Советы из-за рубежа

Раздел IV. СОВЕТЫ ИЗ-ЗА РУБЕЖА
“Одно из существеннейших достоинств
русского характера – чрезвычайная легкость
принимать и усваивать себе плод чужого труда.
И не только легко, но и ловко… Мы редко имеем
способность выдержанного глубокого труда… Нам хотелось
бы взять результат, поймать его, как ловят мух, и раскрывая
руку, мы или обманываем себя, думая, что абсолютное тут,
или с досадой видим, что рука пуста”.
(А. И. Герцен)

От автора. Время перестройки по Горбачеву и ельцинских реформ вновь подтвердило не только расхожий афоризм, претендующий на “истину”, что в “родном Отечестве пророков не бывает”, но и неспособность руководства страны выбрать из зарубежных советов то, что в наибольшей мере отвечает потребностям российской жизни. Из разнообразного “меню западных диетологов” для проведения российских реформ бралось или несъедобное, или плохого качества, или не того вкуса. Как водка “Абсолют”, колбаса, ветчина в вакуумной упаковке. Красиво, а откроешь, в рот возьмешь –воняет и все. Подчеркиваю, что бралось из советов неприемлемое, именно бралось, а сам ассортимент советов был более широк и разумен. Поэтому я далек от “квасного патриотизма”, что все лучшее это у нас, как в боевом лозунге “советское — значит отличное”.
Учиться и у Запада, и Востока, и Севера, и Юга надо и впредь. Прочитайте следующие выписки из зарубежных советов тех лет. Разве они не разумны? Но были не востребованы, как и многое, что говорилось и в стране российскими учеными не по заказу в угоду власти, а по силе разума и научной совести. Кто может объяснить, почему Академия наук в ее потенциале экономистов до сих остается невостребованной при проведении реформ? Мыслимо ли в других областях человеческого бытия такое положение?
Правительство нередко окружало и окружает себя беспринципными носителями ученых степеней и званий. Они ловко угадывают, что нужно власти для укрепления своего положения, а дальше… смотрите Герцена…“рука пуста”, а сейчас, точнее, казна пуста. Слышу голос аппонентов. Зачем так “громко”. Вот Л. И. Абалкин был вице-премьером, академик, возглавлял экономический блок и ничего, мол, не вышло у него. Отвечу. Как раз пример Л. И. Абалкина показывает другое. Власть мертвой хваткой сжала его. Это были тиски, у которых была сорвана резьба для обратного хода. Его поставили в высший строй и потребовали шагать с ними в ногу. Как только он стал наступать им на пятки, его убрали.
Что касается идей Л. И. Абалкина о путях перехода к рыночной экономике, то они весьма плодотворны и сейчас. Кстати, они были глубоко разработаны им еще в советский период. Я тогда работал с Л. И. Абалкиным на кафедре политэкономии, которую он возглавлял, и это были лучшие творческие годы.
В 70-80-е годах на семинарах, в публикациях Л. И. Абалкин аргументированно заявлял о необходимости четкого разделения отношений собственности и отношений хозяйствования, о большей пластичности последних и целесообразности их постоянного совершенствования как условия роста эффективности производства. Уже в пореформенный период он отмечал, что трансформация собственности и трансформация хозяйственного механизма в рыночном направлении не совпадают ни по темпам, ни по срокам. И возводить форму тотальной частной собственности в решающий фактор движения к рынку, формирования хозяина на производстве, роста его эффективности — это заблуждение.
Государственная собственность совместима с рыночными механизмами, об этом говорит мировая практика. Все дело в хозяйственном  механизме.
Что воплотили из западных советов, то имеем сейчас. А что же нам советовали из-за рубежа, но оказалось не по вкусу стоящим у власти?

ПОЧЕМУ ПРАВЫЕ НЕ ПРАВЫ
(газета “Известия” от 31 января 1990 г.)
Под таким заголовком английская газета “Гардиан” 26 января поместила отрывок из лекции почетного профессора экономики Гарвардского университета Дж. К. Гэлбрейта, с которой он выступил в Эдинбурге.
События этих последних месяцев в Восточной Европе, ставшие продолжением первоначальных перемен в Польше и Советском Союзе, что неудивительно, дали пищу для серьезной экономической дискуссии. В одних аспектах она носит в высшей степени  разумный характер; в других, которых наберется больше, она уводит от истины, приближаясь к легкому умопомешательству. Это отклонение от истины характерно для образа мышления по обеим сторонам бывшего “железного занавеса”, или, если взять символ менее отдаленного прошлого, берлинской стены. Нам нужно дать название этому явлению: лучше всего его можно охарактеризовать как идеологию упрощения.
Бюрократия — явление универсальное
Общество, к которому стремятся страны Восточной Европы, не имеет никакого отношения к модели Маркса. Как и те экономические и политические условия, в которых они жили и, очевидно, страдали. Повзрослев, социализм столкнулся с задачей, которую не предвидели Маркс и Ленин: с производством потребительских товаров во всем современном многообразии стилей, конструкций и сопутствующих услуг. Такую модель создал несоциалистический мир. Централизованное планирование и командно-административная система с этой задачей справиться не смогли. Не смогли они справиться и с конкретными проблемами сельского хозяйства — отрасли, которая успешно функционирует лишь в том случае, когда опирается на заинтересованность и энергию отдельного владельца и собственника.
