Поэт-сквернослов

В клинике института диетологии очень мало бывает постельно-больных. Поэтому всё свободное время пациенты гуляют во дворе. Но завтрак, второй завтрак, обед, полдник и ужин - это святое. Все находятся на месте и ждут заветного звонка, зовущего в столовую.

В один из дней перед обедом больные, облепив окна, созерцали кто движение транспорта по магистральному шоссе, кто небольшую кучку людей у морга больницы по соседству, кто маневрирование машин во дворе клиники. Вот подъехала грузопассажирская иномарка с полным кузовам цветов. Вышел водитель и стал носить лотки с букетами к лифту.

   -Так это же Николай из двенадцатой палаты, - опознал кто-то.
   - Он что, олигарх или стырил где-то цветы? Это же какие деньги.

Тем временем Николай поднялся на шестой этаж, отнёс по большому букету в кабинеты двух докторов, у которых лечился, ещё больший букет - заведующей отделением и целый ворох на пост дежурной медсестры. Больные наблюдали, разинув рты. А выяснилось всё в палате во время тихого часа:

    -Я доставляю цветы с оптовых баз в магазины. Иногда отвожу на свалку те, которые утратили товарный вид. Сегодня в одном магазине меня попросили выбросить цветы, срок годности которых вышел. Я их перебрал и подарил медперсоналу. Почему не порадовать людей?

   -Что ни говорите, а, всё-таки, хорошо, когда есть богатые. Что-то от них перепадает и бедным,- вздохнул один.

   -Но богатство их - это украденное у народа,- ворчал другой.

Так завязалась очередная политическая беседа, которые периодически вспыхивали среди больных, в числе которых были начинающий писатель, зрелый художник-реставратор, электромонтёр, шофёр. Может не самым активным, но самым безапелляционным был Николай. Речь его на семьдесят процентов состояла из матерных слов. Не имело значения, одобрял он что или осуждал, мысль свою он выражал универсальным набором ненормативной лексики.

       - Судя по жаргону, ты наверное сидел в тюрьме, - поинтересовались как-то соседи.

       - Нет, не довелось, хотя все мои кореша побывали на зоне.

       - А при жене и дочери ты также выражаешься? - Вопрошал кто-то из интеллигентов.

       - А как же иначе? Это же настоящий русский язык. Кроме того, он готовит их к суровой действительности нашей пакостной жизни. Мои женщины способны дать отпор любому нахалу или насильнику. На наше государство надежды нет. Вот Сталина теперь все ругают. А, ведь при нём не было такого бандитизма. Женщина могла одна ночью идти домой хоть с другого конца города.

       - Да, конечно, твой любимый Сталин стольно расстрелял, посадил в тюрьмы и лагеря, что бедным бандитам не осталось людей, чтобы грабить и убивать. Хотя, и тогда криминала было достаточно, просто о нём не писали, - парировал собеседник-политик.

   - А, что касается языка,- включался филолог, - то ты прав. Мат - составляющая часть русского языка. Но это язык уголовников, язык отребья, язык опустившихся людей, ну и язык неотёсанных.

Вряд ли это повлияло на Николая, но, может в порядке оправдания, он рассказал о своём детстве и жизни.

Матом начал пользоваться очень рано, ещё не понимая значения этих слов. Учительница пыталась отучить мальчика от употребления грязных выражений, запрещала произносить их, жаловалась матери ученика. Ничего не помогало. Мать не занималась сыном. Отца у мальчика никогда не было. А вот подросток Гришка во дворе был авторитетом для Кольки. Он встречал школьника, спрашивал, что было задано по русскому языку, переводил на мат и заставлял заучивать. Сам Гришка в школу не ходил, часто уводил Кольку на пустырь или в ремонтирующиеся дома, где и преподавал уроки жизни. Он же приобщил Николая к поэзии:

           Перед жизнью не ахай.
           Жизнь держи как коня под узду.
           Прежде всего всех посылай на ***,
           Чтоб тебя не послали в ***** .

