Стихи, проза, эссэ, афоризмы

 Мне меломаны и читатели
 Твердили: «Слушай и читай!
 Не будь искусства, мы бы спятили:
 Оно — наш одинокий рай.»
 Мне как-то признавалась женщина:
 «Когда б не секс, достала б яд.
 Что жизнь? Иль скука, иль поденщина,
 А радость — лишь объятий чад.»
  Мне горько жаловался пьяница:
 «С самим собою страшно мне.
 И пусть мой разум затуманится!
 Мое спасение — в вине.»
 Есть три больницы, три обители,
 Где забывают зло и боль.
 Есть три вампира, три целителя —
 Искусство, секс и алкоголь.
 5.8.1972



        ***

 Людскому роду в ужасах войны
 Космическое явлено начало.
 Где жизнь? Где смерть?
 Их грани сметены
 Средь грохота всемирного обвала.
 Есть дьявольское в праве убивать,
 Когда не Бог владеет плотью бренной,
 И падает погибший не в кровать,
 А в пустоту бездонную Вселенной!
        ***
        Матерщина

 Чувства держит в узде мужчина,
 Но, когда нависает беда,
 Вдруг сорвавшуюся матерщину
 Никакая не сдержит узда.
 Так струя раскаленного пара,
 Вырываясь, спасает котел,
 И не этот бы способ старый,
 Бедолага с ума бы сошел.

 Скажем, если жена лукавит,
 Чтоб с другими постель обновлять,
 Он, как будто тяжелый камень,
        Одно слово бросает — «Б...!»

        Иль на каторжную работу
        В лаву лезет, как в темный гроб,
        Чтобы как-то дождаться субботы,
        Да напиться, и «мать его...!»

        Натерпевшись обиды и страху,
        Из несчастья да прямо в грех,
        Он процедит: «Идите все на...!.»
        И уходит он сам ото всех.
        1968
        ***
        Метро

 «Осторожно, двери закрываются!»
 Мертвый голос ровно произнес,
 И усталость на скамейки валится,
 И несется в ад электровоз.

 Было солнце, было пенье, танцы,
 Их манил любви весенний зов...
 Заполняя каменные станции,
 Шевелятся толпы мертвецов.


 Неужели здесь ты, Эвридика?!
 Молча никнут головы старух,
 За окном мелькает тьма безликая,
 Спит на сумках безнадежность рук.

 Призраки, усталые, безмолвные,
 Круг за кругом объезжают ад,
 И глаза Орфея, скорби полные,
 В души их погибшие глядят.
 1970

        ***
 Империя невидимых владык:
 На улицах — безмолвно, пусто, голо.
 В квартиры незаметно газ проник,
 Угарный газ, безжизненно тяжелый.

 Душа мертва. Но жив слепой желудок,
 И каждый стук невыразимо жуток.
 Погашены беседы, словно свечи,
 Кружат бомбардировочные речи.

 Под камень маскируется трава,
 Как дезертиры, прячутся слова,
 Как гады, начинают ползать птицы,
 И друга друг, как стукача, боится.
 1968

        ***
 У них дела - на лад, у нас дела - на ладан;
 Что жалким от того. что гад уже разгадан?!
 И наше кладбище для беспощадных - клад.
 Везде, как никогда, пригодны негодяи;
 Стадней стада овец, стальнее волчьи стаи
 Все дальше ближние, все чаще брат - не брат.

 И горько, смертному, мне спрашивать у Бога-.
 «Да будет свет!» И что ж?
 Мир погрузился в тень.
 Роскошен был и свят творенья первый день
 Что ж ночь предсмертная безбожна и убога?!
 4.11.1997

        ***
 Мещанский тихий дворик. Вечер летний.
 Соседки, чтоб насытить душу впрок,
 Пересыпают новости и сплетни,
 Как символ быстротечности, песок.

 На домино расходуя свободу,
 Друзья о стол стреляют что ни миг.
 Они со стуком убивают годы,
 А годы тихо убивают их.

