10. Эпилог на белом корабле

            
                ЭПИЛОГ НА БЕЛОМ КОРАБЛЕ

                1
 
       Белоснежный океанский лайнер – громадным утюгом – разглаживал шуршащие шелка Атлантики, расшитые  то солнечной ниткой, то звёздными узорами. Пассажиры  веселились день за  днём: беззаботно болтали, потягивали винцо, флиртовали. И только один человек – сухопарый, седой господин – был  отчего-то угрюм, задумчив. Фланируя по верхней палубе, он порой заворачивал в музыкальный салон, где находился белый рояль «в кустах»  – среди заморских экзотических растений в бочках. Поддёрнув рукава с брильянтовыми запонками, седой господин принимался играть и все, кто его слышал, кто хоть мало-мальски разбирался в музыке, сразу понимали – виртуоз.
        Однажды в полночь в тишине снова зазвучала тихая и нежная, светлой грустью переполненная музыка. И тогда один молодой человек из России, обладающий утонченным слухом, наконец-то, решился подойти к седому иностранцу, облачённому в смокинг. Подошёл и замер на почтительном расстоянии, приготовив две-три неказистые   английские фразы, которые ему самому казались жемчужинами во рту.
      И вдруг он услышал:
      -Не стесняйтесь! Милости прошу!
      Молодой человек растерялся.
       -Так вы, значит, русский? 
      Седой незнакомец пожал плечами. 
      -Иногда мне кажется, что я с Луны свалился! - не сразу ответил он, поднимая глаза к небесам.
      Спасательным кругом над окнами сияла большая луна, какая бывает только в широких степях да в безбрежных океанских широтах.
      -Я вам не помешал? - извиняющимся тоном спросил молодой человек.
      -Нет, нет, ну, что вы! - Музыкант поднялся, поправляя смокинг, взял тонкую тросточку, сверкающую гранёным, драгоценным набалдашником.
       -Хорошо играете…- Смущённый русский парень развёл  руками. - Надо же, какой здоровый пароход!
       -О, да! - согласился музыкант, поигрывая тросточкой. - На сегодняшний день это самый огромный и самый роскошный в мире океанский лайнер для круизных перевозок. Такие суперлайнеры, я вам должен сказать, не строились со времени крушения «Титаника». Тьфу, тьфу, конечно… А знаете что, молодой человек? Давайте-ка мы с вами – как это по-русски говорится? Давайте тяпнем за знакомство? Вы не против?
       Молодой человек улыбнулся.
     - Да мне как-то неловко, что я нарушил ваше уединение.
     -Ерунда. Я очень даже рад. Ну, так что? Пойдёмте?
     -Можно…
     -Как вас прикажете звать, молодой человек?
      -Виктор.
       -Виктор? - ударяя на «о», уточнил музыкант. -  Виктория. Победа. Это прекрасно.
      Они прошли по чистой, влажноватой палубе. Сели за столик в пустынном баре.
       -А вы, простите?.. Вас как звать?– поинтересовался Виктор.
      -А я? А кто я, в самом деле? Бездомный Странник. Седой Скиталец. - Музыкант пожал плечами. - Или как ещё  в газетах меня обзывают? Не помните?
      -Нет, не знаю. - Виктор удивлённо похлопал глазами.

                2

       Пригубив коньячку, они довольно живо разговорились, неожиданно ощутив странную взаимную симпатию. Сухопарый Седой Скиталец – ему уже было под семьдесят – после многих лет чужбины возвращался на Родину. Был он  человеком состоятельным, а потому весьма оригинальным – чудаковатым.
       Виктор чуть со стула не свалился, когда услышал:
      -Молодой человек, а вы не хотите стать губернатором острова? - Седой Скиталец сказал это вполне серьёзно, задумчиво глядя при этом в туманную рассветную дымку, за которой скрывался  архипелаг Азорских островов.
     -Губернатором? - Виктор тоже постарался выглядеть  серьёзным. - Тут, на чужбине, скучно править островом.
     -Ну, так ещё бы! - Странный старик ногтем пощёлкал на бутылке. - Я бы тут от скуки спился, наверно.
     -Так зачем же вы мне предлагаете это весёлое дельце?
     Собеседник скупо улыбнулся. Поправил бриллиантовую запонку.
     -Дорогой мой! Но это не здесь!
     -А где?
     -На Алтае!
     -Во, как?! - Виктор вскинул брови. - Ну, тогда я согласен. Только лучше не губернатором, а бургомистром – можно и летать и плавать.
    Богатый господин в недоумении губы скривил.
    -А причём тут бургомистр?
     Виктор улыбнулся.
     -Так чайку называют у нас на севере.
     -А-а! Изволите шутить? Но я-то вам нешуточное дело предлагаю.
     -Извините. - Молодой человек побарабанил пальцами по столику. - И что это за остров, позвольте вас спросить?
       -Остров Иконникова.
       Виктор даже вздрогнул.
       -Вот ничего себе! - Он хмыкнул, отодвигая хрустальную рюмку. - Ну, тогда я согласен!
       Состоятельный старик неторопливо достал пенсне – не  мигая, стал смотреть в упор.
       -Вам знаком этот остров?
       -Ну, так ещё бы! Конечно!
       -Так, так. Ну и где он находится?
       -Это что?  Экзамен по географии?
       -Нет. И всё-таки. Где?
       Улыбаясь, Виктор широко развёл руки, а потом соединил их воедино.
       -Слияние Бии с Катунью.  Там, где рождается Обь, одна из величайших рек на планете.
     -Блистательно! - воскликнул чудаковатый старик, снимая и пряча золотое пенсне. - Хвалю за ухватку, дал бы десятку, да мелочи нет.
      «Прибедняется! Миллионер! - подумал молодой человек. – Забавный какой-то…»
     -А вы, простите… Вам этот остров откуда известен?
       Седой Скиталец промолчал. Сосредоточенно думая о чём-то, он поднялся и, жестом приглашая за собой, пошёл на палубу, постукивая тросточкой с дорогим набалдашником.
   
