И надо же! Понастроили тут всякого, сразу не разберешь, где тут здание камеры хранения багажа. А! Вот оно!» И я влетел в открытую дверь, лечу вдоль по длинному коридору. Слева и справа зеркала, женщины пудрятся-красятся. «Нашли, тоже мне, место марафет наводить!» Наконец, коридор кончается. Передо мной ряд дверей. «Уж больно знакомые двери». Открываю одну, а оттуда визг. Женщина… сидит. «Господи! В женский туалет попал!». Ну и что? Попал. Подумаешь, попал. Самое главное было в другом – как оттуда выйти. Коридор длинный, выход далеко, слева и справа женщины нашей многонациональной страны прекратили свой макияж, развернулись ко мне, и каждая на своем наречии меня, мягко говоря, громко критикует. Я быстро сообразил, что из холодного оружия у женщин только губная помада, да пудра, а из горячего – язык. Максимум – раскрасят, но не расквасят. Когда критика готова была перерасти в жесткую схватку за нравственность, я уже пулей вылетал из туалета.
       На поезд я успел. Но радовался я больше тому, что успел во время вылететь из туалета.



                От дяди Шуры         

       Будучи ведущим инженером ГНИПИ, а затем начальником лаборатории СКБ РИАП, я часто ездил в командировки в Москву. Как правило, вечером перед отходом поезда из Москвы в Горький я заходил в гости к Александру Григорьевичу – брату моего отца, – угощал там конфетами малолеток Ольгу и Люську, моих двоюродных сестер. Жили они тогда на Сретенке, около метро «Кировская». Когда приходило время, я прощался с ними, с тетей Катей, дядей Шурой и шел к станции метро. Неподалеку от метро заходил каждый раз в одно и то же кафе около станции метро, брал стакан сухого вина с бутербродом и ровно за двадцать минут до отхода поезда выходил из кафе. Маршрут был выверен до минуты. От метро «Кировская» до метро «Комсомольская», переход на кольцевую линию и далее до метро «Курский вокзал». На Курском вокзале я входил в вагон поезда и через две-три минуты поезд трогался.
       На этот раз все было обыденно, буднично. Ровно за двадцать минут я вышел из кафе, вошел на станцию метро, стал спускаться по эскалатору и вдруг увидел часы! На часах было на пять минут больше, чем на моих.
       – И…ы…ы! – взвыл я и бросился бежать по эскалатору вниз, затем по переходу, на кольцевую линию. Минуту выиграл. На подъеме станции «Курский вокзал» надо выиграть еще две минуты. Чемодан стал вдруг страшно тяжелым. Вверх по эскалатору скакал, как кенгуру. Выскочил на платформу. Поезд уже тронулся. В задней двери последнего вагона стоит проводница с флажком на палке. Я подбегаю к двери и на ходу забрасываю туда чемодан. Проводница бьет меня палкой по голове. Я запрыгиваю в вагон.
       – Ты чего палкой машешь?
       – А ты чего, заяц, скачешь? Щас вызову бригадира поезда, штраф получишь и пинка под зад.
       – Не гугни, мамаша. Я не заяц.
       – А кто же ты, если не заяц?
       – Я, мамаша, разгильдяй. Но разгильдяй с билетом.


