Глава 14. Уикенд на кладбище

Настоящее – это точка перехода многовариантного будущего в одновариантное прошлое.
Лисси Мусса «Вот вам Точка Опоры, или ОКсЮМОРон»
 
        Как и всё хорошее, что непременно быстро заканчивается, дни свободные от Пюпюса, пролетели мгновенно. Я старалась сдерживаться изо всех дамских сил и не показывать, как бесконечно отвратителен мне вредный мальчишка.
        Наблюдая за этим ярким примером девиантного поведения, я сделала неожиданный вывод: гадёныш мстил не только мне, он ещё за что-то люто ненавидел милейшую Моник. В последнее время неоднократно замечала её заплаканную, жутко подавленную. Я не могла понять, в чём дело, когда заметила, как она смущённо прячет воспалённые глаза. Но однажды увидела, что Пюпюс, подождав пока служанка закончит уборку в гостиной, нарочито демонстративно бросил горсть ореховых скорлупок на только что вычищенный светло-бежевый ковёр.
       Моник смиренно вытащила огромный допотопный пылесос (агрегат эпохи Русско-Японской войны, наверное, из танка переделанный) и вновь начала елозить хозяйские хоромы. На что я, как прямой наследник заветов Макаренко и Сухомлинского, пользуясь привилегиями дремучего сибирского дикаря, с разбегу поддала инфанту такого пинка, что он от изумления чуть не проглотил свой французский язык.
        Месье тоже последнее время ходил мрачнее тучи. Но эту смену настроения я объясняла для себя просто: во-первых, какая тут может быть радость, когда рядом такой экстремальный сынулька, а главное, по десятку раз в день в резиденцию названивал бывший Лолкин муж, который видимо сам себя бывшим не считал. Кто-то по-дружески доложил ему, что среди гостей Месье замечена его забубённая жёнушка. Теперь он систематически истерил, угрожал, плакал, требуя вернуть ему драгоценную Лолку, которую мы сами не знали где искать…
        В мою комнату повелитель лошадей больше не заглядывал. Почти весь световой день напролёт Месье гонял жеребцов по кругу с выражением озлобленной сосредоточенности. Даже его домашняя одежда переместилась в чёрную гамму, отражая мрачное настроение.
- Почему вы снова в чёрном, Месье?
- Мой кумир русский вратарь Лев Яшин. Он всегда был только в чёрном. Only black! Only black!
        Надо же! Оказывается, Месье может увлекаться чем-то кроме конного спорта!!! Хотя, наверняка, это сказано для отвода глаз. А на самом деле его готовский прикид – траур по проигрышу в выездке нынешнего сезона или желание хоть чем-то напоминать вороного жеребца.
        Утром обстановка в особняке раскалилась до предела. Пюпюс проснулся с жаждой деятельности, поэтому собаки были спущены с цепей и гоняли перепуганных жеребят. Экраны, мониторы, и вся звукотранслирующая техника включена на полную мощь. Вещи, игрушки, диски разбросаны по всей территории владения.
        Смиренная печальница Моник безуспешно пыталась переодеть барчонка. Но он мотал ногой с полуспущенным носком перед её лицом, метясь в глаз. Проявляя чудеса изворотливости, не давал ей поймать неуловимую ступню, глумливо комментируя:         
- Фу, са пю! Фу, са пю! (франц. - Фу, воняет! Фу, воняет!)
- Сапю, сапю… чего это он всё сапит-то? – удивилась я, - как же противно звучит! Теперь я вовсе не испытывала наслаждения от французской речи.
        От обилия носовых гундосых звуков (прононса) кажется, что во Франции непрекращающаяся эпидемия насморка. Носоглотка у них как-то по-другому устроена что-ли?
        В очередной раз зазвонил телефон. Опасаясь, что это снова Лолкин супруг-ревнивец никто не спешил снимать трубку. После десятого звонка мои нервы не выдержали. Каково же было счастье – многодетная мадам Тамара, из высокосветского каприза, ностальгируя, потянулась к чему-нибудь с Родины… и пригласила меня погостить в её семье несколько дней. Это благословенное предложение давало возможность пережить без потерь хоть какое-то время пребывание Пюпюса в отчем доме.