 
         На палубе к этому времени стало свежо, как всегда на рассвете. Остановившись возле борта, старик  запрокинул голову с длинным, редким седым «ковылём» – отрешённо посмотрел на гаснущие сахарные созвездья.
       -Светает, - пробормотал он.- Скоро Венера взойдёт, звезда пастухов… 
       -Светает. – Виктор тоже голову поднял. - Как быстро ночь прошла…
       Тёмно-сизые волны шумели где-то внизу, разбиваясь о крутую скулу парохода. Глядя на кружево пены, пожилой музыкант неожиданно сбился с лирической ноты.
        -Мировой  океан загрязняется. Причём с каждым годом всё сильней, и сильней. И самый первый признак загрязнения – посмотрите – вот эта пена, кружевами бродящая по океану. Вроде бы красиво, да? Но чем больше подобного кружева на поверхности воды, тем сильней она загрязнена.  Почему, вы можете спросить. Дело в том, что пена появляется тогда, когда ослабевает поверхностное натяжение воды, а это происходит из-за поганых микроскопических водорослей, растущих в грязной воде.
      -Да?- Молодому человеку вдруг стало скучно.
      Седой Скиталец, уловив перемену в его настроении, спокойно объяснил:
      -Работа такая. Порой приходится даже с пеной возиться.
      -Работа? А я подумал, вы музыкант.
        Пристально глядя на него, старик усмехнулся.
      -Нет. Я, извиняюсь, профессор, но только не в области музыки. - Он пылинку стряхнул со смокинга. - Вы, кажется, разочарованы?
     -Ну, что вы! Как раз наоборот! Такая  многогранность не может не радовать!
      -Правда? - Профессор приобнял его. - А знаете что? Идёмте ко мне?
     -Поздно уже. Вам, наверно, надо отдыхать?
     -В постель? Нет, не хочу! - пробормотал профессор, незаметно притронувшись к области сердца. - Знаете, как Моцарт говорил? Никогда не ложись в постель, не подумав, что даже такой молодой, ты можешь умереть.
     -Шутка гения?
     -Да нет, если учесть, что гений умер в тридцать пять.
     Они подошли к скоростному лифту и за несколько секунд вознеслись на высоту небоскрёба.

                3

      Великолепная каюта профессора оказалась необычайно просторной. Это даже была не каюта – большой кабинет, в котором хозяин чувствовал себя как дома – раскрепощённо, уверенно. Книжные полки на стенах были заполнены разноцветными фолиантами. На журнальном столике –  возле окна правого борта – виднелся глобус, газеты валялись кипами, какая-то пухлая рукопись, испещрённая мелким убористым почерком. Возле другого квадратного окна-иллюминатора – по левому борту – находилось фортепьяно. Дальше –  за переборкой –  обеденный стол.
      -Присаживайтесь, - широким жестом пригласил хозяин. - Налейте там себе чего-нибудь, а я переоденусь, вы уж извините. У меня тут вечером лекция была, вот и пришлось этот смокинг дурацкий надеть. Хожу как пингвин, понимаешь. Этикет называется.
     Переодевшись, профессор удивительным образом переменился – как будто другой человек в каюту вошёл. На нём красовалась расписная русская рубаха, светлые летние брюки. На голове – простая соломенная шляпа, слегка помятая и  даже слегка дыроватая.  На тонкой переносице – как дорогая  прищепка – опять заблестело  золотое пенсне. 
       -Ну, что вы скромничаете? - живо спросил профессор. - Ничего не пьёте, не едите.
      -Неудобно как-то без хозяина.
      Профессор нажал на кнопку. Заспанный негр вошёл – слуга. Поставил два горячих блюда  саксонского фарфора.
      -Подкрепитесь, - предложил Седой Скиталец, поправляя золотую «прищепку» на переносице.
      -Благодарю. -  Молодой человек кивнул головой. - Книг по музыке много, смотрю. Я,  правда,   сначала подумал, что вы музыкант. Профессионал.
        -Мечтал, мечтал когда-то, - охотно заговорил профессор. - Но жизнь, что называется, внесла коррективы. Теперь моя основная работа – изучение истории России вообще, и в частности – обетованной земли под названием Сибирь, а точнее – «СибИрия». Но вам это, может быть,  неинтересно?
       -Нет, почему же? Интересно.
       -Энтузиазма не слышу в голосе! - сурово сказал профессор, как, должно быть, говорил студентам. - А вы, простите,  чем занимаетесь? - спросил он, доставая трубку и табак.
        -Туристический бизнес. Я за рубеж как раз ездил по этому делу. - Виктор покашлял в кулак. - А вы за границей давно живёте?
       -Давненько. С прошлого века. Да, да. Молодой человек. Теперь это уже – прошлый век. Я не скажу, что золотой, но – прошлый…
       -А где, простите… - Виктор оживился. – Где живёте? В Англии? В Испании?
       -Везде. - Остановившись возле журнального столика, профессор тонкой тросточкой постучал по глобусу. - Я председатель Земного Шара, как сказал один поэт. Ха-ха.
        Виктор снова смущённо покашлял в кулак.
        -Интересно, как же  вы стали таким председателем?
       -Жизнь! - вздохнул профессор, смачно раскуривая трубку. – Жизнь…
    
