глава 2 Ужин на фоне заката Майлса Шерона

   - Три четверти коньяка плюс лимонный сок,-
 вот и всё чего хотелось Майлсу в этот промозглый осенний вечер.
   
Расслабленный и довольный он рассматривал нос своего почти зеркального ботинка, дважды отразившегося на потолке и в паркете ресторана.
 
    Площадь за окном, мягко тонула в звуках ожидавших улиц, и Майлс Шерон ни о чём сейчас не думая, радостно осознавал заканчивающуюся пятницу такой бесконечной недели.
 Цифры в голове сами утекли куда-то. Легко и сладко, как подтаевшее мороженое. Подошедший бесшумно, как джин официант, напомнил Майлсу себя в "когда то". Шерон ностальгически усмехнулся, и тут, же отогнал все глупые воспоминания о бедности.
 
   Вот уже как три года - он(наконец-то!)член совета директоров. И пусть его место пока в самом конце этой звёздной иерархической лестницы. Но!...голос Майлса Шерона теперь чего-то уже да стоит.
  В принесённом ему фужере, на мгновение, покачивающейся золотой рыбкой отразилась его улыбка "...Да, Майлс, улыбайся... - это только начало...Ты по прежнему молод. Тебе везёт. Но ты наконец-то богат! Богат!!!               
                Теперь все эти люди, когда-то не замечавшие тебя, непременно улыбаясь, и спеша, тянут на встречу свои холёные руки. Женщины с идеальными фарфоровыми зубами справляются, кокетничая, – «...по-прежнему ли Майлс холост?».
Мужчины, - полушутя, полусерьёзно, (похлопывая, зачем-то, каждый раз по плечу), безо всякого стеснения, предлагают своих же дочерей и любовниц в жёны, - «как вариант...».
    
  Коньяк опять убаюкивал... и Майлс, пригубив, на секунду прикрыл в блаженстве глаза.
 Всего только несколько недель, как он переехал в свой дом. Теперь его дому будет нужна семья. Стоит наверное уже позаботиться и об этом.
   
  До сих пор, все женщины, с кем Майлс был "слегка" знаком, очень быстро наскучивали ему. От небогатых подруг каждый раз приходилось ждать подвоха, а от богатых, он даже и не ждал.
  И не спешил. Но его коньяк с каждым годом становился всё дороже и старше. Как и сам Шерон. Теперь уже "господин Шерон"...

  Какая-то девушка в глубине ресторана, "громко" поднялась, чтобы выйти из-за своего столика. Официант тут же рванул ей помочь.
  Вот она уже прошла мимо Майлса. Её скромные духи, по-децки, нежно щёлкнули его по носу, и выплыли странным, давно забытым чувством из глубин памяти.
 Официант вручил ей у дверей что-то...она улыбнулась... кого же она так ему сейчас напоминает? "Нет, не может быть..."
   Шерон закрыл рукой глаза, осознавая нереальность происходящего.
   Однако всё же встал и пошёл к выходу.
 Практически на "автомате", расплатился, накинул вежливо поданное пальто, и только на улице, пришёл в себя.
 
   Задержавшись в дверном проёме, Майлс медленно повернулся и направился обратно в ресторан.
 Постояв в нерешительности несколько минут, он всё же подозвал к себе администратора, и вполголоса справился о девушке.
- О, да ничего особенного, господин Шерон. Работает она где-то по соседству и приходит иногда выпить свой кофе с пирожным в день зарплаты.
 
  Поблагодарив, Шерон быстро вышел.
 Несколько такси мгновенно встало перед ним.
 Город в это время суток незаметно начинал походить на одну большую карусель, с включенными где попало, огоньками.
 Майлсу, при виде суетящихся прохожих, зачем-то захотелось купить в свой дом цветок. Какой-нибудь высокий, или смешной, какие он поливал в детстве из большущей жестяной лейки. Только его цветок должен был бы быть обязательно в глиняном коричневом горшке. Хмыкнув, в воротник своего, пальто, решительно пересёк поток машин. По пути, бегло читая надписи, в поисках хоть какого-нибудь цветочного магазина и очень быстро наткнулся глазами на крошечную вывеску, горевшую единственной бледной неоновой трубкой.
 