Сам ли сочинил декламатор или у кого-то позаимствовал, но это было его девизом. Правда, закончил он плохо - лет в восемнадцать был убит в хулиганской драке.

А Николай стал рифмовать. Исписал несколько тетрадей. Стихи получались очень даже не плохие, но почти всегда с ненормативной лексикой. Не желая поступиться своими принципами да и не умея, он не переходил на культурный язык. Поэтому и печататься не мог .Кроме того, автор страдал комплексом неполноценности из-за плохой учёбы в школе, а позднее в ПТУ, из-за низкой культуры. Не допускал и мысли, что он может стать поэтом.

О дальнейшей учёбе так же не было помыслов, поэтому после окончания профессионально-технического училища, начал работать на каком-то вспомогательном участке ЗИЛа (автозавод).

Рабочий коллектив не внёс существенного вклада в воспитание молодого пролетария. Задачи, стоящие перед бригадой, обычно решали 2-3 добросовестных человека. Остальные пьянствовали, халтурили, сачковали.

К моменту призыва в армию Николай сформировался как неспособный делать что-либо для общества. Научился только получать, пусть и не много, но не отдавать. В характеристике для военкомата об этом не говорилось. Там в обтекаемой форме отмечалось, что он из рабочих, что не судим, родственников за границей не имеет.

На этом основании его направили служить в Польшу. После учебки солдат стал сапёром.

Сначала всё шло нормально. От нарядов научился уклоняться. В увольнения ходил наравне с другими. Но что там делать? Часть дислоцировалась в сельской местности. Прошёлся по деревне, правда, улицы там порой лучше чем в ином городе в России, купил что-нибудь сладкое в магазине, выпил пива в пивной. Через некоторое время сошёлся с крестьянами, которые потихоньку гнали самогон, потчевали солдат. Жить стало веселее.

Однажды к Николаю обратился поляк:
- У меня есть бугай. Его надо зарезать, но он очень большой. Может пан солдат согласится застрелить его из пистоля или ружья? А я бы давал пану солдату горилку бесплатно.

Николай согласился, но вынести из части карабин или автомат не удалось. Зато он достал несколько противопехотных шашек. Ими офицеры и старшины глушили рыбу в окрестных водоёмах. Предложил хозяину оглушить быка взрывом шашки, а затем дорезать. Но, увидев монстра в сарае, сапёр усомнился, что одна шашка справится с ним. Он соединил три шашки, прикрепил бикфордов шнур подлиннее, повесил заряд на рога. Заговорщики спрятались в укрытии, подожгли шнур. Огонь так долго бежал по шнуру, что солдат хотел встать и проверить, что там с зарядом. Но в этот миг раздался взрыв да такой силы, что сарай разнесло в щепки. Когда рассеялся дым, убийцы ринулись к быку. Оказалось, что и его разорвало на мелкие кусочки.

    - Матка Бозка, - сокрушался крестьянин, - такой убыток. Кто мне возместит его? Я буду жаловаться.

   - Молчи, а то пойдёшь под трибунал. Сошлют в Сибирь за то, что ты заставил советского солдата воровать боеприпасы, - нашёлся Николай.
 
- He хочу Сибирь. За что покарал меня Бог?

От поляка солдат отделался, но командованию как-то стало известно. Чтобы не выносить сор из избы, дело замяли, но Николая разжаловали из сапёров, перевели в хозвзвод. Закрепили за ним лошадь, на которой солдат должен подвозить продукты на кухню, возить бельё в прачечную, ну и ухаживать за животным. Не служба, а малина. Ни режима, ни построений, ни нарядов. Можно служить вечность. Но опять бес попутал.

Как известно, на кухне всегда имеется много отходов. Вот командир роты и решил воспользоваться этим. Приобрёл поросёнка, где-то на задворках соорудил хлев и поручил Николаю опекать живность. Ему городскому жителю такая участь не очень подходила. Некоторое время он терпел, а затем вывез поросёнка тайком из части, заколол его и несколько раз до отвала наелся свежатины. А когда нависла угроза, что мясо может испортится, угостил нескольких сослуживцев. Офицер, узнав о случившемся, рассвирепел, посадил солдата на гауптвахту, угрожал трибуналом, хотел избить. Но Николай охладил его , намекнув, что знает о делишках командира. Пришлось отправлять военнослужащего в союз.