                4          
 
         Жизнь! Как она прекрасна, как удивительна! Какие  странные сюжеты она порой выписывает!  Ну, кто бы мог подумать, что пройдёт совсем немного времени – на циферблате истории – и Советский Союз развалится,  как карточный домик. И новая жизнь – суматошная, едва не сумасшедшая! – безжалостно раскидает людей  по земле, заставляя заниматься, бог знает чем.
        Пастух поначалу оторопел от таких перемен,  растерялся, водочку взялся потягивать, но потом что-то «щёлкнуло» у него в голове. Он давно уже понял: русский человек, если не пьёт,  становится человеком совершенно непобедимым. Потребовалось, правда, большое мужество, чтобы трезвыми глазами глядеть на новую жизнь – рехнуться можно было от всего того, что приключилось на развалинах родного Отечества.   
        Свобода, валом повалившая  в Россию, многим развязала руки, совесть развязала – тот золотой узелок, в котором испокон веков теплилась и теплится  душа. Свобода, граничившая со вседозволенностью, не только джина из бутылки выпустила – дракон из-под земли явился в мир. И многочисленные парни в малиновых пиджаках – будто слуги красного дракона! – замаячили повсюду по стране. Драконьеры эти – сатанинское отродье, крапивное семя – расплодились так быстро, как будто давно уже ждали, дождаться не могли своего часа. И стали они вытворять такое, что не приснится даже в самом страшное сне.
       Оригинальное устройство под названием курвиметр – как понимал его Великий Скотогон Лалай Кирсанов – приборчик, измеряющий  глубину падения человеческих нравов и показывающий, до какой же степени мы можем скурвиться – тот приборчик, пожалуй, зашкалил бы на российских просторах на исходе ХХ века.  Если вчера ещё нельзя было искать могилу Чингисхана в диких горных пустынях, то сегодня можно было  безнаказанно в ночь после похорон раскопать  посредине Москве и разграбить могилу маршала – содрать с покойника  медали, ордена, золотую Звезду Героя и даже маршальский мундир; эксклюзивная  вещь, бешеных денег стоила на чёрном рынке.
        Пир зашумел, закипел на просторах свободной России,   кошмарный пир, по сравнению с которым пир во время чумы – детский утренник с чаепитием. Не желая принимать участие в этом кошмаре, Пастух  опять подался в Горный Алтай. Хотел найти своих былых друзей-товарищей, но все куда-то разбрелись, а кто-то бесследно сгинул – так говорили местные жители, вспоминая Дедушку-Дитя, Добрыню Жданыча и других, кого Пастух любил и помнил. 
       Принимая «эстафету поколений», Пастух решил, как Дедушка-Дитя ходить по тракту,  подковы собирать и раздаривать людям на счастье, потому что в то время было много несчастных. И что-то с ним однажды приключилось в далёких, высоких горах. Что это было – он сам не знает. В один прекрасный день – как ни банально это звучит –  открылась ему прекрасная музыка.   Случилось так, как будто он добрался до звукохранилища, где ждали его десятки и сотни этюдов, ноктюрнов, менуэтов, симфоний и опер…
         Всё, что за многие годы наболело в душе, всё, что давно уже сложилось в золотые созвучия – хлынуло сначала на бумагу, а затем его услышал и оценил какой-то заграничный меценат, приезжавший полюбоваться красотами Горного Алтая. Иностранец пригласил Пастуха за границу, где и началась его другая жизнь, поначалу связанная с музыкой. Имя этого русского композитора  запестрело на многих афишах. К нему пришёл успех, признание, богатство и головокружительный взлёт. С неожиданной легкостью он покорил едва ли не все мировые концертные залы. Ему рукоплескала самая изысканная публика, да так рукоплескала – бриллианты на пол сыпались во время  оваций, но никто из богачей за ними даже не наклонялся. К его ногам  – стогами и целыми скирдами! – падали цветы  всего Земного Шара… 


                5
 
      Неожиданно прервав свой рассказ, Седой Скиталец сел за фортепьяно и, поддёрнув рукава расписной рубахи, заиграл и неожиданно густым приятным тенором пропел начало  русского романса, немного, кажется, переиначенное:

                Всё забуду, всех покину,
                Сахар спрячу для коня,
                И уеду на чужбину,
                Где никто не ждёт меня!               

       Слушая, молодой человек опустил ресницы, о чём-то задумался и вдруг – что такое? – до него долетело фырканье лошади, а затем приглушенное ржание и отдалённый цокот копыт. Открывая глаза, он покрутил головою и улыбнулся – все эти звуки профессор извлекал из «волшебной» флейты, которую  только что взял; флейта лежала возле фортепьяно.
      -Здорово это у вас получается! – похвалил молодой человек. - Я уж подумал, тут конь, настоящий.
      Возвращая флейту на место, профессор сказал:
      -Конь действительно тут. Я не смог с ним расстаться.
     -Не понял. - Виктор в недоумении посмотрел на него. -  Конь? На пароходе? Или о чём вы, простите?
     -А что удивительного? - спокойно продолжил старик. -  Тут есть театр, две или три баскетбольных  площадки, и даже, извините, ледяной каток. Так почему же я не могу себе позволить своего любимого коня с собою взять? Вот этого я не понимаю.
       В каюте повисло молчание.
      -Конь? На пароходе? - Виктор хмыкнул, всё ещё не веря. - Чей конь? Ваш?
       -Нет. Капитан дал покататься, - пошутил профессор и  добавил: - Капитан Стариканыч.
        Виктор отчего-то вздрогнул.
        -Как вы сказали?
        -Капитан Стариканыч. А что вы так смотрите?
        Хлопая ресницами, молодой человек улыбнулся.
        -Так звали деда моего.
        Лицо профессора стало бледнеть. Брови задрожали, наползая на лоб. Не моргая,  он какое-то время смотрел на Виктора. Где-то за квадратным окном-иллюминатором вскрикнула чайка. Вскрикнула почти что человеческим голосом. Профессор напялил на переносицу золотою прищепку пенсне. Потом смущённо снял, стал протирать.
        -А где… - Горло профессора перехватило. - Кха-кха.. Где твой дед живёт?
       -Где жил? В Саянах.
       Профессор покачнулся и двумя руками сдавил виски. Пенсне упало на пол, но не разбилось, только звякнуло о железную ножку стола.
       -Не может быть…  - пробормотал профессор. – Не может быть…
       -А что? Что такое? - Виктор заметил сильную бледность на лице  профессора. - Вам плохо?
      -Да нет, скорей наоборот…
      -Может, воды?
      -Да, да, - пробормотал старик, - будьте добры.
      Торопливо поднявшись, молодой человек едва не раздавил пенсне.
      -Извините, - прошептал он, поднимая и протягивая сверкающие стёклышки.- Пожалуйста… 
      Бледный, страшно разволновавшийся профессор опустился в мягкое большое кресло, оказавшееся под боком. Выпив стакан минеральной воды, он  отдышался и, неожиданно веселея, громко сказал:
      -Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! Кажется, так в России говорят? - Он поднялся, опираясь на тросточку с дорогим набалдашником, и вдруг твёрдо перешел на «ты»: - Сынок! А ну-ка, дай… вон там в шкафу стоит коньяк столетней выдержки…
       -Прямо-таки столетней?
       -Сначала прямо, а как только выпьешь сто грамм, так будет криво! Вот такая выдержка! – Старик заволновался и заговорил с быстротою футбольного комментатора. – Это мне вручила королева, между прочим.  После моих гастролей во Франции… Но дело не в этом, сынок… Мы с тобой сейчас выпьем за то, что Земля наша круглая! И за то, что на ней разминуться никак нельзя…
       Удивлённо посмотрев на него, молодой человек взял бутылку с дорогущим коньяком, если только он действительно столетней выдержки, хотя сомнительно.
        -Круглая Земля?.. Не разминуться? Это вы о чём сейчас? – разливая по рюмкам, спросил молодой человек.
       -Всему своё время, сынок. Давай по сто грамм и на дно…
      -На дно? – Виктор хохотнул.- Зачем на дно?
      -А вот сейчас узнаешь. Ступай за мной, сынок! Ступай! 
     Пригубив столетнего напитка, приятно обжигающего сердце,  они  прошли по коридору. Сели в лифт, который мягко дрогнул и поплыл, опускаясь куда-то «на дно океана», как пошутил старик, голубые глаза которого в эти минуты искрились огоньками счастья, причём заметно было, что левый глаз его стал голубее правого.

