Я буду жить гл9 Проклятие сестры-хозяйки

                Глава 9
    
                Проклятие сестры-хозяйки.    

                Наташка оставила мне много продуктов, красивых йогуртов в баночках, какие я только в рекламе по телевизору видела, и нелюбимые мной сырки. Их я отдала мужу, который радостно увез их домой и съел.
                В палате стоял холодильник. Такое счастье имелось не у всех, в противоположном конце отделения был общий холодило.
                Моей соседкой  была женщина, которая представляла «Вечный сон» покруче моего. Она спала круглые сутки. У нее был рак носоглотки.
               И вот, в один не самый лучший день к нам в палату врывается сестра-хозяйка, оценивает «поле боя» и , видя, что моя соседка даже не пошевелилась во сне, громогласно трубит :»ну-ка, девочка, немедленно освободи холодильник, он нужен тяжелым больным»!
                Я, привыкшая к послушанию и окрикам с первых дней своей жизни, не спорю и в этот раз. Пригнувшись, я освобождаю холодильник, приготовившись к тому, что продукты придется раздать «ребятам» - моим поклонникам из соседних палат.
             Возвращается сестра-хозяйка:»выложила? Молодец девочка». Она грузит холодильник в инвалидную коляску и вывозит, покрикивая на меня, чтоб я подержала дверь.
             Вскоре приходит мой хирург и начинает ругаться. Я говорю, что вот, мол, пришла, сказала, что нам холодильник не нужен, есть тяжелые больные.
- «А  твоя соседка, она что, легкая»?
Я мычу что-то неопределенно-бессмысленое. Не могу же я объяснить Валентину Павловичу, что абсолютно не умею сопротивляться, меня за это наказывали, и когда на меня орет стокилограммовая тетка типа «мать-одиночка с мотором», я перестаю соображать. Я бы объяснила, но не приучена возражать. Это наказуемо.
- «Что ты молчишь? Иди к зав отделением, нажалуйся, не жалеешь лежачую женщину, пожалей хоть Наташку свою, которая тебе продукты везла – имей совесть»!
                Я решила иметь совесть, дабы совесть не поимела меня. Пошла к Виктору Валентиновичу и изложила всю ситуацию.
               Ровно через пять минут сестра хозяйка сгрузила мне холодилу, как пьяный самосвальщик и пошла увольняться, напоследок сообщив :» это был последний раз, когда тебе Бог помогал»!

                Видимо, я выгляжу так, что кажется, будто со мной можно сделать все, что угодно. А когда я оказываю сопротивление, от такой неожиданности мои противники звереют. Так было в мои семнадцать лет, я была едва живая после суточного дежурства на работе, значит, при одышке и с температурой. И тут является мой, даже не знаю, как назвать, бойфренд  - староват для таких слов, любовник – не подходит, хотя почему нет? Ухажер, кавалер, пиявка.
В общем, заявляется ко мне пиявка и тащит в постель. А у меня врожденный порок сердца, да еще я перед сутками вставала в шесть утра, чтобы не опоздать, и на сутках сон ужасный, едва вздремнешь. Я просто боялась задохнуться под его 90-киограммовой тушкой.
- «Какая постель? Мне плохо»!
- «Ну давай, ну пожалуйста»!
- «Плохо мне, ты понимаешь»?
- «Ну я тебя  очень прошу»!
- «Не надо просить посиди просто со мной, мне очень плохо».
- «Я умоляю тебя, давай»!
- «Нет.»! Я начала злиться.
- «Ах. Ты, с-сука!, Да чтоб тебя»! Он хлопнул дверью.
Вероятно, кто-то еще в раннем детстве вывел на моем лице надпись :»сюда можно плевать и не только»!
             





                Сестра-хозяйка была уволена и однажды приходила в гости в наше отделение, выглядела она не в пример лучше, чем раньше.
                Получается очень жестокая картина. Я позволяю сесть себе на шею, глядя как кролик на удава,  любому, кто старше, шире в плечах, наглее и громогласнее, то есть практически  кому годно. А потом неожиданно сбрасываю, и тут меня клянут и сообщают, что я – крокодил. Сколько такого мне вслед летело, даже знать не хочу. Много. Но Бог с ними, с этими самокопаниями.  В целом месяцы, проведеннные в Онкологическом центре я смело могу назвать одним из лучших периодов в своей жизни. Сравнить можно разве что с детскими воспоминаниями о бабушкиной даче.
   Но все проходит, подходило уже время моей выписки.            
               

                На Москву надвигалось лето, я облысела, и моей голове было не жарко. Я привычно втирала репейное масло для укрепления корней волос, и тут половина прически осталась у меня в руке.
                Так, лысая, с распухшим от лучевого ожога лицом, я венулась в обычную жизнь.  Ослабленная после радиационного облучения, тут же схватила что-то странное, по всем симптомам – оспа. Прививки у меня нет, мать в своей время не захотела, чтоб мне делали прививки. В общем, жизнь продолжалась, такая же мерзкая, как в семнадцать лет, когда рак у меня только начинался. Впрочем, нет, лучше. Хоть за мной  никто не ухаживал, только муж приехал и начал орать, что я о нем не забочус ь, но это было гораздо легче, чем в семнадцать лет…

                Вспомнить все.

            Мне нужна была работа. Несовершеннолетняя. Б ез профессии. Только после школы –кому я была нужна? Через бабушкиных друзей  я устроилась в подъезд кооперативного дома служить в должности бабушки-вахтерши.  Вставать нужно было в шесть часов утра и к восьми быть уже на дежурстве. График сутки через трое. Летом это было нормально, совсем неплохо. Но летом я голодала, откладывая всю зарплату на учебу. В свободные дни я собирала бутылки и сдавала их, продавала свои детские вещи и просила милостыню. Меня точил постоянный зверский голод. Выглядела я скажем...точеной, зато отбоя от поклонников не было. Голод был мне к лицу.
           Закончилась голодная эпопея в двадцатых числах августа. Грянул дефолт, в моем учебном заведении тут же начались какие-то интриги и в один не самый прекрасный день мне позвонила моя преподавательница:"Анечка, нас всех будут увольнять по суду, если ты ПОРЯДОЧНЫЙ человек, забери деньги и брось учебу".
Как я могла оказаться непорядочным человеком? Меня же в детстве били. "чтоб становилась все лучше и лучше"! Я выслушала то, что мне сказали по телефону, вежливо попрощалась, положила трубку и грохнулась на пол в припадке дикой истерики. Очень долго я каталась и выла, билась головой и рвала на себе волосы. Выпустив пар таким образом, я забрала деньги и документы и заболела. На шее начала расти опухоль, а горло разболелось так. что нельзя было говорить. Ангина длилась полгода. Началась она в августе, а в феврале я попала в больницу. Об этом я рассказала в главе "Наташа".
          Да, вспомнив все, я поняла, что в юности было все-таки намного хуже, чем с лысой головой и в оспенных бубонах. Мне уже исполнился двадцать один год. Не семнадцать. Слава Богу!
          И теперь никто уже не скажет. что я - лентяйка. Я - ЧЕЛОВЕК! Я - Раковый Больной, а не лентяйка! Я улыбалась, повязывая платок. Смерть меня не пугала.