Олег Воронин Большевики и голод Ч. V

                ПЛЕНАРНЫЕ  ЗАСЕДАНИЯ


     Это не было "игрой в парламент",  пленарные собрания, - когда собирались все члены Комитета,  наркомы и чиновники соответствующих вопросу повестки ведомств.  Но и не было в этом зрелище ничего утешительного. Напротив...  После каждого собрания оставался неприятный осадок: особенно резко  подчеркивалось,  бросалось  в  глаза отсутствие у г.г. Наркомов искреннего желания  "отчитываться"  перед  этим  своеобразным парламентом или отвечать на его настойчивые вопросы,  например, о размерах голода, о мероприятиях власти в деле сложения налогов или приведения в  порядок транспорта.  Парламент при диктатуре всегда невыгоден для стороны  общественной:  он  лишний  раз  подчеркивает  неравенство сил... Ведь  тягостно  было  иногда  сидеть  даже в залах Таврического дворца, когда надрывались в красноречии члены Государственной Думы, отлично сознавая, что одним жестом царского пальца Думе будет указано ее надлежащее место...  Но тогда - как принято было говорить -  Дума  использовалась "как  трибуна".  У членов Комитета не было ни малейшего желания таким путем отвоевывать себе трибуну. Она была им - ни к чему. Зачем же устраивались эти собрания? Да, прежде всего, для самих членов Комитета, которые должны были,  ведь,  отвечать морально и политически за "линию" Комитета и его действия.  А,  кроме того, была надежда, что таким открытым путем легче сгладить - для обеих сторон - те психологические трудности,  которые  нагромоздились  за  четыре года господства диктаторов. Минутами казалось,  что обе стороны обстоятельствами  дела притягиваются к  действительному  сговору и взаимному пониманию.  Этой иллюзии содействовала и дипломатическая ловкость Каменева, проявлявшего, по общему отзыву,  большой такт вплоть до той минуты,  когда этого такта уже не понадобилось...
     Бывали на  этих собраниях иностранные журналисты.  Об их присутствии особенно заботился Каменев.  Забыл он только предупредить  их  об опасности посещения ими последнего пленарного заседания Комитета 28-го августа, когда прибывшие на его  журналисты  были  схвачены  чекистами вместе с  членами Комитета...  Никогда не забуду выражения лица американского журналиста,  который тыкал  в  лица  чекиста  часы  и  кричал по-английски: "Если через 15 минут вы меня не освободите, Америка объявит войну России".  Несмотря на трагизм момента,  эта сцена доставила всем наблюдавшим ее искреннее веселье. Опасность "объявления войны Америкой" оказалась так велика,  что его, действительно, сейчас же отпустили. Не знаю, описал ли он потом этот "роспуск Комитетского Парламента" оравой чекистов человек в сто...
     В этих  пленарных собраниях следует отметить еще одно наблюдение. Немудрено, что на запросы  Комитета  неохотно  отвечали  полновластные диктаторы: кто смел вмешиваться в их распоряжение Россией? Но столь же неохотно отвечали и чиновники;  так,  чрезвычайно остро реагировал чиновник Центр. Статистич. Управления, г. Пашковский, когда члены Комитета, экономисты, прижали его и стали доказывать неверность и тенденциозность показываемых им цифр о размерах голода и посевной площади.  Диктатура развращает людей и приучает их к келейности,  к  охране  своего ведомства от "постороннего" глаза.  Не думаю, чтобы и теперешние спецы особенно стремились к "гласности",  к контролю, к чистке и проветриванию их бюрократических клоак воздухом везде сующей свой нос общественности... То ли дело,  сам себе господин,  особенно,  при умении  ловко провести другого такого же господина, повыше стоящего. И очень не скоро разделается Россия с этими нравами даже и при установлении  наверху учреждений формальной демократии.

                __________________________


     Теперь мне остается рассказать о центральном пункте жизни Комитета - о сборах его делегации заграницу,  о замечательных прениях и препирательствах с наркомами,  - главным образом,  с покойным Красиным, - при выработке инструкций ей и,  наконец,  о смерти Комитета из-за этой самой "делегации".  К этому пункту прилегает также история сугубой заботливости Каменева по части ознакомления членов Комитета с зарубежной прессой, с  "позицией г. Милюкова" и т.д.  Сделавшись членами Комитета, мы получили возможность читать передовые "Последних Новостей" и  некоторых других  зарубежных газет,  вырезки которых нам любезно доставлял Л.Б. Каменев...  Нужно все-таки надеяться, что "тонкий дипломат" и сам не верил,  что столь явной провокацией он в нужный момент "поймает сочувственников зарубежному белогвардейству", как писала потом советская пресса. Провокация  была  настолько  груба,  что даже чекисты не очень настаивали на нашей вине, найдя затем, при обыске, эти вырезки.