                6
 
       В самом нижнем, самом глубоком трюме, где остановился лифт, было прохладно. В тишине раздавались приглушенные  удары могучего стального сердца паровой машины. Корпус чуть заметно вибрировал. Пылинки плавали под потолком –  кругом горели лампы дневного освещения. Ароматно запахло сеном, конскими яблоками. Крыса прошмыгнула впереди, и тут же кто-то сбоку взмахнул кнутом. Крыса взлетала, вереща, и замертво упала к ногам уборщика – парень стоял в углу, в тени.
      -Что это? Где это мы? - тихо спросил Виктор, оглядываясь.
      -Сынок! А ты ещё не понял?
       Это была конюшня миллионера, не пожелавшего  расстаться со своим дорогим любимцем, таким  дорогим, что пресловутая шекспировская фраза «полцарства за коня» здесь обретала полную реальность.
       -Конюшня? – удивился Виктор.- Я думал, вы шутите.
       -Сынок! Я никогда ещё не был так серьёзен, как сегодня. И никогда ещё я не был так рад и счастлив!
        -А что? В чём дело?
        Миллионер спохватился. 
        -Совсем я тебя заболтал, извини. Прошу, Виктор! Викторий!  Вот мой красавец! - с гордостью сказал миллионер. – А? Ничего? как тебе?
      Они остановились напротив стойла, в котором находился белый породистый рысак, подрагивавший грудными мышцами. Белизна его была такая, что Викторий зажмуриться на несколько секунд – будто луна слепила.
       -Впечатляет! – признался он. – Белый весь. Как рояль.
       -Угадал, сынок. Это и есть мой Рояль. Вот, смотри, какие клавиши зубов! - ласково заговорил старик, задирая бархатную верхнюю губу рысака. - Ну, как тебе? Нравится? А, Викторий? Чо молчишь?
      Парень ошеломленно рассматривал жеребца.
      -Красиво жить не запретишь! - пробормотал. 
      Седой Скиталец руку засунул в грубый холщёвый мешок.
     -Видишь, какое тут зерно? Возьми, сынок. Сгодится.
     -Зачем?
     -Для твоего Пегаса! - Старик пенсне поправил. - Ты ведь стихами балуешься? Так?
      Краснея от смущения, парень промямлил:
     -Откуда вы знаете?
     -Я это понял из нашего разговора. Бери, бери, Викторий! Бери, сынок! – настаивал чудаковатый любитель коней. - Такого зерна для Пегаса нигде не найдёшь.
     -Ого! - Викторий стал присматриваться к зёрнам, горящим на ладошке. - Как золотые!
      Старик наклонился к нему.
      -Россыпное золото! - прошептал на ухо. – Как бог свят…
      У Виктория глаза увеличились.
      -Золото? - Он тоже стал шептать. - Полный мешок?
      -Ну, да. - Старик подмигнул ему. - Тут надёжно. Как в банке.
       -А как же этот конь?  - Парень улыбнулся. - Он что же, золото жуёт?
      -Зачем? Дурак он, что ли? - опять шепнул старик. - Мешок с двойным карманом. В одном настоящий овёс, а в другом… Ну, ты понял?
       Посмотрев по сторонам, парень насупился.
      -А зачем вы всё это мне говорите?
      -А ты, сынок, это… Ты шибко понравился мне. - Седой Скиталец снова подмигнул ему и только тут Викторий заметил, что  один глаз миллионера сияет голубее другого. – Слушай, сынок! Есть идея! А что если я подарю тебе этот мешок?
      -Нет уж, извините. - Парень растерялся и сделал шаг назад. - С чего бы это вдруг?
      -Да не вдруг. Это мне капитан подсказал. - Чудаковатый профессор многозначительно посмотрел наверх. - Капитан Стариканыч… Ты понял?
       -Если честно, то…
       -Ничего, сынок! – утешил профессор, обнимая Виктория.-  Ничего! Со временем поймёшь!
        Смущённый Викторий не  знал, что подумать  и уже немного сожалел о том,  что связался с этим странным профессором.
      К ним подошёл человек в тёмно-синей униформе  – рабочий,  следящий за порядком в конюшне миллионера.
     -Извините, - проговорил он, кланяясь как китайский болванчик. – Если вы не против, то… мы тут собрались уборку делать.
     -Валяй! - великодушно разрешил миллионер. - И на всякий случай запомни в лицо вот этого молодого человека. Это мой сын. Наследник. Почти заморский принц.
      «А старик, по-моему, того…» - с грустью подумал Викторий, шагая следом за миллионером и не замечая странную схожесть походки; миллионер едва заметно припадал на правую ступню – точно так же, как это делал Викторий.
      