        Дружные Лакарены вместе с исправно вымуштрованными русскими детьми заехали за мной почти мгновенно на серебристом микроавтобусе. Любой отдых от пюпюсового ига я воспринимала, как подарок небес. Поэтому на американское кладбище, куда повезли меня для ознакомительной экскурсии мои спасители, я отправилась как на праздник. Месье попрощался холодно и, кажется, был рад, что я покидаю дом.
        Мадам Тамара оказывается, только на званом ужине держалась надменно и чопорно. Сегодня она щебетала без умолку. Счастливая уже той волшебной возможностью – всласть поговорить на родном языке:
- В новостях говорят, приготовьтесь к увеличению шомажа! (искаж. франц. – безработица) О, ля ваш, блин! Ля ваш – это пипец по-французски, не путать с лавашем!
- А-а…
- У нас машина на газуэльке (газуэль особый вид топлива), раньше она дешевле была, а теперь столько же стоит, как и бензин. Но всё равно газуэль предпочтительнее, потому что экологичнее. А во Франции все на «а ля натюрэль»  помешаны.
- Да-а?..
- А что твой копан (искаж. разговорн. франц. - друг) ещё не познакомил тебя со своей фамилией (искаж. франц. - семьёй) маман-папан?
- Не-е…
- Странный подбор знакомых у твоего ами. Неотёсанный конюх Бернар с болтливой женой – компания не нашего круга, не так ли?
- Но-о… - неужели у этого конюха жена ещё болтливее, чем мадам Тамара, только успела подумать я.
- Мой младшенький с прошлого года ходит в эколь (искаж. франц. - школа, детский сад) У нас тут даже самых крошечных можно в школу отдавать. Главное, чтобы был пропр (искаж. франц. - чистый, не мочился под себя). У них там разные активитэ (искаж. франц. - виды деятельности, занятия). Теперь у него свои копаны (искаж. франц. - друзья, товарищи) и копини (искаж. франц. - подруги).
- Да-а…
- А у моего старшего уже – «бак-плюс один»!
- ?
- Это бакалавр, то есть как в России среднее обязательное образование и плюс первая ступень профессионального обучения.
- А-аа…
- А у средненького два дня назад так сильно горло заболело. Перекупался опять. Так врач назначил рандеву только на следующей неделе. К кому не кинусь в лопитале (искаж. франц. - в больнице), в ответ только: «Сё па грав! Сё па грав… (искаж. франц. - Ничего страшного) Им лозунг страны нужно срочно заменить, вместо: «Свобода! Равенство! Братство!» - на их вечное: «Сё па грав! Сё па грав!»
        А меж тем огромная машина Лакаренов въехала на территорию другого государства. Территория кладбища американских солдат, погибших во время Великой Отечественной войны, было подарено США французским правительством. Поэтому кладбищенские ворота представляли собой почти настоящую таможню, с солдатами, проверкой документов и выборочным досмотром.
        ВАУ! Пересекая невидимую линию границы «государства в государстве» мы удивительным образом, словно оказались на другом континенте! Со всех сторон - английская речь. Вокруг преимущественно - американцы. Дорожки посыпаны мельчайшим белым гравием, ровные и опрятные, не в традициях страны, приютившей этот островок Америки. Если французские газоны просто подстрижены, то здесь идеально фанатично вылизаны. Кажется, что даже сам воздух стал другим – прохладный, бодрящий, перенасыщенный сверх-идеями патриотизма и демократии, где всё – напоказ.
        В центре мемориала среди целого «города» одинаковых захоронений возвышается величественных флагшток с прилегающей к нему беломраморной площадкой. Здесь словно в элитном пионерском лагере – мечте из прошлой нашей жизни построения развитого социализма, утром и вечером проходит торжественная «линейка».
         Под осеняющие с небес звуки национального гимна, большие и маленькие патриоты Америки в счастливых слезах умиления воодушевлённо следят за поднятием и спуском полосато-звёздного флага. При этом наиважнейшем ритуале принято громко подпевать, фанатично преданно глядя на священное полотнище, держа правый кулак в области сердца.