                ДЕЛЕГАЦИЯ

     Конец эпопеи  о совместной работе с большевиками на основе добровольно принятой обеими сторонами конституции  хотелось  бы  описать  с особым спокойствием и беспристрастием,  - как и подобает в отношении к прошлому, будившему сложные чувства и еще более сложные размышления.
     Мне уже приходилось говорить,  что центральным пунктом работы Комитета и основой его надежд должна была явиться посылка делегации заграницу. Быть может, теперь это обстоятельство не стало бы таким сенсационным событием, каким было тогда; ведь, в 1921 г. большевики и остававшиеся под  ними  русские  граждане еще не были вхожи в апартаменты Европы и Америки:  блокада отделяла Россию  от  остального  мира  полностью... Стоял,  поэтому,  вопрос,  -  как  отнесутся в Европе к этим "соглашателям", слившим свою судьбу - в гражданской войне - с судьбами Внутренней России... Сложность положения значительно увеличивалась еще и тем,  что этим посланцам предстояло встретиться в Европе не только с иностранцами, но и с русской эмиграцией, об отношении которой к оставшимся в России мы хорошо знали,  несмотря на блокаду. Ведь это отношение изменилось  лишь теперь,  после стольких переживаний.  Тогда – это была другая сторона гражданской войны,  еще не остывшая, еще не различавшая оттенков и направлений в недрах "вражеского лагеря",  - Советской России. Эту сложность понимали мы хорошо; также хорошо понимали ее и большевики,  что в особенности сказалось при выработке для делегации инструкции. Нам и тогда уже было ясно, что - в случае чего - большевики воспользуются  именно этой сложностью и на ней разыграют свою игру. Наша "игра" должна была состоять, поэтому, в величайшей осторожности и в том,  чтобы  не  дать им зацепиться хотя бы за малейший уклон нашего поведения в сторону от основной задачи. Все члены Комитета отлично понимали, какое  решающее  значение имеет выпуск заграницу делегации для взаимоотношений обеих сторон.
     Комитет долго  и  старательно подбирал прежде всего личный состав делегации. Разнокалиберный состав его не мог,  конечно,  сделать  этот выбор с  большим  единодушием:  людей с бесспорной для всех авторитетностью в России всегда было мало, - если они вообще были... После жарких дебатов и перестановок установили,  наконец,  ее состав.  Конечно, прежде всего должны были войти инициаторы всего  этого  дела:  ответственность делегации  была огромна,  - им и надо было взять ее на себя. Н.М. Кишкин решительно отказался ехать за границу  по  соображениям  и личным, и  общественным.  Он до 1921 года непрерывно сидел по тюрьмам, здоровье его было сильно расшатано, сердце работало плохо. А кроме того кто-нибудь  из  инициаторов непременно должен был остаться во главе Комитета, чтобы держать связь с делегацией и с властью  именно  в  том духе, как это было нужно.  Выбрали,  поэтому, двух других инициаторов, С.Н. Прокоповича и меня.  Один должен был  ведать  всей  экономической частью пропаганды заграницей,  а другая - как член Лиги Спасения Детей (тогда уже скончавшейся),  - вопросом о детях голодающих губерний. Совершенно бесспорным членом делегации оказался покойный граф Л.А. Тарасевич: его тесные связи с медицинским миром за границей были всем  известны. От  кооперативов  вошел глава Московского Народного Банка М.П. Авсаркисов, затем дочь великого отца А.Л. Толстая, имя которой в связи с квакерскими  организациями  также  могло быть полезно при сборах пожертвований.
     Эту пятичленную  делегацию  надо  было возглавить лицом и именем, лояльность, корректность,  беспристрастие и известность которого за рубежом были бы вне сомнений.  Долго выбирать не пришлось: лучшим главой делегации - и даже по признанию власти - был,  конечно, бывший председатель второй Государственной Думы,  Федор Александрович Головин.  Эту тяжелую обязанность он и принял на себя с "тяжелым сердцем" - как  говорил он сам, - но с полным пониманием положения.