                7            

      Рассвет, зажатый облаками над океанским простором, не спешил «разрассветиться, раззолотиться», как сказал чудаковатый миллионер, когда они вновь оказались на  верхней  палубе. Здесь было свежо. Налетающий ветер полоскал на мачте русский Андреевский флаг – Викторий только теперь заметил.
       -Погодите,- задумчиво сказал он.- Так мы же выходили под иностранным флагом? Или я что-то путаю?
       -Нет, сынок, не путаешь, – радостно ответил миллионер. – Просто ты не знаешь о том, что я всегда путешествую под русским флагом. А  капитаны это уже знают на зубок. У меня капитанов много знакомых. Я недолюбливаю самолёты. У меня аэрофобия, сынок. Я в детстве с дерева упал. Огромное такое было дерево. До облаков доставало…
       «Интересно, - подумал Викторий, - и у меня страх высоты!»
       Они вернулись  к белому роялю, стоявшему «в кустах» –  в музыкальном салоне, где было полно всевозможных экзотических растений, находящихся  в расписных кадушках.  Чудаковатый миллионер стал расспрашивать о матери Виктория, о том, какое детство было у него, что делал, что читал, что любит, что ненавидит, какую музыку предпочитает…
      -У нас много общего! И это не может не радовать!- подытожил старый чудак, снимая дыроватую соломенную шляпу. - Скажи, сынок, а ты откуда знаешь остров Иконникова?
     -Я ходил в скотопрогон.
     -Вот как! - Старик покачал головой.- У тебя, говоришь, туристический бизнес? А как ты докатился до скотопрогона? 
     -Отец ходил когда-то. Вот и я решил…
     -Похвально. - Седой Скиталец протёр пенсне. – Только не всегда нужно идти по стопам отца. Если папка, например, хлебнул тюремной тюри… Ну, да ладно, не будем о грустном.  Давай-ка лучше мы поговорим…
      Мимо широкого открытого окна музыкального салона прошла нарядная парочка. Ловелас, обнимающий девицу за тонкую талию,  остановился и неожиданно громко сказал Седому Скитальцу:
     -Ну, так что? Когда мы будем оформлять  бумаги на  губернаторство?
     -Проспись! Дон Жуан…- пробормотал миллионер, отворачиваясь от окна.
       Ловелас на палубе неприлично громко захохотал, увлекая девицу дальше и рассказывая анекдот. 
      Не сдержавшись, Викторий усмехнулся, грустно говоря:
      -Я понял так, что вы уже продали остров Иконникова?
      -Не беда!  - Старик улыбнулся, надел пенсне. - У меня есть кое-что получше!
      -Даже так? И что же, интересно?
      Чудаковатый миллионер взял какую-то старую сиротскую сумку, лежавшую на полу рядом с белым роялем.
      -Есть на Катуни-реке остров Патмос, - начал он торжественным голосом.- Ты не слышал, сынок?
      -Слышал, да. Когда ходил в скотопрогон.
       -Вот хорошо. А Библию читал?
       -Да так… Только листал, если честно.
       -Ну, как же так, сынок? Зачем же людям грамота дана, если не затем, чтобы священное писание читать? - Старик раскрыл пастушью сумку и доставая оттуда потрепанную Библию. - Дело в том, что в Греции есть тоже остров Патмос, знаменитый тем, что когда-то на нём  святой Иоанн Богослов написал своё «Откровение». На Патмосе был ему голос, и было видение, о котором ты прочитаешь в Библии буквально следующее: «Я, Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби, и в царствии, и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемом Патмос, за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа. Я был в духе в день воскресный и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний; то, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам…»  - Чудаковатый старик помолчал, как бы дожидаясь, чтобы слова эти легли на сердце молодого человека. Затем он протянул ему потрёпанную Библию. - Держи, сынок. Дарю на память.
      Молодой человек стал отказываться.
      -Нет, спасибо. Она вам нужнее.
      -Бери, бери. Она у меня здесь – и в голове и в сердце! – Седой Скиталец посмотрел на небеса и вдруг сказал: - Читая Библию и перечитывая, я сделал открытие…
     - Какое открытие?
     - А вот какое… Откровение святого Иоанна Богослова было не в Греции! Нет! Не там он всё это видел, слышал и написал! - Старик потыкал тросточкой куда-то на восток. - Всё это случилось на Алтае! Всё было там, на Катуни, на острове Патмос. 
      Викторий передёрнул плечами. Ему отчего-то стало неуютно.   
      -Христос был на Алтае? Вы что же, Библию хотите переписать?
        Несколько секунд старик внимательно смотрел на него. И вдруг рассмеялся.
      -Ну, где уж нам, сынок! С суконным рылом, да в калачный ряд? Нет, не получится. А так хотелось бы!  Сам  Бог велел! Столько совпадений – дух захватывает!
       Старик разволновался.  Живо, молодо встал. За тоненькими стёклами пенсне – в широко распахнутых зрачках – полыхал какой-то странный жар и снова левый глаз его стал голубее правого. Незаметно потирая рукою под сердцем, Седой Скиталец  широким шагом прошёлся  вдоль окон музыкального салона. Затем подсел к роялю, взял несколько аккордов и заговорил, как ни в чём не бывало:
      -А сейчас-то уже не гоняют гурты по Алтаю?
     -Нет. На машинах возят.
     -Это плохо. Плохо для скотины.
     -Для человека лишь бы хорошо…
     -Ну, про это, сынок, я вообще говорить не хочу. Как вы там только живёте, не знаю… - Сосредоточенно глядя под ноги, Седой Скиталец насупился и неожиданно сказал с ожесточением: - Россия – это скотный двор!
     -Зачем вы так? Не надо! - Викторий поднялся.
     -Это Алексей Толстой. «Похождения Невзорова или Ибикус». Знаешь? Нет?  Русскую классику, сынок, надо знать как «Отче наш», - назидательно сказал профессор, постукивая тросточкой по полу. - Ну, да ладно, всё у тебя только начинается.  Значит, говоришь, бывал в горах Алтая?  Ну, и как тебе?
     -Здорово там!
     Старик был доволен.  Глаза заискрились.
      -Чуйский тракт – это моя судьба! – разоткровенничался он. - Это музыка моя, любовь и высокая грусть, уходящая к звездам! Прости, сынок, но это не просто кучерявые слова – это действительно  так. Я сейчас тебе исполню «Поклонение Чуйскому тракту». Это моя лебединая песня!..
      -Ну, зачем же так грустно?
      -Увы, сынок! Увы! Жизнь вообще штука грустная и такая короткая – гораздо короче, нежели нам это кажется в начале пути. Правда, в конце утешение у нас появляется – мысль о бессмертии духа. Ну, пускай не вышел Моцарт из меня, зато из меня вышел очень даже талантливый Пастух, я это говорю без ложной скромности. Я этим горжусь и даже счастлив. Знаешь, почему? – Старик тонкой тросточкой на небо показал. - Там, на горних лугах и полянах привольно пасётся корова Зимунь, священная славянская корова.  Это она породила молочную реку –  Млечный путь, бесконечно текущий по саду Небесного Ирия. Того самого Ирия, который когда-то был Золотым треугольником. – Старик тонкой тросточкой начертил на полу треугольник. – Вот здесь гора Белуха. Здесь – озеро Байкал. А здесь – гора Мера,  полюс гармонии, та легендарная Мера, которая под землю провалилась. Теперь там находится крупное месторождение золота. Олимпиада. Люди год за годом  роют, роют золото, и ни сном и ни духом не знают и не ведают родной истории. Жалко, сынок. Очень жалко. Ну, давай я сыграю тебе. Что языком-то попусту…