        Мне, как продукту отечественной педагогической системы, оставалось только горестно позавидовать тому, на каком высоком уровне поставлено патриотическое воспитание в американских школах.
        Словно расчерченные по линейке стройные ряды одинаковых крестов уходили за горизонт. Изредка вместо креста можно было увидеть шестигранную звезду Давида или исламский полумесяц. Но эти незначительные различия на таких же коротких, едва доходящих до колена столбиках из светлого камня, только подчёркивали единство судеб, скоротечность человеческого мирского пребывания и его неизменного завершения смертью, что рано или поздно забирает всех без исключения.
- Нет, ну ты представь, лучшие пляжи взяли и за здорово живёшь подарили америкосам, - негодовала мадам Тамара, с неприязнью глядя на весёлое американское семейство-«сумоистов» в одинаковых гигантских шортах, - теперь вот янки разгуливают, как у себя на Манхэттене! – не унималась она, забыв, что совсем недавно проживала в посёлке Монино, обшивая на дому местных модниц.
         Действительно, если спуститься к океану, то можно было попасть на небольшой очень уютный чистый пляж, что просматривался с возвышения сквозь деревья. Но большее недоразумение я испытала не от того, что Франция пожертвовала американцам территорию с захоронениями времён II Мировой, прихватив чудесный пляж на побережье, а от того что я увидела в небольших павильончиках на пересечениях кладбищенских «улиц».
         Эти скромные сооружения музейно-мемориального назначения напоминали открытые часовенки. Роднило их то, что в каждой вместо иконостаса на стене располагалась карта военных действий. Судя по этим «историческим документам» Великая Отечественная война была полностью выиграна американцами, что вовсе обошлись без помощи советских войск.
        Я обратила на это внимание Тамары, но её больше занимало то, что детям пора обедать. И мы спешно покинули территорию США, где так самозабвенно чтут историю.

- Себастьян, найди по навигатору ближайший ресторан с мулями, - словно почитала мои тайные мечты мадам Тамара.
        «Мульфритами» (ресторанами, где подают «мули») щедро усеяно побережье Нормандии. Их выносят в дымящих круглых чанах, напоминающих семейные чугуны среднерусской полосы. В чёрных скорлупках величиной с крупную черешню скрывается ярко-оранжевый моллюск. По воздействию на мозг и на вкусовые рецепторы это яство можно сравнить с сильнодействующим наркотиком.
         Позднее, в отличие от глумливых «Флорансов», Лакарены на самом деле высылали мне в Барнаул увесистую банку консервированных мулей. Но это было совершенно не то! Вкус даже отдалённо не напоминал знаменитое блюдо прибрежных ресторанчиков. Видимо такого волшебного вкуса можно добиться лишь вблизи океана, приправив свежатинку укропом и майонезом.
        Все кроме Тамары ели молча и дисциплинированно. Роль раскрепощённого харизматичного «моторчика» в этой семье безраздельно принадлежала именно ей:
- Ой! Вы посмотрите только, вон тот старикан за соседним столиком ест со своим лабрадором из одной тарелки. Мерд!
- Зачем ты так, дорогая, сэ багатэль (искаж. франц. – это пустячок). Сё па грав!
- Знаешь, Леночка, все французы ужасные лицемеры. Будут с тобой вежливо разговаривать, улыбаться елейно, а за глаза та-а-ак обкакают, что оля-ля! Только я могу всю правду в глаза сказать!
        Наблюдая за тем, как супруг разливает по бокалам густое вино, мадам Тамара, со свойственной ей непосредственностью, не смущаясь присутствия мужа, продолжала наставлять меня и посвящать в тонкости местных нравов:       
- Смотри не напейся, они здесь знаешь, как мало пьют!
- Да ужжж… Заметила!
- Я по-первости закидывалась от скуки по-нашему. Так мой дорогой Себастьян встревожился: «Рашен алхоголикь!» Пришлось закатить гранд скандаль!