     В качестве секретаря и управляющего делами,  сформировавшаяся делегация пригласила С.А.  Бенкендорфа,  сына покойного русского посла в Англии. Он прекрасно знал языки, обычаи и нравы правящих кругов, с которыми делегации неизбежно пришлось бы столкнуться (9.).
     После выборов,  делегация немедленно занялась выработкой инструкции, которая должна была затем быть утверждена Комитетом и властью,  и которой регулировались бы ее действия  за границей. При  окончательной редакции этой  инструкции  нам пришлось весьма резко столкнуться с покойным Красиным,  которому поручены были переговоры о ней  со  стороны власти. В  этой же инструкции отразилась - как в зеркале - и сложность положения, в которое попадала делегация,  уезжая в Европу из страны  с непризнанной и не признаваемой властью...
     Всего в инструкции было 72 пункта.  Самыми характерными  пунктами было следующее:  "Делегация действует самостоятельно, но устанавливает контакт с советскими миссиями заграницей, систематически осведомляя их о ходе своих работ,  координируя при их содействии свою деятельность с деятельностью других подобных организаций". "Делегация составляет единое целое и подчиняется своей внутренней дисциплине. Никакие индивидуальные интервью ее отдельных членов с кем бы то ни было не  допускается". "В своих выступлениях за границей делегация не касается политических вопросов и не передает,  ни  правительству,  ни  Комитету  никаких предложений о пожертвованиях, связанных с какими бы то ни было политическими условиями". "Равным образом делегация  не принимает и не передает никаких  поручений  или обращений к советской власти,  не имеющих непосредственного отношения к помощи голодающим". "Члены делегации могут быть в любое время отозваны или самим Комитетом, или соответствующими органами власти".
     А вот и пункт, вызвавший бой с Красиным: "Делегация образует заграничные отделения Комитета,  в которые могут входить как  иностранцы, так и русские граждане, проживающие за границей".
- Я прошу конец этого пункта вычеркнуть,  сказал Красин.  Никаких русских граждан,  проживающих сейчас за границей,  нет...  Есть только враждебная нам эмиграция.
-      - На такой скандал делегация идти не может.  Как можно в деле неполитическом, в бедствии народном,  лишить эмиграцию возможности помощи? - ответили ему.
     - Они сами себя лишили этой возможности,  оторвавшись от страны и стараясь погубить ее вкупе с иностранцами.
     - Тогда нельзя обращаться и к иностранцам...  Но образовывать отделения русского  Комитета с заявлением,  что в них могут входить лишь иностранцы и не имеют права входить русские,  - это же скандал, Леонид Борисович! Да, наконец, Комитеты там уже образовались. Что же, сказать им: не подходите,  помощи от вас мы не примем,  потому что вы русские, оторвавшиеся от страны?  А как отнесутся иностранцы к такому поведению делегации? Поверят ли,  что Комитет стоит вне гражданской войны,  а не ведет ее сам? Нет, на такое поведение ни делегация, ни Комитет никогда не согласятся...
     - Вы сами не знаете,  на что вы идете, заявил Красин. Если вы желаете воздерживаться от политики,  то они то этого  вовсе  не  желают. Бурцев начнет вас травить,  а вы невольно будете защищаться. Вот вам и воздержание... Милюков и сейчас уже протягивает вам  руку...  Что  же, резко отвергнете?
     - В нашей инструкции есть пункт об отозвании.  Предоставьте делегации проявить  такт в столь трудном положении...  Вы успеете отозвать ее и тогда,  когда она бросится в объятия П.Н. Милюкова: не забывайте, Леонид Борисович,  что  делегация  оставляет  в руках советской власти своих заложников...
     Красин недовольно  замолчал.  Упоминание  о "заложниках" было ему неприятно. А заложников делегация, действительно, оставляла. В то время, как вырабатывалась окончательно эта инструкция,  в канцеляриях,  - тогда главным образом во Всероссийской Чрезвычайной Комиссии,  - готовились наши паспорта.  И мы для получения их должны были заполнить анкету. В графе "Кто ручается?" велено было написать:  все остающиеся  в Москве члены Комитета не коммунисты.   Таким образом создавалась круговая порука.  Малейший неосторожный шаг делегации, - и эти "поручители" являлись бы ответчиками. Я помню, какое тягостное впечатление произвело на весь Комитет это требование.  Сама делегация  поставила  вопрос: можно ли ехать при таких условиях?  Однако, ни один из членов Комитета не пожелал "поворачивать назад". Почти все говорили одно и то же:
     - Ехать необходимо. Это же центральный пункт нашей работы! Что же касается ответственности,  - то вам, делегации нашей, мы верим. А утонуть в советской России можно в любой момент на сухом месте...