                8   
 
        Малиновое утреннее солнце медленно вспухало вдалеке, цветком вырастая из океана. Туман бродил стадами на зеленоватых полянах, сверкающих будто бы россыпями обильной росы и нежными куртинами трепетных купальниц – алтайских огоньков. И океанские птицы, присевшие на эти зелёные «поляны», казались алтайскими уларами. И далёкий берег, вздымавшийся в голубоватом мороке, представлялся дивным перевалом, с которого можно увидеть весь Горный Алтай, и даже ту степную, родную деревеньку, краше которой, кажется, нет ничего на свете.
       Вот о чём он играл – широко, вдохновенно.
       Люди, собравшиеся кругом, стали восторженно аплодировать, когда затихли последние, щемящие аккорды.
       Итальянцы оказались в музыкальном салоне – молодые весёлые парни и девушка.
        -Грацио! Грацио!- изъяснялись они на певучем генуэзском наречии. - Мы слышали ваши концерты в Генуе!
       Они громче всех поздравляли и «на пьедестал подсаживали» самобытного русского композитора – ставили его почти  что  рядом с Моцартом.
         Седой Скиталец был спокоен, чтоб не сказать, равнодушен к этим восторженным возгласам.
          Чуть позднее, снова оставшись наедине с молодым человеком, старик вздохнул, глядя куда-то в океанскую даль.
     -Звонкая монета – лесть и похвала, многое можно купить за такую монету. - Он призадумался. - Нет, я не спорю, эти итальянцы говорили искренне. Однако же из головы моей почему-то не выходит горькая строчка Стендаля: «О первых успехах Моцарта итальянцы дали такие отзывы, в которых было больше зависти, чем справедливости». Так что, сынок, не стоит обольщаться.
      -Какая у вас грандиозная память! - Викторий языком поцокал.
      -Была грандиозная...- Старик закручинился. - А потом я мозги потерял в лагерях. В пионерских. Ну, и пропил, конечно, много, как всякий настоящий русский человек.
       Кто-то подошёл к седому композитору, попросил автограф. Отодвигаясь от рояля, он молча расписался.
       -Пойдём, сынок, подышим, - пригласил он, вставая. - Расскажи мне ещё, где ты был, как ты жил?
      -В Саянах. Там, в основном. - Молодой человек отмахнулся. - Разве это интересно? Вы бы лучше рассказали о себе.
      -Мне интересно. И даже очень. Мамка-то жива?
      -Да нет. - Викторий опустил глаза. - Три года как похоронили…
      -Пойдём, помянем. Как мамку-то звали?
      -Так я уже сказал: Саяна.
      Седой Скиталец, глубоко вздыхая,  согласно покачал головой. 
       Потом они сидели в баре возле панорамного окна. Говорили о многом. 
       -А знаешь ли ты, что  первые люди, появившиеся на Земле, – это были Алтай и Саяна, - сказал профессор. – Мужчину звали – Алтай. А женщину – Саяна.
      Молодой человек оживился.
      -А хотите стихи?- неожиданно предложил. - Восемь строчек всего. Прямо в тему.
      -Твои? Ну, давай.
 
Светом сказаний душа осияна,
Годы тот свет погасить не смогли!
Первые люди – Алтай и Саяна –
Грезятся мне в дальних далях Земли.