  Последний раз увернувшись от неторопливого автомобиля, Шерон, не без удовольствия, совсем, как в детстве, открыл "игрушечную" дверь в цветочную лавочку, под яростный звон медных колокольчиков.
  За прилавком ему навстречу улыбнулась женщина в тёплом уютном кремовом платье, украшенном "шотландским" платком, переброшенным через её левое плечо, и прихваченным роговой брошью.
 Майлс подумал, что его матери, наверное, было бы сейчас столько же...
  Выбрав, наскоро цветок, Шерон мысленно дал ему имя "Фрэд", и неожиданно для самого себя обратился к цветочнице:

-  Скажите, а, что сегодня может позволить себе состоятельный мужчина в нашем городе, чтобы сделать женщину по настоящему счастливой?
 
  Цветочница промолчала. Потом, прихрамывая, с трудом вышла из-за своей стойки, вернула Майлсу деньги, и глядя в окно, грустно покачала головой.

  Шерон, глядя на отданные ему деньги, вдохнул побольше воздуха и с трудом сглотнул.
- Что-то не так?
- Это мой Вам подарок.
- Но поверьте... Я могу себе это позволить... сегодня я могу себе позволить всё!
И Майлс довольный поймал своё отражение в оконном стекле.

- Вы?..
Женщина, так же, как Майлс посмотрела в окно ещё раз, много выше его отражения, и странно улыбнулась в никуда.
- Знаете... иногда мы даже не можем себе позволить ужин на фоне заката...
- Да, что Вы?! Какая ерунда! Такая малость...ужин.
 Майлс рассмеялся в голос.
- Ерунда, поверьте. А хотите, сегодня же посетить самый красивый ужин года? Нет? А знаете, я так и быть, пришлю Вам его видео…
- Мальчишка...
    Но Шерон уже не слышал её, громко хлопнув дверью, и весело воткнув деньги за цветок в корзину с надписью "ПОЖЕРТВОВАНИЯ ПРИЮТУ" на крошечном уличном подоконнике.
 
    Третье возвращение «господина Шерона» в ресторан, казалось, опять таки никого не удивило.
 
 - Эрик! Могу ли я обратиться к Вам с просьбой? Я заплачу хорошие деньги...Слышите? Любые! Только устройте мне самый восхитительный ужин на пляже! Вы ведь сможете? И знаете что... обязательно с той самой девушкой, о которой Вы мне сегодня рассказывали. Где Вы её найдёте, и, как будете уговаривать - это мне не интересно! Можете? -
Во рту у Майлса пересохло.

- Да, господин Шерон. - Когда бы Вы желали...?
- Сегодня же, вечером. И пусть сообщат заранее, куда и когда мне подъехать...
  Шерона трясло.

   


   
    Переехав в другой район, Майлс сразу же сменил все телефоны, дружеские компании, вкусы, взгляды, разве, что только не свою недавнюю привычку пить коньяк с лимонным соком...
 Он стремился изо всех сил навсегда забыть свою беспросветную бедность, своих неудачников родственников, своё полуголодное детство, серую неустроенную, полную унижений и лишений юность.
 Сейчас же всё это всплыло с новой силой и опрокинуло его навзничь.
 
  Проходя мимо огромного старого дерева, он не удержался и с размаха ударил по нему.
- Сегодня!
 На его чёрной лайковой перчатке проступили четыре белёсые задранные бороздки кожи.

На самом деле бедняга теперь уже жалел о своей затее. Жалел так же, как о совсем новой, навсегда испорченной перчатке.
 Майлс снял её с руки, и в порыве отчаянья собрался было выбросить, но тут же передумал, и засунув во внутренний карман пальто от Burberry, спешно направился домой.