     В конце концов Красин снял свое требование об изменении пункта  о "вхождении в  заграничные Комитеты русских граждан":  он почувствовал, что на этом пункте произойдет конфликт,  которого тогда они еще не хотели...
     И еще один пункт в  инструкции  делегации  вызвал  неудовольствие Красина: " Местопребывание делегации за границей - в Лондоне".
     - Скажите,  почему делегация выбрала своим постоянным местом Лондон?  спросил он на заседании делегации с президиумом.
     - Нам кажется,  что в Англии мы найдем гораздо больше людей, способных двинуться на это дело помощи, чем в других странах. Прежде всего - квакерские организации,  которые и во время блокады приходили нам на помощь...
     - А не потому,  что это - центр...  антантовской политики? иронически спросил он.
     - Нет,  спокойно ответили ему. Мы, ведь, не государство, а только маленький Комитет, и мы надеемся, что Англии не будет надобности распространять на нас свою политику...
     - А почему вы едете через Швецию,  а не через Германию,  которая, ведь, также предоставила вам визы? продолжал он свой допрос.
     - Кажется,  и вы,  Леонид Борисович, и Аркос ехали в Лондон через Швецию. Надеемся,  что это особого политического смысла не имеет?  Что касается виз, то мы, действительно, за визами в Германию не обращались: она прислала их сама.  За это мы уже послали ее правительству глубокую благодарность через  главу ее торговой делегации.  Ведь делегации придется быть и в Германии...
     - Все это очень странно...  недовольно бросил он. Но на изменении маршрута не настаивал.  Мы так и не поняли,  что именно показалось ему странным.
     Наконец, была окончательно выработана инструкция и утверждена общим собранием Комитета. Лежали готовыми и наши паспорта - в канцелярии Комиссариата Иностранных дел.  Отъезд был назначен на  18-ое  августа. Одно только не было готово:  багаж самой делегации... По мере накопления конфликтов,  по мере сгущения атмосферы, делегация все менее и менее верила в возможность выполнения своей задачи. Личных сборов не было: все с напряжением следили за развитием конфликта общественного...


                ЛЮБЕЗНЫЙ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. НАЧАЛО КОНФЛИКТОВ

     Все заседания  президиума и общие собрания Комитета вел официальный председатель Комитета Л.Б.  Каменев.  Он никогда не заставлял себя ждать; всегда являлся в назначенный час:  минута в минуту. Надо вообще заметить, что и все большевистские заседания  начинаются  в  назначенный срок, - не по-русски,  - с ожиданиями и опозданиями.  Собрания Каменев вел превосходно.  Он был очень любезен,  находчив,  иногда даже  тонко остроумен. На  заседаниях президиума старался установить некоторую интимность общения,  никогда не подчеркивал обособленности своих воззрений от всех других людей,  т.е. не практиковал излюбленного большевистского жаргона, столь надоедливого и назойливого. Интимность в общении с "прирожденными контрреволюционерами" он проявлял, однако, странным образом. Едва ли не с первого заседания он вынимал из кармана пучек  вырезок из зарубежных газет и передавал их Комитету. Характерно, что газет он не приносил никогда, - только вырезки.
     - Вам,  господа члены президиума,  вероятно, будет интересно прочесть, что пишут о вас за границей...  Вот Милюков вас очень  приветствует... А в Берлине Гессен со своим "Рулем" уже объединился с меньшевиком Абрамовичем и с эсерами... Вот, почитайте...
     И пучек вырезок...