Еще одна серьезная неудача современного социалистического развития имеет близкий аналог в современном капиталистическом опыте. Это растущая и в конечном итоге всепоглощающая роль организации, бюрократии. Если современные крупные промышленные фирмы — “Дженерал моторс”, “Дженерал электрик” и “Экссон” в Соединенных Штатах, “Шелл” и “Бритиш петролеум” в Великобритании — создают крупные бюрократические аппараты, то то же самое, причем в еще более широких масштабах, происходит при зрелом социалистическом производстве. В еще более широких масштабах, потому что при этой системе производственные предприятия в той или иной степени объединяются с министерствами, выполняющими функции надзирателя и контролера. В результате появляется поистине гигантская организационная структура; по некоторым оценкам, бюрократический аппарат в  насчитывает около 30 млн. человек.
Основные черты крупной организации, массивного бюрократического аппарата одинаковы для всех систем и для всех культур. Во-первых, это неотвратимое воздействие возраста. Мы признаем, что с годами энергия и инициатива человека угасают, но то же самое происходит с бюрократическим аппаратом в экономике. Точно так же с течением времени социалистические министерства и предприятия повзрослели и вступили в период бесплодной дряхлости.
В больших организациях также существует тенденция к разрастанию персонала; ничто так не подчеркивает значение и престиж бюрократии, как число подчиненных. Ничто так не облегчает жизнь бюрократов, как угодливые подчиненные, избавляющие их от необходимости думать и действовать.
Но важнее всего то, что бюрократия сама определяет свои собственные истины. В настоящее время мы с необычайной ясностью наблюдаем это в Соединенных Штатах. Наше огромное военное ведомство наряду с государственным департаментом и разведывательными управлениями пытаются сохранить представление о себе как о крайне нужных и полезных организациях, которые так долго и так успешно служили стабильности мышления и увеличению бюджетов. Некоторые открыто выражают сожаление в связи с недавними переменами, которые могут обречь их на сокращение бюджетов и мучительный процесс мышления. Заместитель государственного секретаря Лоуренс Иглбергер, пожалуй, ведущий у нас сейчас глашатай ведомственных истин, недавно пожалел о завершении “холодной войны” — “времени, — как он сказал, — примечательной стабильности в международных отношениях”.
Но и здесь западная приверженность бюрократическим или ведомственным истинам сказывается не так, как в восточно-европейских странах. На Западе неудобные для кого-то мысли и их последствия, какое бы огорчение они ни вызывали, к сожалению, у многих невозможно подавить. Обоснованность сохранения военных расходов Соединенных Штатов на нынешнем уровне сейчас решительно ставится под сомнение. Власти даже официально поставили задачу сокращения бюджетов, правда, к сожалению, эти сокращения пока выливаются в запланированный рост.
Однако в социалистическом мире господство бюрократических истин носило гораздо более непреклонный характер. Там они полностью определяли убеждения всех представителей бюрократических органов; там их власть в широких масштабах распространялась и за пределы этих органов.
Итак, подведем итог. Капитализм не мог бы выжить в своей изначальной или чистой форме. Но под нажимом он смог приспособиться. Социализм в своей изначальной форме успешно решал свои первоначальные задачи. Но он не смог приспособиться и породил репрессивную политическую систему угнетения. Как же он сейчас приспосабливается, избавившись от нее?
Что передать рынку
Два момента не вызывают сомнений. Во-первых, те, кто говорит — а многие говорят об этом бойко и даже не задумываясь — о возвращении к свободному рынку времен Смита, не правы настолько, что их точка зрения может быть сочтена психическим отклонением клинического характера. Это то явление, которого у нас на Западе нет, которое мы не стали бы терпеть и которое не смогло бы выжить. Наша жизнь смягчается и защищается правительством; для восточноевропейцев капитализм в его чистом виде был бы так же неприемлем, как он был бы неприемлем для нас.
В равной мере не стоит прислушиваться к тем, кто видит в сегодняшних потрясениях и трудностях обещание скорейшего экономического улучшения. С их точки зрения, трудности сами по себе — это уже терапевтическое средство. Любые страдания должны порождать благо. Здесь присутствуют элементы теологии: самоистязание как путь к святости.
Граждан, вытерпевших такие беды, убедить в этом будет не так легко, как тех, кто видит в трудностях добродетель, наблюдая за ними издалека или с высот определенного личного комфорта. А политические последствия этого курса не сулят ничего хорошего. Сейчас в Восточной Европе настал час великой и долгожданной свободы. Было бы поистине трагедией, если бы люди стали отождествлять эту свободу с неприемлемыми экономическими лишениями.
Если бы мне довелось дать консультацию восточно-европейским странам, я бы призвал их передать рынку производство менее важных потребительских товаров и сферу услуг. Я бы также призвал государственные банки давать займы для ускорения этого процесса, а государство — принимать любые необходимые меры с целью приспособления банков для этой цели. Не должно быть никаких колебаний — вроде тех, которые наблюдаются сейчас в Советском Союзе, — относительно допустимости отношений частный предприниматель — наемный рабочий. Это именно такие отношения, пусть даже их отождествляют с капитализмом, в условиях которых живут и преуспевают миллионы людей.
