Глава двадцать четвёртая

По дороге назад в Венецию Брунетти объяснил, что, хотя теперь у них есть достаточно оснований для того, чтобы выдать ордер, которым можно было вызвать парня Филиппи на допрос, он предпочёл бы, чтобы они пустили свою энергию на то, чтобы посмотреть, что можно найти о его отце.
Вьянелло удивил его тем, что предположил, что на следующий день он выкроит несколько часов и взглянет в Интернет - что он сможет найти. Брунетти воздержался от комментария относительно его высказывания "взглянет" - которое для него звучало как древняя синьорина Элеттра - когда он обдумал облегчение, которое пришло бы к нему, если бы кто-то другой, а не синьорина Элеттра, кто-то, кому он был менее обязан тяжёлыми настояниями прошлых одолжений, оказался тем, кто обнаружит чувствительную информацию.
- И как Вы это сделаете? - спросил он Вьянелло.
Не отводя глаз от "пробки", которая заполняла дороги, ведущие к Венеции, Вьянелло сказал:
- Так же, как это делает синьорина Элеттра: посмотрю, что смогу найти я, а потом - что смогут найти мои друзья.
- Это что, те же друзья, что и у неё? - спросил Брунетти.
На этом вопросе Вьянелло оторвал глаза от дороги и позволил себе быстрый взгляд в направлении Брунетти.
- Я полагаю.
- Тогда, возможно, будет быстрее попросить синьорину Элеттру, - предположил потерпевший поражение Брунетти.
Он так и сделал на следующее утро, войдя к ней в кабинет и спросив её, не вернулся ли её друг-военный из ЛивОрно и, если да, не позволит ли он ей взглянуть на их файлы. Как если бы она знала, встав утром, что день призовёт её заниматься военными делами, синьорина Элеттра надела тёмно-синий свитер с маленькими застёгнутыми на пуговички нашивками на плечах, напоминающими эполеты.
- Вы случайно не нацепили меч, не так ли? - спросил Брунетти.
- Нет, синьор, - ответила она. - Я нахожу, что он очень неудобен, чтобы носить его днём. - Улыбаясь, она сделала несколько быстрых серийных нажатий кнопок на своём компьютере, остановилась на миг и сказала:
- Он начнёт над этим работать сейчас.
Брунетти вернулся к себе в кабинет.
Он прочёл две газеты, называя это работой, пока ждал её, потом сделал несколько телефонных звонков, не пытаясь оправдать их как нечто другое, кроме как установление добрых отношений с людьми, которых однажды можно было бы попросить предоставить ему информацию.
Когда синьорина Элеттра так и не появилась до обеда, он покинул Управление без звонка ей, хотя и позвонил Паоле, чтобы сказать, что домой на обед не придёт. Брунетти отправился на да Ремиджио и съел insalata di mare (1) и coda di rospo (2) в томатном соусе, сказав себе, что, поскольку он выпил только quartino (3) их (4) домашнего белого вина и ограничился единственным бокалом граппы (5), это была лёгкая еда и этим вечером ему будет положено что-нибудь более существенное.
По пути к себе в кабинет он заглянул к синьорине Элеттре, но она ушла. Сердце его упало, - он боялся, что она ушла сегодня уже насовсем и ему придётся ждать до следующего дня, чтобы узнать о Филиппи.
Но она его не расстроила. В три тридцать дня, когда он уже подумывал пойти вниз и попросить Вьянелло взглянуть в компьютер, она пришла к нему в кабинет с несколькими листами бумаги в руке.
- Филиппи? - спросил он.
- Разве это не имя битвы?
- Да. Это именно там были побеждены Брут и Кассио (6).
- Марком Антонием? - спросила она, и это его совсем не удивило.
- И Октавианом, - добавил он правильности ради. - Который затем отправился, если мне не изменяет память, покорять Антония.
- Не изменяет, - сказала она, положив бумаги ему на стол, и добавила:
- Хитрое множество - солдаты.
Брунетти кивнул на бумаги.
- Это они привели Вас к такому заключению, или борьба при Филиппи?
- И то, и другое, - ответила она. Девушка объяснила, что уйдёт из Управления через час, потому что у неё назначена встреча, и ушла из кабинета Брунетти.
