Батюшка Дон кн. 1 гл. 9

 
Долгое ожидание неминуемой трагедии порою оказывается сильнее самого горя. На улице Светлого пути случился чёрный день, одновременно хоронили троих ранее полных жизненных сил мужчин.
- За что нам такое наказание! - рыдали уставшие женщины.
Ровно половина жителей посёлка разобрала венки и построилась за обитым красной тканью гробом Ефима Точилина. Вторая часть людей хоронила Кирилловых. Как обычно похороны сопровождались лёгкой неразберихой. Со всех сторон слышались приглушенные команды:
- Возьми табуретки!
- С крестом проходите вперёд…
- Женщины, разбирайте венки, - шипел недовольный голос, - вон ещё сколько осталось!
 - У кого нет нарукавного платка, подходите по очереди…
 Жуткий горячий ветер без разбора хлестал длинной плетью вытянутую колонну. Провожающие в последний путь жались к стенам домов, словно прятались от всевидящего ока смерти.   
- Ефимушка, родной! - запричитала тёща Зинаида Степановна. - Зачем ты ушёл от меня?
- Не надо, мама! - остановила Антонина рыдающую мать.
У всех родных Точилина были абсолютно белые, бескровные лица.
- Бабушка, ты хоть за калитку выйди, проводи его, - попросила она древнюю соседку.
Старая женщина еле вышла за калитку на больных ногах и перекрестила покойника вслед уходящей процессии:
- Я его мальцом на руках держала, а уходит первым…
Сами похороны прошли буднично и тихо. У родственников погибших горняков за многодневные бдения на скорбном шахтном дворе истлели последние душевные силы. Поэтому они скомкано попрощались со своими близкими, словно обидевшись за преждевременный уход.
- Вы отмучились, а нам лямку тащить дальше в одиночку! - слёзно укоряли ушедших.
Погибших похоронили всех вместе, на кладбище по соседству с кровожадной шахтой. Григорий Шелехов подумал, что не только жизнь этих людей, но и смерть была неразрывно связана с шахтой.
- Даже после смерти она покойных далеко от себя не отпустила, - словно прочитав его мысли, сказал Павел Лисинчук.
- Собрала свою кровавую жатву… - печально согласился Григорий.
Их положили ровными армейскими рядами с восточного края погоста. Пустую до этого дня площадку в одночасье засеяли неопрятные чёрные холмики с деревянными наскоро сбитыми крестами.
- Целая полусотня полегла! - на военный манер определил Шелехов.
- Я тоже мог здесь лежать… - сказал Лисинчук и отвернулся, пряча стыдливую слезу.
На многолюдных поминках тестя Григорий сел за длинным столом рядом с ним. Обычно на любой, даже каверзный вопрос, он отвечал уверенно, без всякого смущения. Теперь же Павел долго не откликался на слова товарища:
- Как ты?
- Держусь из последних сил… - после паузы признался он.
Чувствующий себя неловко Шелехов встал, прочистил горло и громко предложил:
- Всех приглашаем помянуть покойного!
На правах старшего мужчины в семье он поднял свой наполненный стакан и сказал:
- Пусть Земля Ефиму Тимофеевичу будем пухом!
- Царствие Небесное! - поддержали сердобольные бабы.
- Настоящим мужиком был Точилин! - откликнулись мужчины.
Все выпили и закусили. Пашка тоже выпил целый стакан магазинной водки за упокой души, не закусывая, его организм не принимал еду и спросил:
- Знаешь, Григорий Пантелеевич, каким человеком был твой тесть?
- Знаю…
- Не всё ты знаешь… - Лисинчук почти плакал. - Если бы не он, не сидеть мне зараз с вами…
Тоня разносила тарелки с наваристым борщом и осторожно поставила перед ними две, а потом посоветовала:
- Ты бы Паша поел!
- Не хочу.
- Исхудал весь, в чём только душа теплится…
- Не могу я есть Антонина Ефимовна! - пожаловался он и отодвинул тарелку. - Слёзы душат, давайте я вам лучше расскажу, как всё обстояло.
- Расскажи, Пашенька, расскажи… Полегчает.
За шумным поминальным столом сразу замолчали, люди даже есть перестали. Всех жителей интересовало, как смогли люди вырваться из настоящего ада шахтного пожара. Лисинчук обвёл взглядом затихших гостей, нервно отодвинул нетронутую тарелку и рассказал о том, что случилось с ними:
- Казалось, прошла вечность, прежде чем мы услышали свист ушедших за стену разведчиков. Следующая тройка отправилась с целью добыть и принести воду. Я лежал среди своих товарищей и временами терял сознание. Мой язык раздулся и затвердел, будто деревянный. Я с полным безразличием ждал смерти или спасения. 
Чем ближе его печальная история подходила к концу, тем чаще сердобольные женщины утирали траурными фартуками обильные жалостливые слёзы. Они понимали, что на их месте мог оказаться любой из мужей и сыновья.
- В очередной раз я вернулся в сознание и увидел множество людей, - неторопливо закончил Павел - Мне дали небольшой глоток воды и подняли на ноги. У ствола даже самые крепкие из нас падали в обморок, такова была реакция на свежий воздух. Самый старый из нас, Ефим Тимофеевич умер на руках у спасателей прежде, чем его подняли на поверхность.
- Я так кумекаю - угарный газ проникал через сложенную наспех стену, - предположил сидящий рядом с Шелеховым угрюмый горняк, - вы просто постепенно принюхались к нему, травились понемногу.
- Наверно, - согласился выжатый переживаниями Лисинчук. - Нас одного за другим, завёрнутых в одеяла, как младенцев подняли на поверхность и доставили в поселковую больницу. Я слышал крики огромной толпы, собравшейся у шахты, когда по посёлку пронеслась весть, что найдены живые люди. 
- Ваше спасение после стольких дней заточения в горящей шахте казалось чудом. - Григорий мотнул головой с обильной сединой. - Никто уж не надеялся, што в шахте могут быть выжившие, раньше такого не случалось…
- Раз за разом горноспасатели распечатывали ствол и спускались вниз, но от притока воздуха огонь разгорался сильней... - степенно объяснил один из спасателей. - Лишь когда в шахту вылили неисчислимые тонны воды, мы смогли продвинуться на некоторое расстояние. Тут и обнаружили первую группу выживших.

