Олег Воронин Большевики и голод Ч. VI

     АМЕРИКА ПОЯВЛЯЕТСЯ

     В Комитет числа 12-13 августа была доставлена рижская газета "Сегодня". В  ней крупным шрифтом было напечатано:  "Приезд американского представителя г. Броуна. Переговоры с советской властью о помощи голодающим". Это были посланцы Гувера и деятели АРА.  Американцы требовали вложения в это дело со стороны сов.  власти  10.000.000  долларов.  На этом и шел торг.  С мистером Броуном торговался Красин.  В той же "Сегодня" было напечатано интервью с Броуном.  Приблизительно оно гласило так:
     - Будете ли вы входить в сношения с Общественным Комитетом Помощи Голодающим?
     - В свое время,  отвечал Броун,  мы войдем в сношения и с ним. Но прежде всего  нам надо договориться с сов.  властью...  Без этого наша помощь невозможна...
     Члены Комитета  с  удовлетворением  выслушали этот разумный ответ иностранца. И он понимал, - как и инициаторы Комитета, - что "вопреки" советской власти этого дела ни делать,  ни сделать нельзя. В книге Фишера(12.) описаны мучения членов АРА, с самоотверженностью занимавшихся спасением человеческих жизней "под руководством" чекиста Эйдука,  назначенного диктатором над транспортом и продовольствием для голодающих. Но, ведь,  американскую  организацию  нельзя было уничтожить так,  как уничтожили свою, отечественную...
     Дня через  три-четыре после приезда Броуна в Ригу мы узнали,  что соглашение достигнуто и что американские  транспорты  уже  движутся  в Россию... Резюме  этого огромного события дал опять-таки покойный Н.Н. Кутлер:
- Ну, а нам теперь надо по домам... Свое дело сделали. Теперь погибнет процентов 35 населения голодающих районов,  а  не  все  50  или 70... Слава отважным американцам!
-      Все примолкли...  Старый финансист и  экономист  назвал  страшную цифру гибели  русского  народа  даже и при помощи Америки.  И все наши собственные горя и "конфликты" показались такими ничтожными и не стоящими глубокого внимания...

                УЕХАЛИ ...