Горестно жить в суетящемся мире –
Он то грешит, то считает гроши.
Как отыскать мне таинственный Ирий –
Райское место в сибирской глуши?..

        Старик снял пенсне и заплакал, ничуть не стесняясь этой внезапной слабости.
        - Молодчина! Прямо в тему, говоришь? Нет, сынок, прямо в сердце!
        Викторий напряжённо смотрел на него.
       -Вы так сильно побледнели! Может, вам пойти, прилечь?
         -Пустяки! - Вытирая слёзы рукавом, Седой Скиталец улыбнулся через силу. - Пустяки! А стихи настоящие!
         -Вам, правда, понравилось?
         -Правда, сынок. Я дожил до того, что душою кривить не могу. - Старик опёрся двумя руками на тросточку с треугольным, крупным набалдашником, на котором было что-то написано.
        -А что у вас там? - спросил молодой человек, избоченив голову. - Я давно заметил, а прочитать всё никак не могу.
        -«Байкал», «Белуха», «Мера», - подсказал профессор. - Я уже говорил – это вершины золотого треугольника, в котором находилась райская земля СибИрия.
        -А можно поподробней? Что это такое?
        -СибИрия? – Профессор посмотрел в сторону солнца. - Образ  СибИрии возник из легенды, впитавшей в себя многие сказки, эпосы, мифы,  историю и этнографию Сибири и всего евро-азиатского континента.
       -Глубоко! - изумился молодой человек.
       -По мелководью далеко не уплывёшь, - парировал  профессор. - Ну, так вот. Понятие «СибИрии» возникло из двух мифических образов. С одной стороны – это Сивер –   дух мороза в наших русских сказках. С другой стороны –  это Ирия – священная райская земля древних славян. Вся эта территория, исходя из легенды, раньше называлась Ирия, а после того, как  изменился климат и на землю пришел холод, край этот стали называть Сивирия, потом Сибирия, ну, а позже – Сибирь.
         -Да, да! - Викторий потёр подбородок с ямочкой. - Мама  что-то говорила мне про эту Ирию – небесный рай. Только я не пойму – ведь это же на небе? Причём  же тут Сибирь?
        -На небе находился, так сказать, оригинал – Небесная Ирия. А на Земле находился прообраз обетованной страны. - Старик посмотрел в небеса и вдруг тихо добавил: - Меня там, однако, заждались. Я слышу.
        -Что? – не понял Викторий, поглядывая по сторонам. – Что вы слышите?
        -Я слышу печальные звуки, которых не слышит никто. Мало того, сынок… Я вижу, вижу звуки этого мира!.. – Глаза старика оторвались от неба. Он вздохнул. Помолчал. - Ты, сынок, почитал  бы ещё…
       -Ну, уж нет! -  заскромничал молодой человек, улыбаясь. – Маэстро! Я не хочу вас разочаровывать. Лучше бы вы поиграли ещё. Музыка всё-таки больше, чем слово.
        -Это так. Хотя нотных знаков только семь, а в алфавите знаков, куда как больше.
        -Побеждают не числом, а умением.
        -Правильно, сынок. - Помолчав, маэстро глазами показал на афишу. - Ты не обратил внимание?
         -Что? Концерт?
         -Да. У меня сегодня вечером концерт. Так сказать, по заявкам. Так что  милости прошу.
       -Придём! - пообещал молодой человек. - Обязательно придём!
       -Придём? Придёте? Это как понять? - Наклоняя голову, маэстро  посмотрел поверх пенсне.
       -Ах, да! - Викторий спохватился.- Я же не сказал вам… Я ведь здесь  не один. И жена, и дочка.
       -Да что ты говоришь?! Вот молодец! Вот хорошо. Рад буду познакомиться. - Седой Скиталец незаметно ладонью погладил в области сердца.- Приходите. Играть буду только для вас. Исключительно.

                9

        Народу было столько, что в концертном зале стену пришлось разбирать – благо стена раздвижная, открывающая пространство соседнего помещения. И вот таким оригинальным способом концертный зал увеличили вдвое. Но и этого оказалось мало – люди стояла на палубе возле  открытых окон. Маэстро опасался, что океан под бортом будет ему мешать своею бесконечной музыкой, но океан как будто тоже захотел послушать – волны притихли, присмирели на время концерта.
       Никто ещё не знал, что это будет последняя, прощальная гастроль. Знал только он – бессмертный и бескрайний океан. Да ещё, наверное, сам маэстро знал или предчувствовал – вот  потому его животрепещущая музыка приобретала щемящий оттенок трагизма и всего того, что делает искусство необычайно возвышенным, неповторимым. Он выступал тогда как виртуоз, как человек-оркестр. Перед ним был добрый десяток инструментов: скрипка, флейта, рояль, гитара, саксофон, гобой, варган, пастушеский рожок… Он показывал такие чудеса, вытворял такое волшебство – никто и никогда потом ничего подобного не видел и не слышал…
       Журналистам, оказавшимся в зале, и человеку с портативной кинокамерой пришлось работать, как сказать, по-партизански; суета папарацци всегда отвлекала и раздражала Маэстро. Всегда, но только не в этот раз – он всё-таки чувствовал дыхание гибели…
     Сердечный приступ сразил его прямо на сцене во время концерта, когда уже сильно штормило, и небеса над океанскими просторами одевались чёрно-мохнатыми тучами, с которыми ветер не мог совладать, как ни старался. В это время на огромном лайнере что-то с электричеством случилось – свет в концертом неожиданно  погас.
      -Свечи, свечи, свечи! – раздались голоса. – Где свечи?
      -Не надо! Зачем? Маэстро и так нам сыграет – вслепую!
      -Стойте! С ним что-то…
       Шумиху и панику, поднявшуюся кругом, Седой Скиталец  уже не слышал. Угасающим зрением он напоследок тянулся в большое окно, окроплённое солёными брызгами. Там крупная луна изредка сверкала  в вышине, напоминая вершину Белухи, бросающей бенгальские блики на вздыбленные водяные горы. Колоссальную громаду лайнера слегка раскачивало, как большую люльку, и Седой Скиталец на прощание чему-то улыбался; может быть, вспоминал  своё  детство, когда он вот так же колыхался в зыбке, начиная своё первое плаванье по житейскому морю.
       Пастушья сумка старика, лежащая на столе неподалёку от белого рояля, равномерно покачиваясь, доползла до края и упала. И в тот же миг темнота притихшего концертного зала  озарилась таинственным, призрачным светом – сумка приоткрылась, и на волю выкатился золотисто-оранжевый шар. Покружившись над головами людей, огненный шар остановился в воздухе над стариком, а затем – легко, беззвучно – прошёл сквозь прочное стекло окна-иллюминатора и ненадолго пропал где-то за плотным  пологом из туч и облаков.
       До рассвета ещё было далеко и, тем не менее, над чёрным непогожим океаном, где бесновался шторм, неожиданно стал разгораться  золотистый утренний свет – божество пастухов и поэтов. И там, где разгоралось  это божество – за тучами, туманами и ливнями – там уже выходили на свет, в полный  рост поднимались берега долгожданной России.