 Ни страсть не мучит их, ни злая зависть,
 Однообразные приятны дни...
 Но вот приходит смерть,
 А им казалось,
 Что монотонность
 — вечности сродни.
 10.5.1970
        ***
        Э.Ш.
 Как заводь, тих перед рассветом дом;
 Мы ночью, наконец, забыты всеми.
 Безмолвные, обнявшись, мы вдвоем
 Подобны тайной солнечной системе.

 В кольцо сомкнувшись, мудро спит змея;
 Покой в озерах обретают реки.
 Молчанье — сердцевина бытия,
 И дрема тихо нежит наши веки.

 Таким был рай и пусть таким он будет!
 Пусть вечным станет этот теплый час!
 Но нас будильник беспощадный будит
 И в холод будней изгоняет нас.

        Предсмертное

        Памяти М.О.Ж.
 Седовласый, жалкий старичонка,
 Исстрадавшийся полускелет!
 Дом ли это твой иль Божедомка -
 Для тебя страшней застенка нет.

 По нечеловеческим законам
 Ты повис один средь пустоты
 И, свернувшись дряхлым эмбрионом,
 Безнадежно тихо плачешь ты.

 Слеп и наг, ты бесполезней хлама,
 Язвами смердящее старье!
 В девяносто лет ты молишь: «Мама!»
 И сердчишко мечется твое.

 Смерть, как дворник, все твои костяшки
        Свалит на пустырь небытия.
        Все там будем... Потому так тяжки
        Вопли и беспомощность твоя.




        Боже, Боже, только что кричал он,
        А теперь безмолвно сыплет снег.
        Никого под ватным одеялом...
        Так скажите, где он, человек?
        1984
        ***

        Сфинксу над Невой

 Пустыня пред тобой иль Невская вода,
 Недвижно ты глядишь, своим бессмертьем гордый,
 Сквозь жизнь - в небытие,
 Сквозь город — в никуда,
 И тают пеною у ног людские орды.

 И тварь, и человек,
 Ни человек, ни тварь,
 Жить можешь ты в веках - и каменеть веками.
 Ты послан мертвыми, немотствующий царь,
 Чтоб сонно созерцать, что происходит с нами.

 И что тебе толпа, река, и облака?!
 На преходящее глядишь ты скуки ради.
 В тебе ни смерть, ни жизнь,
 Ни радость, ни тоска —
 Усталость вечности
        В твоем бескрайнем взгляде.
        1973

        ***
        Последний вокзальчик

        Закоченелым мартовским вечером шел я в больницу проведать умирающего. Передо мной темнела бугристая тропинка, а вокруг стыл пустынный разор заброшенной, присыпанной снегом стройки. Из земли торчали железобетонные обломки. Цементомешалки и еще какие-то железные чудища цепенели в своем промороженном сне. У больничных стен валялись доски, запаршивевшие от сероватой смерзшейся грязи. Окна светились: за стеклами казенно звякали по казенным тарелкам алюминиевые ложки. В этом унылом позвякиванье слышалась непоправимая убогость. Я вошел. В раздевалке сгрудились безликие и безжизненные. По коридорам вяло слонялись одиночные больничные пижамы. Около десятка таких собралось перед телевизором. Они не сводили глаз с экрана: то было окно в недоступный рай. Мимо меня прошел старик, бережно неся стакан горячей воды.
 Вся больница привычно томилась в бессрочном ожидании, словно забытый в провинции вокзальчик, где поезда проходят изредка и непредсказуемо. Мне думалось: «И такая вот бедненькая скука – всего лишь за какой-нибудь час, а может, и за миг до исчезновения навсегда! И такой убогонький быт – всего лишь за один шаг до непоправимого, нескончаемого небытия!»
        22.03.1979

       