  Долго ждать не пришлось.
 Устроители, точно, как и обещали, к оговорённому времени, прислали ему, полагающуюся "к такому случаю", машину.
 В своём смокинге очередное отражение Майлса отметило странное сходство с героем какого-то пошлого старого чёрно-белого фильма. 
 Ему это сразу не понравилось. Но переодеться времени уже не оставалось.
 
  На всём пути к маяку, Майлс нарочно не следил за быстрой сменой пёстрых городских пейзажей. Он очень давно не ездил по этой дороге. И чем дальше отъезжала машина от центра, тем быстрее мир вокруг него становился серым облупленным, и... настоящим. Но Шерон его не замечал.
Природа заглатывала в себя суетный город. А город отрыгивал остатки природы... Однако глаза Майлса всю дорогу были нарочито закрыты.
   
  К тому же, внезапно разболелась голова.
  Майлс всё более и более раздражался. Вот только чему?
 Директор агентства праздников, дважды в пути, противным медовым голосом восторженно отчиталась ему по телефону о приготовлениях к "его празднику" и бесконечное число раз заверила, что съёмка будет вестись с арендованных вертолёта и двух яхт.
" Почему же тогда у меня нет ощущения этого самого... - "моего праздника...?"
Ему показалось, что эти несколько часов дороги до моря длятся годы. Захотелось плюнуть на всё, и повернуть обратно. Домой.
 
  За этими мыслями он даже не понял, что машина давно успела подкатить к пляжу и стоит в ожидании несколько минут.
 
  Девушка «из ресторана», как назло всё-таки уже была там.
 Изменить, или отменить "праздник" теперь не предоставлялось никакой возможности.
 Она стояла озябшая, и то и дело дышала в ладони у обычного такси, несмотря на заказанный для неё Майлсом Ролс-Ройз и, странное дело, - совершенно никого теперь ему не напоминала.
  Романтики в ней не было ни на грош, а вот её потёртые джинсы, заправленные в жокейские сапоги и длинный грязно-серый самовязаный кардиган, напротив, неприятно его удивили. При этом, она как-то странно нехорошо улыбалась, непозволительно дерзко глядя Майлсу прямо в глаза.
 "Праздник" окончательно растворился.
Майлс почувствовал себя уставшим идиотом в смокинге на пляже, без ласт, но не успел даже пошутить об этом первым.
 Девушка прервала ход его мигренных мыслей сама. Чрезвычайно громким, возможно излишне грубым голосом, никак не подходившим к образу "его прекрасной дамы".

- Добрый вечер. Я, знаете ли... приехала сюда только за тем, чтобы того бедолагу, умолявшего меня выполнить Ваш каприз, сегодня же не попёрли с работы...Погодите, погодите...ещё... чтобы...сказать Вам, что несмотря на все Ваши деньги, не всё и не все в этом мире сегодня продаются... Да, да...что Вы улыбаетесь? Вы, вот например.  Не сможете себе позволить сегодня даже ужин на фоне этого заката.

  Она оттарабанила, а правое веко Майлса передёрнуло на последнем слове.
Его мигрень усиливалась. Собравшись, и натянув новое подобие ещё более вежливой улыбки, он еле слышно произнёс на выдохе.

- Не удивили. Я уже слышал это сегодня.
- Да неужели?!
 Она нервно рассмеялась. И снова смеялась всё сильнее, и сильнее, запрокидывая то голову, то руки к небу, - своим дурацким, бившим по его барабанным перепонкам и вискам смехом.