                Шестикрылый серафим          

       Однажды, закончив работу на одном из Ленинградских предприятий, я собрался ехать домой. Через Москву было быстрее, поскольку прямой поезд Горький – Ленинград через Ярославль ехал очень уж медленно – сутки. Ситуация осложнилась тем, что ни через Москву, ни прямым поездом через Ярославль я уехать не мог – нет билетов. Нет и все тут. Поехал в аэропорт. Там картина еще сложнее. И тут я узнал, что готовится к вылету самолет до Ярославля. В расписании его нет. «Значит местные линии», – решил я. Есть возможность догнать в Ярославле прямой поезд Ленинград – Горький. Взял билет, вышел на летное поле. Смотрю, возле небольшой стрекозы с шестью крыльями (четыре впереди и два сзади) копошится группа пассажиров. Оказалось, в самолете пять посадочных мест для пассажиров. Один летчик разместился за рычагами управления, другой присел рядом. Закрылись легкой дверкой. Я сел рядом с дверкой у окна. Сзади – четыре пассажира с мешками. Самолет разогнался и взлетел. Все было хорошо. Но вот я услышал разговор летчиков:
       – Смотри, там гроза. Давай облетать.
       – Попробуем. Только, боюсь, не успеем.
       Я увидел, как самолет развернулся на девяносто градусов и полетел, спасаясь от грозы. «Точно, не успел, – отметил я. Пошел дождь, оставляя на окне дорожки, как у автомобиля или поезда во время движения. По наклону этих дорожек я понял, что мы летим со скоростью грузовика по грунтовой дороге. Невдалеке сверкнула молния. Летчики уводили самолет от грозы. Самолет начал проваливаться и подниматься, его начало бросать из стороны в сторону. Сзади кто-то жалобно заскулил. У кого-то перестало пучить живот. До Ярославля от Ленинграда мы летели около шести часов.
       Когда летчики открыли свою дверку, один из них помахал ладошкой около своего носа и многозначительно произнес:
Ну и братцы-ленинградцы! Тут хоть топор вешай.
Поезд Ленинград – Горький я не догнал, он шел быстрее, чем мы летели. Пришлось ждать следующего, который формировался в Ярославле.


                Пункт профилактики

       Когда я усиленно начал готовиться к поступлению в аспирантуру, у меня появилась потребность печатать научные статьи. А как их печатать, если не на чем? Будучи в командировке в Ленинграде, я завертелся в делах и вспомнил о том, что мне надо купить портативную машинку для печати только за час до отхода поезда. Я забежал в один из магазинов, рядом с Московским вокзалом. Там продавались только большие машинки типа «Украина». Я обратился к продавцу:
       – Скажите, а маленькую, портативную машинку я у вас могу купить?
       – У нас в магазине – нет, но я вам сделаю.
       – Нет, мне не надо делать, я хочу купить в магазине.
       – Какая вам разница? Я же сказал – сделаю.
       – Вы мне лучше скажите, где тот магазин, в котором я могу купить такую машинку.
       – При чем тут магазин? Вам что, магазин надо купить или машинку? Я вам русским языком объясняю, что я вам могу продать то, что вам нужно.
       – Нет, спасибо, но вы мне лучше скажите адрес магазина, где эти машинки  продают официально.
       – Ну, черт с тобой!
       И он мне назвал адрес рядом с магазином «Эрмитаж», на улице, пересекающей Невский проспект, напротив ряда магазинов под названием «Апраксин двор».
       Время до отхода моего поезда оставалось чуть больше пятидесяти минут. Ехать всего несколько остановок на троллейбусе. Я взъерошенный лечу к троллейбусной остановке. Считаю минуты. Выскакиваю из троллейбуса, бегу, ищу тот номер дома, который мне нужен. Вот он! Я взмыленный подбегаю и читаю вывеску:
«Пункт первой помощи по профилактике венерических заболеваний».
       – У…У…У!!! Гад!
        Время до отхода поезда полчаса. «О! Если бы мысль была материальна! Как я бы отдубасил этого гада мысленно!» И я отдубасил его мысленно, но, увы, не материально.


