Растерянный книгочей

                Растерянный книгочей
      С раннего детства был страстным книгочеем. Пристрастился к книге, как только научился читать. С детства не помню себя без книги в руках. Так случилось, что никто моим чтением не руководил. Сам бегал по знакомым, по библиотекам, хватал все, что попадалось под руку. Критерий был один, он действует до сих пор – открываю любую страницу, чаще первую, и начинаю читать текст, читается с интересом, скулы не ломит – книгу беру. И, представьте, почти ни разу не ошибся. Вся книга читалась с интересом.
Это объяснялось моей всеядностью. Интересно было все: о войне, о заводах, о колхозах, об искусстве, о науке. С юности взял за правило, что любую книгу, которую начал читать, нужно прочесть до конца. Естественно вся литература, проходимая по школьной программе, была прочитана, задолго до изучения ее на уроках.  И это была не обязанность, предписанная школьной дисциплиной, поскольку неинтересные для меня предметы,  вопреки школьным обязанностям, я не учил и шел по ним на сознательную тройку. Литературные произведения, начиная со  «Слово о полку Игореве» и кончая «Как заклялась сталь» были прочитаны с большим желанием и интересом. И эта, предусмотренная школьной программой литература, по своему объему, но не по значимости, составляла мизерную часть от всего прочитанной мной книжной массы.
           Самокритично признаюсь, что ввиду  сумбурности и произвольности выбора читаемых книг, многие нужные  и значительные литературные произведения, остались непрочитанными.  В годы молодости и зрелости, а это приблизительно1945 – 1990 годы, основным чтивом были толстые журналы  Новый мир, Звезда, Знамя, Октябрь, Нева, Юность, Дружба народов и другие. И не было журнала, в котором не прочитывалось бы с интересом одного или двух художественных произведения. Даже если в целом произведение было коньюктурным, все равно были интересные обороты,  захватывающие авторские находки, интересные личностные конфликты.  Нравилась также публицистика. На работе горячо обсуждались прочитанные произведения, рекомендовались к чтению понравившиеся  авторы. Чтение было одной из основных частей нашей жизни.
            Слепых среди нас почти не было, мы все прекрасно понимали, что все читаемое нами проходит жесткую цензуру,  и много прекрасных вещей не допускается к печати. И мы  после  1956 года не боялись по этому поводу обмениваться мнениями. А если и не высказывались, то в одиночку или в близком кругу переживали недоступность многих произведений. Мне повезло, появился источник получения «Самиздата» Так были прочитаны несколько произведений А.И.Солженицына.  Наша читательская квалификация совершенствовалась, мы научились читать между строк, воспринимать малейшие намеки, понимать подтекст.   
              И мы мечтали о том, что когда-нибудь, как нам казалось в далеком, далеком будущем, будет снята цензура. Писатели получат полную свободу выражения своих мыслей. А это значит, появятся интереснейшие произведения, и мы читатели - фанатики книги сможем окунуться в море настоящей свободной литературы, и начнется всеобщее читательское счастье. Мы считали, что это произойдет за пределами нашей жизни.
             Пришла перестройка, а вместе с ней ликвидация цезуры, появились перлы перестройки, произведения Солженицына, Рыбакова, Гранина, Дудинцева,  Гроссмана и многих других.  Но родник быстро иссяк. Как сказал Д. Гранин, в столах писателей тоже ничего не оказалось.
            В середине девяностых  у меня появился компъютер, а следом возникла возможность входить в интернет.  В интернете нашел сайт «Журнальный зал», через который можно войти в любой толстый журнал.  Когда увидел эту возможность, «от радости «в зобу дыханье сперло». Ну, подумал я, моя старость обеспечена,  она будет наполнена чтением прекрасных произведений.  Кроме того появились сайты нескольких библиотек, в которых можно найти самые лучшие произведения.
            Нырнув в это, как мне казалось,  благословенное, книжное море головой вниз, я уткнулся головой в донышко. Море  оказалось мелким. Редко попадется современный
                - 2 -
рассказ, повесть или роман, который тебя увлечет и от которого не хочется отрываться,  считаешь часы, когда можно будет, в случае перерыва, опять в него уйти с головой. Если какой-либо материал нравился, то это была публицистика. В прозе это либо это мистика, которую принять невозможно, либо уголовщина смешанная с мошенничеством, подаваемые бесстрастно,  во многих случаях кажется, что автор пишет по необходимости, без увлеченности. По содержанию написанное представляется неинтересным, какое то мелкотемье. Забыто правило, по которому писать нужно только тогда, когда не можешь не писать.
            А дальше я займусь самокритикой, и попробую быть бескомпромиссным к самому себе и жестким.
    1.     Самое главное – я не литератор, не филолог, я инженер. Другими словами в литературе я абсолютный дилетант. Какое право я имею на определение хорошей и плохой литературы, сам не написавший ни строчки.
    2.        Наверное, я воспитан на примитивной советской литературе, и когда  столкнулся с настоящей современной литературой, с глубоким подтекстом, я ее  не способен понять, и вместо того, чтобы сделать мозговое усилие, начинаю кричать о плохой литературе.
    3.        Я уже очень старый человек и чисто физиологически,  не могу принять новые веяния современной литературы.  Она пишется для вступающих сегодня в жизнь читателей, у которых уже другая ментальность. Мое недовольство, это просто старческое брюзжание.
    4.        И, наконец, подойдем к проблеме новой литературы более широко, философски.
Двести лет назад интеллигентный человек, знал и литературу, и физику, и медицину, и другие области человеческой деятельности. Это  объясняется  невысоким уровнем наук того времени. По мере усложнения, люди стали выбирать себе определенное поле деятельности, поскольку,  необходимость углубляться в тонкости каждой отрасли, не давали возможности быть энциклопедистами. Еще пятьдесят лет назад были любители в  областях далеких от основных профессий. Сейчас специалист вынужден ссужать поле деятельности, с тем, чтобы была возможность вникнуть в глубины  проблем.
            Тоже и в искусстве. Чайковского мог насвистывать любой, далекий от музыки дилетант, поскольку мелодия проста и красива. Прокофьева и Шнитке могут понимать только люди, посвятившие себя музыке. 
            В середине прошлого века было  выражение, «медицине и искусству не повезло, в них все считают себя в них специалистами». Но вот и пришло время, когда и искусство становится областью понятной только  искусствоведам.  Таким образом, нам рядовым любителям книги, нужно покорно принять этот ход истории, считать, что мы уже вышли в тираж. Литература стала только для литераторов
            Вот, кажется, я перечислил все причины, по которым я могу оказаться  несправедливым критиком. А может быть, на самом деле, литература России процветает?