Казалось, там было не больше дюжины (7) листков, но в них содержался адекватный итог восхождения обеих мужчин по лестнице армейских званий. После выпуска из Академии Сан Мартино Филиппи продолжил свой путь в официальной военной академии в МАнтуе, где зарекомендовал себя как посредственного кадета. Филиппи закончил обучение на середине его, начав карьеру, которая имела мало общего со сражениями и с их многими опасностями. Он провёл свои ранние годы в качестве "специалиста по ресурсам" в танковом полку. Продвинувшись, он прослужил три года в штате военного атташе в Испании. Получив повышение снова, он занял пост главного исполнительного офицера во главе поставок для полка военных парашютистов, где и остался до пенсии. Когда он оглянулся на первый занимаемый Филиппи пост, внимание Брунетти приковало слово "танк", и он немедленно вспомнил отца и ту ярость, в которую это слово того вгоняло. Два года войны, пока армия шаталась под командованием генерала КаваллЕро, бывший директор комплекса вооружений АнсАльдо, отец Брунетти, водил один из их танков. Много раз он видел, как мужчин из его батальона разрывало на куски, когда броня разлеталась, как стекло, под вражеским огнём.
Тоскано получал удовольствие от такой же "невоинственной" карьеры. Как и Филиппи, он без усилий поднимался по ступенькам званий, хотя и не без помощи мягкого дуновения ветра из щёк защищающих его херувимов. После многих лет, когда ему, конечно же, ни разу не мешали звуки выстрелов, раздававшихся от злости, полковник Тоскано был назначен служить военным советником в Парламенте, - пост, с которого его поощрили уйти на пенсию двумя годами раньше. Теперь он служил профессором истории и военной теории в Академии Сан Мартино.
После двух страниц на фирменном армейском бланке с соответствующим заголовком шли ещё две, содержащие списки собственности, принадлежащей Филиппи и Тоскано и членам их семей, а также копии их самых недавних банковских листков ежемесячной оплаты по счетам. Возможно, у них обеих были богатые жёны; возможно, оба происходили из богатых семей; возможно, оба были осторожны со своими зарплатами все эти годы. Возможно.
Годы назад, когда он только познакомился с Паолой, Брунетти ограничил себя тем, что звонил ей только раз в несколько дней, скрывая свою заинтересованность и в равно тщетной надежде установить то, что он потом определил как своё мужское главенство. Воспоминание об этом неудобном ограничении вспомнилось ему, когда он набирал номер Авизани в Палермо.
Но Авизани, услышав голос Брунетти, был так же любезен, как и Паола все те годы назад.
- Я хотел тебе позвонить, Гвидо, но здесь везде безумие. Кажется, никто не знает, кто возглавляет правительство.
Брунетти удивился, что репортёр с таким опытом, как у его друга, может думать, что кто-нибудь посчитает это достойным комментария, но сказал только:
- Я решил, что позвоню. И подостаю тебя.
- В этом нет необходимости, - ответил со смехом Авизани. - Я прошерстил папки, но единственное, что я смог найти - кроме того, что я сказал тебе в прошлый раз - что оба они, и Филиппи, и Тоскано, владеют огромными суммами капитала в "Эдилан-Форме".
- Что значит - огромными?
- Если ты справишься с тем, чтобы мысленно перевести их в евро, возможно, по десять миллионов у каждого.
Брунетти издал низкий гудящий звук интереса, затем спросил:
- А есть какие-нибудь мысли по поводу того, как они их получили?
- Те, что у Тоскано, на самом деле принадлежат его жене. По крайней мере, они записаны на её имя.
- Ты говорил, что Филиппи женат на двоюродной сестре президента.
- Да. Именно так. Но капитал записан на его имя, не на её. Кажется, он делал туда вложения, пока был на посту.
Оба долго молчали, пока наконец Брунетти не нарушил молчание, сказав:
- В интересах обеих было бы увидеть, что стоимость капитала не упала.
- Точно, - согласился Авизани.
- Парламентское расследование могло бы иметь именно такой эффект.
На этот раз звук издал журналист - хотя это было больше ворчание, чем гудение.
- А ты проверил его весь? - спросил Брунетти.
- Устойчив, как скала, ну, то есть, как скала, которая продолжает двигаться вверх и выдаёт на-горА устойчивые дивиденды.
Телефонная линия молчала, но оба слышали броски и перекаты расчётов и заключений друг друга.
- Я должен идти, Гвидо, - сказал наконец Авизани, и голос его звучал напряжённо. - Завтра утром мы можем проснуться без правительства.
- Жаль, что Фомы Аквинского (8) уже нет в живых, - мягко заметил Брунетти.
- Что?! - спросил запутавшийся Авизани, а затем поправил себя: - Почему?
- Он мог бы добавить это к своим подтверждениям существования Божия.
Раздался ещё один приглушённый звук, и Авизани исчез.