  В обеих ладонях Майлса появились одновременно восемь, одинаково глубоких скобок от наполированных только вчера ногтей.
 Головная боль также внезапно прошла, как и возникла.
"Что это за "фарс на берегу" я наблюдаю? Больная. Она точно больная... нет, это я больной..."
 Собрав остатки отчаянного ещё недавно желания, теперь уже не возможного наверняка праздника, он буквально прошептал:
- Конечно, если бы Вы, всё же согласились, я был бы несказанно рад...-
 Шерон буквально выдавливал из себя эти слова, как когда-то в юности извлекал зубную пасту из почти пустого давно искарёженного в предыдущих попытках, тюбика.
Девушка успокоилась.
- Да причём здесь я? Вы, и вправду, сейчас всерьёз считаете, что Вам всё можно? Как ребёнок...Да Вы смешной, ей...
 Она осеклась, посмотрела на небо и скривив Майлсу уничижительную гримасу, махнув безнадёжно рукой, ловкой кошкой нырнула в такси.
 Дверь с её стороны захлопнулась звуком пощёчины.

 - Да вы, я смотрю сегодня все сговорились?!
 Нос зеркально лакового ботинка Шерона с силой воткнулся во влажный морской песок и взлетел по направлению отъезжавшего в сторону города такси.

- А пожрать я всё-таки сегодня смогу?!!!...
 
   Майлсу действительно хотелось есть.
 Стряхнув, бережно с ботинка песок накрахмаленным платком, он с искривившимся в ответной гримасе лицом, направился в сторону подготовленного шикарного павильона.
   
   
  Вечерний выпуск городских новостей внезапно, как и было обещано устроителями, прервал прямой репортаж с маяка.
 
 На фоне фантастически красивого заката, камеры поочерёдно, крупным планом выхватывали и провожали то огромные разноцветные композиции живых экзотических цветов, то шикарные вазоны и дорогие кресла, то изысканные восточные ковры, и наполированные уличные газовые обогреватели.
Потом мельком наезжали на белоснежный костяной фарфор, всевозможные фрукты, бутылки с коллекциоными винами, и шампанским в запотевших бутылках, на шёлковый павильон и скатерти, тончайшие хрустальные бокалы, салфетки, серебряные канделябры и ведёрки для льда, старинные приборы, наполненные до верху икорницы со скрученным в розочки сливочным маслом и дольками лимона, на дизайнерские столы, и только уже потом на музыкальные ноты, виолончель, альт, скрипку и в финале теленатюрморта - на огромный, как яхта под белым парусом, роскошный концертный рояль!
   
   Все они летали.
  Да, да. Как волшебная, выпущенная Кем-то на волю, стая всевозможных невиданных до селе птиц. Которые парили теперь загадочно и торжественно по воздуху над тёмно-серым морем, и осенним песчаным пляжем в каком-то своём диком танце.
  По словам комментатора, такого мощного смерча в этих местах, припомнить было довольно сложно.
  Точкой оператора и всего репортажа стало испуганное, как у четырёхлетнего мальчишки, лицо самого Майлса Шерона.



- Нда...Ну вот собственно и обещанное мне видео...
 
 Цветочница из лавки, отвернувшись от зарябившего на минуту экрана старенького телевизора, нежно улыбнулась Кому-то в окне, перекрестилась, потом щёлкнула, дважды, тугой, обгрызенной старым серым шиншем, кнопкой, не менее потрёпанного пульта, и покачивая головой, ухмыляясь пошла наверх.
Спать.


- А я таки действительно редкостный...
 
  В обе ноги что-то попало, и Майлс усевшись прямо на песок, стащил узкие ботинки, чтобы высыпать причину неудобства. На него смотрели две до боли "когда-то" родные норки, а из них два больших окоченевших близнеца-пальца. Они, молча, поздоровались друг с другом, и в уже давно звёздное небо ворвался вопль радости, переходящий в заливистый, полный самоиронии, как у подростков смех.

- О, мой Бог!!!   

   
  Три четверти коньяка плюс лимонный сок, вот и всё чего сейчас хотелось Майлсу в этот промозглый осенний вечер.


                (На фото Мэттью Бомер).