Вернуть из забвения

          Фамилия этого поэта знакома каждому русскому человеку и прославлена даже за пределами нашего Отечества — благодаря его дальнему родственнику, одолевшему наполеоновские полчища. Любителям музыки — серьезной, классической музыки — он хорошо известен как автор текстов для знаменитых вокальных циклов Мусоргского «Без солнца» и «Песни и пляски смерти». Остальные его сочинения ведомы лишь узкому кругу читателей — переиздавались они мало, а отдельным изданием после кончины автора не выходили ни разу. Не балуют его вниманием и литературоведы. Публикации о нем, появившиеся в последние годы, можно пересчитать по пальцам.
       Между тем этот поэт безусловно заслуживает, чтобы его вспомнили и читали. Речь о графе Арсении Аркадьевиче Голенищеве-Кутузове (1848 — 1913). Дело в том, что если всех сколько-нибудь видных поэтов серебряного века за последние десятилетия извлекли из незаслуженного забвения, то об их предшественниках и старших современниках, относящихся к авторам второго ряда, вспоминают как-то неохотно. Среди счастливых исключений — великий князь Константин Константинович, подписывавший свои вдохновенные стихи скромной монограммой К. Р., которому автор этого очерка посвятил целую серию статей и заметок, а также радиопередачу.
       Род Голенищевых-Кутузовых восходит к выходцу из Пруссии Гавриилу, который подвизался в Великом Новгороде при св. благоверном князе Александре Невском. Предки поэта в XVI — XVII столетиях служили воеводами, окольничими, боярами, стряпчими, стольниками. 8 ноября 1832 года генерал от кавалерии Павел Васильевич Голенищев-Кутузов (1773 — 1843) был пожалован графским титулом. Его младший сын Аркадий Павлович (1809 — 1859), дослужившийся до действительного статского советника, закончил карьеру в должности директора канцелярии статс-секретаря министра по делам Царства Польского. Это отец Арсения Аркадьевича, выпускника юридического факультета Санкт-Петербургского университета, который некоторое время служил управляющий Дворянским и Крестьянским земельными банками, а в 1895 г. был назначен секретарем императрицы Марии Федоровны и управляющим канцелярией Ее Величества. Его похороны почтили своим присутствием Николай II и другие члены императорского дома.
       Юность А. А. Голенищева-Кутузова пришлась на 1860-е годы — эпоху великих реформ Александра II, жертвой которых пал сам их инициатор, и невиданного дотоле общественного брожения. Удивительно, но шестидесятые годы на Руси почему-то во все века оказывались поворотными и в чем-то роковыми: 1560-е годы ознаменовались опричниной Иоанна Грозного, 1660-е — церковным расколом, 1760-е — династическим кризисом и цареубийством, 1960-е — гниловатой хрущевской «оттепелью» в сочетании с гонениями на Церковь… Как бы то ни было, но ветер перемен, подобный тому, что повеял уже на нашей памяти, в эпоху пресловутой горбачевской «перестройки», захватил и многих консервативно настроенных молодых людей, бесконечно далеких от революционно-демократических мечтаний. К тому же человеку свойственно если не идеализировать, то, по крайней мере, приукрашивать юношескую, тем более студенческую пору… Вот как ее характеризует Кутузов:

То были памятные годы
Того студенчества, когда
Во имя знанья и труда,
Во имя правды и свободы
К святилищу со всех концов
России юноши стекались
И там «без мест и без чинов»
Пред алтарем наук братались.
Бедняк, богач, князь, мещанин —
Одну одежду все носили,
Всех светоч озарял один
И грезы общие манили!..
Над Русью веяли тогда
Шестидесятые года…
. . . . . .
Россию свыше озарил
Давно желанный луч свободы;
На рабства лютые невзгоды
Царь светлый взор свой обратил.
Он слово рек — и цепи пали!
Молитвы жаркие творя,
Друзья свободы ликовали;
Враги в смятении молчали,
Свой гнев бессильный затая…

       Начало литературной деятельности Арсения Кутузова пришлось на русско-турецкую войну, освободившую братские славянские и православные народы от османского ига. На нее молодой поэт откликнулся полными патриотического подъема стихотворениями «Мольба», «Плакальщица» и «Родная». В последнем он воспевает подвиг нищей странницы, пешком пришедшей на Балканы и самоотверженно помогающей раненым:

Страдальцев из огня, из схватки боевой
Она уносит прочь, полна чудесной силы,
И жаждущих поит студеною водой,
И роет мертвецам с молитвою могилы.
Как звать ее? Бог весть, да и не все ль равно?
Луч славы над ее не блещет головою,
Одно ей прозвище негромкое дано:
Герои русские зовут ее «родною».