Но как, раздумывал Брунетти, проникнуть в мир кадетов? Он долго придерживался мнения, что не случайно мафия выросла в доме Ватикана, поскольку оба настаивали на одинаковой преданности своих последователей, и оба наказывали предательство смертью, - либо земной, либо вечной. Третьей в этой троице исковерканной преданности была, без сомнения, армия: возможно, дело наложения смерти на врага упрощало наложение её на себя самих.
Он долго сидел, смотря попеременно то на стену своего кабинета, то на фасад Сан Лоренцо, но ни на одной из поверхностей не увидел, как проникнуть в тот код, который правил в Сан Мартино. Наконец он поднял трубку телефона и позвонил Пучетти. Когда офицер ответил, Брунетти спросил:
- Сколько лет Филиппи?
- Восемнадцать, синьор.
- Хорошо.
- Почему?
- Мы сможем разговаривать с ним наедине.
- Разве он не захочет просить адвоката?
- Только если не думает, что он хитрее, чем мы.
- И как Вы его заставите так думать?
- Я пошлю Альвизе и РивЕрре, чтобы они его привели.
Брунетти очень обрадовал тот факт, что Пучетти воздержался от смеха или комментария, увидев в этом благоразумии знак и интеллигентности молодого человека, и его милосердия.
Когда через час Брунетти спустился вниз, он нашёл Паоло Филиппи в комнате для собеседований, сидящим во главе прямоугольного стола лицом к двери. Молодой человек сидел на стуле прямо, держа спину по меньшей мере на десять сантиметров от спинки стула, руки аккуратно сложены на столе впереди него, как у генерала, который вызвал весь свой штаб и нетерпеливо ждёт, пока они прибудут. Он был в форме и поместил свою фуражку, поверх которой лежали аккуратно сложенные перчатки, справа от себя. Он посмотрел на Брунетти, когда они с Вьянелло вошли, но не сказал ничего, чтобы признать их присутствие. Брунетти немедленно опознал в нём парня, которого он был так счастлив пнуть в лодыжку, и увидел, что узнавание было взаимным. 
Получив знак из молчания Филиппи, Брунетти зашёл по одну сторону стола, Вьянелло - по другую. Брунетти нёс толстую голубую папку, которую, сев, положил перед собой. Игнорируя мальчика, он потянулся вперёд и включил микрофон, потом назвал дату и имена трёх человек, присутствующих в комнате. Комиссар повернулся к мальчику лицом и, голосом, звучащим как можно более формально, спросил Филиппи, не желает ли он присутствия адвоката, надеясь, что для ушей молодого человека это прозвучит, как предложение, которое храбрец отверг бы.
- Конечно, нет, - сказал мальчик, стремясь к тону скучного старшинства, которыми пользуются посредственные актёры в плохих фильмах о войне.
Быстро, пользуясь тем же формальным тоном, Брунетти разбросал стандартные вопросы об имени, возрасте, месте жительства, а затем спросил мальчика, чем тот занимается. 
- Я студент, конечно же, - ответил Филиппи, словно невозможно было и подумать, что кто-то его возраста и его происхождения мог быть кем-то ещё, кроме этого.
- В Академии Сан Мартино? - спросил Брунетти.
- Вы это знаете, - сказал мальчик.
- Сожалею, но это не ответ, - спокойно сказал Брунетти.
- Да, - обиженным голосом сказал мальчик.
- В каком Вы классе? - спросил Брунетти, хотя знал ответ и сознавал, что информация к делу не относится. Он хотел увидеть, научился ли Филиппи отвечать на вопросы без того, чтобы устраивать диспут.
- В третьем.
- Вы провели в Академии все три года? - спросил комиссар.
- Конечно.
- Это часть Вашей семейной традиции?
- Что, Академия?
- Да.
- Конечно, да. Академия, а затем армия.
- Значит, Ваш отец служит в армии?
- Служил. Теперь он на пенсии.
- Когда он вышел на пенсию?
- Три года назад.
- А Вы не задумывались, почему он ушёл на пенсию?
- О ком Вы хотите знать, - раздражённо спросил мальчик, - обо мне или о моём отце? Если Вы хотите знать о нём, тогда почему бы Вам не привести сюда и не спросить его самого?
- Всему своё время, - спокойно сказал Брунетти, затем повторил: - У Вас есть какие-нибудь мысли, почему Ваш отец вышел на пенсию?
- А почему все уходят? - сердито выстрелил ответом мальчик. - Он отслужил много лет и хотел заняться чем-нибудь ещё.
- Служить в правлении "Эдилан-Формы"?
Движением руки мальчик отмахнулся от этой возможности.
- Я не знаю, чего он хотел. Вам надо будет спросить его.
Словно бы это следовало логическим продолжением, Брунетти спросил:
- Вы знали Эрнесто Моро?
- Парня, который покончил с собой? - спросил Филиппи, Брунетти же - подумал без необходимости.
- Да.
- Да, я знал его, хотя он был на класс ниже меня.
- У вас были какие-нибудь уроки вместе?
- Нет.
- А принимали вы участие в каком-нибудь виде спорта вместе?
- Нет.
- У вас были общие друзья?
- Нет.
- Сколько студентов в Академии? - спросил Брунетти.
Вопрос озадачил Филиппи, который повернулся, чтобы бросить быстрый взгляд на молчащего Вьянелло, словно второй мужчина мог знать, почему был задан этот вопрос.
Когда от Вьянелло ничего не последовало, мальчик сказал:
- Нет; а почему Вы спрашиваете?
- Это маленькая школа - меньше чем сотня студентов.
- Если Вы это знали, зачем Вы меня спросили?
Брунетти рад был увидеть, что мальчик раздражён тем, что ему задали вопрос, на который полиция, очевидно, уже знала ответ.
Проигнорировав вопрос Филиппи, Брунетти сказал:
- Я понимаю, это хорошая школа.
- Да. Поступить туда очень тяжело.
- И очень дорого, - нейтрально заметил Брунетти.
- Конечно, - сказал Филиппи, не пытаясь скрыть гордость.
- И предпочтение отдано сыновьям бывших студентов?
- Должен надеяться, да, - сказал Филиппи.
- И почему так?
- Потому что тогда туда поступают правильные люди.
- И кто они? - спросил Брунетти со средней степени любопытством, сознавая, пока говорил это, что, если бы этот оборот, "правильные люди", и в таком же тоне, использовал его собственный сын, он почувствовал бы, что провалил роль родителя.
- Кто? - настоятельно спросил Филиппи.
- Правильные люди.
- Сыновья офицеров, конечно, - ответил мальчик.
- Конечно, - повторил Брунетти. Он открыл папку и взглянул на верхний лист бумаги, который не имел отношения ни к Филиппи, ни к Моро. Он посмотрел на Филиппи, снова на бумагу, потом снова на мальчика. - Вы помните, где Вы были в ту ночь, когда кадет Моро был... - начал он, намеренно замешкавшись после последнего слова, перед тем как поправить себя, - умер?
- В своей комнате, я полагаю, - ответил мальчик.
- Вы полагаете?
- А где ещё я мог бы быть?
Брунетти разрешил себе взглянуть через стол на Вьянелло, который ответил самым минимальным кивком. Брунетти медленно перевернул страницу и взглянул на следующую.
- Кто-нибудь был с Вами в комнате?
- Нет. - Ответ последовал немедленно.
- А где был Ваш сосед по комнате?
Филиппи протянул руку и стал поправлять сложенные перчатки, пока они не легли точно от центра козырька к задней части фуражки.
- Он должен был быть там, - наконец сказал мальчик.
- Я понимаю, - сказал Брунетти. Словно не в состоянии устоять перед импульсом, он бросил взгляд на Вьянелло. Инспектор снова слегка кивнул. Брунетти ещё раз взглянул на бумагу и спросил - по памяти:
- Его зовут ДавИде КаппеллИни, не так ли?
Подавив какой бы то ни было признак удивления, Филиппи ответил:
- Да.
- Он Ваш близкий друг? - спросил Брунетти.
- Я полагаю, так, - сказал Филиппи с раздражительностью, которую могут выражать только подростки.
- Только это?
- Только что?
- Что Вы так полагаете. Что Вы не уверены.
- Конечно, я уверен. Кем ещё он мог быть, если мы два года делили на двоих комнату?
- Точно, - разрешил себе заметить Брунетти и снова со вниманием склонился над бумагами. После того, как прошло, как он понял, много времени, комиссар спросил:
- Вы делаете что-нибудь вместе? - Затем, прежде чем Филиппи мог спросить, кого он имеет в виду, Брунетти пояснил: - Вы и Ваш сосед по комнате, кадет Каппеллини?
- Что Вы имеете в виду?
- Делаете что-нибудь вместе, - повторил Брунетти. - Учитесь? Занимаетесь спортом? Ещё что-нибудь?
- Что - ещё что-нибудь? - с подозрением настаивал Филиппи.
- Охотитесь? - удивил их обеих предположением Вьянелло.
Почти как если бы он забыл о присутствии второго полицейского, Филиппи резко, словно щёлкнув хлыстом, повернул голову к Вьянелло и требовательно спросил, причём голос его поднялся на октаву выше:
- Что?!
- Ловите рыбу? Охотитесь? - спросил Вьянелло с невинным любопытством, а потом добавил: - Играете в футбол?
Филиппи протянул руку в направлении перчаток, но остановился и сложил обе руки вместе на столе перед собой.
- Я хочу, чтобы здесь со мной был адвокат, - сказал он.
Мягко, словно Филиппи просил стакан воды, Брунетти сказал:
- Конечно.
Он наклонился вперёд, подождал немного и сказал в микрофон, что опрос прерван.