Я действовал бы более осторожно и постепенно, передавая рынку производство основных продовольственных товаров, жилищный сектор и систему здравоохранения. В этой области трудности и страдания достигли бы особой остроты. К тому же следует признать, что для этого потребовались бы такие меры, которые сочли бы неприемлемыми даже капиталистические страны, как их все еще называют. Все ведущие индустриальные страны сейчас выделяют значительные субсидии на свое сельскохозяйственное производство. Как следствие во всех этих странах закупочные цены выше или потребительские цены ниже, чем могло бы быть без вмешательства правительства. Все индустриальные страны также прилагают особые усилия для обеспечения людей дешевым жильем; капитализм же нигде никого не обеспечивает хорошими недорогими квартирами. Здравоохранение находится в удовлетворительном состоянии лишь там, где оно по сути обобществлено.
Что же касается характерных крупных производственных предприятий, то я бы рекомендовал вывести их из-под контроля министерств. Они должны нести ответственность за собственные действия, реагируя на потребности рынка, а их управленческий персонал и рабочие должны получать вознаграждение за успешную деятельность. Это означает, что они должны иметь право самостоятельно устанавливать цены и так же свободно договариваться об условиях контрактов с другими фирмами, которые аналогичным образом станут частью рынка. Кроме того, следует предоставлять займы для финансирования технического прогресса и расширения производства. А наказание за просчеты и неудачи — вот это сложный вопрос — должно нести опростоволосившееся административное руководство.
В конечном итоге не так уж важно, чья это будет собственность. В капиталистическом мире предприятия обычно принадлежат держателям акций, неизвестным администрации предприятия. Ничего существенно не изменится, если их владельцем, как обстоит дело во многих случаях, будет государство. Важно, чтобы производственное предприятие, так же как и человек, получило право на утверждение своей индивидуальности, получая вознаграждение за успех и наказание — за неудачу.
Сейчас много говорят о переходе к конвертируемым валютам. Это пример столь же упрощенной идеологии. Гораздо важнее (или было бы гораздо важнее) связать накопленные излишки денег внутри страны.
Последовательной и пагубной тенденцией в социалистическом обществе прежних времен являлось преобладание денег над товарами. Из-за наличия этих средств рыночная либерализация, как это сейчас происходит в Польше, отождествляется с инфляцией. Всех, кто располагает наличными средствами в размерах, превышающих установленный уровень, следует обязать путем валютной реформы вложить эти деньги под проценты в долгосрочные облигации, чтобы они не выходили на рынок. Такой путь все еще представляется реальным для других социалистических стран, в том числе и для СССР.
Эти рекомендации я выдвигаю с осторожностью: по важным проблемам конверсии и перемен социалистические страны получают больше западных советов, чем они могли бы использовать или даже проанализировать. Я читал о недавней поездке американской делегации в Советский Союз, которая призывала установить золотой стандарт рубля, чтобы сделать его полностью конвертируемым.
Следует признать, что этот шаг придется по душе тем немногим, кто сразу же полностью завладеет всем золотом. И так обстоит дело с большинством советов, проникающих сейчас через бывший “железный занавес”.
Запад должен помочь
Но в отношении одного шага не должно быть никаких колебаний. Я имею в виду, что западные страны и Япония должны безотлагательно оказать щедрую помощь странам, переживающим сейчас процесс либерализации. Сейчас эта помощь действительно нужна; как я подчеркивал, нельзя допустить распространения впечатления, что за свободу нужно платить дорогой экономической ценой. Как мудро рекомендовал мой коллега Джеффри Сакс, с которым мы, наверное, расходимся в вопросе о шоковой терапии, выплату процентов по задолженности следует приостановить.
МВФ сейчас не время читать лекции о жесткой экономии. Действенную помощь в виде займов и ссуд не следует привязывать к капитальным товарам; она должна щедро выделяться на продовольствие и потребительские товары, те области, где социализм в прошлом терпел самые серьезные неудачи и где он сейчас испытывает острую нужду.
На Западе ресурсы есть, ведь одним из последствий этих последних месяцев, которое на Западе столь заметно, что даже самые рьяные глашатаи ведомственных истин не могут его отрицать, является ослабление военной угрозы, что неизбежно сказывается на общественных ресурсах. Это самый очевидный и элементарный шаг — использовать часть высвобожденных таким образом ресурсов для смягчения переходного периода — перехода к миру экономического процветания, политической свободы и военной безопасности.
Восточная Европа и Советский Союз сейчас переживают один из величайших моментов в своей истории. Но это величайший момент и для нас. Я возвращаюсь к идеологии чрезмерного упрощения. Ничто не может привести к более катастрофическим последствиям для Запада, чем возвращение к экономическому порядку, предписанному раннекапиталистической доктриной и до сих пор превозносимому его наиболее истовыми теологами. Эта система выжила лишь из-за своей способности приспосабливаться в либеральном политическом контексте.
Социализм столкнулся с потрясениями потому, что он не смог приспособиться. Поэтому сейчас необходим не резкий поворот к примитивному капитализму, а приспособление. Это не проторенный путь, его нельзя преодолеть, придерживаясь жестких догм. К сожалению, он требует мучительного процесса мышления. А этому во все экономические эпохи сопротивлялись так же, как сопротивляются сейчас. Но, как это ни печально, альтернативы у нас нет.