     Как только было заключено соглашение с американцами,  тон советской прессы  резко  изменился:  в соглашение с советской властью входит могущественная Америка!  Это - лишь первый шаг...  Затем "с нами хотят торговать" и  вообще дела теперь пойдут иначе...  Теперь остается лишь прикончить с "Комитетом Помощи контрреволюции", с этой занозой в крепком советском теле. Надо только найти форму... Как известно, творчество "форм" приканчивания с нежелательными элементами у большевиков достигает высокой виртуозности:  лишь бы наметить жертву,  а форма – дело маленькое. И форма нашлась...
     18-го августа вечером делегация должна была выехать.  Но паспорта лежали в канцелярии и не было валюты.  Секретарь делегации был отправлен закончить все эти технические дела.  Он ушел утром.  Однако, как я уже говорила,  настроение делегации было таково, что - если бы он вернулся с  паспортами и валютой - вышла бы задержка:  никто не укладывал вещей, никто не верил уже в этот отъезд.  Это было даже  не  предчувствие. Это была уверенность,  вытекавшая из понимания обстановки. В два часа дня в Комитет явился посланный из ВЦИКа: принес бумагу. В этой бумаге сообщалось о только что состоявшемся постановлении ВЦИКа: предложить Комитету отложить посылку делегации за  границу  и  сосредоточить все силы на непосредственной работе в голодающих районах путем посылки туда членов Комитета в целях распределения продовольствия, руководства питательными пунктами и т.д.
     Эта бумага никого не ошеломила.  Надо было только поступить  так, чтобы всемогущая власть почувствовала разницу между "соглашательством" и соглашением.  Комитет этой бумагой ставился на колени; его самостоятельная работа  прекращалась;  его  воля  парализовалась распоряжением сверху и требованием беспрекословного повиновения;  заключенное соглашение - расторгалось, нарушалось самой властью. В сущности, для президиума было ясно,  как надо было поступить. Неясно было одно: как отнесутся к неповиновению ВЦИКу члены Комитета ввиду крайней опасности подобного акта.
     Однако, раздумывать не было времени.  Надо было действовать. Тотчас же позвонили Каменеву и сказали ему,  что в 5 ч. дня назначено заседание президиума.
- Хорошо, я приеду, ответил он.
-      В 5  час.  он приехал.  Заседание президиума происходило вместе с делегацией. Каменев был очень бледен и чувствовал себя неловко: никому не смотрел в глаза. Объяснение было короткое. Члены президиума заявили ему, что на завтра они собирают экстренное собрание Комитета и  вносят предложение о  немедленном  закрытии Комитета в виду нарушения властью основного пункта декрета о работе Комитета за границей.
     - Нарушение властью декрета...  медленно и раздельно произнес Каменев. А знаете ли вы,  господа,  как называется ваше  действие,  ваше постановление о закрытии Комитета?
     - Будьте любезны, скажите, как это называется...
     - Это называется... снова раздельно произнес Каменев, - это называется восстанием против высшего органа республики,- восстанием против ВЦИКа...
- Что же делать, ответили ему. Пусть это называется как угодно...
-      - Да  знаете ли вы,  чем это грозит?!  почти вскричал этот всегда спокойный председатель.
     - Комитет, как общественное учреждение, должен быть закрыт. А как поступят с его членами, это уж вопрос посторонний, ответили ему.
     Он глубоко задумался.
     - Послушайте...  произнес он, наконец. Я вас прошу отложить заседание Комитета  на  неделю.  Соберем  его в субботу...  В пятницу я бы предложил собрать частное совещание членов Комитета для выяснения вопроса. Я не думаю, чтобы все члены были солидарны с постановлением президиума... А за эту неделю я выясню, чем руководствовался ВЦИК, вынося свое постановление.  Быть может,  мне удастся все это смягчить,  изменить...
     Чем руководствовался этот хитрый дипломат,  предлагая отложить заседание Комитета на неделю, - неизвестно. Быть может, он не хотел огорошить еще не уехавшего из Риги мистера Броуна этим подвигом советской власти. Президиуму и делегации было уже все  равно,  когда  совершится последний акт:  дело было ясное... И созыв собрания был отложен на неделю.