                10

      Великому художнику – великая печаль.
      Посмертная маска его, снятая корабельными докторами, запечатлела выражение глубокой, потаённой скорби, давней боли и тоски по какой-то небесной, несбывшейся мечте. Подобные лица глядят в этот мир из окладов старинных икон, –  так или примерно так писали утренние газеты, сокрушаясь о великом профессоре и музыканте. Писали о нём очень много. И очень разное. Кто-то дописался  даже до того, что, дескать, этот русский гений, он – не похуже самого Николо Паганини – заключил какую-то сделку с дьяволом, с Эрлик-ханом или Змеем Горынычем. И поэтому, дескать, он овладел таким потрясающим искусством, способным воздействовать на человека сильнее гипноза, сильнее магнетизма и шаманизма.  Дьявол, дескать,  дал ему возможность не только слышать, но и видеть звуки, дал возможность играть –  в обмен на то, чтоб он молчал о том, что знает дорогу в ту страну, где можно быть счастливым. Только именно это как раз он и рассказывал людям – вдохновенно и  громко  рассказывал при помощи своего волшебного искусства. И рассказ его был невероятно прекрасен. Особенно последний рассказ-концерт.
      Писали о том, что прощальный концерт его был изумительным. Маэстро в тот вечер  музицировал много, охотно, горячо и азартно. И говорил он так же азартно и горячо – в перерывах между игрой. И всё-такт, всё-таки… Настоящий творец наиболее полно говорит о себе после смерти, как это не печально, как это ни  странно прозвучит. Так оно и случилось.               
      Через несколько лет в заокеанском городе, где в последнее время жил и работал Седой Скиталец, решено было открыть музей и даже поставить памятник: если нет пророка в Отечестве своём, он появляется в чужом Отечестве.
      Викторий, сын, к назначенному дню прибывший на это печальное торжество,  привёз уникальную плёнку –  последний  концерт на пароходе.
      Во время торжества было много высокопарных речей, которые частенько люди любят говорить возле гроба или постамента, «стесняясь» или опаздывая говорить всё это человеку живому. Затем звучали музыкальные отрывки из сочинений Седого Скитальца, и вслед за этим на огромном белоснежном экране – неподалёку от пьедестала –  появился живой вдохновенный Маэстро.
       -Пускай твердят, «вначале было слово», - заговорил он, проворно жестикулируя,-  но мы-то с вами знаем, что вначале Музыка была. Божественная музыка. Шумели над землей шальные ветры. Осень чеканила червонное золото и легковесную медь. Весенний гром раскалывался лазурной глыбой – осколки  падали в траву и  становились незабудками, синими колокольчиками, зазвонисто поющими в печальной тишине. Так было и так есть. И я давно влюбился в эту музыку, великую музыку мира, которая знает о жизни что-то такое, что знает только Бог на небесах.
       О, музыка, музыка! Лишь она одна способна совершать такое волшебство – воскрешать забытые картины и возвращать утраченные годы, полные любви, надежды,  веры в себя и в людей. Всякий раз я в этом убеждаюсь, когда слышу великую музыку. И всякий раз душа моя – в минуты радости или уныния! – расправляет крылья и уносится к далёкому, родному  Алтаю. Грех жаловаться, в жизни у меня было много сказочных дорог. Много чудесного довелось мне увидеть, много диковинного, достойного самых больших и высоких восклицательных знаков! Но нигде я не был счастлив так, как в золотой колыбели  Алтая, в той самой колыбели, где родился первый человек Земли, если верить седоволосым легендам и седобородым   преданьям, в которых веками звучала, и несмолкаемо будет звучать бессмертная, великая и чистая душа народа.       



               
                НИКОЛАЙ ВИКТОРОВИЧ ГАЙДУК
 

          СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В ДЕСЯТИ ТОМАХ

                ТОМ 7


                БОЖЕСТВО ПАСТУХОВ И ПОЭТОВ

                роман
 

                СОДЕРЖАНИЕ


ПРОЛОГ……………………………………………………..
РАССТАВАНИЕ…………………………………………….      
ОСТРОВ………………………………………………………..
ПОКЛОНЕНИЕ ЧУЙСКОМУ ТРАКТУ…………….
ХОЛОДНЫЙ КОСТЁР…………………………………….
БЕГЛЕЦ ПОНЕВОЛЕ…………………………………….
ЗАГАДКА ЗОЛОТОГО ТРЕУГОЛЬНИКА…………
СТО ЛЕТ СПУСТЯ………………………………………….
АЛТАЙНА…………………………………………………….
КУЗНИЦА ПОД ОБЛАКАМИ…………………………
ЭПИЛОГ НА БЕЛОМ КОРАБЛЕ…………………….
 



 

 Книга напечатана в авторской редакции
         Корректор Л. В. Аликина