Правительственный вестник. 1990. № 21. Василий Леонтьев. “Были вы догматиками — пора стать прагматиками”. Моя идея такова: нужно значительно увеличить цены и одновременно сильно повысить оплату труда, особенно малообеспеченным слоям населения и людям с фиксированными доходами. Те, у кого много денег и кто многое закупает с черного рынка, практически не пострадают. Чтобы пояснить свою мысль, задам почти риторический вопрос: почему бы субсидии, которые вы сейчас даете предприятиям, не пустить на оплату труда людей?

За рубежом. 1990. № 24. Шпигель (Гамбург). Фридрих Вильхельм Кристианс. В течение 23 лет работал в правлении Немецкого банка, в течение 12 лет — председателем его правления. Он первым среди представителей западной экономики в 1985 г. беседовал с Михаилом Горбачевым.
Вопрос: Г-н Кристианс, не обанкротилась ли советская экономика?
Ответ: Государственная экономика в сущности не может обанкротиться. Но если исходить из западных критериев, то советская экономика не так уж далека от банкротства.
Вопрос: Быть может, Горбачев задал слишком уж высокий темп в деле перестройки советской экономики?
Ответ: Да. Я навлек на себя немало порицаний в Москве, а также со стороны коллег на Западе, систематически призывая к тому, чтобы осуществлять этот процесс медленнее, систематичнее. Я говорил советским представителям, с которыми встречался: то совершенство, которого вы намереваетесь достигнуть, ваши люди не в состоянии осуществить так быстро.
Вопрос: Те новые свободы, которые Горбачев ввел повсеместно вплоть до предприятий, не были приняты?
Ответ: В течение поколений существовало лишь мышление категориями выполнения плана. Это невозможно искоренить незамедлительно. Все еще думают главным образом о необходимости выполнения плана. Каждый неизменно думал только о том, чтобы ни на один миллиметр не отклониться от заданий. Если делать что-то лучше, дешевле или по-иному, то за это последовало бы наказание. Что, например, произошло с кооперативами, созданными по инициативе Горбачева, первыми росточками частного предпринимательства? Три года назад они начали свою деятельность с предложения услуг и товаров. С кооперативами сегодня ведут жестокую борьбу, их руководителям физически угрожают.
Вопрос: Потому что эти люди создают угрозу для системы получения нечистых доходов?
Ответ: Именно так. Свобода, к сожалению, во многих случаях идет на пользу преступным элементам. Из-за того, что система поддержания порядка не функционирует должным образом, преступность достигла огромных масштабов. Продовольственные товары и предметы снабжения воруют в местах их производства или при транспортировке. Целые поезда направляют не по назначению. Идет подлинный грабеж.
Вопрос: Около 40 тыс. советских фирм имеют уже право самостоятельно заключать экспортные и импортные сделки?
Ответ: Кое-что здесь полностью расшаталось. Наша страна больше не может предоставлять кредиты предприятиям или отдельным фирмам. Риск слишком велик. Ведь советские предприниматели, если называть их так, вообще не разбираются в вопросах финансирования.
Вопрос: Перестройка явно пробудила на Западе ошибочные экономические надежды?
Ответ: Несомненно, все мы недооценили трудности. Экономические реформы увязли в кризисе, население шокировано. Этот шок сейчас намереваются смягчить путем завоза западных потребительских товаров и продуктов питания. Для этого импорта Советы охотно вновь получили бы западные долгосрочные кредиты. Это нездоровое развитие.
Вопрос: Таким образом, не будет кредитов на потребительские товары?
Ответ: Нет. Продовольственные товары будут быстро израсходованы, а затем потребуются долгие годы, пока все кредиты не будут погашены.
Вопрос: Одна только помощь с Запада не приведет к повороту в лучшую сторону. Что должно произойти в Советском Союзе в политическом плане?
Ответ: Горбачев убедился в том, что он слишком отпустил поводья. Необходима новая конституция, и на всех уровнях необходимо систематично консолидировать ответственность. В стране, которой все еще правят методами диктатуры, это трудный процесс.
Вопрос: То есть введение рыночной экономики кнутом?
Ответ: Не обязательно кнутом. Предоставленные свободы породили немало смятения. И поскольку дело так и не движется, то вновь необходим нажим сверху. Русским необходимо сказать, что им нужно делать. Необходимо создать систему законов, в рамках которой сможет пустить ростки предпринимательская экономика. Речь идет о четко определенном понятии собственности, равно как налоговой и денежной системах, четком законодательстве для регулирования экономического обмена с заграницей. Только таким путем можно избавиться от плачевного состояния в стране, чтобы затем собрать необходимые новые силы.
Известия. 1990. № 115. 24 апреля. Дж. Бейкер. Это — непрерывный эксперимент. Государственный секретарь США о перестройке в Советском Союзе. Предполагалось, что кооперативы быстро увеличат производство и продажу, позволив трудящимся воспользоваться плодами своего труда и продемонстрировав потребителям достоинства перестройки. Они могли также стать первой формой частной собственности, демонстрирующей выгоды добросовестного труда. Однако компромиссность кооперативной программы породила такую юридическую и деловую обстановку, которая, как казалось, чуть ли не преднамеренно мешала кооперативному движению.
