Небывалая жестокость

Сидящий в кресле у камина мужчина не выглядел старым. Его можно было назвать лишь пожилым – в том смысле, что на лице его, на котором морщины оставили едва различимый след, явно виден был ум, виден был опыт, видно было, что человек этот не напрасно прожил свои годы, сколько бы их не было.

Кресло было поставлено боком к огню, и капризное пламя, веселясь, то высвечивало острый профиль сидящего, то скрывало его во тьме. Рядом с мужчиной стоял довольно-таки еще молодой человек – высокий, не лишенный привлекательности, одетый аккуратно и дорого. Наблюдатель бы заметил, если бы позволило ему прихотливое пламя, что эти двое очень похожи. Оба широкоплечие, темноволосые, со спокойными породистыми лицами. Они выглядели, как отец и сын, да, не будем уж томить, и были ими.

Оба они смотрели на юношу, почти еще ребенка. Он, казалось, только достиг совершеннолетия. И хотя сразу было видно, что и он близок им по крови, что-то во внешности выдавало в юноше натуру тонкую, чувствительную, нежную, что не чувствовалось в его родичах.

Он был сыном старшему и братом младшему из мужчин. Тонкий, хрупкий, ясноглазый, с темными кудрями до плеч. Он одет был в темные облегающие ноги брюки, заправленные в замшевые сапоги и белую рубашку, распахнутую на груди чуть больше, чем позволяли приличия.
На выразительном нежном лице юноши отражалась растерянность. Иногда, когда огонь, заигравшись, бросал на впалые щеки особенно яркий отблеск, можно было прочитать страдание, залегшее между четко очерченными губами.

- Отец, - прошептал юноша, - я прошу Вас, не надо.

Человек в кресле вздохнул. Парень за его спиной дернулся и положил родичу ладонь на плечо.   

- Сынок, мы уже все обсудили, - медленно проговорил мужчина, - ты должен.

Юноша вздрогнул. Его волосы упали на чистый высокий лоб, придав юноше сходство с мятежным поэтом. Его старший брат неуверенно пробормотал:

- Анджей, ты должен понять.

- Я… не могу. Я прошу вас… ну почему именно я? – выдохнул юноша измученным голосом.

- Аник, мальчик мой, так надо, - мягко произнес его отец, - пожалуйста, пойми нас.

- Я… Я не могу.

В глазах юноши заблестели слезы. Его старший брат опустил голову так низко, что его отрощенные по последней моде до плеч прямые волосы закрыли лицо.

- Но отец! – выкрикнул юноша, ломая пальцы, - я… разве я был плохим сыном? Я исправлюсь! Скажи, что я должен сделать! Я сделаю все! Только пожалуйста! Не надо! Отец!

Старший мужчина молчал.

Юноша перевел измученный взор на брата и взмолился:

- Танек, скажи ему, пожалуйста, объясни, я не могу. Я не должен. Но как же это… ну почему? Я же никому… я же не делал зла… Я… вам не нравится, что я пишу стихи? Я брошу! Клянусь, я брошу! Я и строчки больше не напишу! Только не это, прошу вас, не надо!
Старший брат молча помотал головой.

По лицу Анджея полились слезы. Его отец снова вздохнул.

Юноша медленно, очень медленно опустился на колени и проговорил, задыхаясь от рыданий:
- Вы видите! Я умоляю вас! Не поступайте так со мной! Все, что угодно, только не это!

Отец покачал головой точно так же, как только что сделал его сын, после чего глухо проговорил:

- Мужайся, Анджей. Ничего уже не поможет. Все решено. Встань, мальчик мой.

Старший брат выскользнул из-за кресла отца, подошел к брату, помог тому, все еще плачущему, подняться на ноги.

- Танек тебя проводит, - продолжил отец.

Анджей всхлипнул, кивнул и удалился, заботливо поддерживаемый за плечи старшим братом.

Спустя час Танек вернулся. Все это время его отец просидел у камина, не двигаясь, не заметив даже, что тот почти прогорел, и лишь красноватые угли показывали, что когда-то здесь было веселое живое пламя.

- Как он? – с болью в голосе спросил отец.

- Нормально, - устало произнес старший брат, - спит. 

- Как все прошло?

- Бывало хуже.

Сын ушел вглубь комнаты и вернулся оттуда с еще одним тяжелым креслом в руках. Поставил его у камина, подбросил дров, которые занялись сразу, подбавив помещению и света и тепла и ярко выделив в темноте измученное, недоумевающее лицо отца.

- Черт побери, Танек, - проговорил он, - дождавшись, пока сын усядется в кресло, - прививку ему поставили. Но я даже вообразить не могу, как мы поведем его к стоматологу!
Танек вздохнул. Веселое, яркое пламя бросало отблики на его породистое длинное лицо.