        ***
        Прибрежные впечатления

        Море, с его бурными волнами и немолчным шумом являет собою вечные порывания темной безязыкой энергии к одушевленной жизни и сознанию. В полуночной тьме море ощущается как невидимое и сказочно невиданное животное, необъятная спинища которого влажно поблескивает под слабым светом звезд. Оно беспрестанно движется, но никогда не решается пересечь некую запретную границу. С грохочущим шумом выдыхает оно у берега пену бешенства.
        Жутко думать, что это довременное существо может вырваться за черту берега и поглотить весь наш наземный мир, как некогда погребло под собой Атлантиду.
        Отходишь от него, словно от клетки с рыкающими тирами, ритмичные метания которых таят угрозу гибельного прыжка.
       
        ***

        Читая толкования Библии

        В Библии что ни утверждение, то двусмысленность, а то и многосмысленность. Не говорю уже о суждениях туманных, маловразумительных или явно противоречащих друг другу. Некоторые фразы из Старого или Нового завета - это отправные точки, из которых можно двинуться в разных направлениях, а при помощи софистики — и в прямо противоположных.
        Оправдывая противоречивость, затемненность и неоднозначность восприятия Библии, говорят о возможной неверности ее перевода, а также об иносказательном характере Библии.
        Относительно первого оправдания спрашиваю: если нет полной уверенности в соответствии перевода его древнееврейскому оригиналу, зачем принимать такой перевод? Если же он принят как священный текст, то не логично подвергать сомнению правильность перевода. Или - или.
        Относительно второго оправдания скажу, что иносказательность неизбежно предполагает толкования, и толкований может быть гораздо больше, чем самих толкователей.
        Какими бы святыми людьми ни были богословы, они в силу своей человеческой природы не гарантированы от ошибок и заблуждений, не говоря уже об относительности и ограниченности их интерпретаций. И вот толкователи священных текстов объявляют священными и свои толкования. Это так же нелепо, как приписывать статье о поэзии Пушкина поэтические достоинства его стихов.
        Да, так же нелепо, но влечет за собой последствия куда более трагические, а зачастую и кровавые.
        Ведь священное - значит абсолютное и непререкаемое.
        И вот псевдоабсолютная истина отрицает иные псевдоабсолютные истины, а ее приверженцы враждуют с их приверженцами.
        Вот откуда бесчисленные секты, вот откуда их непримиримость, а нередко и воинственный фанатизм.
        Парадоксальным образом Евангелие, несущее мир, любовь и смирение, люди превратили в многовековой повод для нескончаемых раздоров, разъединения, инквизиторских костров и религиозных войн.
        Любовь смертного к смертному как выражение Христовой любви к человеку пронизывала всю жизнь первых христиан.
        Увы, природная склонность людей к первенству и властвованию, этих, как я убежден, самых злых начал в человеке, взяла верх над созидательным миролюбивым духом первохристианства. Любовь к ближнему, по сути, была потоплена в честолюбивых и самолюбивых богословских диспутах.
        Думаю, куда плодотворнее не почитать священными вполне человеческие толкования божественных текстов, не принимать их в качестве абсолютных истин, не разжигать ненависть в догматических распрях, а почаще заглядывать в собственное сердце и постараться понять, что им движет - любовь к совместному созиданию жизни или сатанинская тяга к ее разрушению.
        В первую очередь не букву Евангелия надо почитать, а сам его пафос: Бог есть любовь.
        28.2.1998