       Как уже говорилось, Кутузова упоминают чаще всего в связи с Мусоргским. Действительно, некоторое время их соединяла довольно тесная дружба — они даже квартировали вместе в меблированных комнатах (нужно сказать, что поэт был далеко не богатым человеком, а порою и терпел нужду). Потом между друзьями наступило некоторое охлаждение — но, по-видимому, не из-за «поправения» Кутузова, как нам пытались внушить в советский период, а из-за крайне нездорового образа жизни, который вел гениальный композитор, что могло бросить тень и на поэта, состоявшего на государственной службе и дорожившего своей репутацией. Но поэт продолжал относиться к нему с симпатией как к человеку и с восхищением как к композитору (музыкальным даром обладал и Кутузов). Он даже не терял надежды, что их творческий тандем когда-нибудь возобновится:

Плоды глубоких дум, заветные созданья
Ты людям в дар принес, — хвалу, рукоплесканья
Восторженной толпы с улыбкою внимал,
Венчался славою и лавры пожинал.
Затерянный в толпе, тобой я любовался;
Далекий для других, ты близок мне являлся;
Тебя я не терял: я знал — настанет час,
И, блеском суетным и шумом утомясь,
Вернешься ты ко мне в мое уединенье,
Чтобы делить со мной мечты и вдохновенье.

       Но человек предполагает, а Бог располагает… Случилось так, что цитированное стихотворение «М. П. Мусоргскому» было написано незадолго до безвременной кончины композитора. В поэтическом сборнике Голенищева-Кутузова, вышедшем в 1884 году, сразу за этим стихотворением следует другое, озаглавленное «Памяти М. П. Мусоргского», с подзаголовком «После представления “Бориса Годунова”»):

Мой друг, тебя уж нет! ты умер — но творенья
Твои нетленные живут — и вот опять
Сбежалася толпа, чтоб с жадностью внимать
Завещанные ей тобою песнопенья.

       Мусоргский тоже высоко ценил творчество своего друга. «После Пушкина и Лермонтова — писал он Стасову, — я не встречал того, что встретил в Кутузове — везде нюхается свежесть хорошего теплого утра, при технике бесподобной, ему прирожденной». Композитор чрезвычайно точно подметил сильнейшую сторону творчества поэта: безукоризненное владение стихом, мастерство версификации, гибкость, мелодичность, музыкальность, ритмическое разнообразие. Особенно любил Кутузов александрийский стих — шестистопный ямб с обязательной цезурой после третьей стопы, к которому современные поэты обращаются крайне редко, а жаль. К этому следует прибавить тончайшую речевую культуру, превосходный язык и стиль, безупречный синтаксис. Это отличает Кутузова от многих его современников, не лишенных поэтического дара, но не получивших достойного образования или воспитанных в малокультурной среде. Вообще его творчество аристократично в лучшем смысле слова.
       Всю свою сознательную жизнь Кутузов считал себя последователем великого Пушкина, приверженцем «чистого искусства», что видно не только из его критических статей, но и из стихотворения «В Гурзуфе», посвященного памяти гениального поэта:

Те песни разнеслись по свету, и доныне
В сердцах избранников они звучат... а он,
Певец земли родной, погиб, людской гордыней,
Отравой клеветы и завистью сражен.
В холодном сумраке безвременной могилы
На дальнем севере, под снежной пеленой,
Лежит он — и доднесь презренные зоилы
Святыню имени его сквернят хулой.