     В пятницу ровно в 5 час. дня к подъезду Комитета стали подъезжать автомобили: на частное совещание всех членов Комитета явилось довольно много наркомов. Были Красин, Луначарский, Семашко, члены ВЦИКа, а среди них - Смидович,  который и взял на себя главную роль атаки на решение президиума.
     Долго пространно говорил Смидович о том, какое впечатление произведет на "трудящихся" отказ членов Комитета от работы на местах.  Было совершенно ясно,  что именно этот пункт будет сделан центральным в  их антикомитетской кампании. Весьма спокойно, и откровенно ораторы - члены Комитета,  выразили свое отношение к поведению представителей власти. Никто,  говорили они, из членов Комитета не отказывается от работы на местах.  Но намерение Комитета получить для этой именно цели средства за  границей  пресекается властью.  Комитет становится привеском к бесчисленным советским организациям.
     Существо общественной  организации резко меняется.  Мы совершенно уверены, что члены Комитета - если они будут живы и  здоровы  -  после закрытия Комитета будут работать для голодающих через советские учреждения (13.). Волочить же по советским ухабам общественную организацию, не укладывающуюся в советскую конституцию, общественные люди не согласны. И потому  -  вносят резолюцию о немедленном закрытии  Комитета...Официальное ликвидационное собрание назначается на завтра же.
     Уехали автомобили,  остались перекинуться мыслями члены Комитета. Переживем ли эту ночь и удастся ли завтра провести в пленуме закрытие? Громадное удовлетворение доставила твердость  всех  решительно  членов Комитета: ни колебаний, ни сомнений. А ведь люди не могли же не знать, что им грозит за "восстание против ВЦИКа"...
     Ночь мы  пережили.  На  следующий день к 5 часам особняк Комитета снова гудел как улей.  Все члены Комитета на месте, в зале. Много гостей, -  инцидент держал Москву в большом напряжении.  Явились и иностранные корреспонденты.  Ждем пяти часов: явится ли Каменев? Бьет 5 часов. Его  нет.  Это - первое его опоздание.  Предлагают позвонить ему. Звоним. Отвечает секретарша:
     - Товарищ Каменев сейчас приедет...
     Не прошло и пяти минут после этого ответа,  как мы увидели картину: по тротуару вьется черная змея, - один за другим идут люди в куртках с наганами за поясом...  И сколько их! Вот подошли к подъезду. Отворилась дверь и - во все комнаты буквально ворвалась эта рать,  - кожаная охрана советского государства...
     Действовали быстро. Всех членов Комитета заперли в зал заседаний. Гостей и служащих развели по разным комнатам. Затем стали вызывать:
     - Член Комитета Вера Николаевна Фигнер!
     Уводят.
     - Член Комитета Александр Иванович Южин-Сумбатов!
     Уводят и его.
     - Член Комитета Лев Александрович Тарасевич!
     Оказывается - для освобождения. Также был освобожден и П.А. Садырин. Чем руководствовались, выделяя их из круговой поруки - неизвестно.
     В это время на Собачью Площадку снова стали подъезжать  автомобили, но уже не наркомов, а В. Ч. К...
     На них мы и уехали во Внутреннюю тюрьму В.  Ч.  К. на Лубянке. Во всех квартирах  членов Комитета в эту же ночь производились тщательные обыски.
     Советская охранная машина,  построенная по традиционному русскому образцу для борьбы со всяким  проявлением  "общественности",  работала столь же четко,  ворочая своими страшными колесами, как и многие такие же машины в прошлом:  навыки к этому прививались веками...  Когда  то, перед роспуском  первой Государственной Думы,  Ф.И.  Родичев бросил по адресу самодержавия угрозу:  "Попробуйте распустить Думу. Это все равно, что  разрушить иконостас Казанского собора!".  Самодержавие угрозы не испугалось и дело свое сделало.  За это оно жестоко  поплатилось  - своей гибелью...  Но  не  странная  ли живучесть русских "исторических традиций"? Пришедшие на его место "революционеры" ни к чему  не  относятся с такой ненавистью, как к свободе общественной жизни, общественных организаций.  С потрясающей легкостью они одинаково  заносят  свой меч и  на Всенародное Учредительное Собрание,  и на маленькую краснокрестную организацию,  и даже... на иконостас Казанского собора! Вот уж подлинно:

                Идут века, шумит война,
                Встает мятеж, горят деревни,
                А ты все та ж, моя страна,
                В красе заплаканной и древней.

     Да, все та же и в красе,  заплаканной и древней,  и в  безобразии своем, веками неистребимом...

                АГИТАЦИЯ

     Арест Комитета  произвел  глубокое впечатление.  Особенно,  когда распространилось по городу известие, что три члена Комитета, Н.М. Кишкин, пишущая эти строки и С.Н. Прокопович, президиумом В. Ч. К. приговорены к расстрелу.  В черной рамке, крупным шрифтом это известие было напечатано в финляндских газетах. Надо было, поэтому, объяснить пролетариату и "советской общественности",  что же сделали члены Комитета и чем они заслужили такую кару? Агитация была поручена самому вульгарному и самому бессовестному литератору советской прессы, Стеклову. Канву для этой агитации дали три официальных документа. Первый - постановление ВЦИКа. Оно гласило:
     "Ввиду того, что Всер. Ком. Пом. Гол. отказался исполнить постановление президиума ВЦИКа от 18 августа о поездке его членов на  места для работы  в  деревне по помощи голодающим и ввиду того,  что Комитет ультимативно связал свой отказ с ликвидацией Комитета,  признать Комитет утерявшим предоставленные ему декретом (ном. 160) права и поручить члену президиума ВЦИКа тов. Смидовичу принять дела Комитета.
                За председ. ВЦИКа - П. Залуцкий.
                Секретарь А. Енукидзе.

     Москва, Кремль, 27 августа, 1921 г.".