        ***

        О доказательствах любви,
        разрушающих самое любовь

        У любого из нас есть целый клубок привязанностей к людям и местностям, к дому и вещам в доме, привязанностей, составляющих золотой запас души. Мера таких привязанностей есть мера человеческой укорененности в существование.
        Но вот, представьте, мужчину залихорадила страсть, способная разорвать всю эту сеть связей. Набирая силу, страсть превращает бедолагу в ослепленного мономана. В море житейском он отталкивает все плоты и, судорожно цепляясь за одну-единственную соломинку, попадает в полнейшую зависимость от нее.
        И тут перед женщиной открываются широчайшие возможности для шантажа, для садизма, для безраздельного властвования. Многие ли устоят перед таким искушением?
        И вот, стремясь к полноте власти над мужчиной, женщина - осознанно или неосознанно - делает все, чтобы разрушить все другие его привязанности. Влюбленному внушается: моей женской благосклонности ты можешь добиться только ценой отречения от всех остальных и всего остального. Одержимый любовью и страстью, несчастный порывает с людьми, близкими по духу и крови, идет против совести вплоть до преступления. Как в жуткой сказке, он готов вырвать сердце у родной матери - только бы доказать возлюбленной силу своих чувств и удержать ее.
        Так наносится удар в самое ядро мужской души, и рана эта не может пройти бесследно. Вряд ли удастся рабу подавить подспудное недоброе чувство к насильнице; его любовь, словно пораженная злокачественной опухолью, перерождается в разочарованность, антипатию, ненависть.
        А многое ли выигрывает сама «испытательница чувств»?
 Она грабит, отравляет и разваливает то самое мужское «Я», которое и творит любовь к ней. Женщина подпиливает цветущую ветку, на которой сидит сама.
        И не исключено, что в подобных случаях женщиной движет нечто более страшное, чем жажда единовластия: за вампиризмом и садизмом может таиться неодолимая тяга к разрушению и саморазрушению.
        Я говорил о любовных парах, но разве только там требуют доказательства любви, которые разрушают любовь и вместе с ней человеческую душу? Так поступают дети и родители, сестры и братья, друзья и подруги во всех городах и весях.
        И стоит за этим инструментальное отношение к ближнему, неуважение к суверенности его внутреннего мира. А кончается все обоюдной несчастностью, а то и непоправимой бедой.
        Апрель 1996

        ***

 Для меня ощущение реальности человека или предмета по своей силе прямо пропорционально силе любви (во всех смыслах слова), которую я к нему испытываю.
 Дано умерший Флобер для меня куда реальнее, этот прохожий, которого я могу коснуться рукой.

        ***
 Для безлюбого человека мир абстрактен, нереален и пуст.
 10.1.1977

        ***
 Ошибка Сократа в том, что он доверял в познании только логике. Неспособность собеседника зажать предмет в кольцо дефиниций он рассматривал как незнание предмета. Более того, отсутствие дефиниции он считал доказательством несуществования самого предмета.
 Но мир существует до и помимо дефиниций, и познает человек не только понятийно.
 6.5.1977

        ***
 Казалось бы, что может быть счастливее мирного благоденствия? Но именно оно неспешно и неизбежно обнажает бессмысленность бытия. Чтобы избавиться от невыносимых мук бесцельности и пустоты, люди бессознательно будут выискивать и создавать предлог для напряженности и конфликта. Так что прав Шопенгауэр: “Человек обречен на страдания или скуку”. То есть на несчастность.
        14.6.1978
        ***
 “Медленные катастрофы никого не пугают” (Е.Ященко).
 Потому что они совпадают с процессом жизни, которая есть тоже не что иное, как медленная катастрофа.
        8.3.1979
        ***
 Оскорбительность нашей порабощенности внешним миром усугубляется тем, что неволящие нас законы, люди, обстоятельства столь же эфемерны, как и мы сами. Они развеиваются, как дым, но пока они существуют, мы не можем вырваться из – под их власти.
        7.7.1981
        ***
 Знаменательная рифма: бесплотный – бесплодный.
        31.1.1982

        ***
 В благополучные времена люди задумываются над вечными проблемами, в тревожные – над проблемами века, в опасные – над проблемами дня.
        10.7.1979

       




        ***
 Аутсадер и социально, и внутренне куда более независим, чем лидер. Недаром среди аутсадеров немало мудрецов.
        12.8.1979
        ***
 Наступает минута – и недоступное становится ненужным.
        20.4.1980

        ***
 Человек – неизбежная ловушка для самого себя. Это следствие противоречивости его природы.