Планирующие ведомства по-прежнему передавали большую часть ресурсов государственным предприятиям, вытесняя кооперативы на “черный” рынок с более высокими ценами. Это подорвало репутацию кооперативов у общественности. В отсутствие подлинной конкуренции многие кооперативы получали монопольную прибыль, что еще более ослабило общественную поддержку. Правительство реагировало на это тем, что предоставило местным властям широкие полномочия по налогообложению кооперативов. В некоторых районах Советского Союза это привело к введению жестких налогов. Нестабильность положения кооперативов побудила многие из них к тому, чтобы распределять прибыли, вместо того чтобы вкладывать их.
Несмотря на это, кооперативный сектор расцвел. По некоторым советским данным, кооперативы дают сейчас около 5% национального дохода и в них занято около 2,5% рабочей силы. Но будущее кооперативов остается неясным. Они остаются главным объектом нападок со стороны профсоюзов.
Литературная газета. 1990. 27 июня. П. Грегори, американский экономист. Как и многие мои советские коллеги, я разочарован, ибо, изучив предложения советского правительства, вижу, что оно снова упускает свой шанс.
“Программа Рыжкова” является, на мой взгляд, наихудшим решением проблемы. Большая часть субсидий отменяется, розничные цены значительно повышаются, и при этом не делается ничего для перехода к системе рыночных цен. Но ведь никто не может знать заранее, какие цены установятся на рынке. Это зависит от готовности фирм продавать товары по определенным ценам и от готовности людей покупать их по этим ценам. Единственное, что я знаю, — цены, установленные рынком (даже при условии существования всякого рода перекосов и диспропорций), могут быть выше или ниже цен, определяемых правительством.
“Программа Рыжкова” едва ли может успокоить людей, опасающихся развала экономики. Всячески подчеркивается, что в программе якобы найден некий “средний путь”, следуя которому можно будет защитить народ от рыночной стихии. Однако данная реформа цен разработана так, что подозрительное отношение населения к рынку лишь усиливается.
По моему мнению, главным недостатком “программы Рыжкова” является то, что не сказано, какие конкретные изменения должны произойти на рынке капиталов, рынке труда, в оптовой торговле для того, чтобы выросла производительность труда и повысилось качество товаров.
Пока советское правительство не определится с такими ясными и понятными экономическими категориями, как право собственности, налоги и т.п., едва ли можно ожидать сколько-нибудь заметного улучшения. Если правила игры каждый день меняются, производство не может работать эффективно. Продолжать говорить общие слова — значит лишь усугублять проблемы. К тому же эти расплывчатые декларации определенно не внушают доверия иностранному капиталу, в котором советская экономика так нуждается.
“Программа Рыжкова” вносит путаницу в весьма важный вопрос. Не уровень цен определяет средний уровень жизни советских семей. Последний зависит от уровня производительности труда, который в свою очередь определяется наличными трудовыми, денежными и природными ресурсами, а также тем, насколько эффективно эти ресурсы используются. А уж степень эффективности использования ресурсов зависит от того, как работает экономическая система в целом, т. е. в конечном итоге от успеха или неуспеха реформ. Конечно, цены играют важную роль в этом процессе. Если цены стимулируют труд, предпринимательство, рациональное использование ресурсов, тогда и уровень жизни повышается. Но объявленное в “программе Рыжкова” повышение цен явно не вызовет изменения производительности труда, оно лишь перераспределит продукты между советскими гражданами. Вместо того чтобы субсидировать население в целом, продавая товары по ценам ниже себестоимости, правительство будет теперь продавать те же товары по ценам, примерно равным себестоимости. Я как экономист западной школы предпочитаю систему, которая установила бы реальные цены и обеспечила бы прямую поддержку тем, кто существует за счет государственного бюджета.
В программе правительства дается слишком длинный список тех, кто должен быть защищен от повышения цен. Не следует стремиться защитить всех, надо защищать только тех, кто не может защитить себя сам. Если все получат доплаты, то повышение цен теряет всякий смысл.
Здесь проявляется общее непонимание того, какую роль играют рыночные цены и чем рыночное ценообразование отличается от советской реформы цен. Важнейшая функция рыночной цены — определение относительной стоимости, а не абсолютной. Вы никогда не добьетесь более рационального использования ресурсов простым повышением цен. Но вы сможете добиться такого использования, если гарантируете, что относительные цены будут отражать относительную нехватку тех или иных товаров. Более того, бессмысленно повышать цены и “замораживать” зарплату. Если вы будете препятствовать свободному изменению размеров заработной платы, то помешаете переливу трудовых ресурсов в те сферы деятельности, где производительность труда выше.
В течение десятилетий советская экономика была поражена скрытой инфляцией, нынешнее усиление инфляционного давления лишь подчеркивает тот факт, что сегодня советская экономика оказалась перед выбором. Она превращается сейчас в командную экономику без команд. И есть только два способа восстановить порядок. Первый — восстановить команду, второй — перейти к рынку. С моей точки зрения, рынок устанавливает более жесткий порядок, чем команда. Необходимость зарабатывать деньги очень дисциплинирует владельцев собственности, их управляющих и работников.
Я разделяю беспокойство правительства по поводу возможного раздробления советской экономики на множество субэкономик. Еще Адам Смит проповедовал разделение труда как главный источник богатства. Советский Союз разваливается сегодня быстро, но уровень жизни и производительность труда вследствие этого будут понижаться еще быстрее. Если в конечном итоге страна распадется на ряд экономически обособленных районов, дальнейшее снижение уровня благосостояния неизбежно ускорится.