       «Зоилов», хулящих Пушкина, в 1860-е годы действительно было хоть отбавляй. Вспомним хотя бы писаревскую тираду: «Пушкин пользуется своею художественною виртуозностью, как средством посвятить всю читающую Россию в печальные тайны своей внутренней пустоты, своей духовной нищеты и своего умственного бессилия… Пушкин может иметь теперь только историческое значение, а для тех людей, которым некогда и незачем заниматься историей литературы, не имеет даже совсем никакого значения». И сколько таких Писаревых — нигилистов-шестидесятников — развелось тогда на Руси! Каждый, конечно, волен в своих суждениях, но в том-то и беда, что, спаянные тараканьей сплоченностью, эти деятели подвергали жесточайшим поношениям тех, кто мыслит иначе, и делали всё возможное, чтобы подмочить их репутацию — вспомним хотя бы историю с лесковским антинигистическим романом «Некуда», да и наши современники хорошо знают, что такое либеральный террор. И Кутузов, безусловно, проявил незаурядную стойкость, твердость и выдержку в ту пору, когда в чести было не пушкинское, а некрасовское направление в поэзии. Помните: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан».
       Был гражданином и Голенищев-Кутузов, но при этом он был еще и поэтом. В отличие от своего современника князя Дмитрия Цертелева — тоже полузабытого поэта — Кутузов не открещивался от насущных проблем современности. И у него есть гражданские, патриотические мотивы. Вот как начинается стихотворение, где слышатся отзвуки гневных стихов другого его любимого поэта — Тютчева:

Мне часто говорят: свобода не обман,
И не напрасно к ней людских сердец стремленье;
Взгляни — на Западе, в пределах чуждых стран,
Ее уже не раз свершалось воплощенье.
Нет, други — нет и нет! То лести звук пустой,
То праздных слов игра, то призрак лишь свободы!

И вот концовка стихотворения:

Божественной Любви давно забыто слово:
Свобода — в истине; а истина — Христос!

       Избежав нигилистического поветрия 1860-х годов, Кутузов всю жизнь был горячо и искренне верующим христианином. Этому способствовала и семейная атмосфера — нужно сказать, что его тетка со стороны матери, монахиня Мария, много помогавшая сестре в воспитании детей, была насельницей московского Зачатьевского монастыря (не так давно возвращенного Церкви).
       Удивительный сплав гражданской, медитативной и религиозной лирики представляет собою стихотворение «На поезде» — самое, пожалуй, лучшее из наследия поэта. Вспоминаю, как проникновенно читал его известный актер Николай Буров — ныне директор Исаакиевского собора — в моей радиопередаче «Затишье и буря» (по названию первого поэтического сборника Кутузова), вышедшей в эфир 5 мая 1992 года. Двухчастная структура стихотворения, где ритм первой части слегка отличается от размера второй, помогает автору, противопоставляя ночь и день, увидеть в этом прообраз вековечной противоположности света и тьмы, добра и зла, гармонии и хаоса. Бездушное, механическое движение поезда — «Раб слепой слепых законов, Мчится поезд в тьме ночной» — символизирует мрачное, иррациональное начало в мире, бессмысленную погоню «за неведомой мечтой», ради которой приходится оставить и счастье, и любовь, и правду, и благодатную веру. Однообразный, мерный стук колес мастерски передан стихом «Мчится поезд в тьме ночной», завершающим каждую строфу первой части, и лексической анафорой в предпоследней ее строфе, где повторяется глагол «мчится/мчатся». Но проходит мрачная ночь и наступает радостное утро, свет которого разгоняет темные думы лирического героя. Черной, непроглядной ночи резко противостоит белое зимнее утро с бодрящим морозом. Чтобы усилить впечатление, эпитет «белый» повторен несколько раз: «белый свет утра», «белый дым от паровоза», «белые вихри», «белых тучи полет». И дальше белизна заснеженного степного пейзажа уподоблена то ли погребальному одеянию, то ли свадебному наряду, в который, по Божьему промыслу, должна облачиться Россия:

Вся-то в новый, белоснежный
Праздничный убор
Нарядилась Русь святая
Из конца в конец,
Словно дева молодая
В гроб, иль под венец!
Под венец и в гроб готова
Под крестом идти
Сопричастница Христова
Крестного пути.