     Эти вырезки наши машинистки перебивали на машинке  -  для  членов Комитета. Распространять  не  боялись:  еще  бы!  Принес сам председатель... Однажды приносит сообщение:  интервью с лордом Эммотом в Англии (от 11 августа). Отдавая должное Кишкину и другим членам Комитета, лорд Эммот полагает,  что представители советского правительства,  вошедшие в  Комитет,  принадлежат к умеренному крылу большевизма.  Далее Эммот указывает,  что британское правительство приветствует  делегацию Головина; в особенности им было подчеркнуто, что никоим образом нельзя связывать политических условий с  оказанием  помощи,  что  помощь  эта должна идти через Комитет, который имеет в своем составе лиц, заслуживающих доверия.  Контакт с Комитетом должен быть сохранен, пока сохраняется его  настоящий состав и пока ему обеспечена действительная свобода действий. Прочтя эти рассуждения Эммота, Каменев сказал:
     - Видите,  как готовится там, на западе, почва для вас... Все хорошо...
     Да, все хорошо...  Иногда, однако, любезность председателя по отношению к нам стала заходить слишком далеко...  Именно эта  любезность послужила поводом  для первого резкого конфликта едва ли не через несколько дней работы Комитета:  неблагодарные  люди  устроили  настоящий бунт и повели речь о немедленном закрытии Комитета. В официальных "Известиях" 4-го августа (ном.  170) появилась беседа с Каменевым о Комитете. В  этой беседе Каменев говоря о том,  как и зачем создался Комитет, пространно сообщает о своего рода  "заговоре"  мировой  буржуазии вкупе с  русской эмиграцией,  собирающихся оказывать помощь голодающим лишь под условием выполнения советской властью определенных политических требований. Он цитирует "Общее Дело" Бурцева, в котором сообщается на каких условиях иностранные державы должны были бы предоставить заемсов. власти  для  прокормления голодающих:  "немедленная демобилизация Красной Армии",  " немедленное назначение выборов в Учредительное Собрание", "полная  свобода возвращения эмигрантов на родину" и т.д.  Эти условия Бурцев называет "скромными" и не сомневается,  что помощь  голодному населению не будет оказана раньше, чем советы выполнят эти условия.  Кадетский "Руль",  продолжает Каменев,  развивая ту же тактику контрреволюции пишет: "нужно создать организацию международного характера с правильным контролем". План эмиграции заключается в том, чтобы, собрав некоторое количество хлеба для голодающих, поставить сов. власти политические условия,  которые обозначали бы ее уничтожение. Такова политики и таковы политические расчеты русской буржуазии".  Однако, на фоне действий этого "охвостья  белых  организаций  русской  буржуазии" особенно выделяется светлое явление... Это явление - добровольное сотрудничество оставшихся в России деятелей буржуазного лагеря с  советской властью.  Советская власть должна, поэтому "приветствовать инициативу этих деятелей и предоставить им возможность широкой деловой работы на  помощь голодающему населению.  Диктатура пролетариата ничуть на потрясена тем,  что бывшие министры и члены цен.  ком.  Кадет. партии, руководители мелкобуржуазных кооперативных,  агрономических и сел.-хозяйственных организаций работают ныне под руководством советской власти (10.)  в  деле изыскания способов быстрейшей ликвидации последствий стихийного голода".
     Эта любезность нашего председателя вызвала огромное волнение среди членов Комитета. С раннего утра, тотчас же после выхода "Известий", президиум получал непрерывные запросы по телефону:  как он думает реагировать на это бессовестное нарушение основного условия,  - замешивание политики в дело Комитета?  После долгих совещаний решили поставить требование: за подписью Каменева в тех же "Известиях" должно  появиться опровержение.
     Опровержение, но - чего?!  Именно этот вопрос и  задал  вызванный президиумом на объяснение Каменев.  Что эмиграция - охвостье,  это его личное мнение...  Что бывшие министры и члены к.-д. партии согласились работать с сов.  властью,  - это факт.  Что же нужно опровергнуть? Ему объяснили, что статья о Комитете носит резко политический  характер  и что он,  председатель, не соблюдает декрета. После долгих и нудных дебатов, после заявления - весьма твердого - президиума,  что при  таких условиях, когда сам председатель втягивает Комитет в политические расценки действий эмиграции,  самих членов Комитета, иностранных держав и пр., спокойная работа невозможна и что Комитет будет закрыт самими его членам, - было решено опубликовать в "Известиях" постановление  президиума Комитета,  в котором должна фигурировать и подпись Каменева. Это постановление появилось в "Известиях" и гласило:  "В  виду  того,  что создание и  деятельность  Комитета  уже  вызвала  и вызывает различные оценки, искажающие его задачи,  права и характер, президиум Всер. Ком. считает нужным  вновь  и решительно подтвердить,  что деятельность его лишена всякого политического характера,  что он является организацией, преследующей чисто деловой задачи в пределах прав, точно установленных декретом". И т.д.  и т.д.  Под этим постановлением красовалась подпись Каменева и членов президиума.