Мне как экономисту очень трудно понять систему, при которой москвичам для того, чтобы купить товар, надо предъявить паспорт. Это как раз пример далеко зашедшего распада экономики, который должен вызвать всеобщее беспокойство. В нормально работающей экономике сильно обратное стремление — продавать больше в другие страны  и районы, потому что это — источник богатства.
Известия. 1991. 21 октября. Второй форум общественности СССР и ФРГ, организованный Институтом Европы АН СССР. Человек только тогда станет работать на совесть, когда он знает, что трудится на себя, а не на партию и государство, внушал мне один из ведущих экспертов “Дойче Банк” Аксель Лебан. “Только тогда, — продолжал он, — мы станем инвестировать не в государственные структуры, а в русского человека. Я специально подчеркиваю приоритет человеческого капитала, ибо и материальный, и финансовый — лишь дополняющие его факторы”.
Где он видит ту ниточку, за которую надо потянуть, чтобы распутать клубок? Многие советские экономисты убеждены: достаточно сделать рубль конвертируемым, как в нашу страну хлынет иностранный капитал, оживет экономическая деятельность.
“Всякий раз не перестаю удивляться, слыша такие требования, — говорит он. — Тогда вам придется открывать границы для потока товаров в обе стороны. Такой мерой вы нанесете себе непоправимый вред: все ваши новые деньги перетекут на Запад в карманы более конкурентоспособных предпринимателей. Сперва стабилизируйте экономику, подтянитесь до мирового уровня, и только тогда приступайте, да и то постепенно. Марка ФРГ стала конвертируемой в середине 60-х годов — через 15 лет после перехода к рыночной экономике. Франция добилась этого лишь в начале 70-х. Без тщательной подготовки исход один: крах”.

Известия. 1991. 12 мая. Ж. К. Пэй, генеральный секретарь организации экономического сотрудничества и развития (объединяет 24 страны).
Вопрос: Вместе с тем во многих западных странах существует сильный государственный сектор…
Ответ: Но его предприятия действуют в правовых рамках рыночной экономики, действуют точно так же, как будто являются частными. То есть государство не решает, что должно делать такое предприятие, не устанавливает цены на его продукцию, не определяет размеры заработной платы его рабочих и служащих. Таким образом, можно иметь сравнительно крупный государственный сектор в экономике, однако при условии, что он на равных конкурирует с частными предприятиями, независимо от того, являются ли они национальными или иностранными. Скажем, в Италии в одной и той же отрасли различные госпредприятия энергично конкурируют между собой. В Советском Союзе этого практически нет, и поэтому необходима приватизация хотя бы части госсектора.
Труд. 1990. 12 октября. Цунуми, японский миллиардер. “Попытка механистического применения такого абстрактного понятия, как свободный рынок особенно недопустима. Не спишите и вы … Переходите к рынку поэтапно, в плановом порядке. Регулирующая роль правительства и госучреждений на переходном этапе чрезвычайно велика, она даже возрастает. Поэтому, когда я слышу у вас призывы к полной ликвидации министерств, меня берет оторопь … лет пять, я думаю, вам следует попридержать рынок вперед, воздержаться от прыжка в неизвестность”.
Советская Россия. 1990. 17 октября. Л. Бауэр, директор Венского института экономики и политики. “У вас явно идеализируют рынок. Между тем на нем просто продают–покупают. Он лишь следствие производства. Вам как раз не хватает того, чем торговать”. Здесь же приводятся слова вице-президента австрийской фирмы “Фишер”: “Что делает капиталистическую экономику эффективней вашей? Рынок? Скорее иные системы организации и стимулирования труда на рабочих местах”.
Труд. 1990. 7 октября. П. Леон, руководитель центра исследований проблем труда, экономики, прогнозирования рыночной конъюнктуры (Италия): “Рынок даже при централизованном тотальном планировании существовал в СССР. Он имел, разумеется, свои особенности… Те, кто считает публику “дурой”, будто бы она не способна разобраться, демонстрирует свой авторитаризм… Не будем преувеличивать неготовность советских людей высказаться о рынке”.
За рубежом. № 44. 1990. Цитирует:
“Нью-Йорк таймс”. Долгожданный план представляет собой именно то, что публично требовал Горбачев: компромисс между программой “500 дней”, которая резко ограничила бы власть центральных плановых органов, и гораздо более консервативным планом перехода к “регулируемой рыночной экономике”, предложенным премьер-министром Николаем Рыжковым.
В отличие от плана Рыжкова компромисс признает неизбежность экономического федерализма. 15 республик получат значительную свободу в области налогообложения, расходов и определения местных темпов приватизации.
Кроме того, вовсе не обязательно расценивать как шаг назад подтверждения контроля Кремля над обширными советскими запасами нефти, природного газа, золота и алмазов. Передача права собственности республикам означала бы, что одна республика — Россия — владела бы практически всеми природными богатствами страны, и это повлекло бы за собой сепаратистские шаги.
Кроме того, это лишило бы Советский Союз возможности брать займы за рубежом.