***
После окончания шокирующего повествования многие горняки вышли на свежий воздух покурить. Чувство неловкости и вины, возникающее у живых перед мёртвыми, понемногу рассеялось. Жизнь настойчиво брала своё. Балагур Семён Глухов снова хохмил: 
- Бывший директор нашей шахты, покидая свой пост и передавая дела молодому коллеге, сказал: «Вот три письма. Когда будет трудно, вскрывай по одному - там дельные советы». Настало тяжёлое время, и вспомнил преемник о письмах. Распечатал первое из них. В нем было написано: «Вали всё на меня!» Так и поступил новый директор, его поняли и простили. Но дела и дальше не улучшались, и пришлось вскрыть второе письмо. Прочёл второй совет: «Признавай ошибки и обещай исправиться!» И этот совет пригодился. Через некоторое время снова тучи над головой директора сгустились, и пришлось вскрыть третье письмо.
- И шо там было? - зашумели слушатели.
- В нём он прочёл: «Готовь три письма!»
- Лихо!
Григорий стоял один, чуть поодаль, дымно смоля папиросу, разговаривать не хотелось. Внезапно он услышал утомлённый голос жены:
- Вот ты где Гриша!
- Вот вышел покурить.
- Мать сильно переживает, - она неслышно подошла сзади, - почернела вся, осунулась.
- Сдала Зинаида Степановна, энто точно... - согласился он с Тоней и крепко обнял. - Недавно ходила молодухой, а ушёл Ефим и сразу старуха.
- Ох, Гришенька! - запричитала жена и беззащитно прижалась к его гудящей груди. - Что же нам теперь делать, как жить дальше?
- Как жили, так и надо жить. - Григорий обречённо смотрел в сторону. - Они умерли, а нам детей надо растить…
- Как ты можешь так легко говорить о смерти?
- Я столько смертей повидал, стольких людей похоронил, што не боюсь её костлявую.
- А я боюсь!
- Придёт моё время, спокойно в землю лягу.
- Зачем такое говоришь, зачем беду кличешь?
- Кличь её не клич, она сама в любом случае нагрянет… Пожили мы с тобой спокойно пару годков, а она уже рядом, своё с лихвой берёт. - Шелехов зло отшвырнул догоревший окурок. - И кто знает, какие беды впереди…
- Да разве что может сравниться со смертью родителей? - вскинулась Тоня. - Для меня это самое страшное… Как жить опосля?
- Привыкнешь!
- Привыкну? - возмутилась она, и в голубых глазах вспыхнул искорки. - Ты так говоришь, потому что он тебе не родной отец… Я всё забыть не могу, как ты в тот день пьяным заявился. Не прощу никогда!
- Как знаешь… только я Ефима уважал и жалею о нём. Вины моей в его смерти нет и потому не совести меня, не надо…
Григорий резко отодвинул обиженную жену и решительно направился в сторону засыпающей степи. Он шёл, уверенно ставя на пыльную почву могучие ноги, а Тоня осталась стоять одна, с прижатыми к высокой груди, трясущимися руками.
- Как он может так обижать меня? - растерянными глазами она смотрела в след уходящему мужу и не узнавала его.
С этого дня пролегла между ними невидимая чувственная трещина, с каждым последующим годом всё более широкая.