                Чемодан

       Я часто вспоминаю случай, рассказанный мне Женей Баймуратовым. В то время, когда устойчивое состояние в жизни достигалось в нашей стране сначала получением диплома ВУЗа, а затем получением научной степени и звания кандидата или доктора наук, (в нашем случае, технических), мы все прошли через трудный путь созидания. Созидания, как мы его называли, «кирпича» – тяжёлой книги в твёрдом переплёте, объёмом двести односторонних листов, включая листы с графиками и рисунками. «Кирпич» назывался  ДИССЕРТАЦИЯ. Изготавливался он в трех экземплярах, предъявлялся на ученый совет какого-нибудь ВУЗа или научно-исследовательского института для предварительной защиты. После предварительной защиты, в случае положительного решения совета, кирпич корректировался и, через несколько месяцев, предъявлялся на основную защиту. Защитив свой труд, диссертант получал один экземпляр своего фолианта обратно для того, чтобы потом долго лицезреть чего это он «натворил». Проходили опять месяцы и вот, после утверждения положительного решения совета Высшей Аттестационной Комиссией страны, руководимой ученым под недвусмысленной фамилией Угрюмов, соискатель ученой степени – диссертант, наконец, получал эту самую учёную степень кандидата или доктора наук.
         После этого изнуряющего процесса соискатель на радостях веселился от всей души, побеждая в этом веселье тот стресс, который давил его долгие месяцы надежд и ожиданий. Иногда, правда, побеждал стресс, и соискатель после защиты диссертации, расслабившись, попадал в больницу и там приходил в себя. В общем, всё, что происходило с диссертантом – соискателем, напоминало первый в жизни затяжной прыжок с парашютом, когда парашютисту в начале полёта вдруг приходила мысль: «а взял ли я парашют?» Или, если взял, то «раскроется он или нет? Ура! Раскрылся!» Если же это состояние  парашютиста не берёт за душу, потому что вам оно совершенно не знакомо, то состояние соискателя можно сравнить хотя бы с состоянием обалдевшего от ожидания Вани, который с всё большим и большим ускорением бегает вокруг роддома, где его возлюбленная Маня вот-вот кого-то родит. Бегает он так до тех пор, пока его не остановят и скажут, что у него родилась тройня. Тогда он неожиданно встаёт на голову и начинает издавать радостные вопли, забыв спросить: «А они беленькие?».
       Вот в таком предродовом состоянии Женя Баймуратов стоял у стойки администраторши, предъявив билет для полета в Харьков, где ему завтра предстояла предварительная защита диссертации на ученом совете.
       Администраторша потребовала сдать чемодан в багаж.
       – Извините, – просительно заговорил Женя, – это не чемодан, это всего лишь маленький чемоданчик. Но в нем лежит большой труд – то, над чем я трудился последние три года.
       – Ну и трудитесь, сколько вам влезет, а чемодан сдайте.         
       – Послушайте, а вдруг какая-нибудь случайность. Я просто не знаю, что со мной тогда будет.
       – Ничего с вами не будет. Получите в багажном отделении свой багаж и пойдете опять трудиться.
       – Девушка, простите, там моя диссертация лежит, а завтра ученый совет.
       Сзади на Женю начали напирать нетерпеливые отлетающие, загудели слова возмущения.
       – Вот что, гражданин, – взъерошилась администраторша, – я вам никакая не девушка! А вы или летите без чемодана, или идите с чемоданом.
       – Так я пойду, – обрадовался Женя.
       – Нет, не туда, а обратно, откуда пришли, а то я сейчас милицию вызову.
       Пришлось сдать чемодан. В самолете Женя все время переживал, как тот парашютист, «раскроется парашют или нет?» Прилетел в Харьков. Срочно – в багажное отделение. С нетерпением ждет, когда привезут багаж с его рейса. А багажа нет и нет. Начал волноваться. Уточнил у работника аэродрома, тут ли выдают багаж. Да, тут. Прошло полчаса. Когда привезли очередную партию багажа, Женя не вытерпел и обратился к сопровождающему багажи, где багаж с его рейса?
       – Ты что, чокнулся? Их с твоего рейса прямо у самолета пассажирам раздавали.
       У Жени на лбу выступил холодный пот. Он перескочил через ограждения, выскочил на летное поле и увидел вдалеке, где когда-то стоял его самолет, одинокий чемодан. К этому драгоценному чемодану уже направлялась тележка, чтобы отправить его в лучшем случае на склад потерянных неряшливыми пассажирами вещей.
У…и…и! – взвыл Женя и рванул по-спортивному вдоль летного поля, сопровождаемый трелями свистков трех милиционеров и бранью работников аэродрома. Успел раньше тележки. Вцепился мертвой хваткой в чемодан и… долго не отвечал на вопросы окружающих.
Защита состоялась вовремя и успешно.