В новом плане масса упущений. Например, все согласны с тем, что для обуздания инфляции необходимо сократить колоссальный бюджетный дефицит, который сейчас поглощает шестую часть валового национального продукта. Но план не предусматривает значительных сокращений по двум важным категориям расходов: субсидий предприятиям и потребителям. Он даже не предоставляет предприятиям свободы для того, чтобы уменьшить зависимость от правительственных подачек: заработная плата будет индексироваться в зависимости от стоимости жизни.
Но ни один план, как бы тщательно он ни был разработан, не может быть ничем, кроме приблизительной стратегии преодоления наследия сталинизма. По словам аналитиков, важно утверждение права правительства делать нелегкий выбор. “Если политические отношения не будут ясными с самого начала, — указывает Шафикул  Ислам, старший научный сотрудник из Совета по международным отношениям, — ни один из этих планов не сработает”.
Именно это беспокоит многих аналитиков.
“Фигаро”, (Париж). Поэтому противоборство между “центром” и “периферией” в лице Михаила Горбачева и Бориса Ельцина очень напоминает попытку заранее снять с себя всякую ответственность за возможные социальные волнения.
Ибо два таких великих вопроса, как приватизация и продажа земли, будут решаться в Киеве и Фрунзе, в Кишиневе и в Алма-Ате. “Основные направления” дают такую возможность, ничего не навязывания, а референдум, о котором Михаил Горбачев говорит уже шесть недель, пока еще не конкретизируется. В этих условиях не очень ясно, каким образом удается установить полезное сотрудничество между Россией, стоящей в первых рядах сторонников радикальных реформ, и Киргизией, которая спокойно избрала план правительства, еще менее смелый, чем утвержденные в союзном парламенте общие принципы. На все это накладывается война экспертов, уже начатая по вопросу о конкретных путях, которыми нужно следовать, о бюджетных цифрах, которые нужно утвердить, и о рычагах управления, которые нужно воссоздать.
Правительственный вестник. 1991. № 28. Ф. Скотт, видный американский экономист, Президент Центра по международному экономическому развитию и предпринимательству, директор бизнес-колледжа университета штата Невада. “Ваш известный экономист Явлинский очень любит круглые цифры. Я уже убедился, что они, эти круглые цифры, производят неизгладимое впечатление на ваших людей хотя в сущности, за ними ровным счетом ничего не стоит”.

Г.И. Мазин, зам. генерального директора НПО “Экономика”. Просматривая вместе с автором его архив, я обратил внимание на выступление В. Е. Томашкевича на партийном собрании Государственного комитета по труду и социальным вопросам СССР в декабре 1989 г. В то время автор книги являлся проректором Института повышения квалификации руководящих работников и специалистов по труду и социальным вопросам. Я предложил опубликовать данное выступление в конце книги. Думаю, что публикуемый текст открывает еще одну грань в жизненной позиции автора книги в весьма сложный и противоречивый этап жизни общества и партии коммунистов.

Выступление В. Е. Томашкевича 28 декабря 1989 г. на партсобрании Государственного комитета по труду и социальным вопросам СССР. Не вызывает сомнения, что обновление партии, повышение ее роли в ускорении перестройки определяются приращением демократического потенциала в самой партии. Процесс этот идет, но слишком медленно, робко, половинчато, особенно в ее высшем эшелоне.
В качестве импульса для своих размышлений и предложений я хотел бы взять два только что состоявшихся Пленума ЦК КПСС. Возьмем последний. Трудно не разделить глубокую озабоченность по поводу решений ХХ съезда Компартии Литвы о выходе из КПСС. И здесь возникает вопрос. Болезненность этого решения, что это преддверие будущего выздоровления, или шаг в направлении углубления кризисных ситуаций? Окончательный вердикт способно вынести только время. Слишком много мы единодушно ошибались в прошлом, а сейчас единодушно переписываем свою историю, поправляем, отменяем все и вся, нередко смакуя горе народное, сыпем соль на старые раны, открываем новые.
Не претендуя на истину, скажу, что меня беспокоит. Два дня Пленума ЦК, почти 50 выступающих и единодушно принятое решение: полностью одобрить оценки и выводы, содержащиеся в докладе М.С. Горбачева. И так, практически каждый раз, как и десятки лет назад. Зачем же собирать Пленум, если в очередной раз все будет одобрено полностью? Неужели нечего добавить, поспорить с Генеральным секретарем, переубедить его силой аргумента в чем-то и принять в данном случае более демократичное по своему духу и букве решение? В демократическом обществе, в демократической партии не должно быть такого поспешного единодушия, которое в конечном счете может привести к новому застою, но уже в условиях кризиса, забвению демократии.
И тут же другая часть решения: выехать на место. А ведь поездка может скорректировать выводы и оценки, к которым пришли неделю назад. Как быть? Или упрямо будем подбирать факты под ранее сделанные выводы? Такое в нашей истории уже бывало не раз. Мне кажется, что наше высшее партийное и государственное руководство является пленником определенного узкого круга лиц, близко стоящих к нему, которые и оказывают решающее влияние на формирование взглядов и оценок руководства. Съезд народных депутатов, Верховный Совет расширили поле контактов. Но все равно нужен качественный рывок в изучении общественного мнения, знание обстановки на уровне референдумов, и прежде всего внутри партии.