1. Insalata di mare - морской салат (ит.)

2. Coda di rospo - морской чёрт (ит.)

3. Quartino - четвертинка (ит.)

4. Вероятно, имеется в виду заведение, куда комиссар пошёл обедать.

5. Граппа - бренди (ит.)

6. Брут и Кассий, битва при Филиппах - см.: "Гай Лонгин Кассий был квестором в войске Лициния Красса во время его похода против парфян. Ещё до выступления, а также и во время похода Кассий не раз давал Крассу полезные советы, но Красс оставлял их без внимания, вследствие чего потерпел полное поражение. Остатки войска были спасены Кассием и дали ему возможность не только защитить Сирию от нападения парфян, но даже одержать победу над ними близ Антиохии. В 49 г. до н. э., в звании народного трибуна он соединился с Помпеем и разбил флот Цезаря у Сицилии, но после Фарсальской битвы перешёл на сторону последнего и был сделан его легатом. Гай Юлий Цезарь, несмотря на расположение к Кассию, не вполне доверял ему, чем мало-помалу и возбудил против себя его ненависть. Это и было причиною того, что Кассий составил против Цезаря заговор, повлекший за собою смерть последнего.

Кассий и Брут принуждены были покинуть Рим и лишились своих провинций, Сирии и Македонии, получив вместо них Крит и Киренаику, как бы для закупки хлеба для народа. Не считая себя в безопасности, они оставили Италию, сложили с себя преторство и отправились в свои прежние провинции. Кассий привлек на свою сторону стоявшие в Сирии легионы, нанес поражение Антонию при Мутине и был утвержден сенатом в качестве правителя Сирии, после чего разбил при Лаодикее своего соперника Долабеллу. Когда Антоний, Лепид и Октавий заключили между собою триумвират, Кассий и Брут вместе двинулись на защиту республики в Македонию со стотысячным войском. Заняв выгодную позицию при Филиппах, Кассий и Брут стали поджидать триумвиров, которые тотчас же напали на них. Хотя Брут и одержал верх над Октавием, но Кассий, начальствовавший другим крылом, был оттеснен Антонием и, не зная о победе Брута, лишил себя жизни, что и повлекло за собою полное поражение войска сторонников республики. Тело Кассия было погребено на острове Фазосе." (Википедия).

7. Дюжина - двенадцать.

8. Фома Аквинский - (иначе Фома Аквинат или Томас Аквинат, лат. Thomas Aquinas итал. Tommaso d'Aquino; родился примерно в 1225, замок Рокказекка, близ Аквино, умер 7 марта 1274, монастырь Фоссануова, около Рима) — философ и теолог, систематизатор ортодоксальной схоластики, учитель церкви, Doctor Angelicus, Doctor Universalis, «princeps philosophorum» («князь философов»), основатель томизма, член ордена доминиканцев; с 1879 года признан наиболее авторитетным католическим религиозным философом, который связал христианское вероучение (в частности, идеи Августина Блаженного) с философией Аристотеля. Сформулировал пять доказательств бытия Бога. Признавая относительную самостоятельность естественного бытия и человеческого разума, утверждал, что природа завершается в благодати, разум — в вере, философское познание и естественная теология, основанная на аналогии сущего, — в сверхъестественном откровении. (Википедия).