На новом месте пытались использовать провинившегося солдата на заготовке дров в лесу. Ничего не вышло. Перебросили в другую часть, затем ещё раз, а там и дембель.

Началась гражданская жизнь. Женился. Работать не охота, но жить то надо. Около дюжины организаций сменил работяга. Везде трудился, пока не убеждались, что из такого работничка толку не будет. Так продолжалось бы до самой пенсии, и была бы она не хуже чем у других. Но почил в Бозе социализм. Страна встала на путь рыночных отношений. Тут уж никакой уравниловки. И Николай преобразился. Правда, попытка открыть своё дело, не увенчалась успехом, задавили рэкет и бюрократы. Тогда он занялся извозом. Опять не повезло, украли «Москвича». Хоть и паршивая машина, но кормила. Удалось даже накопить на иномарку. Теперь вот на «Тойоте» развозит товар по торговым точкам. Работать приходится много, но и заработок приличный. А главное, работаешь на себя, а не на кого-то.

Раньше работа Николая не интересовала, не видел смысла в добросовестном труде. Может поэтому так много времени уделял женщинам. У них Николай пользовался успехом благодаря хорошему росту, приятным чертам лица, поэтическому дару. Нигилизм, пассивность в общественной жизни, безалаберность представительницы слабого пола воспринимали, как оригинальность, а мат их даже возбуждал. Все его поклонницы были из числа кладовщиц, кассирш, маляров, штукатуров. Потом появились визажисты, дизайнеры, стилисты, а чаще продавщицы, которые называют себя консультантами. Он был с ними ласков и нежен, а они готовы были на любые жертвы для любимого. Николай не требовал никаких жертв,но иногда пользовался их услугами.

Однажды в числе его подружек была сотрудница бухгалтерии каких-то мастерских, председатель профкома. В это время у Николая обнаружился простатит. Узнав об этом, любимая вызвалась помочь. Вскоре больной получил бесплатную путёвку в санаторий для лечения мочеполовых органов. Каково же было удивление, когда по прибытии на место он узнал, что это санаторий гинекологического направления. Думал, что придётся возвращаться домой ни с чем. Но принимавший врач успокоил:

- Вы не первый такой. Там в центре вероятно не понимают разницу между гинекологией и урологией. Чтобы не возвращать людей, мы отвели две палаты на первом этаже для мужчин, так что, мы вас подлечим.

И действительно, уезжал Николай почти полностью исцелённым. Наверное таким и эффективными оказались грязи и минеральные воды. Но сам больной считает, что оздоровили его женщины. Они, ведь, лечились от бесплодия. Может, чтобы доказать что-то себе или кому-то, может чтобы испытать результаты лечения, а может под воздействием курортной атмосферы, поклонницы, сменяя друг друга, не оставляли кавалера одного. Не смотря на то, что ухажёр был очень любвиобильным, конфликтов между дамами не было. Некоторые говорили прямо:

- Я хочу уехать отсюда зная, что у меня будет ребёнок, а другие бабы меня не волнуют.

А одна,  чтобы гарантировать зачатие, после санатория нагрянула к Николаю в Москву. Он устроил её на даче друга и некоторое время усердно помогал решить поставленную задачу. Правда, получилась небольшая неприятность. Кто-то из доброжелателей сообщил жене о трудах праведных мужа. Она примчалась, вцепилась в косы приезжей. Виновник сбежал, мол «разбирайтесь сами». Жена дулась какое-то время, а потом успокоилась: «что с него возьмешь? Он всегда был таким». Зато возлюбленная сообщила телеграммой уже из дому: «всё получилось, спасибо».

Перед выпиской Николай сочинил стихотворение о своём лечении в клинике, каждому из соседей посвятил несколько строк. Но верный себе, не обошёлся без мата. И, даже прощаясь, искренне пожелал всем всего наилучшего, но на своем неприличном языке.