Почему у нас такая патологическая боязнь перед этой испытанной мировым сообществом формой жизни общества и принятия решений? Откуда у нас такая дрожь в коленках перед референдумами? Ведь, как говорит опыт, народ их в конце концов проводит сам, выбирая нередко самые болезненные, но очистительные формы.
Проведение внутрипартийных референдумов сразу обогатить демократический потенциал партии заставит пойти на всенародные референдумы по инициативе партии. Это подтолкнет Верховный Совет и местные органы к принятию решений, опираясь на действительное мнение народа, а не только его пусть и достойных, но все же представителей, позволит снимать социальную напряженность в обществе, поставит каждого коммуниста, каждого члена общества в положение действительного ХОЗЯИНА.
Ближайший референдум коммунистов можно провести уже в январе, включив в него ряд общепартийных, экономических, социальных и кадровых вопросов. Например, о частной собственности, дав альтернативное понимание этого вопроса. Или пусть сами коммунисты выскажутся, как они относятся к тому, что происходит вокруг или с участием отдельных руководящих работников партии.
Такие референдумы коммунистов, в том числе и о доверии высшим партийным и государственным деятелям, должны стать нормой жизни обновляемой на демократических началах нашей партии. Это убережет нас от рецидивов губительных кадровых болезней, которыми с избытком полна наша партийная жизнь. Предметом референдума членов партии могла бы стать и ст. 6 Конституции.
Процесс обновления партии на путях демократизации внутрипартийной жизни неразрывно связан с гласностью и совершенствованием взаимоотношений по линии Политбюро и ЦК, а также между ЦК и партией в целом. Возьмем последнее. Кто что знает о прениях на двух последних Пленумах ЦК? Вот обсуждали экономические вопросы, одобрили правительственную программу. Какие могут быть секреты от членов партии? Я вижу в этом прямое неуважение к мнению и, более того, к личности каждого коммуниста. Чего стоят после такого отношения призывы к каждому из нас, чтобы повышать свою активность? Расхожее мнение, что, мол, сам Пленум решает публиковать или не публиковать, доводить до сведения коммунистов или не доводить материалы о своей работе. Такая позиция неубедительна. Решение должно быть однозначным. Что говорится на Пленуме, должно быть известно не только всем коммунистам, но и всему народу. Такой подход вытекает из высшего смысла деятельности партии.
Возьмем отношения Политбюро и ЦК. Да, ЦК избирает Политбюро, секретарей. Это так. Правда, будет лучше, если эти выборы будут проходить путем тайного голосования, на альтернативной основе, всем составом съезда, а в последующем Пленумами, предварительно обсуждая кандидатуры в прессе, в первичных организациях. Ничего здесь нового нет. Так уже делается в областях. Однако избрание Гиренко и Усманова, Строева прошло по старой наезженной и хорошо разбитой колее. А, судя по их интервью, даже они не знали, что будут их выдвигать. И снова единодушное голосование.
В партии должен быть создан надежный демократический механизм контроля над деятельностью Политбюро, Секретариата ЦК. Но здесь возникает не маленькое НО. Практически все члены ЦК по своей основной работе назначаются и снимаются решением Политбюро или Секретариата. Этого не должно быть. Компетенцию Политбюро, Секретариата, их права, как и создаваемых ими органов, целесообразно четко определить, а права в ряде случаев ограничить. Что имеется в виду? Вот создали Российское бюро ЦК по РСФСР. Определили его функции. Организовывать, координировать — ДА, логично. Контролировать — ДА, логично. А вот принимать решения, обязывающие партийные организации, здесь надо крепко подумать по каким вопросам ДА, а по каким вопросам — НЕТ. Или снова получится, что несколько человек, по сути входящих в аппарат ЦК и центральных органов, получают практически неограниченную власть над большей частью всей нашей партии.
Принцип демократического централизма с точки зрения обязательности решений вышестоящих органов для нижестоящих необходимо тщательно детализировать. Например, вопросы экономической политики — ДА, вопросы конкретной экономики — НЕТ и т.п.
И последнее. Партия имеет в своих руках практически все средства массовой пропаганды, снимает и назначает их первых лиц. Печать — острейшее оружие. Говорим и об информационном монополизме, когда руководство печатью находится в руках узкого круга лиц, и далеко не всегда отвечающих за свои действия. Возможно, следует передать большую часть газет в ведение Советов, общественных организаций на действительно самостоятельной основе, законодательно обозначив уголовную ответственность за ложную информацию.
Газеты должны широко представлять всю гамму точек зрения по одним и тем же проблемам, стимулируя общественную мысль не с помощью бранных слов, а аргументов.

Вместо заключения

История всегда гуманна с точки зрения открытия альтернатив в выборе пути движения того или иного общества. Варианты развития были и у нас как на старте социалистических замыслов, так и в середине их воплощения, и сейчас.
Сейчас мы снова в начале нового исторического забега. Но это уже не скоротечная стометровка с коммунистическим финишем к 1980 г. или строительства рыночной экономики за 500 дней, равно как и ломка дров в течение десяти лет.
Впереди многолетний марафон, изнурительный кросс по пересеченной и иссеченной лжереформами местности. Надо выбрать точный маршрут, чтобы не попасть уже в собственные рвы и канавы, рассчитать силы и средства, памятуя горькую для нас, но простую истину, что забвение житейских интересов граждан неизбежно приведет Россию к трагическому результату.