     Однако, после этой истории стало совершенно ясно,  что не эмиграция будет втягивать Комитет в свои политические комбинации, а сама советская власть...  Настроение стало еще более напряженным, настороженным. Любезный  председатель  продолжал приносить вырезки из зарубежных газет... Читая их,  мы только горестно смотрели друг на друга:  и там, среди эмиграции, шла баталия исключительно политическая. Расценивались - политически - и роль Комитета,  и голод, и помощь голодающим... Сами голодающие - лишь деталь...  Нет, в стране, пораженной гангреной гражданской войны,  удержаться на краснокрестной почве нет никакой возможности.


                НАКОПЛЕНИЕ КОНФЛИКТОВ

     Конституция непереносима для всякого самовластия даже тогда, когда она вовсе не наносит ему никакого удара. Самовластие не выносит органически самой невинной свободы. И поэтому невозможно даже предусмотреть, где,  когда, из чего разовьется и вспыхнет конфликт. Во исполнение декрета Комитет постановил издавать газету "Помощь".  Назначил редактора, М.А. Осоргина. Обратился с просьбой к Каменеву - закрепить за Комитетом типографию,  обеспечить необходимое количество  бумаги.  Все это было сделано, но, к несчастью, закреплена была типография покойных "Русских Ведомостей"...  Вот и готов конфликт.  Первый номер  "Помощи" вышел 16-го августа с знаком Красного Креста.  По виду, по шрифту, газета, действительно,  напоминала "Рус.  Вед.".  А масла в огонь подлили... мальчишки-газетчики.  Они  бегали по Арбатской и Тверской площадям, по людным улицам и во все горло кричали:  "Вот, "Русские Ведомости"! "Кому "Русские Ведомости"!. "Эй, газета газетушка не советская!" "Кому нужно не советскую!".
     Ясно, конечно,  что  никто  мальчишек таким комментариям не учил. Само вышло...  Вышло и другое. Не советская газет оказалась нужна многим и  разбиралась нарасхват.  По случаю успеха мальчишки еще задорнее стали кричать:  "Эй,  кому газету не советскую"... Не советская газета разбудила к  тому  же уснувшие или заглушенные настроения.  Многие тут же, на площади,  плакали,  беря ее в руки.  Другие приходили в Комитет делиться впечатлениями:  "Мне все равно, что написано в этой газете...Я счастлив, счастлив безмерно, что держу в руках не советский листок". Вот сентиментальности в этом роде.
     Русский интеллигент любит всякую свободу...  Вот только никак  не удается ему прочно завоевать ее...  Но Арбатская площадь этого времени, грязненькая,  с разбитыми стеклами окон,  заклеенных тоже грязной, пожелтевшей бумагой,  - запечатлелась... Так и стоят в памяти эти смелые, веселые мальчишки и пугливо озирающиеся фигуры,  покупатели газеты... А  рядом  -  другие детишки - продавцы с "Ирой",  с леденцами... «Частные капиталисты" того времени...
     Внешность газеты до невероятия раздражала власть.  Еще раньше выхода 1-го номера,  назначен был цензор, известный Сосновский, который, однако, жестоко обижался, когда редактор называл его цензором. Он – не цензор... Он лишь "наблюдающий"...  Первый и второй ном.  он пропустил без помарок.  Но затем В. Ч. К. потребовала, чтобы типография изменила заголовок и шрифт и прекратила бы это  "гнусное  копирование  "Русских Ведомостей". Об  этом требовании М.А.  Осоргин докладывал на пленарном заседании Комитета, прося Каменева сделать распоряжение об отмене приказа. Доклад,  - о "гнусном копировании "Рус. Вед.", сделанный в изысканно спокойном тоне,  - вызвал в Комитете гомерический хохот. Смеялся и сам  Каменев...  Испугались  призрака покойных "Русских Ведомостей", уж, кажется,  достаточно прочно заколоченных в  гроб!  Каменев  обещал свое содействие  в смысле сохранения заголовка и шрифта преступной газеты. На другой день им дано было распоряжение Совета  Раб.  и  Крест. Деп., адресованное в Ч. К., о неимении препятствий к дальнейшему печатанию газеты тем же шрифтом и с таким же заголовком.  На допросе после нашего ареста  М.А.  Осоргину  предъявили  оба номера "Помощи" (гранки третьего также лежали у следователя) и спросили его:
- Что вы скажете об этой газете?