     Другой документ  - правительственное сообщение.  В нем пространно описываются козни "заграничной  белогвардейской  эмиграции",  а  также козни "некоторых  групп,  стоящих  близко к правительствам иностранных держав", желавших "использовать Комитет в политических целях".  "Руководящие группы  мировой реакции и в частности вдохновители французской политики не могли спокойно смотреть на попытку сов. правительства объединить вокруг  себя все силы для борьбы с голодом и обратили на Комитет специальное внимание,  подсказанное интересами их ни на минуту  не прекращающееся борьбы против сов.  правительства". Вот от этих козней и хотело правительство "охранить Комитет",  предложив ему "отложить  посылку заграничной делегации".  А Комитет оказался в плену политических расчетов, не имеющих ничего общего с интересами голодающих".
     Третий документ - сообщение В.  Ч. К. о преступлении членов Комитета... По лживости подобранных фактов этот документ превосходит самую пылкую фантазию. Оказывается, мы были связаны: с антоновщиной в Тамбове, с активными эсерами (и связан с ними  был...  гражданин  Кишкин!); желали "единой, сильной, национальной власти; считали недопустимой федерацию; желали единой диктаторской власти,  ибо парламентаризм к России не применим; имели ряд революционных организаций в Харькове, Мариуполе, на Украине"; особенно прелестно одно место: "Установленное после этого наблюдение за другими членами Комитета дало В.  Ч.  К.  целый ряд новых активных эсеров и белогвардейцев и ряд указаний  на  участие некоторых членов Комитета в деле подготовки борьбы помещиков и капиталистов против трудящихся".
     Итак, вот  чем  занимался  Комитет...  С одной стороны он был – в тесных связях с антоновщиной в Тамбове,  с другой - с эсерами и белогвардейцами. Старые  жандармы  должны лопнуть от зависти:  они все таки при аресте революционеров такой поэзией не занимались...  Когда теперь читаешь о  преступлениях в Шахтинском деле,  так и встает в памяти эта связь Н.М. Кишкина с бандами Антонова и с "активными эсерами"...(14.).
    А стекловская печать заливалась неудержимо... Статьи носили заголовки: "Копоть", "Спекуляция на голоде", "Вечная Память", "Комитет помощи контрреволюции",  "С голодом не играют", "Этого мы не позволим" и т.д. и т.д.  Во всех этих статьях развивался следующий мотив:  "Уже  в течение первого  месяца существования Комитета выяснилось,  что помощь голодающим - только флаг,  а Красный Крест - не более как  ширма,  под покровом которых Комитет, опираясь на эмигрантские круги от эсеровских "социалистов" до монархистов включительно,  пытается создать  по  всей стране собственную  организацию  в целях противодействия сов.  власти, использую предоставленные ему "легальные  возможности".  Всероссийская контрреволюция, еще остающаяся в пределах советской страны,  бессильна сама по себе.  Отсюда стремление Комитета во что бы то ни  стало  связаться с  эмиграцией,  послав за границу свою делегацию.  Им нужен был контакт с Черновым и Милюковым, с которыми необходимо было столковаться, да и Константинопольский Дмитрий I был не последней ставкой в этой игре кой кого из членов Комитета". (Ком. Труд, ном. 425).
     Для галерки  советской  также надо было дать пищу.  Комитету дано было название "Прокукиш" (кстати сказать, с восторгом подхватываемое и галеркой эмигрантской).  Печатались  забавные  фельетоны.  Вот  игра в винт, - по Чехову.
     - Маленький шлем на заграничной делегации!
     - Что за черт! сказал изумленный Кишкин.
     - Хожу с Чернова! Бросайте, Сергей Николаевич, какого-нибудь Зензинова.
     - Зачем Зензинова? Мы Авксентьевым хватим!
     - А мы вашего Авксентьева по шее,  по шее.  У нас Савинков  есть. Показывайте Рябушинского.  Нечего вам его, бестию, за воротник класть. И т.д.  и т.д.  Галерка гоготала...  А 3-ий съезд строителей  встретил весть о закрытии Комитета громом аплодисментов... Диктатура пролетариата показывала миру - на радость евразийцам - свое "восточное",  антиевропейское лицо...
     Но не только вульгарный Стеклов ежедневно строчил все новые и новые доносы на людей, уже запрятанных в Лубянские казематы. Четыре года спустя в том же духе изложил историю закрытия Комитета Милютин в своей книге "Аграрная  политика  СССР".  Милютинские рассуждения показывают, кстати, до какой степени опасны рассуждения эмигрантской прессы о  событиях внутри России, особенно, если эти рассуждения делаются без точного конкретного материала и без понимания  целей  и  намерений  самих участников этих событий. Вот как описывает события Милютин:
     "В июле месяце в советской  России  организовался  "Всероссийский комитет помощи голодающим".  В его состав вошли, главным образом, буржуазные лица.  В своем стремлении привлечь всех и каждого к  борьбе  с голодом советская  власть не побоялась создать центральную организацию из лиц, заведомо ей чуждых, но которые могут быть полезны в деле помощи голодающим.  Комитет был создан,  причем главную роль в нем играли: Кишкин, Головин, Прокопович, Кускова и др.
     В организации этого Комитета контрреволюция увидела центр, вокруг которого можно было объединить свои силы как внутри России,  так и  за границей.
     Милюковская газета "Посл.  Нов." 11-го августа писала:  "В России коалиция осуществилась,  хотя и в ограниченной форме. Общественный Комитет помощи голодающим свидетельствует об этом  достаточно  наглядно. Может быть,  и  не  своевременные и слишком преувеличенные разговоры о том, что этот Комитет послужит началом будущего правительства.  Но  те силы, которые  заставили  людей  различных партий объединиться для общественной работы,  заставит их объединиться и  для  правительственной работы".(ст. "Нелишний урок").
     Зашевелилась вся белогвардейская эмиграция всяких оттенков и цветов: кадеты, монархисты, эсеры и т.д.
     Всероссийский Комитет помощи голодающим превращается в центр политической борьбы.
     Роспуск Комитета вследствие отказа его членов выехать для  работы на места в голодающие губернии и,  наоборот,  явного стремления их переправиться за границу,  арест части членов  Комитета,  произведенный советской властью, - все это разрушило организационную работу контрреволюции с этой стороны.  Центр тяжести контрреволюционных усилий переносится на  подготовку вооруженного нападения против советской России" (стр. 148.  В.  Милютин.  Аграрная политика СССР.  Москва,  1926. Гос. изд.).
     Все эти разъяснения давались "для масс",  "для  низов".  А  когда опять таки человек, вхожий в Кремль, обратился к Ленину в декабре 1921 г. с вопросом: действительно ли Комитет совершал все эти преступления, красный диктатор с прелестной откровенностью ему ответил:
    - Ничего подобного!  Мы отлично знаем лояльность  поведения  всех членов Комитета. Но нам необходимо было - по политическим соображениям - его уничтожить...
     Это заявление подтверждалось и тем, что в В. Ч. К. членов Комитета следователям не о чем было допрашивать. Когда допрашивали С.Н. Прокоповича, требовавшего предъявления ему хотя бы какого-либо обвинения, молодой следователь вдруг тихо сказал, озираясь на двери:
     - А я знаю, о чем вы думаете...
     - о чем же, по вашему?
     - Вы думаете о том, что мы должны арестовать товарища Каменева.
     - Да, вы угадали. Приблизительно об этом...
     - Ну, уж нет! Этого не будет...
     Не совершив никакого преступления, мы, инициаторы этого дела, тем не менее,  едва не были расстреляны.  Лишь телеграммы Нансена и Гувера спасли нас.  Тюрьма, ссылка и высылка - это не в счет, это - удел всякого русского гражданина,  не имеющего счастья обладать так называемым "советским мышлением".  Или сиди ниже травы,  тише воды,  или же, если выступаешь, "мысли по-советски", не иначе. Однако, месяц "соглашательства" не только не научил членов Комитета "мыслить  по-советски",  но привел даже  к "восстанию против ВЦИКа".  Логика общественности оказалась сильнее самовластия диктатуры...

(Окончание следует)