       И все же недалек от истины критик и библиограф Семен Венгеров, полагавший, что «Голенищев-Кутузов — поэт интимных настроений по преимуществу, певец красот природы и стремления к беспечальному успокоению. Самый стих его, ровный и пластичный, исключает всякие порывы и дышит эпическим бесстрастием. Лучше всего поэтому ему удается рассказ, меньше всего — драматические положения, требующие воодушевления и ярких красок».
       Пейзажи у Кутузова поистине бесподобны. Для примера приведем описание грозы из поэмы «Дед простил»:

Прекрасна туча грозовая,
Полнеба грудью обнимая,
Идет — и небо тесно ей!
Она живет, растет и дышит,
И крылья черные колышет,
И хмурит черный вал бровей,
То взглянет вдруг и заморгает,
Заговорит… то вновь смолкает
В раздумье страстном, и грозна
Ее живая тишина.
Идет, надвинувшись, сверкнула
Могучим взглядом; грянул гром —
И все смешалося кругом,
Все в тьме и буре потонуло.

       Поэмы Кутузова заслуживают особого разговора. Вторая половина XIX оказалась не лучшим временем для сочинения поэм. Крупнейшие лирики той поры Фет и Полонский написали довольно слабые поэмы, ровно ничего не прибавляющие к их славе. Не то — у Кутузова. Правда, его первая поэма «Гашиш» потерпела неудачу и получила отрицательный отзыв Тургенева: «Вещица недурная — но только. Неприятно действует (особенно в таком сюжете!) скудость воображения и красок. Перенес ты меня на Восток, да еще опьянелый — так удивляй и кружи меня до самозабвения — а тут ты с усилием выдавливаешь из себя какие-то бледноватые капельки... И того особенного, сонно-фантастического и следа нет в этой поэмке».
Но мастерство автора неуклонно совершенствовалось. Лучшие его поэмы — «Старые речи», «Рассвет» и уже упоминавшаяся «Дед простил». В центре всех трех — трагическая любовь, которая оканчивается либо разлукой, либо гибелью героя или героини, и ревность — как супружеская, так и родительская, которая, как известно, бывает еще более жестокой и деспотичной. Здесь автор проявил себя как тонкий психолог. Безвыходное положение, в которое попадают влюбленные во всех трех поэмах — это, по словам великого Петрарки, «лабиринт, где нет исхода». И все это — на щемяще-трогательном фоне родовых усадеб, дворянских гнезд, столь милых сердцу автора…
Кутузов, поэт по преимуществу, пробовал свои силы и в драматургии, и в прозе. Ему принадлежат драматическая сцена «Смерть Святополка» и историческая драма «Смута». Под конец жизни он замыслил прозаическую трилогию «Даль зовет», «Жизнь зовет» и «Бог зовет» — но, подобно Гоголю, успевшему опубликовать только первый том «Мертвых душ», издал только первую часть трилогии. Главный герой романа — Степан Погостов, человек обеспеченный и при этом неспособный к оседлой жизни, вечный скиталец по складу. Не дает ему успокоения и любовь — ни к страннице-богомолке Матреше, такой же скиталице, как и герой, ни к графине Елене Броневской, чужой жене, которая, полюбив героя, все-таки избирает жребий Татьяны Лариной, а не Анны Карениной. Исполненное светлой грусти описание любви — взаимной, но при этом трагичной из-за внутренней несовместимости влюбленных — напоминает аналогичные сюжеты у Тургенева и Гончарова.
       Не так давно в большом фаворе была ликвидация «белых пятен» в отечественной истории и культуре. Несмотря на значительные издержки, из забвения было извлечено большое количество не только политических деятелей, но и литераторов. Почему-то этот процесс приостановился. Между тем его ни в коем случае нельзя считать завершенным. И одно из первых забытых или полузабытых имен в отечественной словесности, которое нужно вернуть из забвения — это, безусловно, Арсений Кутузов. Хорошо бы и книги его переиздать.

Опубликовано: Невский альманах, № 4, 2011.