-      - Хорошая, по-моему, газета...
     - А на что она похожа?
     - Гм... Гм...
     - На "Русские Ведомости", гражданин Осоргин!
     М.А. хлопнул себя по лбу и сказал:
     - А ведь, правда!
     Следователь пришел от этого ответа в полнейшее бешенство...
     Вот какие, в сущности, пустяки являются криминалом в эпохи пролетарской диктатуры.  Раньше, в эпоху самодержавия, жандармы обтерпелись и довольно равнодушно взирали даже на нелегальные листки с призывами к "свержению самодержавия".  А тут приводило  в  бешенство  одно  только сходство шрифта  легальной  газеты с другой тоже легальной газетой недавнего прошлого...
     Нечего, конечно,  говорить,  что не меньшее возмущение вызывало и содержание газеты.  Ультра корректное,  без всякого  задирательства  и фрондирования, оно  прежде всего давало яркую картину бедствия на местах. Литературный,  не советский язык,  также производил  впечатление. Теперь, когда русская литература возрождается,  когда даже фельетонист "Известий" Мих. Кольцов, начинает искать иных форм языка, непохожих на прежние советские "Стекловщицы" (11.),язык "Помощи" не резал бы слуха. Но тогда и это было "воскресением угасшего быта побитой буржуазии"..
     Некоторые корреспонденции с мест вскрывали и еще одну сторону дела: Комитет стал являться притягательным центром, куда стекались жалобы на тяжкую, невыносимую жизнь. Кому же и пожаловаться, как не старым общественникам? Они - поймут,  а главное,  что-нибудь сделают, "примут меры"... Вот,  например,  корреспонденция из Казани.  Написана со всем пафосом долго сдерживаемой откровенности.  Выражается в ней удивление, почему, собственно,  голодающими признаны лишь крестьяне? Озаглавлена: "Во Всероссийский Комитет Помощи Голодающим". И далее: "Правление Единого Потреб. Кооператива В. У. З. Татреспублики обращает ваше внимание на крайне тяжелое материальное положение профессоров,  преподавателей, студентов и  технического  персонала  всех высших учебных заведений г. Казани, влачащих жалкое существование.  Преподавательский персонал  не получает академического пайка; студенты и технический персонал, ничего не получая, умирают медленной смертью... Несколько профессоров умерло, громадный процент убегает в другие города, студенчество также разбегается. В последние дни мы имели несколько  случаев  падения  на  улицах студентов от голодовки.  Настроение в связи с этим крайне неблагожелательное". Далее идет перечень мер,  которые следовало бы  принять  для спасения Татреспублики от голода...
     И сыпались,  сыпались такие обращения в Комитет... Грозная катастрофа российской разрухи того времени вставала во всем своем неприкрытом ужасе...
     Стоит ли  говорить,  что  одними только этими обращениями Комитет был обречен? Когда все мы уже были арестованы, один из виднейших руководителей В.  Ч. К. сказал хлопотавшему за нас посетителю: "Вы говорите, что Комитет не сделал ни одного нелегального шага. Это - верно. Но он явился  центром притяжения для так называемой русской общественности... Этого мы не может допустить. Знаете, когда нераспустившуюся вербу опустят в стакан с водой, она начинает быстро распускаться... Также быстро начал обрастать старой общественностью и Комитет...  Вербу надо было выбросить из воды и растоптать"...
     Конфликтов нечего было искать, или пытаться их предупреждать: они плодились и  вспыхивали непрерывно,  ибо сама основа свободной общественной работы была противна и нестерпима всему духу тогдашнего режима. Комитет хорошо это понимал и с нетерпением ждал лишь одного:  двинутся ли Европа и Америка на помощь погибающим людям?  Ибо свою  собственную роль он считал сыгранной:  заверение и его,  и Патриарха Тихона о том, что голод не выдуман большевиками, - всему миру было дано. Все остальное, все эти нагромождающиеся конфликты были мелочью, пустяками...

(Продолжение следует)