***
За годы первой пятилетки шахты Донбасса подверглись значительной технической реконструкции. На смену обушку пришёл отбойный молоток, а коня коногона на откатке угля сменил электромотор. Однако добыча угля отставала от нужд поднимающейся промышленности. В 1932 году два среднестатистических забойщика добывали одну тонну угля за смену.
Имелось несколько причин низкой производительности труда. Плохое, часто преднамеренно халатное, использование механизмов. Непривычные отбойные молотки специально портили, в пневматическую систему молотка не подавали воздух, хрупкие наконечники безжалостно ломали.
- Придумали всякою ерунду! - судачили седые забойщики, чадившие самосадом после смены. - Обушком и совковой лопатой оно привычнее…
Центральной фигурой шахты оставался забойщик. Стоя на коленях, высота забоя не позволяла работать в полный рост, добросовестный горняк подкалывал слоистый пласт и по несколько часов откидывал добытое «чёрное золото» широкой лопатой. Большинство на смене частенько спали, заинтересованности в увеличении добычи не было. Зарплату получали не за нарубленные тонны, а за часы.
- Шахтёр спит, зарплата идёт! - шутили опытные горняки.
Техника безопасности пребывала в зачаточном состоянии. Крепёж кровли производился спустя рукава, травматизм держался на невероятно высоком уровне. Ещё одной причиной являлась большая текучесть кадров, с наступлением весны многие шахтеры уезжали в деревни к весеннему севу, и возвращались лишь поздней осенью.
- Шахта - оно вестимо хорошо, но без землицы мы никуда!
В начале тридцатых, признанным передовиком Донбасса считался горняк из рабочего города Горловка Никита Алексеевич Изотов. В январе 1932 года Никита выполнил план угледобычи на пятьсот процентов, а в июне на две тысячи. За трудовой подвиг Изотов был награждён орденом Ленина. 
Шахта «Центральная-Ирмино» города Кадиевка относилась к разряду отстающих. Плановая суточная норма не выполнялась. Руководство шахты сделало отчаянную попытку изменить ситуацию. Парторг Петров и начальник участка Машуров обратились с предложением к горняку Александру Стаханову пойти на рекорд по добычи угля. 
Жаркой долгой ночью на 31 августа 1935 года, за шестичасовую смену пройдя десять уступов лавы, он выдал сто две тонны угля. Разделение труда забойщика и крепильщиков стало основным условием успеха.
Стаханов перекрыл норму добычи на своей шахте в четырнадцать раз, средняя сменная производительность одного горняка на отбойном молотке составляла тогда около шести тонн. Главная газета Советского Союза московская «Правда» напечатала статью о герое. По ошибке корреспондента забойщик был назван Алексеем. Сталину доложили о случившемся казусе.
- Советские газеты не ошибаются! - изрёк вождь народов. - Если в «Правде» написали, значит, будет Алексеем.
Стаханов стал именоваться Алексеем Григорьевичем, его наградили орденом Ленина. Рекорд Стаханова опрокинул существовавшие тогда технические нормы. Благодаря разделению труда между забойщиком и крепильщиками, другие шахтёры начали ставить рекорды добычи. Дюканов нарубил более ста тонн. Вскоре рекорд ненамного перекрыл Концедалов, следом Савченко добыл сто пятьдесят тонн. Донбассовец Артюхов добыл в два раза больше. Раззадоренный Никита Изотов выдал «на-гора» невероятные шестьсот тонн и доказал, что он лучший в горняцком деле...
По решению руководства страны уравниловка в горняцком труде отменялась. Отныне каждый шахтёр получал зарплату за персонально нарубанный уголёк. По всей стране множество забойщиков включалось в гонку за рекордами и за длинным рублём. Вскоре шахтёры СССР полностью обеспечили потребности страны в «чёрном золоте».

Продолжение http://proza.ru/2011/10/08/4


Рецензии
Когда Я пришел в геологию. У меня был наставник. Он рассказывал, что после Рабфака он в 30-х годах был мастером на шахте в Донбассе. "Его задачей было выгнать шахтеров из забоя. Бригада работала по 16-18 часов и более. Так как оплата была прогрессивно-премиальная. Была норма, после ее выполнения за каждую следующую тонну сверх плана премия удваивалась. После 32 тоны оплата затону была такая, как за все предыдущие и росла дальше. "Стахановское движение" - убило прогрессивку..."
Очень прекрасно описан быт и работа горняков. Реально описанная история о жизни наших родственников. Спасибо за сохранение памяти.
С уважением.

Игорь Левдоне   26.02.2020 12:48     Заявить о нарушении
Спасибо!

Владимир Шатов   26.02.2020 14:22   Заявить о нарушении
На это произведение написано 10 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.